В прошлом сезоне на «Матч ТВ» вернулись прямые трансляции Кубка мира по лыжным гонкам. На всех этапах с места событий работал корреспондент и ведущий телеканала Андрей Романов. Тем самым его фамилия еще прочнее стала ассоциироваться у зрителей с лыжными гонками.
Мало кто знает, что Романов не только сам занимался этим видом спорта, но и что у него есть родственные связи с олимпийской чемпионкой по лыжным гонкам и двукратной олимпийской чемпионкой по биатлону Анфисой Резцовой. О том, что Резцова (в девичестве Романова) является тетей Андрея, он старается особо не афишировать. Мы поговорили с ним об этом. Также в этом материале:
«Реагировали на нас как на зверей». Какая самая жесткая работа была у Романова
Правда ли, что он постоянно тренируется и вообще не пьет алкоголь
«Хочу, чтобы меня воспринимали в первую очередь как журналиста, и только потом, как чьего-то друга или родственника»
— Ты родился в спортивной семье?
— Можно так сказать. Мама была легкоатлеткой, спринтером. У папы вся семья с детства на лыжах. Мое увлечение этим видом спорта именно с папиной стороны пошли. Но ни папа, ни мама каких-то серьезных результатов не добивались. Вот тетя — другое дело.
— Если вбить в поисковик «Андрей Романов Анфиса Резцова», то он не выдаст ни одного результата про ваше родство. Почему эта информация особо не афишировалась?
— Я об этом никогда не распространялся. Люди спрашивают — я отвечаю. Да, есть такая тетя. Известная. Но сам никогда не говорю об этом. У меня другая задача — сделать что-то в этой жизни самому. Раньше я хотел быть Андреем Романовым — крутым лыжником. Сейчас я хочу быть Андреем Романовым — крутым журналистом, ведущим, корреспондентом «Матч ТВ». Чужая слава мне не нужна.
— В инстаграме* у тебя есть фотографии с Дарьей Виролайнен и Кристиной Резцовой, но, чтобы их увидеть, нужно пролистать ленту почти в самый низ. В подписях к фото нет намека на то, что они твои двоюродные сестры. Получается это сделано специально?
— Именно. Для меня они в первую очередь спортсменки. То есть люди, вызывающие у меня профессиональный интерес. Я хочу, чтобы меня воспринимали в первую очередь как журналиста, и только потом, как чьего-то друга или родственника.
— У Анфисы Анатольевны были пикировки с Дмитрием Губерниевым в СМИ. На ваши отношения с Дмитрием это не повлияло?
— Нисколько. Это как раз к вопросу о восприятии меня. Дима — профессионал. И в первую очередь для него важны мои журналистские качества. Рад, что он ценит их по достоинству. Он и Анфиса Анатольевна — взрослые люди, сами разберутся.
— Видел, что ты брал интервью и у Кристины, и у Даши, и у Анфисы. Каково это?
— Несколько иначе, чем с обычными спортсменами. Кристина, Даша, Анфиса Анатольевна могут сказать мне абсолютно все. Они не сдерживаются. Наверное, потому, что доверяют полностью; знают, когда надо у меня всегда сработает внутренний фильтр: что можно писать из сказанного ими, а что нет. Если возникали какие-то вопросы, я уточнял: публикуем? Да — да. Нет — нет.
— Если перечитать/пересмотреть те интервью, зная ваши родственные связи, то обращение на «вы» к младшим сестрам выглядит странным.
— Только для тех, кто знает о моих родственных связях с ними. Но это профессиональный подход. Неважно с кем я говорю, сестра, друг, отец — на камеру — только на «вы». Особенно ужасно выглядит, когда говоришь «ты» в эфире. Люди, которые нас смотрят, вряд ли знают, что, например, с Андреем Аршавиным у меня хорошие отношения. Или с Володей Быстровым. Для зрителей я — ведущий, Аршавин — эксперт. Панибратство вызывает отторжение. И понять самому это сложно, пока тебе знающие люди не скажут или пока сам не посмотришь эфир. Отделаться от «ты» очень сложно. Особенно было тяжело с лыжниками, с многими из которых мы семьями дружим.
«Первое время, особенно когда работал на выпусках новостей, постоянно рвал голос»
— Каким у тебя было детство?
— Сложное. С 5 до 10 лет занимался спортивной гимнастикой, а потом было какое-то безвременье. Плохая компания, плохая учеба, сигареты. Родители в какой-то момент схватились за голову и не знали, что со мной делать. Но потом все встало на свои места. Просто так, одномоментно. Родители проводили беседы, но без радикальных мер обошлись. За что я им благодарен. В голове щелкнуло, что так нельзя, надо двигаться дальше. И я пошел в лыжную секцию.
— Какие там были успехи?
— Как таковых успехов не было. Да, я выигрывал чемпионат города Владимира. Мой главный успех, которым я горжусь, — я обыгрывал Лешу Слепова. В «классических» гонках. Классикой я пилил прилично, конек вообще никак не давался. Занимал на чемпионате области какие-то места, но попасть хотя бы в юниорскую сборную — без шансов. Сразу понял, не того таланта я лыжник.
— Ушел из лыж, потому что понял, что дальше продолжать нет смысла?
— Я уже пресытился эмоционально. Ты бьешься в стену: много тренируешься, тратишь все свои силы и средства, но твой потолок — чемпионат области. Приезжаешь на соревнования по федеральному округу и видишь, что тебе здесь делать нечего. Может быть, это была психологическая проблема. Был бы тренер, который мне объяснил, что пока получай удовольствие, что тебе не нужен результат здесь и сейчас… Может, к 20 годам, окрепнув, при правильной подводке, были бы результаты. Но я нисколько не жалею, что закончил. Саморазвитие и самообразование дали гораздо больше.
— Почему выбрал журналистику?
— Я хотел пойти учиться на физику и радиоэлектронику. Физика мне хорошо давалась в школе… Это отец предложил: «Может, тебе лучше в журналистику пойти?» Это был рекомендательно-назидательный тон. Я не сопротивлялся. У нас в городе, в одном из университетов, был факультет журналистики, не спортивной. Пошел на подготовительные курсы. Сначала мне не хватало базы русского языка, потом базы разговорной. Но когда дело касалось спортивных тем, я был лучшим в группе. Никто про спорт так не писал. А дальше — девочка, которая ходила со мной на курсы, рассказала, что в РГУФКе есть спортивная журналистика. Я поехал, подал туда документы. Мне, закончившему школу с серебряной медалью, надо было сдать только физкультуру и творческий конкурс. Вообще ерунда. Сдал и поступил на бюджет.
— Где жил в Москве?
— В общежитии. Все как надо: жесткая суровая общага с алкоголем и всякими излишествами. Жизнь обычного студента. Бессонные ночи, когда перед зачетом или экзаменом ты пытаешь выучить все. Особенно часто такое бывало, когда начали работать. Там до плотного углубления в материал не доходило.
— Хорошо учился?
— Первые два курса неплохо: троек не было, стипендию получал. Потом, когда начал работать, — с тройки на четверку. Для меня оценки в дипломе были не принципиальными, гораздо важнее — получить практику. Я ее получал.
— Где и чем занимался?
— Работал на «Радио спорт». Случайно узнал в интернете, что там набирают обычных студентов на должности корреспондентов-редакторов. Платили очень маленькие деньги, но мне было все равно. Когда рядом работают такие журналисты как Юрий Розанов, Александр Ткачев, Александр Кузмак, Нобель Арустамян — нужно идти и впитывать их опыт. Нобель, кстати, тоже только начинал, но уже тогда выделялся. Для меня это были легенды журналистики. Я ловил каждое их слово и возможность развиваться.
— Над речью работал?
— Да. Когда я пришел на радио, работы было непочатый край. Со мной возились как с ребенком. Низкий поклон всем, у кого хватало на меня терпения. Просто выводили в коридор: «Давай, повторяй это. У тебя надрывный голос. Ты напрягаешь связки, а голос должен идти изнутри, от диафрагмы». Первое время, особенно когда работал на выпусках новостей, постоянно рвал голос. Долго занимался речью.
В 2010-м перешел на телеканал «ТВ-центр». Там продолжились уроки со стилистикой и написанием текста, с речью. Все начиналось с пятиминутных выпусков спортивных новостей. Потом была работа на телеканале Eurosport, там начал комментировать.
«На нас спускали собак. Мы лезли под кожу. Было очень жестко»
— Какая-то не связанная со спортом работа была?
— Я несколько месяцев работал на LifeNews в политическом отделе. Это самый жесткий и тяжелый период моей карьеры, но при этом опыт бесценный. Тебе звонят, допустим, ночью и говорят, что в 10 утра ты вылетаешь в Пермь. Там обрушился подъезд, погибло пять человек. Тебе нужно включаться с места событий каждый час. Видел эти слезы, настоящее людское горе. Помню, как мы сидели в затонированных машинах около подъезда, где жили родители Варвары Карауловой. Ждали их, чтобы взять у них интервью. Естественно родители реагировали на нас как на зверей. Но такие ставились задачи. На нас спускали собак. Было и такое. Мы лезли под кожу. Было очень жестко.
Был такой еще такой момент… Когда умерла Жанна Фриске, меня отправили в один из аэропортов встречать Дмитрия Шепелева, ее мужа. Задача стояла — что-то снять с ним, задать какой-то вопрос, возможно, получить по лицу. К счастью, он прилетел в другой аэропорт и в другой день. Был период, когда я работал в программе «Петровка, 38». Был ведущим, поэтому не сильно погружался во весь этот ужас — смерти, убийства, изнасилования. Не пропускал это через себя, иначе бы сошел ума. В какой-то степени спас меня «Матч ТВ».
— На «Матче» же ты с открытия телеканала?
— Да. Начинал редактором на утренних эфирах. Прошел все ступени становления журналиста на канале. Руководство знало, что я могу работать ведущим в кадре. Мне сказали, пока подожди, когда появится возможность, мы тебя потрактуем на новости. Возможность, по-моему, появилась в январе. Один тракт — ок, все с тобой понятно, давай в эфир.
— Насколько понимаю, утренние эфиры преследуют до сих пор. Не очень помню тебя в вечерних. Почему так?
— Был период, когда я регулярно вел вечерние эфиры. Я понимал, что какого-то уровня в утренних эфирах достиг, но для ведения вечерних эфиров мне не хватало футбольной базы. Я пошел работать ведущим на телеканал «Матч Премьер». Год работал там, не получая ни копейки. Это было мое искреннее желание. Понимал, что деньги деньгами, но мне нужны знания. И у меня получилось. Затем попросился, чтобы меня попробовали в вечернем эфире. Раз, два, три — пошло. Через какое-то время меня попросили вернуться на утро. Сказали, что пока нужен там. Естественно вернулся.
— На утренние эфиры необходимо очень рано вставать. Тебе это легко дается?
— Надо постоянно преодолевать себя. Сейчас ответственность другая. Появилась семья, прекрасная дочь. Она засыпает в 10 вечера, я в — 11. Потому что пока все уберешь за ней, пока жене поможешь по домашним делам — там и полночь недалеко. А вставать — в 1:50. Непросто. Хотя если не уходить в загулы — держать такой ритм в принципе можно.
— Что значит «не уходить в загулы»?
— Бывает, что мы с женой вечером садимся и выпиваем по паре бокалов вина. Главное не продолжать это делать три или четыре дня подряд. А в командировках иногда такое случается. Приходить в себя приходится через пробежки. Иначе утренние эфиры не вывезти.
— Я был уверен, что ты вообще не пьешь алкоголь.
— Многие так думают. Когда мы с женой куда-то едем, то можем выпить бутылку вина на двоих. Но у нас цель не выпить эту бутылку, а поговорить, насладиться ароматом, вкусом и атмосферой. Это наш маленький семейный ритуал. Периодически так делаем. Садимся и рассказываем друг другу, что у нас происходит на работе, делимся какими-то своими мыслями. Анализируем события.
— Еще есть ощущение, что ты постоянно тренируешься.
— Это было раньше, до рождения дочери. Выходил на тренировку по четыре-пять раз в неделю. Сейчас если выйду на пробежку или турники один-два раза в неделю — большой успех. На прежний режим тренировок времени просто не хватает. Приоритеты поменялись. Я предпочитаю провести время с дочерью, чем пойти на тренировку. Но, знаешь, по своей форме я понимаю, что вообще ничего не потерял.
— У тебя когда-нибудь в жизни был видимый лишний вес: пузико, щеки?
— Пузика и щек — нет, но лишний вес, на мой взгляд, был. Хотя жена мне всегда говорит, что я какую-то ерунду рассказываю. Мой потолок — 75 килограммов. Больше не набирал. Максимально скидывал до 70, когда готовился к марафону. Для меня лишний вес — это когда перестает прорисовываться нижний пресс.
— Цель в тренировках какая-то есть или просто поддерживаешь форму?
— Раньше были цели. Устраивал себе челленджи: кросс-фит, «Гонка героев», беговой марафон, лыжный марафон. Постепенно все сошло на нет. Задался вопросом: для чего я это делаю и почему трачу на это столько времени? Решил, что надо использовать часы в сутках продуктивное: саморазвитие, улучшение профессиональных навыков. Всегда есть, куда расти. Я спокойно снизил количество тренировок, а освободившееся время посвятил семье и работе.
— Фигура, тем не менее, крутая. Девушки часто пишут?
— Пишут.
— Что пишут и как реагирует жена?
— Жена в этом плане у меня молодец. Нормально относится, с иронией и смехом. Диана понимает, что писать будут. От этого никуда не деться. Я — медийная личность, лицо спортивного телеканала, плюс — лицо, фигура. Пишут разное. От добрых комплиментов до очень откровенных предложений. Присылают интимные фотки. На такие сообщения я, естественно, не реагирую. Бывают попадаются настырные, пишут долго. Искушают всеми способами. Приходится блокировать.
«Пишут, что я завидую Большунову, что считаю его деньги»
— Мне кажется, что у тебя сложился достаточно положительный публичный образ. Хейтеры вообще есть?
— Есть. Наверное, их не так много, но в основном они идут из лыжно-биатлонной среды. Есть клан болельщиков Сергея Устюгова, есть клан болельщиков Александра Большунова. Фанаты Саши очень ревностно относятся к любым моим репликам, ненавидят лютой ненавистью, хотя я ничего плохого ни им, ни Большунову не делал. Стоит высказать свое мнение по поводу того, как он себя ведет с журналистами или партнерами по команде, тут же летят критические стрелы. Пишут, что я ему завидую, что считаю его деньги. Хотя удивительно, у меня гораздо лучше отношения с родителями Саши, чем с самим Большуновым. С ними мы переписываемся в социальных сетях, я могу позвонить его папе и задать какой-то вопрос, он мне может позвонить. Кода была ситуация в Лахти с финном Мяки, мама Саши, Светлана, просила рассказать, какое будет решение. Когда поговорил с Пьером Миньере (рейс-директор FIS — «Матч ТВ»), первым делом написал ей. К Саше у меня никаких претензий нет. Он такой человек. Бывает, что закусываемся с ним в микст-зоне. Бывает, что это попадает в трансляцию. После этого мне начинает прилетать: «Романов совсем охренел», «что он себе позволяет», «почему он не уважает спортсмена», «как его допускают до эфиров и до лыжных гонок».
— Ты хорошо дружишь с лыжниками. Как вошел в этот круг?
— Первые, с кем начал общаться, были Саша Легков и Женя Дементьев. Одно интервью, второе — и это как-то переросло в более теплые взаимоотношения. Я всегда с большой любовью писал о лыжниках и лыжных гонках, ребята, наверное, это чувствовали. Плюс всегда стараюсь в общении с ними быть таким, какой я есть — настоящим. Мне кажется, что они это ценят. Даже Юля Ступак говорит: «С тобой я чувствую себя комфортно. Не боюсь сказать ничего лишнего, потому что знаю, что ты либо меня остановишь, либо это не покажешь». У нас практически со всеми получаются хорошие откровенные теплые интервью. Я не заискиваю ни перед кем. Тому же Большунову могу жестко ответить, если того требует ситуация. Могу на повышенных тонах поговорить с тренерами сборной. Это рабочие моменты, это нормально. Были периоды непростых взаимоотношений с Еленой Валерьевной Вяльбе. Сейчас эти периоды прошли. У нас хороший, конструктивный и профессиональный подход друг к другу. Она в какой-то степени тоже сыграла роль в том, что спортсмены ко мне хорошо относятся. Если Елена Валерьевна доверяет, то это индикатор для всех остальных, что ему доверять можно.
— Не думаешь, что такие приятельские отношения мешают работе?
— Раньше мешали, когда боялся перейти эту дружескую грань. Вроде ты дружишь, поэтому не можешь лишний раз надавить. Например, сказал: «Давай интервью сделаем». В ответ получил «нет», и думаешь, что второй раз просить нельзя. Сейчас такого нет. Прошу интервью того же Устюгова: «Серег, давай сделаем» — «Давай». А через несколько часов у него плохое настроение из-за того, что происходит в команде или еще что-то, и он говорит: «Интервью не будет». Спрашиваю: «Почему?» Он мне объясняет. И это круто. Он не обязан, но для меня это важно.
— Тебя не обижает, когда они отказываются? Ты выходишь с ними на пробежки, переписываешься в мессенджерах.
— Нет. Мы все люди. У меня тоже бывает плохое настроение. А спортсмены лучше всего чувствуют свое психологическое и эмоциональное состояние, особенно Устюгов. Если он сказал два раза, что не будет давать интервью, значит, если он его даст, то ему это навредит. Я понимаю. Не хотят говорить? Ничего страшного. Готовы выйти на пробежку? Отлично. Этот материал будет только у «Матч ТВ».
— Как вы договариваетесь на совместные пробежки?
— Например, в Ульрисехамне Ретивых и Устюгов мне сами предложили. Я просто спросил: «Когда приезжаете?» Они ответили: вечером. А потом Глеб говорит: «Давай с нами на пробежку». Я выхожу с ними, заряжаю оператора, сам беру телефон. Когда мы на первую пробежку вышли, Серега удивился. Я что-то рассказываю, объясняю, естественное дыхание сбивается, а Устюгов говорит: «Андрюх, ты же вроде бегаешь, спортсмен. Чего задышал так? Мы еле бежим — шесть минут на километр».
— Легко поддерживаешь их темп?
— Шесть минут на километр — легко. Они в ходе сезона на пробежках темпа не дают. Спокойно бегут, чтобы выгнать молочную кислоту после стартов. А вообще, я могу к ним прийти, посидеть чай попить, поговорить о чем-то. Они знают, что этот разговор останется в этой же комнате. Мы можем обсудить какие-то профессиональные дела — договориться об интервью, например. Кстати, важно, что, если Устюгов дает обещание, он чаще всего его выполняет. Когда он возвращался в прошлом сезоне после коронавируса, я ему говорю: «Давай интервью» — «Нет. После эстафеты сделаем, если хорошо пробегу». После эстафеты не получилось, потому что там была бомба с Большуновым, но мы поехали в Фалун и сделали интервью в прямом эфире. Он честно пришел сам в микст-зону и все рассказал.
— Посидеть чай попить, на пробежку сходить — это же Большунова не касается. Верно?
— Саша вообще не про это. Он правда очень закрытый человек, и пускает в свой узкий круг очень редко. Он должен убедиться в человеке на все сто процентов. Видишь, для него даже не показатель, что я хорошо общаюсь с его родителями. Я не стремлюсь туда. Все понимаю. Для меня было вызовом того сезона, чтобы подобрать к нему ключики и разговорить в интервью. Получилось это сделать только в самом конце, когда он пришел в Останкино. Интервью, которое было на финале Кубка мира в Энгадине, на мой взгляд, не удалось вообще. Попасть к нему в круг доверия очень сложно. Самое теплое его расположение я ощутил только на первом этапе в Руке, когда он попросил меня перевести вопрос норвежских журналистов и его ответ. Это был настоящий открытый Большунов, которого практически никто не видел. Расслабленный, хотя тогда не выиграл.
— Слышал, что он был расслабленным и открытым в общении с журналистами на Олимпиаде в Пхенчхане.
— Может быть. Я там не был. Может, действительно был другим, когда брал много медалей и на него не давила большая ответственность чемпиона и обладателя Кубка мира. Не знаю. У меня нет никаких к нему претензий. Если ему дают результат эта его закрытость и достаточно холодное отношение к журналистам, прекрасно. Главное, чтобы брал медали. Переступить грань — нагрубить или не литературно ответить журналистам — он себе не позволит, как бы плохо себя не чувствовал после гонки. Потому что у него хорошее воспитание.
— Ты себя сейчас ощущаешь главным лыжным корреспондентом в стране?
— Я бы хотел, чтобы меня так воспринимали зрители и болельщики. Судя по прошлому сезону, наверное, так и есть. Не могу сказать, что я к этому стремился, ставил эту цель. Моя задача была просто качественно работать на Кубке мира, выезжать на этапы. Я благодарен руководству «Матч ТВ», что мы это сделали, а отправили именно меня. На мой взгляд, у нас получился очень достойный сезон в освещении лыжных гонок, в том числе из-за появления материалов с лыжного Кубка в программе «Биатлон с Дмитрием Губерниевым». Мы реагировали молниеносно, особенно по интервью с тем же Большуновым. Мне кажется, все было сделано максимально правильно.
— Нет цели, чтобы это были не просто сюжеты в программе «Биатлон с Дмитрием Губерниевым», а своя отдельная программа «Лыжные гонки с Андреем Романовым»?
— Я бы хотел и стараюсь сделать все, чтобы выйти не только за рамки лыжных гонок, но и за рамки вообще зимних видов спорта. То есть быть универсальным журналистом, ведущим, может быть даже комментатором. Это для меня более важная цель, чем вести программу о лыжных гонках. Не хочу быть узкоспециализированным журналистом.
Читайте также:
- КАРЕН АДАМЯН — футбол и Тотти, переезд в Москву, конфликт с Картавым Ником, блог / 50 вопросов
- «У Трампа глубокий бассейн, до дна не достать». Жизнь бывшей российской синхронистки в Майами
- «Появляются люди, которые давят на слабые места. Подкупают, шантажируют». Рассказ теннисистки, участвовавшей в договорных матчах
* Соцсеть, признанная в России экстремистской
