Все началось в олимпийском Пхенчхане. Наша сборная ходила в серых робах с заклеенными флагами, элиты обморочно ждали церемонии закрытия, медали давались с трудом, от слова «допинг» тошнило. В такой обстановке известие об обнаружении в пробе Сергеевой триметазидина выглядело верхом дикости. Что за препарат? Как? Зачем?
Заскрежетали проклятия. Потекли слезы. Через время выяснилось: логического объяснения нет, но триметазидин в ней, в Надежде. Вспомнили про проблемы с сердцем и маму-кардиолога. Спортсменка замкнулась. Адвокат Артем Пацев взялся помочь, но сколько уже было таких случаев, и разве адвокаты помогли?
А к осени стало известно: Сергеева оправдана, временная дисквалификация снята, она соревнуется в Кубке мира. И не просто соревнуется, а так, что по итогам сезона сумела покорить рекордную для российского женского бобслея позицию в общем зачете.
С этого мы и начали разговор, который тянет на пособие для не сдавшихся, правых, готовых к страданиям, но не унижениям.
— Сезон закончен. Теперь отдых?
— Верно. Сейчас вот поговорю с вами, и в аэропорт.
— В теплые края?
— Можно сказать, домой — в Сочи. Там сейчас мое основное место жительства.
— Довольны четвертым местом в зачете Кубка мира?
— Хотя это лучший результат в истории российского женского бобслея, можно было бороться и за третье, считаю. Поэтому не совсем довольна.
— Что помешало?
— Не стоило экспериментировать с составом нашей двойки. Тем более на главных стартах. Была одна разгоняющая, тренерский штаб захотел другую. На борьбу за сохранение команды ушло больше нервов, чем на выступления и спокойную работу.
— Деталей добавите?
— Первые этапы откаталась с Юлией Беломестных. На чемпионате Европы разгоняющую зачем-то поменяли, и уже первый заезд оказался неудачным. Во втором Беломестных вернулась, но поздно, результат был провальный.
— Кого вам дали взамен и как объяснили причину?
— Дали Анну Парфенову. Она тяжелее Беломестных, тренеры решили, что в Кенигзее этот фактор станет решающим. Хотя там короткая трасса, на которой старт важнее выката на последних отрезках. Бобслей — командный вид спорта, это тоже почему-то не учли. Мы ведь в двойке не сами по себе, мы экипаж. С Беломестных все было хорошо, когда ее поменяли, возникла нервотрепка.
— Сочетаемость с разгоняющей важнее ее физических параметров?
— Разные трассы требуют разного подхода. Если экипаж слишком легкий, боб придется подгружать, потому что есть стандарты минимального и максимального веса. На коротких трассах важен быстрый старт, на длинных, как в Санкт-Морице, — масса экипажа. Скорость к финишу успевает нарасти, это компенсирует потерю нескольких сотых на старте. А бывают трассы с подъемчиками, это тоже надо учитывать.
— Шахматы.
— Почти.
— Пилота спрашивают, или менять разгоняющую без его согласия — обычное дело?
— Самое интересное, что не спрашивают. Решение принимают тренеры, но если что-то не получается, виноват спортсмен.
— Вы пришли в бобслей из легкой атлетики, были разгоняющей, теперь пилот. Зачем меняли специализацию? Разгоняли бы себе, и все. Пилот престижнее?
— Во-первых, другой функционал. В разгоне у пилота на два-четыре шага меньше, но затем он управляет бобом, а разгоняющий, грубо говоря, едет. Во-вторых, присутствует элемент престижа. Команда везде звучит, как экипаж Сергеевой, разгоняющих же довольно часто меняют. Физическая перегрузка во время спуска у них больше: в бобе специфическая посадка, едут сложенными пополам. Из-за этого разгоняющим тяжело кататься каждый день, иногда ставят запасных. Пилот — бессменный. Но при этом больше времени проводит в гараже.
— Зачем?
— Перед каждой тренировкой надеваем коньки. Потом меняем. Смотрим, чтобы ржавчины нигде не было. Настраиваем подвеску на разные трассы. Протираем боб, ухаживаем за ним. В гараже много дел. А нам еще и в зале потренироваться надо, побегать.
— Почему в лыжах и биатлоне за инвентарем следят сервисмены, а в бобслее сами гонщики?
— Наверное, лыжи более популярны, больше денег там крутится, больше персонала. У нас на всех один механик. Он не может менять и шлифовать коньки всем экипажам. Сами это делаем, потом руки в мозолях.
— Видел в инстаграме*, как рубите дрова, могу представить. Прямо берете наждак, и вперед?
— Конечно. Крупным, потом мелким, затем нулевочкой.
— Если бы объяснили на словах, что надо сделать, механики сделали бы?
— Конечно. А я бы в это время потренировалась. Но их нет у нас, поэтому вот так. Единственный механик занимается серьезными проблемами: восстанавливает бобы после падений, выправляет кузова. Коньки и ржавчина целиком на нас.
— В первой женской пятерке по итогам Кубка мира три немецких экипажа. У них механиков больше? Коньки лучше?
— Техника у них точно классная. Сами разрабатывают, целые институты в это вовлечены. Бобы, на которых ездят, никому не продают. Каждый год закупают кучу коньков, из которых выбирают лучшие. У нас в команде года четыре коньки не покупались, наверное.
— Те, что есть, наши или импортные?
— В России из бобслейной техники не производится ничего. Иногда смотришь, как немцы едут: должны остановиться с такими ошибками, а они только ускоряются. Техника выручает. При том, что и старт у них в порядке, и атлеты хорошие.
— Как определяют, есть в человеке способности к пилотированию, или его потолок — толкать и складываться пополам?
— Методом проб и ошибок. Симуляторов не существует, просто предлагают испытать себя в новой роли.
— Часто пилотам прилетает от разгоняющих? Я тебя, мол, хорошо толкнула, а ты куда поехала?
— Такое вполне может быть. И было, кстати, на последнем чемпионате мира, когда мы перевернулись в командной гонке. Моя ошибка. Но Беломестных отнеслась с пониманием. На самом деле там была какая-то мясорубка. Организаторы решили провести в один день два заезда основной гонки и еще командную. А трасса сложная, очень быстрая, ошибок не прощает. Плюс усталость. Немка Мариама Яманка утром стала чемпионкой мира — вечером перевернулась. Канадка тоже упала. Всего четыре или пять женских экипажей не доехали.
— Вы сколько раз за сезон переворачивались?
— Только там, в Уистлере.
— Раньше серьезно падали?
— Первая же попытка стать пилотом закончилась неудачно. Разбила боб, сама разбилась, пропустила сезон, вернулась в разгоняющие. Уже потом, когда пришли канадские тренеры, попробовала еще раз. Сказали — помогут, научат. За год до Сочи перешла в пилоты.
— Как же надо разбиться, чтобы сезон пропустить?
— Прилично. С шеей были проблемы, у меня там мышцы нет, оторвалась. Если бы вживую общались, а не по вайберу, я бы вам показала. В ключице трещина была. С позвоночником тоже не все хорошо прошло.
— Когда боб переворачивается, насколько трудно вжать себя внутрь, чтобы минимизировать контакт со льдом?
— Падение падению рознь. Можно «мягко» прилечь на бок, а можно по жесткому сценарию. Пилот расположен в бобе полулежа-полусидя. Чувствует момент падения, сопротивляется до последнего, но в любом случае видит трассу. Разгоняющий не видит, для него падение — неожиданность. У пилота ноги под капотом: страдают колени, плечи, порой его сильно замешивает. У разгоняющего другая проблема: начинает высасывать из боба центробежной силой. Нужна физическая мощь, чтобы удержаться, но если не повезет, протащит по льду спиной, плечами, чем угодно. Ожоги потом долго не заживают, у многих рубцы на теле.
— Под комбинезон нельзя надеть что-то защитное?
— Есть антиожоговая защита, но она не всегда помогает. Зависит ото льда. Немцы упали как-то — разгоняющий попал в больницу. Говорят: мы думали, просто падение, чуть-чуть пошоркались, как обычно. Только вот лед был шершавым. На глаз такой же, а ожоги сильные.
— Сколько весит боб?
— Пустой — 170 килограммов. С экипажем 330.
— С разгоняющей вдвоем его таскаете?
— Помогают, конечно.
— Почему в женском бобслее нет четверок?
— И слава богу что нет.
— Как это?
— У нас на двойку-то разгоняющих не найти. Из легкой атлетики кто-то перейдет, как я, вот и все пополнение. Наших девочек сравнить с немками — те как бройлерные куры, здоровые, мощные. Машины. Но на допинге мы, как им кажется. Руки не подают на пьедестале.
— И в минувшем сезоне так было?
— Да, две немки игнорировали. Не Яманка, другие. Яманка нехотя, но подает, ее разгоняющая — нет.
— Они читать умеют? Знают, что вы оправданы?
— Знают, но не меняются. Активные, с позицией. Даже в европейской прессе обсуждалось, показывали этот момент много раз. Хотят, чтобы еще больше говорили об их непримиримости.
— Значит, четверки вам не нужны.
— Я за равные права с мужчинами. Добавят четверки — будем осваивать. Но пока готовятся ввести монобоб, меня он больше привлекает.
— Это когда пилот и разгоняющий в одном лице?
— Правильно. Сама разогнала, села, проехала. На следующей Олимпиаде — уже медальный вид.
— Сейчас в Кубке Мира такого нет.
— Монобоб ввели летом 2018 года. Требуется время, чтобы страны закупили технику и вообще поняли, что это такое. Пока проводились только тестовые соревнования для спортсменов моложе 23 лет. Надеюсь, со следующего сезона начнут кататься все. Очень хочу попробовать.
— Нет ощущения, что в монобобе чрезмерную роль будет играть масса бобслеиста?
— Может, я вешу меньше других, но я не слабая, поверьте. Не слабее наших разгоняющих. Пока организаторы не знают, какое ограничение сделать по весу на пустой и полный монобоб. На Кубке мира взвесили всех участников, теперь думают. Есть спортсменки потяжелее меня — значит, придется толкать подгруженный боб. Попробуем, посмотрим.
— Бывают в бобслее дружные женские команды?
— У женских в этом плане, думаю, больше проблем, чем у мужских.
— Потому и спрашиваю.
— У нас с Беломестных все хорошо. Жаль, что, как ни билась, сумела вернуть ее только к чемпионату мира. А так, понятно, разное бывает. Есть те, с кем сильно конфликтую и вместе ни за что не поеду. У ребят, наверное, не так остро вопрос стоит. И это, кстати, еще один аргумент не в пользу женских четверок. Представьте, что будет на посадке твориться, когда четверым за секунду нужно в боб запрыгнуть. Мужчины иногда друг дружку за шкирку втаскивают, что говорить про женщин!
— Устаете быть вместе целый сезон?
— Все индивидуально. Некоторые дружат, даже отдыхать вместе ездят.
— Вы уникальная для России спортсменка: сумели оправдаться после обвинений в допинге.
— Не следила за всеми случаями, но ситуация редкая, согласна.
— Сами отправляли в лабораторию медикаменты, в которых могло содержаться запрещенное вещество. Сами оплачивали адвоката. Насколько это дорого? Помог ли кто-нибудь?
— Федерация бобслея России помогла во всем, что касается лаборатории. Адвокату действительно платила сама.
— Где именно исследовали ваши образцы?
— Лабораторию с адвокатом специально выбрали не российскую, но полностью аккредитованную — минскую. В том числе по материальным соображениям — частные исследования недешевы. Отдали на экспертизу все, чем я пользовалась пять олимпийских дней: с 13 февраля, когда проба была еще чистой, до 18-го, когда в анализах обнаружили триметазидин. Мази, таблетки, средства гигиены — вообще все.
— Обращение в CAS стоит порядка 20 тысяч евро. Была уверенность, что выиграете, когда шли на такие траты?
— Насколько я понимаю, столько стоит апелляция. Обычное обращение в суд дешевле. В любом случае я оплатила услуги адвоката Артема Пацева «под ключ», это порядка 350 тысяч рублей, и транспортные расходы. Сколько стоят сами судебные издержки, не знаю.
— Кто компенсирует вам эти деньги и потери от восьмимесячной дисквалификации?
— Пока никто. Мы подали в суд на Федеральное медико-биологическое агентство и производителя метионина, в котором содержалась неуказанная запрещенная примесь — тримедазидин. Компенсировать материальный и моральный ущерб должны будут они, если выиграем дело.
— Что это за препарат метионин?
— Разрешенная аминокислота, полученная врачами сборной от ФМБА.
— Производитель российский?
— Да.
— В суд подавали по месту жительства?
— В Москве.
— Формулировка?
— Загрязнение продукта, не указанное в инструкции по применению. Обычному человеку никакого вреда, но для спортсмена триметазидин — допинг. Удивило другое. Когда в белорусской лаборатории подтвердили наличие триметадизина в присланном нами метионине, международная федерация бобслея тоже запросила образцы, чтобы провести собственное исследование. Там проверяли каждую таблетку. И выяснили: даже в таблетках из одного блистера концентрация триметазидина различалась в 12 раз.
— Еще раз. Мало того, что примесь не была указана, имело место еще и технологическое раздолбайство?
— Не знаю, как так вышло. Но это полностью отвечает на вопрос, который мне задавали после Пхенчхана: «Почему допинг нашли только у тебя, если метионин поставлялся всей команде?» Потому, что можно было выпить таблетки из одной партии и даже упаковки, но получить разную дозу запрещенного вещества.
— Производитель точно обязан указывать триметазидин в дозах, не влияющих на обычного потребителя?
— Если нет, проверку должна производить ФМБА. Спортсмен не может сделать это самостоятельно, но вина, получается, только на нем. Одни не указали, загрязнили, выпустили, другие официально поставили. Почему я должна за это отвечать?
— Руководитель ФМБА Владимир Уйба жестко прошелся по вам сразу после инцидента в Пхенчхане.
— У нас была личная встреча, извинился.
— Как вы пережили тот период?
— Очень тяжело. Было много слез. Удар пришелся и по здоровью — от нервов перестала работать щитовидка. Понимала: проще спихнуть все на меня, чем разобраться в ситуации. Флаг на церемонии закрытия приплести, грязью полить, маму вспомнить, которая якобы дала мне таблетку от сердца. Договорились с Пацевым: чтобы не ухудшать ситуацию, никаких комментариев давать не буду. Мы сами не понимали, откуда что взялось, знали только, что никакого допинга я не принимала.
От невозможности ответить на пустые нападки становилось еще тяжелее. Приходилось замыкаться в себе, не читать прессу, не смотреть интернет. Со временем стало легче. Забыли, кто такая Сергеева, вроде улеглось. Вдруг Уйба дает еще одно интервью — на этот раз про маму. Кошмар опять вернулся.
И в конце трудно пришлось. Уже было известно, что я ни при чем, но поскольку русская, международная федерация все равно просила девять месяцев. Начались, по сути, торги. Даже если бы я получила этот срок, за два месяца до его истечения могла начинать тренировки. Только решения не было! Адвокат говорил: она не виновата, американке в похожей ситуации дали шесть месяцев, а не девять; IBSF откладывала вердикт, и тянулось это все чуть ли не до конца октября. Пришлось согласиться на восемь месяцев, лишь бы все закончилось. Если бы подала протест в расчете на меньший срок, это длилось бы весь сезон.
— Люди, которые впаяли вам восемь месяцев ни за что, себя виноватыми не считают?
— А что им предъявишь? Действует презумпция виновности. Спортсмен всегда крайний, если в него попал допинг. Пусть доказывает обратное. А если докажет, пусть взыскивает моральный и материальный ущерб с производителей и поставщиков. Да, не виновата. Но наказать надо, потому что русская. Дальше сама борись.
— После положительной пробы А вас сняли со ставки в Красноярске. Оттуда извинения последовали?
— Не особо. Обещали что-то компенсировать, но пока ничего не произошло.
— Разгоняющей в Корее у вас была Анастасия Кочержова. Она поддержала?
— Да, Настя была в шоке, переживала и успокаивала.
— То самое сердце, проблемы с которым вам приписывали, как себя чувствует?
— Не было никаких проблем. Я не прорывалась обманом через медицинские кордоны в сборную, не скрывала тайную болезнь. Случается определенная реакция на нагрузку, в пределах нормы, для обычного человека это вообще ни о чем. Щитовидка — да, сбои в работе сердца тоже были, особенно на фоне этой нервотрепки. Через три месяца повесила на себя сердечный монитор — все нормально. Мне показаны только регулярные обследования, никаких других запретов не существует.
— Может, стоит оформить терапевтическое исключение? Хуже точно не будет.
— Процесс этот достаточно долгий и оформляется под определенное лекарственное средство. А мне не надо ничего принимать, нет такого в природе. На какой препарат оформлять? Вообще все это волнует не с точки зрения здоровья, а с точки зрения допуска к занятиям спортом. Раз в полгода надо получать новый.
— Как мама, которой крепко досталось, пережила скандал?
— Виду не показывала, но иногда ей было хуже, чем мне. Знала, что я не виновата, не лезла в душу, чтобы еще больше не нагнетать. Удивлялась: «Как ты это терпишь?»
— Были знакомые, которые отвернулись?
— Были. И в команде, и из других видов спорта. Одни поддерживали, другие троллили в интернете. Мне присылали скрины.
Открыть видео— Кто конкретно давил на вас в Пхенчхане, требуя отказаться от вскрытия пробы Б?
— Один из руководителей российской делегации. Не Поздняков. С ним был разговор по телефону в духе — ну, попалась девчонка, бывает, быстрей сворачивай все. На встречу с представителями МОК со мной пошел другой начальник. Поначалу вообще не было известно, зачем вызывают. «Ты с российским флагом ходила?» — «Нет». Потом стало проясняться, но я знать не знала, что за препарат у меня нашли. Состояние — шок.
Пришли, стали общаться с МОК. Впрямую давления не было, звучало что-то вроде: «Смысл вскрывать пробу Б? Все равно в ней будет то же самое. Давай, подписывай, мне некогда». МОКовцы видят это все, и у них брови вверх ползут. С начальником не разговаривают, им нужно мое решение. Спрашивают: «Понимаете, под чем ставите подпись? Или на вас давят?»
— Что ответили?
— Связалась с Пацевым. На это ушло не полчаса, как они хотели, а три, но отказ от вскрытия пробы Б уже был осмысленным решением. Помню удивление наших: как это, я позвонила Пацеву вместо того, чтобы делать, как мне говорят.
— Понимали, что отказ будет воспринят, как признание вины?
— Не все однозначно. Перед вскрытием пробы Б обычно дают две недели, чтобы запросить протокол вскрытия пробы А, понять процедуру и вообще все обдумать. На Олимпиаде по-другому. Там все срочно, одним днем. При этом сами МОКовцы указали в релизе: «Очень низкая концентрация, необходима проверка на разрешенный препарат ламеризин, который при распаде может оставить следы триметазидина». Они понимали и абсурдность ситуации, и то, что пять дней назад была чистая проба, и бессмысленность приема этого вещества.
Но факт есть факт, нашли. Поэтому Пацев сказал: «Вскрытие пробы Б в таких условиях — отягчающее обстоятельство. Получается, ты не веришь, сомневаешься в процедуре, ищешь лазейку. В дальнейшем это может повлиять на срок дисквалификации. Лучше поступим так. Ты пишешь: согласна, что нашли, но не согласна, что принимала; тебе необходимо время разобраться с тем, как препарат попал в твой организм. И запрашиваешь протокол пробы А: если там все в порядке, проба Б на 99 процентов подтвердит наличие допинга». Иными словами, нет смысла сопротивляться следствию, нужно докопаться до сути.
Вторую пробу, кстати, можно вскрыть в любой момент, она никуда не денется. Общественное мнение и пресса приучили к тому, что нежелание вскрывать пробу Б — признание вины. Но бывают случаи, когда это не так, на себе убедилась. Вообще вся эта история — огромный опыт, пусть и отрицательный. Счастлива, что все в прошлом.
— Закончим добрым. У вас есть собака, про которую написали в инстаграме*: хромает на ту же ногу, что и вы. Почему вы обе хромаете?
— Не зря говорят, что собаки похожи на хозяев. У меня хроническая проблема с ахиллом, если перегружу, болит. И она припадает на ту же сторону — врожденный дефект коленной чашечки. Так и ходим, любя друг друга.
Читайте также:
- Павел Ростовцев: «Профессиональный спорт — гонка вооружений. Вряд ли ее должен оплачивать бюджет»
- Александр Привалов: «Хочу записаться на «Голос 60+». Только не знаю как»
* Соцсеть, признанная в России экстремистской
