Известие о положительной допинг-пробе Надежды Сергеевой стало для российской олимпийской делегации вторым сильным ударом (первый – мельдоний керлингиста Александра Крушельницкого). Серьезных шансов на победу у ее экипажа не было, смысл принимать запрещенный препарат, с учетом микроскопа, под которым вся спортивная Россия находится в последние годы, отсутствовал. Тем не менее в пробе А кемеровской спортсменки обнаружился допинг.
Обо всех нюансах той ситуации и о своей послеолимпийской жизни Сергеева рассказала в эксклюзивном интервью «Матч ТВ».
– Помните момент, когда вам сообщили, что у вас положительная допинг-проба?
– Мы отправились на фигурное катание. Еле достали билеты. Очень хотели посмотреть. Едем в шаттле – звонок. Вызывают меня и замначальника нашего штаба на встречу с МОК. Пришлось срочно возвращаться. Меня спросили: «Ты случайно нигде с флагом не ходила?» Никто не знал, по какой причине нас вызывают. Приехали. В кабинет зашли два представителя МОК и сказали, что у меня положительная проба на триметазидин. Первым делом спросила: «Что это вообще?» Никогда не слышала название этого препарата. Полезла в интернет, чтобы узнать. Когда мне выдало, что это сердечный препарат, у меня был какой-то истерический смех: «Вы что, издеваетесь?» До последнего были сомнения, что пригласят на эту Олимпиаду, так как я была ранее амнистирована по делу о мельдонии. И тут ловят опять на каком-то сердечном препарате, который я не пила. Конечно, шок. Думала: «Как такое вообще может быть?»
Надежда Сергеева в Олимпийской деревне
– Согласитесь, странное совпадение: препарат – сердечный, а у вас мама – кардиолог.
– Мама не кардиолог, а обычный УЗИст, который не прописывает никаких таблеток. Она проверяет органы на УЗИ.
– Но проблемы с сердцем у вас есть?
– У меня есть сбои, аритмия. Это не проблема. Я не при смерти, не еле хожу. Знаете, астматики постоянно нуждаются в ингаляторе. Им плохо, они задыхаются без него. У меня вообще ничего такого нет. Этот небольшой сбой ритма виден каждые полгода, когда я, как и все остальные спортсмены, прохожу медицинское обследование. Врачи ФМБА, обнаружив малейшее отклонение от нормы, сразу направляют того или иного спортсмена к узкому специалисту на дополнительное обследование – кого по зрению, кого по данным анализа крови, кого, как и меня, – к спортивному аритмологу. Проводится дополнительное обследование – для меня это мониторинг сердечного ритма. (На тело прикрепляются датчики, результаты отображаются на экране небольшого прибора, который пациент носит с собой в течение 24 часов. – «Матч ТВ»). И все. Специалист-аритмолог изучал данные суточного ритма, после чего меня всегда допускали к спортивной деятельности без ограничений.
– Сердечный сбой никак не мешает тренировкам и соревнованиям?
– Совсем это не чувствую. Раньше на таких обследованиях мы не проходили велосипед под нагрузкой, поэтому какое-то время я вообще не знала про сбои. Когда впервые обнаружилась аритмия, испугалась: это же сердце! Поэтому просто для себя, проверить – вдруг мне нельзя заниматься спортом? – сама обратилась в крупный кардиологический центр, прошла там полное обследование. Кардиологи посмотрели и сказали: «Все ерунда. Когда закончишь со спортом, это все вообще может прекратиться». Ничто моему здоровью не угрожало. Понимала, что спортивные врачи просто перестраховываются, и такой мониторинг надо проходить каждый раз в дополнение ко всем обычным процедурам.
В сентябре прошлого года я прошла очередное обследование. Естественно, данные стандартных исследований опять указали на тот самый небольшой сбой ритма. Мне, как обычно, дали условный допуск – до получения заключения спортивного аритмолога. Как правило, я сразу же, на следующий день, надевала оборудование для замера суточного ритма, и через день-два получала допуск. Однако в данном случае мне надо было срочно уехать из Москвы на первую половину сезона. Поэтому следующее обследование назначили на 20 декабря в центре ФМБА.
Но там была такая ситуация: у меня перед вылетом в Москву сильно заклинило спину, это может подтвердить вся наша команда. Я даже свою сумку не могла нести, очень болела поясница. Поэтому, естественно, с тем самым суточным монитором ходила в декабре без дополнительной нагрузки – просто не могла нагрузить спину. И когда передала спортивному аритмологу ФМБА результаты мониторинга ритма, сбоев выявилось очень мало. Аритмолог, как и всегда, дала допуск на спортивную деятельность без ограничений, вот и все.
Мне уже потом сказали, что якобы кто-то еще из врачей ФМБА посчитал: надо было еще раз одеть суточный монитор. Но об этом никто ни мне, ни кому-либо из врачей команды, ни руководству федерации не говорил – хотя я в январе этого года, после того допуска, выступала и на трех этапах Кубка мира, и на чемпионате Европы, проходила вместе с командой предолимпийские сборы в Москве. Если бы кто-то в ФМБА предложил, я бы сколько угодно суточных мониторов еще носила бы все это время, – но никто об этом даже не заикался. А теперь некоторые пытаются представить меня чуть ли не смертельно больной, и всю ситуацию такой, будто я чуть ли не ползком, под колючей проволокой, обманывая всех и вся, проползла на Олимпиаду. Было бы смешно, если бы не было так грустно.
Теперь вот чиновники говорят, что мне якобы «были необходимо запрещенные препараты». Приплели к этому еще и мою маму. Мама, которая, по словам главы ФМБА Владимира Уйбы, не знает антидопингового законодательства, никогда мне даже таблетки от головы не давала! Всегда очень переживала за этот вопрос. Причем любой кардиолог, даже в ФМБА, посмотрев в результаты моих обследований, скажет, что найденный в пробе препарат мне абсолютно не показан. А уж говорить, что я без него жить не могу и что он мне необходим, поэтому взяла его у мамы, – это вообще за гранью.
– Почему Уйба так сказал?
– Этот вопрос, конечно, лучше адресовать ему. Думаю, идут какие-то внутренние межведомственные разборки. Видимо, хотят найти виноватого, и никто не хочет оказаться таковым. В большинстве случаев, конечно, все сваливают на меня: так проще. Поэтому я не знаю, зачем он это говорит – при том, что я сама молчу и никого не обвиняю. Ждем, когда соберем все доказательства. Работаем с адвокатом, будем исследовать препараты и искать, откуда это все. Знаете, мне 30 лет, 20 из которых я в большом спорте – сначала в легкой атлетике, потом в бобслее. Я никогда не нарушила ни одного антидопингового правила, даже «флажков» за недоступность для тестирования у меня никогда не было. Лишь в марте 2016 года я, вместе с огромным количеством других спортсменов, была обвинена в употреблении мельдония, но потом ВАДА выяснило, что эти положительные пробы никак не связаны с нарушениями правил, и подавляющее большинство спортсменов, в том числе я, были полностью оправданы. Неужели я настолько идиотка, чтобы мне мама, как детском садике, дала какую-то «таблеточку», и я ее «съела»?
Все, что нам дает ФМБА, и все, что покупаем в аптеке, мы досконально проверяем, в том числе на сайте РУСАДА. Мы каждый раз пишем нашим докторам: «Можно или нельзя?» Это – базовое знание для любого спортсмена. Ко мне домой постоянно приезжают допинг-офицеры брать внесоревновательные, то есть внезапные пробы. В течение сезона мы очень много проб сдали. Сами офицеры удивлялись, насколько часто они к нам приходят. Скажу вам даже больше – мы радовались, что нас часто проверяют, и тем самым подтверждается, что мы чистые.
– В связи с сердечными сбоями вы вообще принимали какие-то препараты?
– Нет. Никогда. Причем кардиолог, который меня обследует, сказала: «Опять у вас те же сбои». Я: «Конечно. Я же ничего не делаю для того, чтобы их вылечить». Она посоветовала есть бананы. Вот и все лечение.
– То есть с этим можно жить и ни о чем плохом не думать?
– Конечно. И уж тем более не пить триметазидин. Полная глупость. Вообще не понимаю, почему Уйба так сказал. У меня настолько маленькая концентрация, что это даже не одна таблетка. 13 февраля чистая проба, а 18-го – вдруг грязная. Но даже корейская лаборатория отдельно отметила, что концентрация очень низкая. А еще в сообщении лаборатории говорится о том, что и некоторые незапрещенные препараты могут дать такой же результат. Сейчас мы проверяем все добавки – вообще все, что я пила. Сами сотрудники МОК, которые пришли ко мне с известием о положительной пробе, говорили мне: «Это какое-то недоразумение». Они знают, что 13-го февраля была чистая проба, и принимать препарат, который пьется курсом, просто нет смысла. Как я теперь уже знаю, это не экстренный, не разовый препарат. Сейчас антидопинговые организации и CAS, который рассматривает дело, ждут, когда мы все исследуем и соберем соответствующие доказательства. Удивительно, но они готовы ждать и соблюдают правила о конфиденциальности разбирательства. А в России могут только грязью поливать и говорить откровенные глупости.
– 13 февраля – проба отрицательная, 18-го – положительная. В эти пять дней у вас менялись препараты и питание?
– Были препараты, которые я начала пить после 13-го, но все разрешенные. Вопрос в том, что какой-то из них мог быть загрязнен, а в аннотациях, конечно же, об этом не написано. Мы сейчас над этим работаем – выясняем, как триметазидин вообще мог попасть в организм.
– Как отреагировали в федерации, когда вскрылась положительная проба? Что сказал ее глава Александр Зубков?
– В тот момент мне сказали, что в течение суток меня должны отправить домой. Началась куча звонков. Приходили какие-то люди и все проверяли у меня в комнате, даже когда меня там не было. Досматривали, что у меня в тумбочке, что я пила. Зубкова на Олимпиаде не было. Он позвонил, сказал, что поддерживает и мне верит. Но там, в Корее, вокруг меня началась какая-то вакханалия. К примеру, мне говорили: «Ты должна выйти к прессе и сказать, что ночью стало плохо с сердцем, и ты выпила таблетку». Отвечала: «Вы что, издеваетесь? То есть эта таблетка у меня, по-вашему, была с собой, что ли? У меня никогда в жизни ее не было! Не собираюсь такого говорить и оговаривать саму себя! Да и сердцем у меня не было плохо – ни до, ни во время Игр! Зачем мне пить какие-то неизвестные мне таблетки?»
Фактически мне намекали: ты должна помочь всем, но при этом навредить самой себе. Предлагались разные версии. Я говорю: «Вы мою концентрацию видели?» Они: «Скажи, что таблетка была в косметичке и обо что-то потерлась». Я пытаюсь им объяснять: «У меня никогда ее в косметичке не было! Никогда ее не пила, не покупала, не получала. Зачем? Мы же не дети. Понимаем, что нас постоянно проверяют, и даже сам факт обнаружения в вещах спортсмена любого запрещенного вещества – уже основание для дисквалификации».
Одного момента не понимаю. Иностранцев ловят на жестких препаратах, а они потом говорят, что поцеловались и еще что-то такое. Страна их защищает, оправдывает. У меня же просто малейшая концентрация бесполезного препарата – и… проще раздавить, чем помочь и защитить. Верю своим адвокатам, которые утверждают, что это небезнадежное дело. Если сможем доказать, откуда вещество попало ко мне в организм, есть шансы оправдаться или получить небольшую дисквалификацию. По правилам ведь как: спортсмен всегда сам отвечает за все, что попадает в его организм. Неважно, как это попало: подсыпали или препарат был загрязнен, или еще каким-то образом. Верю, что я еще вернусь к активным выступлениям. Пока не планирую заканчивать со спортом. Только переживаю теперь, что после многочисленных высказываний, в том числе и со стороны Владимира Уйбы, ФМБА сделает все, чтобы меня не допускать к занятиям спортом.
– На Олимпиаде было два случая с допингом у российских спортсменов. Александра Крушельницкого все поддерживают, мы многое знаем о его деле, он часто дает интервью. У вас обратная история. Даже про дозу, которая меньше таблетки, я только сейчас от вас услышал. Почему?
– На самом деле Зубков говорил в прессе, что в моей пробе очень низкая концентрация. Еще озвучивалась версия, что концентрация такая, будто я что-то лизнула. Я что, корова, что-то лизать? У Крушельницкого изначально была другая ситуация: ребята выиграли медаль, ее надо пытаться отстоять. У меня же все было по-другому. На той же встрече с МОК мне сразу сказали люди из российской делегации, чтобы отказывалась от вскрытия пробы Б. Все хотели всё побыстрее замять. Пошел прессинг, что я якобы всех подставила, всю Россию. Просто не ожидала такого, шок! Если бы принимала запрещенку и ходила, что называется, «на грани провала», ждала бы этого. А так… Соответственно, у нас с адвокатом сразу пошла речь о том, чтобы не общаться со СМИ и в порыве не сказать чего-то лишнего, что может быть впоследствии использовано против меня.
– Понимали, что, отказываясь от вскрытия пробы Б, в глазах общественности вы признаетесь в приеме допинга?
– На меня это давило. Много нервов потратила. Написала отказ в тот же день. Обычно процедура, как объяснил адвокат, другая. Говорят, что у тебя положительная проба А, и дают неделю-две, чтобы решить: вскрывать или нет пробу Б. Мне дали на решение полчаса. Наши давили: «Давай быстрей! Нам некогда с тобой сидеть. Нашли? Нашли. Попала? Попала». Надо быстрей все уладить, никому не говорить, никаких комментариев в прессу. У меня не было времени на обдумывание.
Потом адвокат сказал, что нужно сначала посмотреть полный пакет лабораторной документации по пробе А, который, между прочим, прислали только вчера, спустя два месяца после Олимпиады. Что, кстати, тоже весьма странно – обычно для составления полного пакета требуется 7-10 дней. Из этого пакета будет видно, с помощью какой методики и как проводилось исследование пробы. И если там нет никаких ошибок, то на 99,9 процентов в пробе Б обнаружится то же самое. А вот само требование о вскрытии пробы Б может лишь ухудшить мое положение в дальнейшем. Соответственно, пробу Б есть смысл вскрывать только тогда, когда обнаружились явные ошибки в пакете исследования пробы А. Конечно, понимаю, что подумали люди после моего отказа от вскрытия. Уже выслушала поток этой грязи. Но важнее итоговое решение, финальный результат, а не то, как я буду выглядеть в тот или иной момент в глазах общественности. Родные и близкие мне верят. В бумаге, которую дали представители МОК, сразу написала: я не принимала этот препарат.
– Все это произошло в момент, когда решался вопрос с российским флагом на церемонии закрытия. Многие именно вас обвинили в том, что МОК не разрешил российскую символику. Как вы с этим справлялись?
– На меня в тот день было давление со всех сторон. Не понимала, кому можно верить, кто на моей стороне. Было очень тяжело. Но я слышала на Олимпиаде от других людей, не спортсменов, что мы в любом случае не пошли бы с флагом. Просто на меня все слили.
– От спортсменов получали негативную реакцию?
Нет. Моя разгоняющая Анастасия Кочержова все время была со мной. Она тоже не пошла на фигурное катание и всячески меня поддерживала. Она мне поверила. Понимала, что это какой-то абсурд. Говорила, что прорвемся, что будет меня ждать. А иностранцы, с которыми мы выступали, были в шоке. Мне потом писали соперники, что это вообще какая-то ерунда. Желали удачи во всех разбирательствах. Был, конечно, негатив в соцсетях, но это шло от людей, которых я вообще не знаю. А из российских спортсменов, кроме моей разгоняющей и еще одной девушки, я ни с кем не общалась. Насколько знаю, ходили разговоры, что сама виновата, но это на уровне слухов. У меня со всеми этим разбирательствами не было времени даже собраться. Ходила зареванная, все, кто видел меня мельком, наверное, просто не решались подходить. Полагаю, все прекрасно понимали, что никто с флагом не пойдет. Спортсмены и так приехали на Олимпиаду без символики, не думаю, что сильно переживали по поводу церемонии закрытия. Больше переживало руководство.
– Чем занимались, прилетев с Олимпиады?
– Первым делом встретилась с Зубковым и адвокатом. Все обсудили. Потом новостные агентства переключились на выборы, и про меня замолчали и забыли. Старалась отвлечься, не тратить нервы. До того дня, пока не вышло интервью главы ФМБА Владимира Уйбы, у меня получалось.
– Как отходили от стресса?
– Встречалась с друзьями. Все поддерживали. В Москве близкие приехали в аэропорт встречать. Всячески пытались отвлечь. Потом отлегло. Решила – пусть будет, как будет. Главное, что совесть чиста.
– Мы разговариваем по телефону, но я слышу, что вам до сих пор тяжело вспоминать те моменты.
– Да. Вот примерно так, в слезах, и прошла моя первая неделя после Олимпиады. А после недавних интервью, когда обидели маму, началась вторая волна. Мама переживает очень сильно. И тут – такая наглая и непроверенная клевета. Не спрашивали ни ее, ни меня. Вот так вот взять и обвинить…. У нас город небольшой. Все знают, кто у меня мама. И с этим ей сейчас жить. Она очень нервничает. Мало ли что с ней может случиться? Не дай бог, конечно. Мне потом к кому идти? К Уйбе?
– На какой стадии сейчас ваш процесс?
– Мы согласовали процессуальный график, ждем позиции IBSF (международной федерации). После этого наступит наш черед представить позицию и доказательства. С той стороны все понимают и ждут результатов нашего самостоятельного расследования.
– Кто вам оплачивает этот процесс?
– Когда встречалась с Зубковым, он сказал, что федерация поможет. Пока не было крупных расходов на экспертизу и суд. Немного не понимаю, кто будет оплачивать услуги адвоката. Предполагаю, что это ляжет на меня, хотя и не уверена: вроде федерация обещала полностью помочь. Пока не думала об этом. Действую поэтапно.
– После всей этой истории у вас остались спонсорские контракты?
– У нас их и не было. Все контракты у спонсоров с федерацией, личных у меня нет. Мы в принципе звезд с неба не хватали. Лучший результат – второе место на чемпионате Европы, чего никто не делал в России до нас. Тогда все было на позитиве, все классно. Ну, а потом – ты никто и звать тебя никак. Может, потому и такое отношение ко мне, что проще обвинить. Очернят, затем забудут, не сильно громкое имя. Зато себя отмажут.
– Боитесь за свое будущее?
– Когда у меня случилась история с мельдонием, эмоциональное состояние было намного хуже. Сейчас волнами все. Тогда было более шумное дело, да и нас таких тогда было много. Сейчас – я одна. Но переносится чуть легче. Может, просто постарше стала. В общем, не страшно. Справлюсь. Спорт – это еще не вся жизнь. Но ни один спортсмен не хочет так заканчивать, это точно.
Читайте также:
Бобслеистка из России провалила допинг-тест на Олимпиаде
Бобслеистка Сергеева испытывала проблемы с сердцем, ее мать работает в кардиологическом центре
В Федерации бобслея России не знали о недопуске Сергеевой до Игр-2018
Мама бобслеистки Сергеевой: «Да, у Нади есть проблемы с сердцем, но допинг она не принимала!»
Россиянка отказалась от вскрытия допинг-пробы «Б» на Олимпиаде
Фото: РИА Новости/Максим Блинов, РИА Новости/Владимир Трефилов, РИА Новости/Нина Зотина, РИА Новости/Михаил Мокрушин, РИА Новости/Александр Вильф
Больше новостей спорта – в нашем телеграм-канале.
