Футбол

«Зенит» мог купить Зобнина за 150 тысяч долларов. Но нам сказали, что он медленный»

«Зенит» мог купить Зобнина за 150 тысяч долларов. Но нам сказали, что он медленный»
Дмитрий Баранник / Фото: © ФК «Зенит»
Интервью чемпиона-1984 Дмитрия Баранника — о Сульшере, Кокорине, гипнозе, ленинградской блокаде и договорных матчах.

Чемпион СССР-1984 Дмитрий Баранник работал спортивным директором «Локомотива» и селекционером «Зенита», а до этого провел шестнадцать лет в Норвегии. Прошлой весной Баранник стал заместителем гендиректора «Химок».  

— Играли в Норвегии против Сульшера?

— Первую желтую карточку он получил на мне. Вышел такой мальчик с лицом Буратино, я его немножко подтолкнул, спровоцировал — бежать-то за ним было тяжело. Он не выдержал, зацепил меня и был предупрежден.

— Чем занялись в Норвегии, когда наигрались?

— Тренировал и сотрудничал с фирмой, занимавшейся видеоанализом футбольных матчей. Русифицировал аналитическую программу, предложил ее Лобановскому, Газзаеву, Семину, Садырину. В ЦСКА ей, по-моему, до сих пор пользуются.

Первым на постсоветском пространстве программу купило киевское «Динамо». Лобановский даже в почтенном возрасте стремился узнавать что-то новое. Например, спрашивал меня, как в Норвегии функционирует зонная защита.

— Главным тренером работали недолго?

— Два месяца. Шел к этому очень долго, стал главным тренером «Аскера» из второй лиги, но Сергей Липатов, с которым мы познакомились на сборах, позвал в «Локомотив». До сих пор немного жалею, что не пошел по тренерскому пути. Наверно, стоило добиться чего-то в Норвегии и вернуться в Россию состоявшимся тренером. Получилось иначе — стал спортивным директором «Локомотива». Тогда (в 2007 году) это было неожиданно и заманчиво.

— Почему Липатов позвал именно вас?

— После знакомства мы общались несколько месяцев. Возможно, ему понравились мысли человека, шестнадцать лет прожившего в Европе.

— В «Локомотиве» вы начали с селекции?

— С того, чтобы осмотреться. Я уезжал в 1991-м из совсем другой страны. Через полгода после возвращения меня спросили, как я себя чувствую в новой России. Ответил: «Ощущение, что меня объединяет с этими людьми только язык». Я долго привыкал к новым взаимоотношениям. К тому, что профессионализм ушел на второй план. Мне сказали: «Ты приехал в розовых очках. Сними их уже».

Осазе Питер Одевинги / Фото: © РИА Новости/Илья Питалев

— Как вы привели в «Локомотив» Питера Одемвинги?

— Познакомились мы через его детского тренера Николая Ульянова, работавшего в «Локомотиве». Питера хотел «Спартак», но после нашей встречи он перешел в «Локо». Удивительный, добрый парень, но не показал в России все, что мог. Он европейский, открытый, веселый. Привык к доверию, а не диктату тренера. Привык быть участником процесса, а не просто исполнителем. К тому же игроки тут больше нацелены на зарабатывание денег, нежели на свое развитие.

— В других трансферах участвовали?

— Ими занимались непосредственно Липатов и его селекционер Тищенко, а я особо не лез. Мне было интереснее развивать академию.

— Это вы сделали спортивным директором «Локомотива» Юрия Нагайцева, работавшего раньше в Латвии?

— Да, хороший тренер. Мне нравится приглашать ребят, которые горят, у которых есть интерес. Я же позвал в «Локомотив» врача Эдуарда Безуглова и тренера по фитнесу Машу Бурову, ранее не работавших в футболе. Сегодня Эдуард — многолетний врач сборной. Маша — один из лучших реабилитологов страны. Не зря работает в «Зените».

— В 2007-м вы наводили мосты между командой и руководством клуба?

— Не совсем так. Наводить мосты было бесполезно. Президент Семин не ездил на базу, когда там был тренер Бышовец. А тот не приезжал в клуб, когда там находился президент Семин. Я же общался с обоими.

Семина я всегда уважал, а с Бышовцем познакомился еще в 1986-м на олимпийской сборе в Коверчано (после него он меня, правда, никогда не вызывал — мы не подошли друг другу). Липатов считал, что присутствие в клубе двух сильных людей даст положительный эффект. Ну, что ж — Кубок выиграли.

— Семину не нравилось, что спортивным директором стал нелокомотивский человек?

— Он привык, что за ним безоговорочное право последнего голоса. Наверно, если бы я делал все, что говорил Юрий Павлович, его отношение было бы другим. Но меня поставили не для того, чтобы я озвучивал мысли Семина. Он немного высокомерно относился к моему норвежскому прошлому, но я нормально это воспринимал — просто я не стал человеком Семина, а остался Дмитрием Баранником.

— Вы участвовали в выборе нового тренера после ухода Бышовца?

— Сергей Липатов спросил мое мнение, но сделал так, как считал нужным. Мое мнение заключалось в том, что нужен выбор. Никого не лоббировал, но предложил пообщаться с несколькими кандидатами. Планы-то были грандиозные: сделать «Локомотив» командой европейского уровня. Липатов же переговорил только с Рахимовым и остановился на нем. Рахимов — молодой специалист, приехал из Австрии. Видимо, как и в моем случае, такой бэкграунд понравился Липатову, и он принял однозначное решение. Липатов и сам образованный человек: с MBA и хорошим английским.

— Кокорин покинул «Локомотив» при новом президенте Николае Наумове. Как это было?

— Мы сидели у Наумова: мама Кокорина, он сам и его отчим. Разговора не получилось: Наумов был настроен категорично. Я на тот момент еще не видел Кокорина в игре (он был травмирован), а работавшие с ним тренеры отзывались о нем негативно: «Он хрустальный». И убедили Наумова, что Кокорин недостоин денег, которых просит. Я поговорил с другими людьми, знавшими, что за футболист Кокорин. Они недавно закончили играть и работали в «Локомотиве». Они были совсем другого мнения о Саше.

После встречи у Наумова я пригласил семью Кокорина в свой кабинет и еще час уговаривал их остаться. Не уговорил. И слава богу. Если бы он остался в «Локомотиве», может быть, ничего хорошего бы не произошло — в той обстановке, которая была в клубе.

— В «Динамо» ему предложили намного больше?

— В «Динамо» ушел директор академии Родионов, которого я поменял на Нагайцева, и начались закулисные игры. Кокорина позвали, чтобы нанести нам ущерб.

— Почему вы покинули «Локомотив»?

— Липатов отошел от дел. Или его отошли. У меня заканчивался контракт, и Наумов начал немножко чистить клуб. Я тоже попал под чистку.

— Он объяснял ваш уход сокращением, вызванным кризисом?

— Что скрывать, у меня была хорошая зарплата, но чем именно руководствовался Наумов — не знаю. Мы с ним много ездили, строили планы, так что непродление контракта стало для меня неожиданностью. После «Локо» я полтора года работал в РФС — были сложности с лицензированием тренеров, но мы наладили отношения с УЕФА и решили все проблемы.

— В «Зенит» вы шли главным скаутом по России?

— Сначала мы говорили о должности спортивного директора. Когда я приехал и дал согласие, позиция немножко изменилась. Стал селекционером по России. Привозил игроков — у нас был Зобнин, которого мы могли купить за сто пятьдесят тысяч долларов. Но, попав в «Зенит» в восемнадцать, он бы, наверно, застопорился.

— Он приезжал в Питер?

— Я организовал селекционный сбор в Питере двенадцати футболистам, которых присмотрел, — Ходжаниязов, Шейдаев, Зобнин, еще один талантливый парень из Тольятти Никита Ворона (жалко — травмировался)… Пожалуйста, подписывайте — я настаивал на этом. Я и Толя Давыдов видели в Зобнине футболиста, но нам сказали, что он медленный. Спортивный директор Дитмар Байерсдорфер прислушался к другим скаутам (например, Владимиру Боровичке).

После того сбора подписали только Ходжаниязова. Он был физически готов, хотя я говорил, что вижу четкие недостатки в его игре. Зобнин обучаем, его можно лепить, а Ходжаниязова уже трудно было перестроить. «Урал» сейчас разорвал с ним контракт, но он хороший парень — дай бог, чтобы у него все получилось.

— Как вы заметили Зинченко?

— За год до конца контракта с «Зенитом» решили, что мне лучше находиться в Москве — тут и школ больше, и агентов. Заодно я играл в «Лужниках» с известным футболистами и комментаторами. Однажды там появился талантливый мальчишка. Один из его агентов сказал: «Присмотрись. Украинец. Без контракта». Я посмотрел Зинченко еще раз и понял, что стоит рекомендовать его «Зениту». Он поехал в Питер, потренировался, но некому было принять решение по контракту, и его переманил «Рубин». По этому поводу у меня был неприятный разговор с агентами Зинченко. В Казани у него тоже что-то не получилось, и он попал в «Уфу», а потом в «Ман Сити». Как видите, хождение по мукам не всегда вредит.

Дмитрий Скопинцев и Анатолий Тимощук / Фото: © ФК «Зенит»

— В том же 2014 году вы привели в «Зенит» из «Динамо» Дмитрия Скопинцева.

— Он очень понравился мне не только на поле, но и своей социальной антенной, как я это называю. Умеет излагать мысли и давать себе оценку. Обладает аналитическим складом ума. Я сказал, что он достоин «Зенита», а дальше уже шли переговоры на уровне руководства.

— Чем запомнился главный скаут «Зенита» испанец Виктор Орта, пришедший из «Севильи»?

— Уникальный парень. Назови ему фамилию любого игрока, и он без компьютера выдаст всю его статистику. Он не касался российского рынка — занимался международной селекцией.

— За что сейчас отвечаете в «Химках»?

— За молодежный сектор в роли заместителя генерального директора Василия Иванова. Мы с ним давно знакомы. Вместе работали в «Локомотиве», а еще раньше занимались у одного тренера в питерской футбольной школе — Бориса Тарасова.

— Выросли вы в районе Пороховые?

— Да. Тогда это была окраина. Недалеко от Охты. Молодежь могла там заниматься тремя вещами: спортом, походами в кино или за грибами. До тринадцати лет я больше любил хоккей. Во время зимнего футбольного первенства ехал тридцать пять минут на Петроградку, играл два тайма по щиколотку в снегу, а потом летел на тот же тридцатый трамвай, чтобы успеть на третий период хоккея. Потом отец настоял, чтобы я выбрал футбол.

— Где работали родители?

— На Охтинском химическом комбинате. Работа вредная, поэтому они раньше вышли на пенсию. Мама родилась в блокаду — из-за рахита не ходила почти до четырех лет. Ни она, ни бабушка с дедушкой никогда не рассказывали о тех страшных временах — это жутко вспоминать.

— Когда впервые попали за границу?

— 1982 год. Юношеский чемпионат Европы в Финляндии. Мои партнеры: Протасов, Литовченко, Черчесов, Яковенко, Еременко, Гогричиани… После победы в матче за третье место мы получили четыре часа на то, чтобы отовариться в магазинах Хельсинки. Я впервые взял в руки иностранные деньги, три с половиной или четыре тысячи марок, и должен был успеть все потратить: ввозить домой валюту запрещалось.

— Что купили?

— Наушники и двухкассетник Sharp. Он до сих пор стоит у маминой соседки. Хочу сохранить его как реликвию.

— Почему на первом сборе с основой «Зенита» вам пришлось бежать за автобусом?

— Мы с другим молодым игроком, не помню уже кем, вышли за десять минут до отъезда на зарядку, но двери автобуса закрылись, и он поехал. Поскольку все старики уже собрались, тренер Юрий Морозов в педагогическим целях не стал нас ждать: считал, что молодые должны приходить первыми, а не последними. Вот мы и побежали. Дорога до парка длинная, так что решили срезать. Перемахнули один забор, второй, но выскочили люди и скрутили нас. Отвели в сторонку и стали проводить дознание. Оказалось, мы залезли на правительственную дачу.

— Что потом?

— Нас долго продержали. В итоге мы пропустили не только зарядку, но и тренировку. Думали, это конец, но Морозов, услышав нашу историю, сказал: «За опоздание наказываю. За стремление — прощаю. Еще раз такое повторится — вас здесь больше не будет». С тех пор я не опоздал ни на одну встречу.

Фото: © ФК «Зенит»

— Как себя чувствовали на тренировках Морозова?

— Не понимаю, как выжил. Утром натощак около часа прыгали на песке. Кидали тяжелые камни. Бегали по двадцать кругов на жаре. Потом качали прессинг — без крови там не обходилось. Эти дикие тренировки настолько меня закалили, что я после тридцати отыграл восемь лет в Норвегии.

— Долго разбирали матчи на видео?

— Иногда по три часа. Не дай бог Юрий Андреевич увидит, что у тебя глазки прикрылись — финита ля комедия. А однажды устал и он сам. Жестко раскритиковал нас за то, как мы разобрали игроков на угловом, но кто-то из ветеранов осторожно заметил: «Так это же мы подаем угловой».

Осторожно — потому что Морозова побаивались. Он был реальным диктатором, хотя в глубине души, как я потом понял, с нежностью относился к игрокам. Ленинградских ребят, сделавших «Зенит» чемпионом в 1984-м, собрал именно он — к примеру, Веденеева со Степановым вернул из Узбекистана.

— Как Алексея Степанова загипнотизировали в цирке?

— Это уже, кажется, при Садырине — Морозов вряд ли повел бы нас в цирк. Поддавшись гипнозу, Леша Степанов танцевал, пел, ел лук и апельсин. Будь на его месте чужой человек, мы бы решили, что это подстава и такого не бывает. Леша потом очень расстроился — стал героем цирка, но ничего не увидел и не запомнил.

— Как еще Садырин расслаблял игроков?

— Посреди чемпионского сезона вывез команду в Сочи, где мы играли не в футбол, а в теннис. После тренировок плавали и загорали. Нас это здорово взбодрило. Также Садырин спокойно относился к нашим послематчевым посиделкам. Я в них участвовал, но с осторожностью — знал, что на следующий день мне может быть очень плохо.

Садырин играл с нами в карты, бильярд, заводил на тренировках («Попадешь издали в перекладину?»). До 1986 года был мне вторым отцом. А потом я стал задумываться: у меня семья, а где машина, где квартира? Садырин — прекрасный тренер, но ситуация заставила его стать менеджером, распределяющим блага, и он с этим не справился.

— Как вас изменило чемпионство-1984?

— Оно свалилось неожиданно. С детства привык — стараешься, борешься, а тебя гнобят: давай еще лучше! И вдруг все хором: о, какой ты красавец! Трудно такое пережить. К тому же началась дележка. Одним квартиру, другим машину. Обещали и не давали.

— Как говорил ленинградский чиновник Ходырев: «Ты же здесь родился, ты за памятники должен играть!»

— Он же приезжал на базу и заявлял Садырину: «Плохо головой играют. Ты им даешь домашние задания?» Мы сразу представляли, как отрабатываем дома игру головой, а у соседа сервант трясется.

— Машину вам обещал Садырин?

— Да. После чемпионства вызвал меня, Брошина, Дмитриева и Тимофеева: «Ну, чего, пацанчики. Будете машины брать?» — «Будем». — «Готовьте деньги».

— Ждали долго?

— Года четыре. Я, наверно, последним смог купить машину — уже после ухода Садырина. В 1984-м «волги» покупали за 8-9 тысяч, а продавали за 25-30. Мне же, как всегда, повезло — в 1988-м госцена выросла, а получить за машину можно было уже в два раза меньше. Я даже поездил на своей белой «волге» полгода, а потом она улетела в Азербайджан или Армению. Так мы зарабатывали: занимали у знакомых, выкупали «волгу», перепродавали, а на разницу брали машину попроще и делали ремонт в квартире.

— Актер Сергей Мигицко говорил, что никто не танцевал цыганочку так лихо, как вы.

— В детстве я занимался хореографией и до сих пор могу станцевать под настроение. Моя мама хорошо поет, дедушка играл на балалайке, у нас всегда собирались застолья, и меня как самого маленького просили станцевать. Потом это перенеслось на встречи с артистами — в восьмидесятые мы ходили на все премьеры в БДТ и Театр Ленсовета. Игра Алисы Фрейндлих, Кирилла Лаврова, Сергея Мигицко давала мощный мотивирующий заряд.

Никогда не забуду, как, оказавшись за кулисами, увидел великого Лаврова, выходящего из гримерки в трусах, майке и халате. Актер, которого с детства видел в кино, был тогда обычным болельщиком «Зенита», уставшим после работы.

Дмитрий Баранник / Фото: © ФК «Зенит»

— Вашим конкурентом в «Зените» был Валерий Брошин?

— Он скорее был моим кумиром в зенитовском интернате. Это уникум, по игровой неординарности сравнимый только с Ильей Цымбаларем. При этом у него был характер бойца. Я был рад, когда на двусторонках «Зенита» мы оказывались на разных флангах. Играть против Валеры было больно и морально, и физически.

На следующий год после чемпионства он попал под раздачу. Небезосновательно. Садырин решил, что команду надо ставить на место. Может, и сверху приказали навести порядок. Одни игроки прекратили праздновать чемпионство, а другие не смогли остановиться. Валеру дисквалифицировали, отправили в армию, а потом Юрий Морозов взял его в ЦСКА.

— Как армии избежали вы?

— «Зенит» прятал меня в сочинском пансионате. В 1987-м автоматчики приехали за мной в квартиру родителей, где я был прописан. Полковник Шапошников попросил: организуйте мне с ним встречу, автоматчиков не будет. Он пообещал мне место в ЦСКА и служебную квартиру в Москве. Я подумал, сколько можно бегать, и отнес в военкомат паспорт: «Призывайте». Но через две недели произошло уникальное: бледный капитан вызвал меня и швырнул паспорт обратно. Ему дали приказ: не призывать Баранника.

Оказалось, бывший глава Ленинграда Зайков, уйдя в ЦК, победил в борьбе за меня министра обороны.

Павел Садырин / Фото: © ФК «Зенит»

— Письмо за отстранение Садырина вы подписали последним?

— Точно не знаю, но я был одним из тех, кто сделал это с очень тяжелым сердцем. Сказал ему в глаза: «Если вы остаетесь, отпустите, пожалуйста, меня». Много всего накопилось. Во-первых, не выполнялись обещания. Во-вторых, Садырин изменился: у нас начались перепалки. В-третьих, меня приглашали другие клубы, обещавшие улучшенные условия. У каждого подписавшего были личные причины.

— Игроки не знали, что у Садырина тогда тяжело болела первая жена?

— Я, честно говоря, не знал. Остальные — думаю, тоже. Я играл у Садырина еще в дубле «Зенита», считал его родным человеком, но в 1987-м дошел до такой точки, когда не мог с ним больше работать.

Через много лет, когда Павел Федорович уже неважно себя чувствовал, мы встретились на базе ЦСКА и обнялись. Прощения я не просил, потому что всегда, даже в конфликтах, был с ним искренен.

— При этом Садырин вас простил?

— Он по натуре не обидчивый. Знал, что мы подписали то письмо не со зла. И понимал, что ошибки допустили не только игроки «Зенита», но и он.

Павел Садырин / Фото: © ФК «Зенит»

— Как на вас вышел французский «Гавр»?

— После турнира во Франции. В Питере сказали: «Ты еще молодой. Какая тебе заграница?»

— Кто еще звал?

— Бесков в «Спартак», Лобановский в киевское «Динамо». Видимо, что-то они во мне видели, хотя я не считал себя выдающимся игроком. В 1990 году «Днепр» предложил большие по тем временам деньги. «Зенит» отпустил, я выбрал квартиру в Днепропетровске, а потом меня вызвали к новому тренеру «Зенита» Анатолию Конькову. Перед моим приездом он сказал ветеранам: «Будет собрание. Осудите Баранника за желание уйти». Ребята отказались.

— Что Коньков сказал вам?

— На собрании все промолчали, а он заявил: «Тебя условно дисквалифицируют. Ты остаешься». Коньков — великий футболист, интересный тренер, но как человек он меня разочаровал.

— Из-за чего конфликтовали с дуэтом тренеров Завидонов — Бурчалкин?

— Да у меня-то с ними не было проблем. Они обвиняли кого-то в сдачах. Бурчалкин — большой игрок, но ему не хватало уверенности в своей тренерской компетенции. Такие люди часто ищут причины неудач в околофутбольных делах. После Садырина у нас за три сезона сменилось пять тренеров — это ж с ума сойти. Поэтому я со спокойной душой уехал в Норвегию на тысячу долларов в месяц.

— Кого обвиняли в сдачах?

— Как всегда — ведущих игроков. Но я никогда не брал и не давал. Никогда. Ну, была одна игра с «Металлистом». Мы бы их и так обыграли, но чтобы подстраховаться, собрали собственные деньги и дали ребятам. После игры эти же деньги с ними и пропили.

— Это когда было?

— Последняя игра 1984 года. Это единственный случай.

— Но однажды — кажется, в Тбилиси — вы подозревали, что игра сдается?

— В Армении. Поставили всех молодых, и в конце матча игроки «Арарата» в открытую орали нашему вратарю Мише Бирюкову: «Ты чего делаешь? Давай пропускай». Мы с Бирюковым потом обсуждали ту историю: судя по всему, руководство взяло и не захотело делиться. Решили: и так сгорят. Поставили молодых — пусть их повозят. А мы не проиграли.

— Как вы покинули «Зенит»?

— В августе 1990-го сменилось руководство клуба. Старое выдало нам контракты, а новое (в лице комментатора Владислава Гусева) — потребовало вернуть. Я был одним из тех, кто не отдал. После десяти лет в «Зените» ушел в никуда. Думал, придется закончить с футболом. Сдал хвосты в институте, чтобы получить образование, надо было кормить трехмесячную дочку, но вдруг старое руководство «Зенита» сообщило о варианте поиграть в Норвегии. Хотели меня и Радченко, но Дима еще молодой был, так что поехал только я. Годы спустя узнал, что за меня заплатили десять тысяч долларов.

— В «Стремсгодсете» вы играли с отцом Мартина Эдегора.

— С Хансом-Эриком мы год назад смотрели вместе матч «Стремсгодсета» с «Мельде», которым тогда руководил Сульшер. Мартина Эдегора я знаю с трех лет. У них очень верующая семья. Полностью отвергают алкоголь и табак. Папа Ханса-Эрика (дед Мартина) владел очень большим торговым центром в Драммене. Ханс-Эрик там работал. Его брат — врач футбольной сборной Норвегии.

Ханс Эрик Одегаард / Фото: © Phil Cole / Staff / Getty Images Sport / Gettyimages.ru

— Вы тоже работали не только на футбольном поле?

— Предлагали стать дорожным работником, но я отказался. Преподавал в гимназии физкультуру, еще не зная норвежский язык. Пользовался английским. Шесть-восемь часов в неделю. Получал столько же, сколько за футбол. Утром учил детей, а потом ехал на тренировку.

— Когда стали учить норвежский?

— Первые два месяца мой клуб «Мьельнер» тренировал англичанин Ричард Уилсон. Я особо и не знал, что такое норвежский язык, а потом Уилсона уволили, и все вокруг заговорили по-норвежски. Сначала я вообще ничего не понимал, но через помощь и приколы партнеров освоил язык.

— Чем удивил Ричард Уилсон?

— Он был играющим тренером. Когда болельщики его оскорбили, Уилсон снял трусы и показал свое достоинство. Прикольный мужик — называл меня Bunny (кролик) по созвучию с фамилией Баранник.

На севере Норвегии хватало эпатажных ребят. Там я впервые увидел, как люди танцуют на столах. Норвежцы отдыхают редко, но делают это зажигательно. Например, бурно отмечали конец чемпионата.

В 1994-м я и сам стал играющим тренером «Мьельнера», но клуб разорился, перестал платить, и я перебрался в «Стремсгодсет».

— Самое необычное место, где играли в Норвегии?

— Полетели с «Мьельнером» в Хоннингсвог. Из-за ветра самолет садился боком, и я вырвал все ручки на сиденье. Самое поразительное — стадион. Искусственный газон на скале, а за ней — море. Во время игры ветер не утих. Выбиваешь мяч со всей дури, а он поднимается и летит тебе за спину.

Фото: © Страница Arnt Øystein Andersen на Facebook*

— Почему не сложилась футбольная карьера вашего первого сына Алексея Дмитриева?

— Он считался очень талантливым. Рос с футбольными людьми. Папа — Баранник. Отчим — Сергей Дмитриев. Когда ему было лет пятнадцать, я звал его в Норвегию, но он отказался: «Хочу играть в России». К сожалению, нам было сложно близко общаться. Сережа Дмитриев, как мог, относился к сыну хорошо — я ему за это благодарен. Но где-то не усмотрел. Не сделал того, что мой отец — со мной. Нужно было взять за шиворот и отвести в нужное место, а не туда, куда ему хотелось. Сейчас сын отошел от футбола, работает менеджером в «Балтике». Вроде доволен.

— В чем проблема нашего юношеского футбола?

— Работая в Норвегии с юными игроками, я привык: население 4,5 миллиона человек, выбирать не из кого, поэтому когда в мальчике хоть что-то есть, ты за это цепляешься и начинаешь развивать. В России же огромное количество талантов. Во всех школах говорят об индивидуальной работе, но нигде ее нет. Все равно главное — результат. Даже в частных клубах тренеры хвалятся: мы выиграли столько-то юношеских трофеев. Но «Зениту», «Спартаку» и другим клубам было бы лучше, если бы вместо пяти кубков тренеры академии давали одного футболиста. 

Читайте также: 

Фото: РИА Новости/Илья Питалев, РИА Новости/Владимир Федоренко, РИА Новости/Григорий Сысоев, ФК «Зенит», РИА Новости/Игорь Уткин, РИА Новости/Сергей Гунеев, Phil Cole / Staff / Getty Images Sport / Gettyimages.ru, Страница Arnt Øystein Andersen на Facebook*

* Соцсеть, признанная в России экстремистской