Чемпион СССР-1984 Дмитрий Баранник работал спортивным директором «Локомотива» и селекционером «Зенита», а до этого провел шестнадцать лет в Норвегии. Прошлой весной Баранник стал заместителем гендиректора «Химок».
— Играли в Норвегии против Сульшера?
— Первую желтую карточку он получил на мне. Вышел такой мальчик с лицом Буратино, я его немножко подтолкнул, спровоцировал — бежать-то за ним было тяжело. Он не выдержал, зацепил меня и был предупрежден.
— Чем занялись в Норвегии, когда наигрались?
— Тренировал и сотрудничал с фирмой, занимавшейся видеоанализом футбольных матчей. Русифицировал аналитическую программу, предложил ее Лобановскому, Газзаеву, Семину, Садырину. В ЦСКА ей, по-моему, до сих пор пользуются.
Первым на постсоветском пространстве программу купило киевское «Динамо». Лобановский даже в почтенном возрасте стремился узнавать что-то новое. Например, спрашивал меня, как в Норвегии функционирует зонная защита.
— Главным тренером работали недолго?
— Два месяца. Шел к этому очень долго, стал главным тренером «Аскера» из второй лиги, но Сергей Липатов, с которым мы познакомились на сборах, позвал в «Локомотив». До сих пор немного жалею, что не пошел по тренерскому пути. Наверно, стоило добиться чего-то в Норвегии и вернуться в Россию состоявшимся тренером. Получилось иначе — стал спортивным директором «Локомотива». Тогда (в 2007 году) это было неожиданно и заманчиво.
— Почему Липатов позвал именно вас?
— После знакомства мы общались несколько месяцев. Возможно, ему понравились мысли человека, шестнадцать лет прожившего в Европе.
— В «Локомотиве» вы начали с селекции?
— С того, чтобы осмотреться. Я уезжал в 1991-м из совсем другой страны. Через полгода после возвращения меня спросили, как я себя чувствую в новой России. Ответил: «Ощущение, что меня объединяет с этими людьми только язык». Я долго привыкал к новым взаимоотношениям. К тому, что профессионализм ушел на второй план. Мне сказали: «Ты приехал в розовых очках. Сними их уже».
— Как вы привели в «Локомотив» Питера Одемвинги?
— Познакомились мы через его детского тренера Николая Ульянова, работавшего в «Локомотиве». Питера хотел «Спартак», но после нашей встречи он перешел в «Локо». Удивительный, добрый парень, но не показал в России все, что мог. Он европейский, открытый, веселый. Привык к доверию, а не диктату тренера. Привык быть участником процесса, а не просто исполнителем. К тому же игроки тут больше нацелены на зарабатывание денег, нежели на свое развитие.
— В других трансферах участвовали?
— Ими занимались непосредственно Липатов и его селекционер Тищенко, а я особо не лез. Мне было интереснее развивать академию.
— Это вы сделали спортивным директором «Локомотива» Юрия Нагайцева, работавшего раньше в Латвии?
— Да, хороший тренер. Мне нравится приглашать ребят, которые горят, у которых есть интерес. Я же позвал в «Локомотив» врача Эдуарда Безуглова и тренера по фитнесу Машу Бурову, ранее не работавших в футболе. Сегодня Эдуард — многолетний врач сборной. Маша — один из лучших реабилитологов страны. Не зря работает в «Зените».
— В 2007-м вы наводили мосты между командой и руководством клуба?
— Не совсем так. Наводить мосты было бесполезно. Президент Семин не ездил на базу, когда там был тренер Бышовец. А тот не приезжал в клуб, когда там находился президент Семин. Я же общался с обоими.
Семина я всегда уважал, а с Бышовцем познакомился еще в 1986-м на олимпийской сборе в Коверчано (после него он меня, правда, никогда не вызывал — мы не подошли друг другу). Липатов считал, что присутствие в клубе двух сильных людей даст положительный эффект. Ну, что ж — Кубок выиграли.
— Семину не нравилось, что спортивным директором стал нелокомотивский человек?
— Он привык, что за ним безоговорочное право последнего голоса. Наверно, если бы я делал все, что говорил Юрий Павлович, его отношение было бы другим. Но меня поставили не для того, чтобы я озвучивал мысли Семина. Он немного высокомерно относился к моему норвежскому прошлому, но я нормально это воспринимал — просто я не стал человеком Семина, а остался Дмитрием Баранником.
— Вы участвовали в выборе нового тренера после ухода Бышовца?
— Сергей Липатов спросил мое мнение, но сделал так, как считал нужным. Мое мнение заключалось в том, что нужен выбор. Никого не лоббировал, но предложил пообщаться с несколькими кандидатами. Планы-то были грандиозные: сделать «Локомотив» командой европейского уровня. Липатов же переговорил только с Рахимовым и остановился на нем. Рахимов — молодой специалист, приехал из Австрии. Видимо, как и в моем случае, такой бэкграунд понравился Липатову, и он принял однозначное решение. Липатов и сам образованный человек: с MBA и хорошим английским.
— Кокорин покинул «Локомотив» при новом президенте Николае Наумове. Как это было?
— Мы сидели у Наумова: мама Кокорина, он сам и его отчим. Разговора не получилось: Наумов был настроен категорично. Я на тот момент еще не видел Кокорина в игре (он был травмирован), а работавшие с ним тренеры отзывались о нем негативно: «Он хрустальный». И убедили Наумова, что Кокорин недостоин денег, которых просит. Я поговорил с другими людьми, знавшими, что за футболист Кокорин. Они недавно закончили играть и работали в «Локомотиве». Они были совсем другого мнения о Саше.
После встречи у Наумова я пригласил семью Кокорина в свой кабинет и еще час уговаривал их остаться. Не уговорил. И слава богу. Если бы он остался в «Локомотиве», может быть, ничего хорошего бы не произошло — в той обстановке, которая была в клубе.
— В «Динамо» ему предложили намного больше?
— В «Динамо» ушел директор академии Родионов, которого я поменял на Нагайцева, и начались закулисные игры. Кокорина позвали, чтобы нанести нам ущерб.
— Почему вы покинули «Локомотив»?
— Липатов отошел от дел. Или его отошли. У меня заканчивался контракт, и Наумов начал немножко чистить клуб. Я тоже попал под чистку.
— Он объяснял ваш уход сокращением, вызванным кризисом?
— Что скрывать, у меня была хорошая зарплата, но чем именно руководствовался Наумов — не знаю. Мы с ним много ездили, строили планы, так что непродление контракта стало для меня неожиданностью. После «Локо» я полтора года работал в РФС — были сложности с лицензированием тренеров, но мы наладили отношения с УЕФА и решили все проблемы.
— В «Зенит» вы шли главным скаутом по России?
— Сначала мы говорили о должности спортивного директора. Когда я приехал и дал согласие, позиция немножко изменилась. Стал селекционером по России. Привозил игроков — у нас был Зобнин, которого мы могли купить за сто пятьдесят тысяч долларов. Но, попав в «Зенит» в восемнадцать, он бы, наверно, застопорился.
— Он приезжал в Питер?
— Я организовал селекционный сбор в Питере двенадцати футболистам, которых присмотрел, — Ходжаниязов, Шейдаев, Зобнин, еще один талантливый парень из Тольятти Никита Ворона (жалко — травмировался)… Пожалуйста, подписывайте — я настаивал на этом. Я и Толя Давыдов видели в Зобнине футболиста, но нам сказали, что он медленный. Спортивный директор Дитмар Байерсдорфер прислушался к другим скаутам (например, Владимиру Боровичке).
После того сбора подписали только Ходжаниязова. Он был физически готов, хотя я говорил, что вижу четкие недостатки в его игре. Зобнин обучаем, его можно лепить, а Ходжаниязова уже трудно было перестроить. «Урал» сейчас разорвал с ним контракт, но он хороший парень — дай бог, чтобы у него все получилось.
— Как вы заметили Зинченко?
— За год до конца контракта с «Зенитом» решили, что мне лучше находиться в Москве — тут и школ больше, и агентов. Заодно я играл в «Лужниках» с известным футболистами и комментаторами. Однажды там появился талантливый мальчишка. Один из его агентов сказал: «Присмотрись. Украинец. Без контракта». Я посмотрел Зинченко еще раз и понял, что стоит рекомендовать его «Зениту». Он поехал в Питер, потренировался, но некому было принять решение по контракту, и его переманил «Рубин». По этому поводу у меня был неприятный разговор с агентами Зинченко. В Казани у него тоже что-то не получилось, и он попал в «Уфу», а потом в «Ман Сити». Как видите, хождение по мукам не всегда вредит.
— В том же 2014 году вы привели в «Зенит» из «Динамо» Дмитрия Скопинцева.
— Он очень понравился мне не только на поле, но и своей социальной антенной, как я это называю. Умеет излагать мысли и давать себе оценку. Обладает аналитическим складом ума. Я сказал, что он достоин «Зенита», а дальше уже шли переговоры на уровне руководства.
— Чем запомнился главный скаут «Зенита» испанец Виктор Орта, пришедший из «Севильи»?
— Уникальный парень. Назови ему фамилию любого игрока, и он без компьютера выдаст всю его статистику. Он не касался российского рынка — занимался международной селекцией.
— За что сейчас отвечаете в «Химках»?
— За молодежный сектор в роли заместителя генерального директора Василия Иванова. Мы с ним давно знакомы. Вместе работали в «Локомотиве», а еще раньше занимались у одного тренера в питерской футбольной школе — Бориса Тарасова.
— Выросли вы в районе Пороховые?
— Да. Тогда это была окраина. Недалеко от Охты. Молодежь могла там заниматься тремя вещами: спортом, походами в кино или за грибами. До тринадцати лет я больше любил хоккей. Во время зимнего футбольного первенства ехал тридцать пять минут на Петроградку, играл два тайма по щиколотку в снегу, а потом летел на тот же тридцатый трамвай, чтобы успеть на третий период хоккея. Потом отец настоял, чтобы я выбрал футбол.
— Где работали родители?
— На Охтинском химическом комбинате. Работа вредная, поэтому они раньше вышли на пенсию. Мама родилась в блокаду — из-за рахита не ходила почти до четырех лет. Ни она, ни бабушка с дедушкой никогда не рассказывали о тех страшных временах — это жутко вспоминать.
— Когда впервые попали за границу?
— 1982 год. Юношеский чемпионат Европы в Финляндии. Мои партнеры: Протасов, Литовченко, Черчесов, Яковенко, Еременко, Гогричиани… После победы в матче за третье место мы получили четыре часа на то, чтобы отовариться в магазинах Хельсинки. Я впервые взял в руки иностранные деньги, три с половиной или четыре тысячи марок, и должен был успеть все потратить: ввозить домой валюту запрещалось.
— Что купили?
— Наушники и двухкассетник Sharp. Он до сих пор стоит у маминой соседки. Хочу сохранить его как реликвию.
— Почему на первом сборе с основой «Зенита» вам пришлось бежать за автобусом?
— Мы с другим молодым игроком, не помню уже кем, вышли за десять минут до отъезда на зарядку, но двери автобуса закрылись, и он поехал. Поскольку все старики уже собрались, тренер Юрий Морозов в педагогическим целях не стал нас ждать: считал, что молодые должны приходить первыми, а не последними. Вот мы и побежали. Дорога до парка длинная, так что решили срезать. Перемахнули один забор, второй, но выскочили люди и скрутили нас. Отвели в сторонку и стали проводить дознание. Оказалось, мы залезли на правительственную дачу.
— Что потом?
— Нас долго продержали. В итоге мы пропустили не только зарядку, но и тренировку. Думали, это конец, но Морозов, услышав нашу историю, сказал: «За опоздание наказываю. За стремление — прощаю. Еще раз такое повторится — вас здесь больше не будет». С тех пор я не опоздал ни на одну встречу.
— Как себя чувствовали на тренировках Морозова?
— Не понимаю, как выжил. Утром натощак около часа прыгали на песке. Кидали тяжелые камни. Бегали по двадцать кругов на жаре. Потом качали прессинг — без крови там не обходилось. Эти дикие тренировки настолько меня закалили, что я после тридцати отыграл восемь лет в Норвегии.
— Долго разбирали матчи на видео?
— Иногда по три часа. Не дай бог Юрий Андреевич увидит, что у тебя глазки прикрылись — финита ля комедия. А однажды устал и он сам. Жестко раскритиковал нас за то, как мы разобрали игроков на угловом, но кто-то из ветеранов осторожно заметил: «Так это же мы подаем угловой».
Осторожно — потому что Морозова побаивались. Он был реальным диктатором, хотя в глубине души, как я потом понял, с нежностью относился к игрокам. Ленинградских ребят, сделавших «Зенит» чемпионом в 1984-м, собрал именно он — к примеру, Веденеева со Степановым вернул из Узбекистана.
— Как Алексея Степанова загипнотизировали в цирке?
— Это уже, кажется, при Садырине — Морозов вряд ли повел бы нас в цирк. Поддавшись гипнозу, Леша Степанов танцевал, пел, ел лук и апельсин. Будь на его месте чужой человек, мы бы решили, что это подстава и такого не бывает. Леша потом очень расстроился — стал героем цирка, но ничего не увидел и не запомнил.
— Как еще Садырин расслаблял игроков?
— Посреди чемпионского сезона вывез команду в Сочи, где мы играли не в футбол, а в теннис. После тренировок плавали и загорали. Нас это здорово взбодрило. Также Садырин спокойно относился к нашим послематчевым посиделкам. Я в них участвовал, но с осторожностью — знал, что на следующий день мне может быть очень плохо.
Садырин играл с нами в карты, бильярд, заводил на тренировках («Попадешь издали в перекладину?»). До 1986 года был мне вторым отцом. А потом я стал задумываться: у меня семья, а где машина, где квартира? Садырин — прекрасный тренер, но ситуация заставила его стать менеджером, распределяющим блага, и он с этим не справился.
— Как вас изменило чемпионство-1984?
— Оно свалилось неожиданно. С детства привык — стараешься, борешься, а тебя гнобят: давай еще лучше! И вдруг все хором: о, какой ты красавец! Трудно такое пережить. К тому же началась дележка. Одним квартиру, другим машину. Обещали и не давали.
— Как говорил ленинградский чиновник Ходырев: «Ты же здесь родился, ты за памятники должен играть!»
— Он же приезжал на базу и заявлял Садырину: «Плохо головой играют. Ты им даешь домашние задания?» Мы сразу представляли, как отрабатываем дома игру головой, а у соседа сервант трясется.
— Машину вам обещал Садырин?
— Да. После чемпионства вызвал меня, Брошина, Дмитриева и Тимофеева: «Ну, чего, пацанчики. Будете машины брать?» — «Будем». — «Готовьте деньги».
— Ждали долго?
— Года четыре. Я, наверно, последним смог купить машину — уже после ухода Садырина. В 1984-м «волги» покупали за 8-9 тысяч, а продавали за 25-30. Мне же, как всегда, повезло — в 1988-м госцена выросла, а получить за машину можно было уже в два раза меньше. Я даже поездил на своей белой «волге» полгода, а потом она улетела в Азербайджан или Армению. Так мы зарабатывали: занимали у знакомых, выкупали «волгу», перепродавали, а на разницу брали машину попроще и делали ремонт в квартире.
— Актер Сергей Мигицко говорил, что никто не танцевал цыганочку так лихо, как вы.
— В детстве я занимался хореографией и до сих пор могу станцевать под настроение. Моя мама хорошо поет, дедушка играл на балалайке, у нас всегда собирались застолья, и меня как самого маленького просили станцевать. Потом это перенеслось на встречи с артистами — в восьмидесятые мы ходили на все премьеры в БДТ и Театр Ленсовета. Игра Алисы Фрейндлих, Кирилла Лаврова, Сергея Мигицко давала мощный мотивирующий заряд.
Никогда не забуду, как, оказавшись за кулисами, увидел великого Лаврова, выходящего из гримерки в трусах, майке и халате. Актер, которого с детства видел в кино, был тогда обычным болельщиком «Зенита», уставшим после работы.
— Вашим конкурентом в «Зените» был Валерий Брошин?
— Он скорее был моим кумиром в зенитовском интернате. Это уникум, по игровой неординарности сравнимый только с Ильей Цымбаларем. При этом у него был характер бойца. Я был рад, когда на двусторонках «Зенита» мы оказывались на разных флангах. Играть против Валеры было больно и морально, и физически.
На следующий год после чемпионства он попал под раздачу. Небезосновательно. Садырин решил, что команду надо ставить на место. Может, и сверху приказали навести порядок. Одни игроки прекратили праздновать чемпионство, а другие не смогли остановиться. Валеру дисквалифицировали, отправили в армию, а потом Юрий Морозов взял его в ЦСКА.
— Как армии избежали вы?
— «Зенит» прятал меня в сочинском пансионате. В 1987-м автоматчики приехали за мной в квартиру родителей, где я был прописан. Полковник Шапошников попросил: организуйте мне с ним встречу, автоматчиков не будет. Он пообещал мне место в ЦСКА и служебную квартиру в Москве. Я подумал, сколько можно бегать, и отнес в военкомат паспорт: «Призывайте». Но через две недели произошло уникальное: бледный капитан вызвал меня и швырнул паспорт обратно. Ему дали приказ: не призывать Баранника.
Оказалось, бывший глава Ленинграда Зайков, уйдя в ЦК, победил в борьбе за меня министра обороны.
— Письмо за отстранение Садырина вы подписали последним?
— Точно не знаю, но я был одним из тех, кто сделал это с очень тяжелым сердцем. Сказал ему в глаза: «Если вы остаетесь, отпустите, пожалуйста, меня». Много всего накопилось. Во-первых, не выполнялись обещания. Во-вторых, Садырин изменился: у нас начались перепалки. В-третьих, меня приглашали другие клубы, обещавшие улучшенные условия. У каждого подписавшего были личные причины.
— Игроки не знали, что у Садырина тогда тяжело болела первая жена?
— Я, честно говоря, не знал. Остальные — думаю, тоже. Я играл у Садырина еще в дубле «Зенита», считал его родным человеком, но в 1987-м дошел до такой точки, когда не мог с ним больше работать.
Через много лет, когда Павел Федорович уже неважно себя чувствовал, мы встретились на базе ЦСКА и обнялись. Прощения я не просил, потому что всегда, даже в конфликтах, был с ним искренен.
— При этом Садырин вас простил?
— Он по натуре не обидчивый. Знал, что мы подписали то письмо не со зла. И понимал, что ошибки допустили не только игроки «Зенита», но и он.
— Как на вас вышел французский «Гавр»?
— После турнира во Франции. В Питере сказали: «Ты еще молодой. Какая тебе заграница?»
— Кто еще звал?
— Бесков в «Спартак», Лобановский в киевское «Динамо». Видимо, что-то они во мне видели, хотя я не считал себя выдающимся игроком. В 1990 году «Днепр» предложил большие по тем временам деньги. «Зенит» отпустил, я выбрал квартиру в Днепропетровске, а потом меня вызвали к новому тренеру «Зенита» Анатолию Конькову. Перед моим приездом он сказал ветеранам: «Будет собрание. Осудите Баранника за желание уйти». Ребята отказались.
— Что Коньков сказал вам?
— На собрании все промолчали, а он заявил: «Тебя условно дисквалифицируют. Ты остаешься». Коньков — великий футболист, интересный тренер, но как человек он меня разочаровал.
— Из-за чего конфликтовали с дуэтом тренеров Завидонов — Бурчалкин?
— Да у меня-то с ними не было проблем. Они обвиняли кого-то в сдачах. Бурчалкин — большой игрок, но ему не хватало уверенности в своей тренерской компетенции. Такие люди часто ищут причины неудач в околофутбольных делах. После Садырина у нас за три сезона сменилось пять тренеров — это ж с ума сойти. Поэтому я со спокойной душой уехал в Норвегию на тысячу долларов в месяц.
— Кого обвиняли в сдачах?
— Как всегда — ведущих игроков. Но я никогда не брал и не давал. Никогда. Ну, была одна игра с «Металлистом». Мы бы их и так обыграли, но чтобы подстраховаться, собрали собственные деньги и дали ребятам. После игры эти же деньги с ними и пропили.
— Это когда было?
— Последняя игра 1984 года. Это единственный случай.
— Но однажды — кажется, в Тбилиси — вы подозревали, что игра сдается?
— В Армении. Поставили всех молодых, и в конце матча игроки «Арарата» в открытую орали нашему вратарю Мише Бирюкову: «Ты чего делаешь? Давай пропускай». Мы с Бирюковым потом обсуждали ту историю: судя по всему, руководство взяло и не захотело делиться. Решили: и так сгорят. Поставили молодых — пусть их повозят. А мы не проиграли.
— Как вы покинули «Зенит»?
— В августе 1990-го сменилось руководство клуба. Старое выдало нам контракты, а новое (в лице комментатора Владислава Гусева) — потребовало вернуть. Я был одним из тех, кто не отдал. После десяти лет в «Зените» ушел в никуда. Думал, придется закончить с футболом. Сдал хвосты в институте, чтобы получить образование, надо было кормить трехмесячную дочку, но вдруг старое руководство «Зенита» сообщило о варианте поиграть в Норвегии. Хотели меня и Радченко, но Дима еще молодой был, так что поехал только я. Годы спустя узнал, что за меня заплатили десять тысяч долларов.
— В «Стремсгодсете» вы играли с отцом Мартина Эдегора.
— С Хансом-Эриком мы год назад смотрели вместе матч «Стремсгодсета» с «Мельде», которым тогда руководил Сульшер. Мартина Эдегора я знаю с трех лет. У них очень верующая семья. Полностью отвергают алкоголь и табак. Папа Ханса-Эрика (дед Мартина) владел очень большим торговым центром в Драммене. Ханс-Эрик там работал. Его брат — врач футбольной сборной Норвегии.
— Вы тоже работали не только на футбольном поле?
— Предлагали стать дорожным работником, но я отказался. Преподавал в гимназии физкультуру, еще не зная норвежский язык. Пользовался английским. Шесть-восемь часов в неделю. Получал столько же, сколько за футбол. Утром учил детей, а потом ехал на тренировку.
— Когда стали учить норвежский?
— Первые два месяца мой клуб «Мьельнер» тренировал англичанин Ричард Уилсон. Я особо и не знал, что такое норвежский язык, а потом Уилсона уволили, и все вокруг заговорили по-норвежски. Сначала я вообще ничего не понимал, но через помощь и приколы партнеров освоил язык.
— Чем удивил Ричард Уилсон?
— Он был играющим тренером. Когда болельщики его оскорбили, Уилсон снял трусы и показал свое достоинство. Прикольный мужик — называл меня Bunny (кролик) по созвучию с фамилией Баранник.
На севере Норвегии хватало эпатажных ребят. Там я впервые увидел, как люди танцуют на столах. Норвежцы отдыхают редко, но делают это зажигательно. Например, бурно отмечали конец чемпионата.
В 1994-м я и сам стал играющим тренером «Мьельнера», но клуб разорился, перестал платить, и я перебрался в «Стремсгодсет».
— Самое необычное место, где играли в Норвегии?
— Полетели с «Мьельнером» в Хоннингсвог. Из-за ветра самолет садился боком, и я вырвал все ручки на сиденье. Самое поразительное — стадион. Искусственный газон на скале, а за ней — море. Во время игры ветер не утих. Выбиваешь мяч со всей дури, а он поднимается и летит тебе за спину.
— Почему не сложилась футбольная карьера вашего первого сына Алексея Дмитриева?
— Он считался очень талантливым. Рос с футбольными людьми. Папа — Баранник. Отчим — Сергей Дмитриев. Когда ему было лет пятнадцать, я звал его в Норвегию, но он отказался: «Хочу играть в России». К сожалению, нам было сложно близко общаться. Сережа Дмитриев, как мог, относился к сыну хорошо — я ему за это благодарен. Но где-то не усмотрел. Не сделал того, что мой отец — со мной. Нужно было взять за шиворот и отвести в нужное место, а не туда, куда ему хотелось. Сейчас сын отошел от футбола, работает менеджером в «Балтике». Вроде доволен.
— В чем проблема нашего юношеского футбола?
— Работая в Норвегии с юными игроками, я привык: население 4,5 миллиона человек, выбирать не из кого, поэтому когда в мальчике хоть что-то есть, ты за это цепляешься и начинаешь развивать. В России же огромное количество талантов. Во всех школах говорят об индивидуальной работе, но нигде ее нет. Все равно главное — результат. Даже в частных клубах тренеры хвалятся: мы выиграли столько-то юношеских трофеев. Но «Зениту», «Спартаку» и другим клубам было бы лучше, если бы вместо пяти кубков тренеры академии давали одного футболиста.
Читайте также:
- «Капитан сборной стал аферистом. Назанимал денег и скрылся». Интервью о том, как гробят наших футбольных талантов
- «Спартаку» предлагали допинг и после бромантанового скандала. Интервью спортивного врача
- «Отцу отрубили ухо, сломали руку и ребра». Что пережил футболист чемпионского «Динамо»
Фото: РИА Новости/Илья Питалев, РИА Новости/Владимир Федоренко, РИА Новости/Григорий Сысоев, ФК «Зенит», РИА Новости/Игорь Уткин, РИА Новости/Сергей Гунеев, Phil Cole / Staff / Getty Images Sport / Gettyimages.ru, Страница Arnt Øystein Andersen на Facebook*
* Соцсеть, признанная в России экстремистской