Дарья Шмелева — о том, как выиграть Европу с порванной ягодицей и запретить себе влюбляться до Олимпиады

Дарья Шмелева — о том, как выиграть Европу с порванной ягодицей и запретить себе влюбляться до Олимпиады
Дарья Шмелева / Фото: © Bryn Lennon / Staff / Getty Images Sport / Gettyimages.ru
Разговор за месяц до чемпионата мира.

Велогонщица Дарья Шмелева — редкий гость в спортивных СМИ. Серебряный призер Игр в Рио в командном спринте (в паре с Анастасией Войновой) интервью дает нечасто, предпочитая держаться в стороне. Поскольку о велоспорте в принципе пишут мало, о Шмелевой, которая помимо серебра Олимпиады владеет еще тремя золотыми медалями с ЧМ и семью с ЧЕ, практически ничего неизвестно. Мы встретились с Дарьей в Ларнаке, где ее команда проводит сбор, и постарались закрыть информационный вакуум.

— Предыдущий раз мы общались после триумфального чемпионата мира 2017 года, с которого вы привезли две золотых медали. ЧМ-2018 прошел не так успешно — две бронзы и серебро. Что случилось?

— Соперники растут.

— И только?

— Безусловно, случаются болезни, травмы, у меня без них никуда. Например, минувшей весной я порвала правую ягодичную мышцу и летом выиграла три золота на чемпионате Европы в Глазго, выступая с этой травмой.

Если вспоминать прошлогодний ЧМ, то там тоже, кажется, я сильно заболела. Тем не менее по результату проехала хорошо и командный спринт, и личные дисциплины. Я выложилась на 100%. Но соперники тоже выложились.

Помню, была очень расстроена, понимая, что где-то недоработала, хотя тренируюсь много. Однако и соперники не сидят дома. Просто в спорте случаются сбои в подготовке. В моем случае такие сбои чаще происходят из-за эмоционального стресса. Организм сдает, потому что устала именно голова.

— За месяц до чемпионата мира вы сидите с порванной ягодицей.

— Раньше я была уверена, что у меня организм крепкий, и даже тихонечко этим гордилась. Но когда ты выходишь на уровень олимпийских медалей и остаешься на нем некоторое время, то организм приходится просто ломать, если хочешь что-то серьезное взять.

Когда в августе стало понятно, что у меня травма ягодичной мышцы, многие врачи, глядя на снимки, были в шоке — они никогда ничего подобного не видели. Говорили: «Теперь мы знаем, как выглядит фраза «порвать попу».

— И как же вам это удалось?

— Дело было в мае на тренировке в Крылатском — на велотрассе, не на треке. Мы делали работу в гору, ускорения в парах. И вот первый заезд, я проигрываю. Второй — проигрываю. Завожусь, упираюсь, выигрываю третий заезд, все хорошо. На следующий день чувствую — болит низ правой ягодицы, там, где она переходит в заднюю поверхность бедра. Ну, думаю, растяжение — пройдет само. Тренеру не стала говорить.

А «растяжение» не проходит и только усугубляется. Появился синяк, боль стала сильной, некоторые движения делать очень некомфортно. Рассказала тренеру, начали думать, что это может быть, ходить по специалистам. Версии были разные — и защемление нерва в спине, и сильное растяжение, и что-то еще. Каждый мануальщик и врач делал свои выводы.

Так мы прожили три месяца, выступали на российских и международных стартах, съездили на чемпионат Европы в Глазго, взяли там три золота, и лишь тогда один профессор предложил сделать МРТ мягких тканей.

Она четко показала разрыв мышцы. Я после этого сказала, что все эти специалисты, что меня раньше смотрели, могут свои дипломы выкинуть нафиг. Стало ясно, что дело серьезное, а прекращать тренировки нельзя — сезон на носу, кубки мира.

Встал выбор — терпеть боль, тренироваться, выступать и залечить травму «на ходу» или взять паузу и лечиться более консервативно. Второй вариант предполагает образование рубца на мышце и потерю ею части функциональности. Поэтому я выбрала первый. Терплю. Каждый день терплю, молчу и работаю. Разрыв мышцы может заживать год, уже привыкла, наверное.

— Как можно привыкнуть к спринтерскому старту с разорванной мышцей?!

— С этим была проблема первое время, да. Приходилось терпеть. Тренер спрашивал: «Можешь продолжать?», отвечала: «Могу». Тут только так.

Сразу скажу, что с этой историей тренер, наверное, заметно поседел. Мы все это прошли вместе. Если за 100% боли взять состояние, когда ты уже не можешь терпеть вообще, то я довожу дело до 85%, не более. Так и работаем. Есть специальные упражнения, конечно, к жестким тренировкам мышцу готовим, разогреваем и уже потом нагружаем.

— В обычной жизни боль присутствует?

— Лишь в каких-то отдельных движениях, к примеру, я первое время не могла с правой ноги снять кроссовок, наступив на пятку левой ногой, то есть без рук разуться. Это требует напряжения задней поверхности правой ноги, и тогда появлялась боль.

— Как умудрились выиграть Европу с такой травмой?

— Подготовка к этому ЧЕ отняла много нервов и эмоций, не буду скрывать. Самое болезненное ощущение — первое стартовое движение, первый жим. Как бы ты ни разминался, все равно соревновательный старт в спринте — серьезное испытание. Отправляясь в Глазго, я просто не была уверена, что смогу это сделать. Дело даже не в боли, а в том, позволят ли мышцы такое усилие развить.

Но тренеры немного поменяли распределение усилий на дистанции, предложили идти в большей степени за счет второй половины первого круга на командном спринте, где я разгоняю, и на личной дистанции 500 метров.

Разгон у меня делится на две части: первая, когда я работаю стоя, и вторая — когда сажусь в седло. В седле не так больно, поэтому решили поработать над этой фазой.

В итоге — три золотых медали, одна из которых, в личном спринте, вообще не очень ожидалась.

— Переносить ежедневную боль проще одной или с кем-то?

— Мне комфортнее жить одной, очень важен внутренний эмоциональный фон, тем более что внимание ко мне на соревнованиях заметно выросло. Последнее время на сборах и на соревнованиях стараюсь заселяться одна, поняла, что наедине со своими мыслями я разбираюсь лучше. Знаете, бывают ситуации, когда человек искренне желает тебе помочь, но не знает, как. Возникает чувство неловкости, хочется ему сказать: «Иди домой, у меня все хорошо, иди».

— На тренировках одной остаться не получится.

— Да, но там бывает усталость обычная, которая у всех, нередко тоже сопровождающаяся болью. А бывает уже что-то, связанное с травмой, когда все сильнее. Эмоции я не покажу, отойду в сторонку, приду в себя и вернусь. Но это касается именно нестандартных ощущений, а то, что норма для тренировочного процесса, где нас порой наизнанку выворачивает, — это никого не удивит, и меня тоже не смутит. Это не стыдно.

— Трековый спринт всегда был богат на травмы, в том числе из-за падений. То, что произошло с немецкой гонщицей, двукратной олимпийской чемпионкой Кристиной Вогель, которая теперь передвигается только в коляске, добавило страха?

— Думаю, подобное может случиться с тобой и вне спорта, в обычной жизни. Для меня ужас этой истории именно в том, что я не понимаю, как подобное могло произойти именно с этим человеком. Кристина — спортсменка наивысшей пробы, взявшая все титулы, самая сильная, с ней тяжело быть ровней. Человек с огромной отдачей, со своим ярким мировоззрением — и вдруг в коляске. Именно это у меня не складывалось, почему она?

Даже сейчас, когда прошло время, ей сделали все операции, стало понятно, что ноги не работают, Кристина вернулась в соцсети, написала, что обо всем этом думает, свои мысли. Она продолжает вести инстаграм*, снимает свою жизнь, показывает людям, как, например, она с пола садится в коляску без посторонней помощи (на видео выше. — «Матч ТВ»). Не комплексует по поводу своего состояния. Для меня это признак невероятной силы, потому что, случись подобное со мной, думаю, я бы просто пропала.

Когда мы были в Германии, я к ней приезжала. Так получилось, что все, навещавшие ее, делали фото с Кристиной и выкладывали в соцсети. У меня нет такого фото, я даже не стала спрашивать, ведь я ездила не для того, чтобы кто-то про это узнал, чтобы отчитаться. Я проехала гонку, собралась, оделась и отправилась к Кристине. Никто даже не знал. Приехала к ней в 19:30, а уехала в десятом часу, и то только потому, что Кристине нужно было позвонить маме. Два часа пролетели незаметно, мы говорили — она на английском, а я на русском. Кристина немного понимает русский, ее семья переехала в Германию из Киргизии в 1991 году. Вот так и общались.

— Кристина, кстати, всегда была медийной гонщицей, а вот с вами даже интервью сложно найти.

— Я стесняюсь. Да, понимаю, что нужно общаться с прессой, как-то рассказывать о том, что происходит, но, честно, я больше обрадуюсь, если после победы в аэропорту меня не встретит никто, чем толпе журналистов. Они будут просить опять вспомнить моменты борьбы, эмоции, а я уже все это пережила и хочу отдохнуть.

— Смешные рожицы вы в инстаграме* тем не менее корчите.

— А это как раз защитная реакция. Так мне проще — перевести все в рожицы, в шутку. Но когда тебя на телевидение позовут, не будешь же там кривляться. Там нужно что-то красиво говорить, но я лучше в сторонке посижу, посмотрю, как другие это делают. Может быть, впоследствии, присоединюсь.

— Все, что вы рассказываете, вызывает вопрос: откуда в Дарье Шмелевой, стеснительной девушке, не ищущей популярности, агрессия, необходимая для трекового спринта?

— А у меня долгое время были проблемы с этой частью, особенно если говорить о личном спринте. Я с ним и сейчас на «вы», и золото чемпионата Европы было большим сюрпризом. До сих пор не понимаю, что я делаю на третьей строчке спринтерского зачета Международного союза велосипедистов (UCI).

В кейрине мне проще, там еще пять девушек, и пока они друг на друга отвлекаются, я — вжух-вжух — и пролезла первой на финиш. Кейрин мне нравится, он такой загадочный вид, нужно видеть всю картину со стороны и понимать, что делать. Плюс многие боятся, потому что шесть участников, контактные моменты бывают, и пока одни боятся, ты успеваешь что-то сделать.

Что же до агрессии, злости, наверное, это проявляется только в финальных заездах спринта, и то злюсь больше на себя: «Соберись! Что значит, не можешь?! Прошла квал хорошо — отвечай за это в финале!»

Начинаются такие вот внутренние переговоры, я сама на себя злюсь и на этом еду. Постоянная борьба с собой.

Я же вообще долгое время считала себя, как говорится, «гонщицей на полкруга». Так у нас называют тех, кто быстро разгоняет, но доехать не может. И до сих пор не понимаю, не могу объяснить, что произошло, откуда появилась выносливость на то, чтобы ехать 500 метров с места, чтобы заезды в спринте выдерживать. Видимо, меня, как жевательную резинку, растянули в плане специализации, это заслуга тренера. Он меня даже подкалывает на эту тему: «Даша, ты понимаешь, что ты трехкратная чемпионка Европы этого года?» — «Нет. Вот сейчас меня поставьте на старт, я не повторю. Не знаю, как это получилось».

А еще у меня же постоянный мандраж на каждом старте, даже на чемпионате России.

— Вы серебряный призер Олимпиады, трехкратная чемпионка мира, семикратная — Европы. Откуда мандраж на ЧР?

— Вот проведите десять раз ЧР, я десять раз буду переживать и волноваться. Но это тоже дает плюс — я всегда точно знаю, что будет мандраж, поэтому готова к нему.

— Одно из последних фото в инстаграм* — выбор платья в магазине. Когда последний раз платье надевали?

— В декабре 2016 года проходил «Бал олимпийцев», на мне было вечернее платье песочного цвета. А последний раз этим летом надевала платье из экипировки Рио-2016, но оно не вечернее, скорее спортивный стиль. Повода нет особо платья носить.

— Телосложение спринтера-девушки далеко от лекал модельных агентств и тех образов женского тела, которые навязываются рекламой. Нет по этому поводу комплексов?

— Нет, мне совершенно без разницы, что там навязывают и подают как эталон. Но есть проблемы с подборкой одежды, особенно джинсов. Из-за разницы объема бедра и талии получается так, что те джинсы, которые мне нормальны в талии, узки в бедрах, а те, что нормальны в бедрах, сшиты на огромное пузо, никакой ремень не спасет.

— У конькобежцев похожие трудности: джинсы протираются между ног за три месяца из-за объема бедер.

— Ну, я не настолько часто надеваю джинсы, чтобы они за три месяца протерлись, но вот эти, что на мне, уже требуют замены — сегодня обнаружила на них дырку.

Но в основном, когда ты мертвый после тренировки, не до платьев, юбок или даже джинсов. Покушать приготовить и спать побыстрее лечь — все желания.

Кроме того, у меня же есть и пунктик со спортивной экипировкой, целая эпопея с «памперсами» — той частью велоформы, которая подшивается внутри к велотрусам и позволяет комфортно сидеть в жестком гоночном седле.

— Что за пунктик?

— Я могу комфортно сидеть лишь в одной модели такого «памперса», конкретного производителя. А поставщики формы у нас периодически меняются, и не всегда то, что выдают, мне подходит. Поэтому беру гоночный комбинезон, спарываю памперс и нашиваю тот, что мне нужен. Я уже про запас собрала целую коллекцию «моей» модели, выпрашивала у всех, кому выдавали именно эту форму.

В общем, беру нитку, иголку и вручную пришиваю памперс. Настя Войнова постоянно смеется — приходит ко мне, а я занимаюсь портняжничеством. Сейчас у сборной России форма красная, как-то раз у меня были только черные и белые нитки, я пришила белыми, а чтобы не было так заметно — закрасила шов красным фломастером.

Подходящий памперс — дело такое. Если его нет — весь пах можно стереть в кровь, но что еще важнее, ты с разгона не сумеешь сразу одним движением сесть в седло. Тебе будет неудобно, начнешь ерзать, потеряешь драгоценные секунды.

Зато обратная тема — носки. Я просто заказываю их из Китая за 15 рублей. Стоять в носках за такие деньги на пьедесталах ЧМ и ЧЕ — отдельное удовольствие, кто бы знал из зрителей, откуда они у меня.

— Учитывая режим постоянных разъездов, есть понятие дома или же дом — место, где лежит чемодан с носками за 15 рублей?

— Порой, когда долго сидишь на сборах, хочется вернуться в Москву, в мою комнату в училище олимпийского резерва, где я живу. Там все мои пылинки, вот рвешься к этим пылинкам. Из квартиры родителей я съехала в 15 лет и с тех пор в УОР, сначала в общежитии, а теперь в гостинице.

— Свое жилье?

— Не созрела я пока для такого решения. Не желаю покупать жилье спонтанно, хочу выбрать спокойно, а в голове последнее время каша. Да и в Москве бываю редко, чтобы заниматься всеми этими документами, просмотрами, покупкой и так далее.

— Где храните награды?

— В сейфе в УОР. Там лежат все мои медали, в том числе и олимпийская. По регламенту, если что-то происходит, например, пожарная тревога, то дежурная должна первым делом вынести на улицу содержимое этого сейфа, там у людей документы, ценные вещи.

Майки, которые вручают на чемпионатах мира и Европы, лежат в кладовке, у меня их много. Периодически, когда нужно кому-нибудь подарить памятную вещь, майки используются для этого. Мутко, к примеру, мы такую майку подарили.

— За рулем авто перестроения из кейрина используете?

— Я не вожу, у меня нет прав. И, скорее всего, если и буду что-то водить, то мотоцикл, он все-таки мне ближе. Машину, которую дали за Олимпиаду, я продала, деньги положила на сберегательный счет.

Тогда вышла история, что, когда я получила эту машину, то с парковки в Кремле до выезда из зоны безопасности ее мне перегонял сотрудник, отвечавший за передачу, а уже дальше за руль сел массажист.

Да, я читала все эти отзывы о том, что, по мнению некоторых людей, продавать призовую машину нехорошо. Но, мне кажется, что глупо иметь авто за три миллиона, не имея прав и собственной квартиры. Мне в машине жить? Наверное, лучше сначала купить жилье, а затем уже автомобиль. И выбрать сперва что-то подешевле.

— Куда ходите в Москве, когда все-таки бываете в столице?

— В театры. Это сложно, потому что у нас по две тренировки, и вторая заканчивается в 19:30, а все спектакли стандартно начинаются в 14:00 или в 19:00. Так что я даже не успею переодеться, чтобы пойти в театр. Но если есть время, то обычно с подругой ходим туда.

До оперы я, наверное, еще не доросла или просто не родилась для нее, не знаю. Была на «Дон Кихоте», он так завывал о своей несчастной любви, что я еле выдержала. В основном хожу на мюзиклы. После «Чикаго» я еще неделю песенку напевала из момента, где Рокси и Вэлма убивали своих мужей. На «Салемских ведьм» в театр на Малой Бронной ходила дважды, одна и с подругой, которую повела, уже зная, что ей понравится.

В «Салемских ведьмах» играет Самбурская, и она просит вместо цветов приносить корм для животных. И вот я второй раз пришла уже готовая, сидела на первом ряду с пакетами корма в ожидании чуда.

Хожу в какие-то новые места в Москве, смотровые площадки, новые кафе и так далее.

— Спринтерский характер, импульс, рывок проявляют себя по жизни?

— Бывает, да. Импульсы случаются, могу в четыре ночи пойти на крышу смотреть на звезды, могу скинуть одежду и побежать купаться голой. Могу резко пойти решать какую-то проблему. Могу разреветься без особых причин. Без импульсов, порой безбашенных, спринтеру никуда, это своего рода его характеристика.

Сейчас пытаюсь вспомнить какой-нибудь смешной случай такого рода, но почему-то в голову лезут какие-то глупости (смеется).

— Личная жизнь?

— Ее нет. Знаете, есть такое растение перекати-поле, вот это я. Я сама по себе человек очень самостоятельный, независимый, способный все сделать сама, без посторонней помощи. И пока что не встретился тот человек, рядом с которым можно почувствовать себя девочкой, расслабиться. Каждый раз, когда мне казалось, что встретила такого человека, я ошибалась. Хочется в это верить, а затем ты понимаешь, что все себе придумала.

Теперь же я вообще не ищу отношений, потому что до Олимпиады в Токио осталось мало времени, а я очень влюбчивая. Когда влюбляюсь, с ума схожу. И такой поворот личной жизни может выбить весь тренировочный процесс. Я это четко понимаю. «Не влюбляться!» — пункт номер один в моей подготовке к Токио-2020. Иначе будет хаос, коллапс и конец всему. После Олимпиады посмотрим, тем более что до нее я ничего не смогу дать другому человеку — постоянные разъезды, усталость, жесткий режим, все подчинено Играм.

— До Игр еще полтора года, а до предстоящего ЧМ — месяц. Что вы сейчас делаете здесь, на Кипре, где и трека-то нет?

— У всех свои подходы к тренировочному процессу. У нашей группы есть понимание, что в данной точке мы должны работать на шоссе. Кстати, часть тренировок я тут делаю на трековом велосипеде, где, как известно, нет тормозов. Но это такие занятия, где риск какого-то инцидента минимален.

Работа на шоссе закладывает физическую базу. Она тяжелее, на тебе больше одежды, ветер бывает сильный, то есть ты трудишься в режиме, который на треке сложно найти. Получается хорошо набрать силовые показатели.

Мы такую работу делаем и в Москве, когда там тепло. Правда, тренироваться на шоссе в Москве уже почти негде, потому что единственная велотрасса в Крылатском давно не принадлежит велогонщикам. Там из-за поворота можно вылететь на маму с коляской. Поэтому приходится летать на Кипр в том числе.

— С учетом всего этого достаточно будет месяца, чтобы подойти к миру в форме?

— Мне главное отдохнуть психологически, перезагрузиться, потому что на последнем этапе КМ в Лондоне было уже тяжело. Там еще случилась какая-то эпидемия, болела половина участников, у меня тоже прихватило горло, были нездоровые ощущения. В каком-то смысле повезло, что плохо выступила в спринте, рано освободилась и удалось нормально отдохнуть перед следующим днем. Приехала в отель, сходила в душ, легла в кровать и отоспалась. Утром стало уже полегче. Но все равно у меня этот сезон очень насыщенный и нужен отдых — чемпионат мира длится пять дней, и в каждый из них тебе надо стартовать. Это очень сильно выжимает именно с точки зрения мотивации, нервов, эмоций. Сейчас необходимо набраться энергии, свежести, желания гоняться.

Читай также:

* Соцсеть, признанная в России экстремистской

Больше новостей спорта – в нашем телеграм-канале.