Из интервью вы узнаете:
- как складывалась судьба семьи будущей звезды испанского клуба
- почему баскетболист «Реала» окунулся в шоу-бизнес после окончания карьеры
- почему Бирюков зарекся возвращаться в Москву
В двадцать лет баскетболист Хосе Бирюков (сын басконки Клары Агиррегабирии, привезенной в Россию в конце тридцатых, и московского таксиста Александра Бирюкова) переехал в Мадрид, установил несколько клубных рекордов мадридского «Реала» и выиграл все существующие еврокубки. Легендарный американский тренер Джордж Карл, руководивший «Реалом» на рубеже восьмидесятых-девяностых, назвал Бирюкова самым мощным белым баскетболистом, которого он когда-либо видел. В тридцать два года Бирюков круто изменил жизнь и ушел в шоу-бизнес.
— Мама приехала из Испании в Советский Союз в десять лет — с сестрой и братом, — рассказывает мне Бирюков в своем ресторане в тихом мадридском районе Лас Таблас. — Травматичная ситуация. Ее родители, мои бабушка с дедушкой, не были республиканцами, жили зажиточно, но шла суровая гражданская война, стреляли по-черному (что говорить — Россия тоже это пережила), и, боясь за детей, они отправили их на корабле «Гавана» в Бельгию. Там испанцев принимать отказались, а русские сказали, что примут — и дети (их было очень много: 2500-2600) поплыли в Ленинград. Есть потрясающие кадры прибытия в Советский Союз — дети плачут, а их встречают с цветами и оркестром. Берет за душу.
Сначала маму с ее братом и сестрой определили в один ленинградский детский дом. После начала войны отправили в Саратов. Так как мама младше брата с сестрой, их часто пытались разъединить. Когда за старшими приезжал автобус, все трое убегали в лес. Пока автобус не уезжал — не возвращались. Так и не разлучились.
Мама очень благодарна русским: их здорово оберегали в тяжелый для Испании момент.
— В чем это проявилось?
— Мама очень рано начала работать, в четырнадцать лет — на кожевенном заводе имени Тельмана. Вредная, тяжелая работа. Русские рабочие отдавали детям, устроившимся на завод, свои стаканы молока. Мама никогда об этом не забывала.
Другой момент: детям, бежавшим от гражданской войны, в Советском Союзе продолжали преподавать испанский язык. Иначе они могли забыть его.
— Мама общалась с родителям?
— Через письма — сохранилась целая стопка. В Испанию не выпускали, и мама смогла увидеть своего отца лишь на закате его жизни, в Тулузе (кажется, в шестидесятые). Ее мать не дожила до той встречи.
Они могли увидеться раньше, в 1956-м, когда Франко сказал, чтобы беженцы возвращались из СССР, но руководство Коммунистической партии Испании скрыло эту информацию.
Вскоре мама все равно могла вернуться, но она уже была замужем за русским, моим отцом, у них родился первый сын Юра, и ее пустили бы в Испанию только с ребенком — без мужа. В письме моя бабушка ей посоветовала: «Не повторяй мою ошибку: не разбивай семью». Хорошо еще, что, расставшись с тремя детьми, мои бабушка с дедушкой в немолодом возрасте успели родить четвертого, мою тетю Арафель.
— Вашего брата назвали русским именем. Почему вам выбрали испанское?
— Мама рассказывала, что решила назвать меня именем первого человека, который ее навестит после родов. Папа работал таксистом, ему было трудно вырваться, и первым пришел испанец Хосе. Так и назвали.
— Где вы жили в Москве?
— Первый годик — в коммуналке на Ленинском проспекте, потом нам дали квартиру рядом с Черемушкинским рынком — напротив института педиатрии, который закончил мой старший брат Юра. Позже мы получили квартиру побольше: уехали с двадцати восьми квадратных метров на сорок два (еще и с двумя балконами) — это считалось ого-го.
— Ваша первая страсть — не баскетбол?
— В детстве хотел быть хоккеистом — в семидесятые иначе и быть не могло. Моим кумиром был культовый игрок Валерий Харламов, тоже сын испанки. Но когда мне было десять лет, в нашу школу пришел тренер Равиль Черементьев, обратил внимание на мой рост и позвал в баскетбол.
— Как заманил?
— Был май, и Равиль Семенович сказал моей маме, что хочет взять меня в баскетбольный лагерь в Красную Пахру. На все лето! Мама, конечно, с радостью согласилась. Почти даром (тридцать рублей) — и забыла про ребенка на три месяца. Причем я не где-то далеко, а в Подмосковье. В лагере я и загорелся баскетболом: там мы тренировались по соседству с лыжниками и боксерами.
Школа, в которой я с пятого класса занимался баскетболом (сейчас она называется «Тринта»), находилась между Даниловским кладбищем и больницей Кащенко для психически неустойчивых людей. В школе я учился и тренировался два-три раза в день. Ребят из моей команды за умение играть в баскетбол потом охотно брали в университеты.
— Тренера Черементьева вы называли вторым отцом. Почему?
— Он татарин — трудолюбивый, суровый мужик, но любил детей. Следил за нашим образованием — чтобы мы были если не отличниками, то уж хорошистами. Куда бы ни приезжали (например, в Вологду или Горький), вел нас в краеведческий музей. В Питере каждое утро — в Петропавловскую крепость, Эрмитаж и так далее: я там все посмотрел.
Тренер следил, чтобы мы читали. Чтоб каждый брал с собой в поездку какую-то книгу. Я любил приключенческие романы, а в школе освоил классику. Правда, «Анну Каренину» гораздо лучше понял недавно, когда перечитал — это произведение для людей, кому за сорок.
Равиль Семенович — не блатной, но любил баскетбол. После нас он успешно тренировал женские команды, а в восьмидесятые уехал в Ирак, где до начала войны работал со сборными.
— Почему вы ушли из ЦСКА в «Динамо»?
— Из дубля ЦСКА попал в первую команду, но меня не выпускали ни на минуту. Хотелось играть, и Евгений Гомельский позвал в «Динамо», где собралась молодая команда (самые старшие: Жигилий и Фесенко, которым было под тридцать). Мы играли в сумасшедший веселый баскетбол — никого не боялись, все было по фигу. В тренерском штабе Гомельского здорово дополнял Александр Сидякин, который очень хорошо разбирался в баскетболе и любил именно динамовский стиль игры.
— ЦСКА легко вас отпустил?
— Пытались удержать, но я начал косить, что у меня спина болит и не могу тренироваться. Если бы я сыграл за ЦСКА, то уже не мог в том же сезоне перейти в «Динамо». Но оставалось еще осуществить сам переход, а меня не пускали.
— Как выкрутились?
— Мама — очень пробивная. У нее была доля наглости, которой не хватало советскому человеку. Сказала: «Пойдем в Спорткомитет — я разберусь». Евгений Гомельский: «А что, Клара, правильно — идите». Мама нагрянула к главе Спорткомитета (хорошему, кстати, мужику) и быстро-быстро заговорила с акцентом: «Я к вам пришла, испанка, эмигрантка, мой сын хочет играть в баскетбол, а ему не дают…» Уже в следующем туре я сыграл за «Динамо».
— А потом и за юниорскую сборную.
— В 1982-м стали чемпионами Европы, обыграв в финале Югославию с Драженом Петровичем и компанией. Причем играли без Сабониса, который находился с первой сборной на чемпионате мира в Колумбии. Наша команда составила основу сборной, выигравшей Олимпиаду в Сеуле (я там тоже был, но играл уже за Испанию). Шарас Марчюленис собирает нас каждые десять лет: Волкова, Тараканова, Тихоненко, Миглиниекса, Сокка и других ребят.
— В том же 1982-м вы съездили с первой сборной в турне по США. Чем оно памятно?
— Александр Гомельский включил в состав много молодежи, потому что не полетели игроки ЦСКА, участвовавшие в Кубке чемпионов. Из двенадцати матчей мы проиграли только три.
Я жил в номере с Колей Дерюгиным. В Сан-Франциско он позвал: «Пойдем. Знаю здесь хорошие места». Мы посидели в баре, выпили, а в это время — через полчаса после отбоя — два кагэбешника, которых в благодарность за службу отправили с нами, устроили проверку номеров. Никого не нашли и пошли в город. Боялись, что мы убежали (за нами в Штатах всегда ездила машина ФБР). В два часа ночи они встретили нас с Дерюгиным в центре города: «Вы что здесь делаете?!» — «Вы знаете, очень душно, не могли заснуть, решили прогуляться». Наутро Гомельский поругал чисто для виду: «Будьте посерьезнее». В следующую ночь все повторилось.
— Весело было?
— Гуляли по-черному — мы ведь жили в университетских городках. Каждую ночь шли туда, где собирались студенты. Сначала смотрели друг на друга, как на дикарей, а потом видели, что мы все нормальные ребята, без рогов и хвостов. Честно говоря, я в жизни столько не трахался, как в той поездке по Америке.
— Гомельский за вами не следил?
— Никогда. Ему это было неинтересно. Он доверял игрокам, а мы ему, поэтому у нас и были отличные отношения. Главное: он добился того, чтобы после 1988-го советские баскетболисты смогли уезжать за границу. Это дорогого стоило.
— Он рассказывал, что в 1982-м вам и Сабонису предлагали остаться в Америке.
— Я тоже от него это узнал. Сабас-то высокий, он бы и в восемнадцать лет был успешен в Штатах, а я — черт его знает. У меня другая судьба: в двадцать лет уехал в Мадрид и год ждал возможности играть в испанской лиге. Потом еще три года ждал разрешения играть на международном уровне — такой срок по законам ФИБА полагался баскетболистам, сменившим гражданство. Выходит, пропустил четыре сезона.
— Как родилась идея уехать в Испанию?
— Это задумал мой двоюродный брат из Мадрида. Сообщил «Реалу»: «Есть такой Хосе Бирюков, талантливый баскетболист, играет сейчас на юниорском чемпионате Европы». На этом турнире меня заметили и журналисты. Во-первых, имя испанское. Во-вторых, я был признан одним из лучших игроков чемпионата: попал в символическую пятерку с Петровичем, Виллакампой, Шремпфом и одним болгарином.
«Реалу» понравилась идея приобрести меня, они подготовили контракт, приехали в Россию и связались с мамой. Но я же не мог уехать из Советского Союза, потому что «Реал» предложил контракт — меня бы никто не отпустил.
— Что придумала мама?
— Так как она политэмигрантка и относилась к международному Красному Кресту, то сообщила, что якобы хочет всей семьей вернуться в Испанию — о контракте с «Реалом» ни слова. До этого мой брат пару раз пытался уехать, но ему говорили: «Куда ты без семьи? Сиди и не высовывайся». А теперь мы собрались все вместе — даже 56-летний отец, всю жизнь проживший в России. Набрался мужества, все бросил и поехал.
— Было что терять?
— Мы неплохо жили в Советском Союзе. Мама работала в дипломатическом корпусе и получала двойную зарплату — в рублях и чеках. Отец — не блатной, но как таксист получал достаточно. Брат Юра — врач. Я — баскетболист сборной. У нас все было нормально.
— Но решение покинуть Москву было общим?
— Мы с отцом не очень хотели. Я согласился во многом ради мамы и из-за внутреннего ощущения, что поступаю правильно. Сейчас не жалею. Мы уехали не по баскетбольной линии — о контракте с «Реалом» в Москве узнали уже после нашего отъезда.
— Братья Гомельские удерживали?
— Нет. Евгений сказал: «Уезжаешь? Ну и молодец». А Александр напутствовал: «Держись. Если что, обращайся». У меня с обоими сохранились хорошие отношения. Александра Гомельского я потом много раз видел, помогал — до сих пор постоянно общаюсь с его вторым сыном Сашей. Кстати, сегодня позвоню — узнаю, как здоровье.
— Правда, что в «Реале» вы получали больше трехсот тысяч долларов в год?
— Ха-ха, нет, немножко меньше. Сначала — тысяча евро в месяц. Нормальные деньги для начала восьмидесятых.
— Кем ваш отец работал в Мадриде?
— Нам здорово помог «Реал» — его устроили механиком в автобусный парк. Брату Юре помогли получить разрешение на педиатрическую деятельность в Испании — чтобы его советское образование считалось здесь.
— Отец тосковал по родине?
— Через год-два после переезда он поехал на каникулы в Москву. Вернувшись, сказал: «Знаешь, сын, я, наверно, больше туда не поеду. Там все одно и то же». Он был очень семейным человеком, и для него на первом месте был комфорт жены и детей.
— Выучил испанский?
— Нет, до самой смерти так и не заговорил. Но и без этого его на работе очень ценили — он был уникальным человеком. На похороны пришел весь автобусный парк.
— Чем запомнился президент «Реала» Рамон Мендоса?
— Он торговал с Советским Союзом. Имел на это исключительное право в Испании. Заработал очень большие деньги. Покупал у России нефть, а продавал мясо, масло и другие продукты.
— В 1989-м «Реал» возглавил Джордж Карл, двумя годами ранее дошедший до полуфинала плей-офф НБА с «Голден Стэйт». В «Реале» тоже был успешен?
— Он сделал революцию в испанском баскетболе. Раньше местные тренеры работали кустарно, а он перед каждой игрой готовил подробное досье на соперников. Компьютеров еще не было, но он и без них систематизировал нашу игру в защите и атаке. Карл общался с нами через второго тренера, но баскетбольные термины мы понимали и так. Да и, когда тебя посылают *****, переводчик особо не требуется. Потом Карл вернулся в НБА и в девяностые был там самым высокооплачиваемым тренером.
— Вы конфликтовали с кем-то из тренеров «Реала»?
— Было непонимание с Уэйном Брабендером, бывшим игроком «Реала», ставшим тренером после Карла. Брабендер — старая школа. Заставлял нас тренировать пасы. Для школы это нормально, а мы профессиональные игроки. Нам не нужно вставать друг перед другом и перекидываться мячом — я это в юношестве проходил. Тогда мы не сошлись характерами с Брабендером. Сейчас-то все нормально.
— С «Реалом» вы выиграли все существовавшие еврокубки. Самая эмоциональная победа?
— Моя первая, в Кубке Корача-1988. В финале бились с «Цибоной» Дражена Петровича. В первом матче выиграли с разницей «плюс тринадцать», во втором почти всю игру уступали двадцатник, а потом вырвались вперед. После этого Петрович перешел в «Реал».
— Как в Мадриде проявилась его гениальность?
— Он был очень результативен, набирал много очков, но я знал Дражена четырнадцать лет, играл против него по юношам — не могу назвать его гением. Он не гарантировал победы. Его взяли для победы в чемпионате Испании, а мы его проиграли.
— Почему?
В пятой решающей игре с «Барселоной» нас судил Нейру из Бильбао. До этого, играя за Югославию на турнире в Кадисе, Петрович плюнул в этого Нейру (у Дражена это был не первый случай — он часто плевался; было много людей, мягко говоря, хотевших дать ему в морду). Нейру запомнил тот случай, и финальный матч с «Барселоной» мы заканчивали втроем — так засудил, что у нас просто не осталось игроков. Спасибо Дражену.
— Самая яркая игра против «Барселоны»?
— Когда я забил трешник на последней секунде и мы выиграли.
— Самый ненавистный соперник?
— Итальянец Роберт Премьер. Настоящая свинья. Хороший игрок, но очень жесткий: постоянно бил меня. Я ненавидел против него играть.
— Ваш последний тренер в «Реале» — Желько Обрадович. Какую память о себе оставил?
— Его наняли, чтобы мы выиграли Евролигу — мы это и сделали. Желько классно сосредотачивает команду на короткий «Финал четырех», а выигрывать регулярный чемпионат ему труднее. Он привнес в «Реал» югославский стиль — баскет-контроль: контролируешь мяч двадцать четыре секунды, бросаешь только на последней. Имея Сабониса и Джо Арлаускаса, мы набирали лишь чуть больше пятидесяти очков — как университетская команда. А болельщики-то привыкли, что «Реал» не просто выигрывает, а делает это красиво. В итоге народ перестал ходить на «Реал» — было скучно. Но эффективно.
— Какие еще были проблемы?
— В руководстве был бардак — постоянно менялись люди, отвечавшие за баскетбол. Например, Сабонис первые три года в Испании играл в «Вальядолиде» — непонятно, почему его сразу в «Реал» не взяли.
— Когда вы стали капитаном «Реала»?
— В 1994-м, но вскоре полетело второе колено (в первом на 80 процентов стерся хрящ, когда я поскользнулся на скорости в Вальядолиде), и мне сказали, что я останусь капитаном, но играть буду мало. Узнав, кто будет выходить на моем месте, я завершил карьеру. Тот парень — испанец, неплохой игрок, но меня это задело, я ушел. Отдав «Реалу» одиннадцать сезонов.
— Вас переманивали в другие команды?
— «Валенсия» предлагала огромнейшие деньги, но я не пошел. Остался в «Реале» — я ведь, как говорят в Испании, стал легендой команды, установил много клубных рекордов: например, по числу очков в чемпионате, по перехватам. Со мной до сих пор регулярно фотографируются болельщики. Хотя играть здесь было непросто — из-за постоянного стресса и давления.
— Почему после баскетбола нырнули в шоу-бизнес?
— Наелся баскетболом и не хотел тренировать. Стал агентом, продвигал актеров и телеведущих. Проработал в кино, театре и на ТВ семнадцать лет.
— Стресса тоже хватало?
— Конечно, актеры и телеведущие — непростые люди: сегодня наверху, завтра внизу, то довольны, то в депрессии. А здесь же большая конкуренция, и ты должен пробить своему клиенту, в каком бы состоянии он ни был, место в хорошем фильме, сериале или программе. Потом — столько всего терпеть приходилось.
— Капризы?
— Ох. «Не хочу эту машину — не нравится шофер». «Хочу чтобы машина была только для меня, а не для других актеров». «Хочу чтобы в гримерке лежали цветы и конфеты». Творческие люди — очень капризные.
— Есть исключения?
— Белен Руэда — ее кинодебют «Море внутри» получил «Оскар» как лучшая иностранная картина. Я познакомился с ней еще до того, как она стала актрисой — Белен была женой моего друга Дани Эсихи, который уже много лет считается одним из лучших продюсеров Испании.
Хавьер Бардем (болельщик «Атлетико» и бывший боксер) и Антонио Бандерас — приятные мужики. Как правило, топ-звезды — абсолютно нормальные люди. Сложности возникают с теми, кто не совсем топ.
— Вы играли в своих фильмах?
— Иногда — камео, как Хичкок. Чаще играл самого себя — баскетболиста. Скоро сыграю в эпизоде сериала «На здоровье» про русский ресторан.
— Почему оставили шоу-бизнес?
— Начался кризис, а актеры — непостоянные люди. Мне же хотелось более спокойного бизнеса. Вот и открыл бистро «Бирюков». Тут тоже бывают месяцы, когда сводишь концы с концами, но я всегда нахожу выход. Сейчас дела идут не то чтобы зашибись, но нормально.
— Часто бываете в Москве?
— После переезда в Испанию прилетал каждое лето, но когда заиграл в сборной, времени перестало хватать. Потом приехал в начале девяностых, когда впервые сломал колено и полгода лечился. Газета El País попросила сделать репортаж об обновленной Москве и отправила меня туда с фотографом. Увидев, что творится в городе, я был в шоке.
— От чего именно?
— Мы остановились в гостинице «Космос» — достаточно престижной по тем временам. Но в ее ресторане я увидел такую драку, что ужаснулся. Просто атас, я обалдел: началась поножовщина и бросали стулья, как в ковбойских фильмах. В Советском Союзе такого точно не было — абы кого в этот ресторан не пускали: на входе стоял ветеран войны. Нужно было сунуть пятерку, и тогда, возможно, тебя бы пустили. Когда вспыхнула драка, мой друг Джамал сказал: «Будь осторожнее. Здесь все поменялось». Я понял, что в Москве ой-ой-ой какой бардак и зарекся туда приезжать.
— Долго держались?
— Снова приехал лет через пять — на свадьбу друзей. Потом опять прилетал каждое лето, а после развода с испанкой Кристиной (у нас двойняшки: Сара и Клара) через общих друзей познакомился с Инной. Четыре года мы жили в разных странах — я прилетал в Москву по два-три раза в месяц. Мой родственник работал в авиакомпании Iberia, ему предоставляли дешевые билеты, и я летал в Москву за двадцать пять евро. Потом пришла пора решать — где мы все-таки будем жить. Я сказал, что из Мадрида не уеду, и Инна переехала ко мне. Снова родились двойняшки, Максим и Катя.
— Ездили на «Финал четырех» в Виторию?
— Если бы «Реал» обыграл ЦСКА в полуфинале, поехал бы, а так — нет. Кстати, я играл против тренера «Реала» Пабло Ласо. Сейчас он ставит команде такой баскетбол, в который играл сам: очень любил быстрые отрывы.
— На футбол, слышал, ходите активнее.
— Всегда, когда есть возможность. Я вернулся на «Сантьяго Бернабеу» после перехода в «Реал» Зинедина Зидана. У него очень элегантный стиль. Увидев его впервые с трибуны, я старался не пропускать его матчей. Потом мы встретились в спортивном городке «Реала»: наш общий знакомый заведовал отделом помощи игрокам (в основном, приезжим — подыскивал апартаменты, школы для детей). Зидан — простой, скромный человек, одно удовольствие с ним общаться. Такой же и Рауль, с которым я тоже часто пересекался — сейчас он тренирует юношей «Реала». Готовится к большой карьере.
Читайте также:
- «В Советском Союзе чувствовал себя свободным человеком». Интервью испанца, забивавшего за «Спартак»
- «В «Арсенале» меня называли Аристотелем». Первый советский футболист, уехавший в зарубежный клуб
* Соцсеть, признанная в России экстремистской
