Пригород Мадрида. Велилья-де-Сан-Антонио. Детский тренер местного «Атлетико» Немесио Посуэло открывает передо мной клубный офис. На входе висят постеры из российского еженедельника «Футбол». В одной из комнат сушится форма игроков, в другой — хозяйничают две кошки.
— Одну Нелли зовут, а другую Гути — потому что в цветах мадридского «Реала», — объясняет 78-летний Посуэло.
По паспорту он Немесио Посуэло Пласуэло (фамилия матери), но большинство друзей и родственников называет его Михаилом. В шестидесятые он забивал за «Торпедо» и «Спартак» и жил так ярко, что попал в литературу и кино.
— Однажды меня спас Иосиф Кобзон. Выходим из ресторана ВТО: я, Валька Смирнитский (Портос из «Трех мушкетеров») и болгарский актер Стефан Данаилов. Выпившие. Задрались на улице с какими-то пацанами. Они избивали нас по-черному! Валька со Стефаном закрылись в телефонную будку — актеры же, берегли морды. А меня колошматили. Сломали нос. Рядом шел Иосиф Кобзон — а он боксер, оказывается. В одиночку уложил троих и отвез меня в Склифосовского.
— Как вы с ним познакомились?
— Через Люсю Гурченко, с которой он тогда встречался. Ее-то я знал давно.
— Откуда?
— На заводе имени Лихачева была ватерпольная команда «Торпедо», а она — до Кобзона — встречалась с одним из игроков, сыном замминистра. Гурченко — великая женщина. В расцвете сил на десять лет лишилась главных ролей, но перенесла это и снова заблистала на экране.
— В вашей квартире две комнаты заставлены книгами.
— Я любитель этого дела: что-то сам из России привез, что-то присылают. Вот книга Аркадия Арканова с дарственной надписью: «Михаилу Посуэло, чтобы жизнь не надоела». Арканов, Ширвиндт, Державин — все болели за «Торпедо».
Я одно время встречался с сестрой Державина Таней, а Миша был женат на Нине Буденной, дочери маршала. Однажды Миша позвал на уникальную дачу Буденного, где стояла монгольская юрта. Я сказал: «Боюсь его. Суровый мужик».
— Чем напугал?
— Как-то раз его сын пригласил нас на масленицу. В квартиру, где в коридоре висели нагайки, а в кабинете маршала — портрет Сталина (это в середине шестидесятых). Мишка купил бульдога, который выскочил к Буденному, когда тот вошел в дом. «Это что еще такое!» — закричал маршал. Он ненавидел собак.
— В книге «Преждевременная звезда» Александр Нилин пишет, что режиссер Марлен Хуциев во время московского кинофестиваля предлагал Воронину сняться в «Июльском дожде»: «Миша Посуэло находился здесь же, но сидел за другим столиком со своей возлюбленной — советской кинознаменитостью Викторией Федоровой». Какие роли предлагали вам?
— Да я даже снялся в фильме «Двое» Миши Богина. Главную женскую роль — немой девушки — сыграла Вика, а мужскую — Валька Смирнитский. В фильме нужно было танцевать твист, и режиссер предложил это мне: «Миша, у тебя лучше получится». Снимали в Риге несколько ночей подряд. Идем утром по городу. Говорю Вальке: «Сейчас бы в Лидо сходить». — «На какие ***** мы пойдем в Лидо?» — ответил Валька в рифму. Он тогда был бедным студентом.
— Давайте начнем сначала. Как в Советском Союзе родился человек по имени Немесио Посуэло?
— Отец входил в испанскую компартию, учился в московской высшей партийной школе, потом руководил коммунистами в Андалусии и Кордобе. В 1939-м остался воевать в Испании, а мама и две мои сестры бежали, но во Франции попали в концлагерь. Провели там месяцев семь. Отец долго искал их и наконец договорился об освобождении. Когда они добирались к нему, французы предлагали матери продать дочерей: «Зачем они тебе? Тебе же кушать нечего». Мама отказалась, добралась к отцу в Марсель, и оттуда они переправились в Одессу.
— Ваше детство прошло в Харькове?
— Там я родился, но прожил год-два. Из-за войны нас эвакуировали в башкирский Мелеуз. Там находился испанский детский дом, а мы жили рядом — в избе. Отец в это время воевал на Кавказе. Когда его комиссовали, он приехал к нам, а потом увез в Москву. Поселились на улице Горького, около булочной Филиппова. Потом у мамы — после простуды — обнаружили рак горла, ее не стало, и поскольку отец все время уезжал по партийным делам, мы с сестрами стали путешествовать по интернациональным детским домам. Болшево, Евпатория, Иваново.
— Как там жилось?
— В ивановском детском доме с нами жил негритенок из фильма «Цирк» и Хуанчик Усаторре, игравший потом в минском «Динамо» (в конце восьмидесятых он умер в Барселоне из-за опухоли на ноге). В обычных детских домах были перебои с хлебом и водой, а нас кормили по-королевски, потому что у нас жили дети руководителей иностранных компартий. Проблем я там не знал — ну, разве что слышал иногда: «Испанец-засранец!» Дети есть дети. Там же меня и прозвали Мишкой — в честь хулигана Квакина из «Тимура и его команды».
— Как из детского дома попали в московское «Торпедо»?
— Через забор от нас был стадион «Локомотив», где мы пропадали с Хуанчиком. Потом отец второй раз женился (тоже на испанке), получил от завода Лихачева хорошую квартиру на «Автозаводской», забрал меня и отдал в в торпедовскую школу. Мы жили в одном доме с Эдиком Стрельцовым и Валькой Ивановым, легендами «Торпедо».
Однажды я увидел Стрельцова, идущего к клубному автобусу. В руках — авоська, из которой торчали бутсы и пачка «Беломора». Еще он заглядывал в наш пионерлагерь в Мячково — я смотрел на него, как на бога. А когда Эдика посадили, меня взяли в первую команду «Торпедо» — я ведь тоже был нападающим.
— Почему именно вас?
— В дубле было три парня талантливее (Чижиков, Панкратов и еще один), но я выстрелил на юношеском первенстве Союза в Армавире, поехал на сборы с основой «Торпедо» и закрепился. А может, словечко за меня замолвил капитан «Торпедо» Агустин Гомес, друживший с моим отцом. К тому же после юношеского первенства меня настойчиво звали в тбилисское «Динамо», и в «Торпедо» решили: чего упускать своего воспитанника? У тех же ребят, кто был сильнее меня в дубле, футбольная карьера не сложилась.
— Закончив карьеру, Гомес остался в Москве?
— Нет, поехал в Испанию и провел несколько несколько матчей за какой-то местный клуб. А затем его стали судить как члена коммунистической партии. Он вышел из зала суда попить кофе. Сбежал, осел в Праге и умер там от рака мозга в середине семидесятых.
— Звали вас и в мадридский «Атлетико».
— Это 1962-й. Половина основы «Торпедо» уехала на чемпионат мира, а я получил много игровой практики, и как давай забивать: три ЦСКА, два киевскому «Динамо». Стал одним из лучших бомбардиров высшей лиги. Я тогда встречался с испанской девочкой, которая потом стала моей первой женой. Уехав в Мадрид, она сообщила мне, что «Атлетико» зовет на просмотр. В Москве в одном хорошем месте мне сказали: «Парень, забудь об этом». Я же за границу впервые выехал в двадцать лет. В Шотландию. А до этого не пускали. Один раз отцепили прямо у автобуса, отправлявшегося в аэропорт.
— Почему?
— Потому что испанец. Палка о двух концах. Перед загранпоездками тормозили, зато внутри страны обожали. Многие друзья жалуются, что нас душили, а я этого не чувствовал. Как перед Богом тебе скажу: в Советском Союзе чувствовал себя нормальным, свободным человеком. Даже в Сибири.
— В 2010-м вы прилетали на столетие тренера «Торпедо» Виктора Маслова. Каким он запомнился?
— Меня поражала его человечность — умение понять, простить. Был случай: бежим кросс на сборе и кашляем. Маслов — нам: «Что, «Прима» выскакивает?» В «Торпедо»-то курили все, но не в открытую — прятались в лесу.
Другая история. После игры в Тбилиси местные ребята позвали нас в ресторан, куда надо подниматься на фуникулере. Сели, выпили, а у грузин же пистолеты: стали по лампочкам стрелять. Я еще пацаном был, решил удалиться. Сборникам-то простят эту пьянку, а мне достанется. Пошел спать. Наутро — поезд в Ереван. Семерых человек не хватает. Маслов в шоке: «Что скажу в парткоме? Это же ЧП!»
Поезд тронулся, вдруг видим: несутся четыре открытых ЗиСа, и сидящие в них наши ребята — с бутылками и в грузинских войлочных шапках — машут Маслову руками: «Дед, мы здесь!» На ближайшей остановке ввалились всемером в поезд. Воронин, Иванов, Медакин, Метревели… Что сделаешь с такой бандой? Маслов выпустил их против Еревана, и мы выиграли 5:1.
Сколько же в «Торпедо» было хохм!
— Например?
— Нападающий Алик Сергеев пришел на тренировку с перевязанным ухом. «Что случилось?» — «Отморозил». — «Так июль же, Алик!» Он пояснил: «Напился вчера, а скоро жена должна была прийти. Засунул голову в холодильник, чтобы отрезветь, и заснул».
Другой случай. Во время сбора на Кипре (одна из двух загранпоездок, куда меня пустили) нас пригласили на Праздник апельсина. Пока никто не видел, наш богатырь, наша броня Витя Шустиков насовал апельсины в шаровары: «В номере поем». Когда мы поднялись на трибуну почетных гостей и слушали торжественные речи, у Вити лопнула резинка, и при всем честном народе апельсины посыпались из шароваров.
Но чаще всего что-то случалось с Сашкой Медакиным. Ему без очереди дали красный «москвич». Те, кому повезло меньше, добирались на базу в клубном автобусе. Едем, помню, а впереди нас кто-то петляет: то вправо, то влево. Маслов сказал водителю: «Он пьяный, что ли? Обгони его!» Обогнали и увидели за рулем Сашку — пьяного в дугу. «О, да это ж наш красавчик!»
Еще? Валерка Воронин рассказывал: на банкете в Италии заметил девушку формата «то, что надо». Поехал с ней в отель, а потом выяснилось, что это не совсем девушка: «Думаю, во попал!»
Есть еще одна история из Италии, но не очень веселая.
— Да давайте уж.
— Нападающий «Торпедо» Кирюша Доронин стал судьей, работал в Кубке чемпионов и рассказывал мне: «Прилетели в Милан — все спокойно. Заселились в отель. Холодильник забит коньяком и виски. Вечером подослали двух девок. Назавтра «Милан» выиграл, возвращаюсь в отель, ложусь спать, подымаю подушку, а там пакет с деньгами». Вот так — все продается и покупается. Уж я-то знаю — немного окунулся в эту тему.
— В «Торпедо» вам предлагали сдать матч?
— Напрямую нет, но в одном из последних туров 1963-го мы встречались с «Динамо», и для чемпионства им нужно было победить. Я вышел один на один с Львом Ивановичем и пробил в штангу. Яшин: «Миш, ты чего, одурел? Мы ж договорились». Я пожал плечами. Потом Сергеев прошел с левой стороны и как дал — Яшин еле вытащил и заорал: «Вы чего, охренели? Договор же есть. У Кузьмы спроси». Подбегаем к Кузьме (Валентину Иванову): «Чего он кричит на нас?» — «Мы договорились им проиграть». Но договорились-то втроем — он, Анзор Кавазашвили и вроде Валерка Воронин. Другим не сказали. Думали, дурака сваляют и этого будет достаточно.
— В итоге «Динамо» выиграло?
— Да. А в «Спартаке» еще хуже было. Играем с «Нефтчи» (Баку), которому позарез нужна победа. Смотрю: а они наших защитников, как на лыжах объезжают. Один гол, второй. Потом игрок «Нефтчи» сболтнул: «А мы же договорились». — «С кем?» — «С Валеркой Дикаревым». Он как раз бакинец. Хотел все деньги забрать себе и никого не предупредить. Вот так бывает — игру продает один игрок, выступающий на ключевой позиции.
— Самый веселый ваш гол?
— В матче с ростовским СКА отвернулся, мяч — после прострела — попал мне в задницу и залетел в ворота. Я и не знал, как реагировать.
— В сборную вас звали?
— Ее тренер Николай Морозов меня не любил: «Посуэло курит, пьет!» Да и, честно говоря, с моим классом в сборной было делать нечего: в атаке тогда играли великие ребята.
Тот же Морозов, кстати, работая в спортивном отделе Московской железной дороги, подставил администратора «Локомотива» Анатолия Машкова, с которым я был давно знаком. Морозов сделал растрату, списал на Машкова, и того посадили. После его освобождения мы часто встречались в Лосинке. Жилось тогда туго (не всегда и на бутылку водки хватало), но Машкова сразу вернули в «Локомотив» — за то, что отсидел за других людей.
— Тюрьма его изменила?
— Он очень справедливый мужик — тюремные понятия его в этом только укрепили. Связи Егорыча очень пригодились «Локомотиву» в девяностые, когда приходилось искать спонсоров. Недавно спросил его: «Ты кем сейчас в «Локомотиве». — «По работе с судьями».
— Почему вы ушли в «Спартак?»
— Эдик Стрельцов вернулся в футбол, и я понял, что ловить мне в атаке «Торпедо» больше нечего. Подъехал алматинский «Кайрат». Давали очень хорошие деньги — там платили больше всех в высшей лиге. Мы договорились. А Андрей Петрович Старостин сказал: «Не могу тебя туда отпустить». Оказалось, что как футбольный чиновник он уже продал меня в «Спартак». Я не в обиде. Андрей Петрович — великий интеллигент, друг писателя Олеши. Любил театр и оперетту.
— Стрельцова после тюрьмы долго не пускали в футбол?
— Он работал в отделе технического контроля ЗИЛа и играл на первенство завода. Потом мы взяли его на серию товарищеских матчей в Украину. Пришли как зрители на игру одесского СКА. По стадиону объявляют: «Завтра сыграют «Торпедо» и «Черноморец». В составе москвичей — Эдуард Стрельцов!» Трибуны мигом опустели — все побежали за билетами на нашу игру. Назавтра Стрельцову принесли букеты цветов и корзины с фруктами. Во время игры Эдик ушел на край поля и оттуда пяткой дал мяч мне, в район одиннадцатиметровой отметки. Я одурел. Вскоре рабочие завода написали письмо Брежневу, и Стрельцову разрешили играть в высшей лиге.
— Ваше главное достижение в «Спартаке»?
— Забил Леве Яшину. Это не только вратарь выдающийся, но и человек — пережил войну, работал у станка, играл через боль в ногах. В «Спартаке» я подружился с другим большим вратарем Володей Маслаченко. Это артист. Ужинаем как-то в «Метрополе» — Маслак, Дикарев и я. Выпили, покушали. Вдруг Маслак заявляет: «Ну, что, выкурим по хорошей сигаре». — «Ты чего?» — «А что? Мы же джентльмены». Володя — хороший мужик, но любил почудить. Привез из Южной Америки мексиканскую гитару. Пока учился на ней играть, задолбал нас всех на сборе.
— Почему покинули «Спартак»?
— Обиделся. В конце сезона команда поехала в Алжир, а там жила моя тетка с родственниками. Из-за этого меня туда не пустили. Я сказал Николаю Петровичу Старостину: «Значит, не так уж я вам нужен».
— С Ворониным вы были не разлей вода.
— Лучшие друзья. Куролесили с ним и журналистом Сашкой Нилиным. Помню, приехали они ко мне в Ленинград, где я играл за «Зенит». Открываю дверь, а они с шампанским. «Тренировка отменяется», — сообщил я своему соседу по номеру Пашке Садырину (он был хавбеком-волкодавом, как сейчас Каземиро в «Реале»).
Когда меня отчислили из «Зенита», я приехал на матч «Торпедо» в «Лужники». Смотрю, Валерка не играет, а хромает к трибунам. «Ты чего?» — «Да нога болит». После игры загуляли в «Метрополе». Просыпаемся в мастерской одного художника на Таганке. Валерка выглянул в окно, а там дождь. Черт меня дернул брякнуть: «А в Сочи нет дождя». — «А чего мы здесь торчим?» В самолет — и в Сочи на три дня. Сборной предстояла игра в Скандинавии, и вратарь Анзор Кавазашвили обратился через «Комсомольскую правду»: «Валера, ты где? Отзовись». Прилетев во Внуково, мы договорились: «Ты меня не видел. Я тебя тоже». Разбежались. По дороге в баню встречаю Игоря Численко. Спрашивает: «Как на море-то?» — «Какое море? Ты чего, Число?» — «Скажи Валерьяну, что все уже всё знают».
— Анзор Кавазашвили рассказывал Юрию Голышаку и Александру Кружкову, что вы с Ворониным пили шампанское в день матча с ЦСКА, а потом выиграли 3:0.
— Вранье. Анзор — тот еще болтун. До него нашим вратарем был сибиряк Толя Глухотко. Помню, как впервые увидели его на сборе в Адлере: заходим в автобус, а на переднем сиденье, принадлежавшем Вале Иванову, разместился здоровый кудрявый парень с сигаретой. Заходит Иванов: «Что за чудо на моем месте?» Тренер Маслов: «Это наш новый вратарь — сибирский зубр». Глухотко поиграл у нас два года, а потом его с Колей Маношиным и Валькой Денисовым забрали в ЦСКА. Бесков звал туда и меня (я им в двух играх пять завалил), но испанцы в Союзе были освобождены от службы в армии, так что идти в ЦСКА нужды не было.
— У Воронина был контракт с «Адидасом»?
— Да, однажды он вернулся Москву в адидасовском костюме сборной Европы. Я ему: «Продай». — «Да ладно. Лучше какому-нибудь грузину впарим. Нам с тобой этих денег на неделю хватит».
Я был уверен, что Валера станет журналистом или одним из руководителей нашего футбола. Он был очень разносторонним человеком — подпитывался от актерской среды, в которой мы вращались. Веселый, радушный, всем помогал. Но — заснул за рулем «Волги» и разбился. Я был в шоке, увидев его после операции. На него будто маску надели.
Представляешь, каково это — всю жизнь был красавцем, и в один момент все переломилось. Здоровался с кем-то, а его не узнавали. Забрел в пивнушку на «Автозаводской», а денег на пиво не было. Ему: «Проваливай, алкаш». — «Да я Воронин». — «Чего-чего?» Запив после автокатастрофы, он потерялся — будто рыба, выброшенная на берег. Как-то даже прожил у меня неделю. На его похоронах я чуть в обморок не упал — прямо у гроба. Впервые в жизни голова закружилась.
— Как вы оказались в актерской среде?
— Частенько захаживали в ресторан ВТО на улице Горького. Там уже в начале шестидесятых бывал Володя Высоцкий. Совсем еще неизвестный. Жил неподалеку в подвале с первой женой. Играл за соточку — чтоб налили — блатные песни, а мы с Валеркой больше уважали Луи Армстронга и Эллу Фицтджеральд.
Однажды оказались с писателем Юлианом Семеновым на дне рождения Никиты Михалкова. Девятнадцатилетие! Никита тогда хвалился, как на утиную охоту ходил. Тогда же выяснилось, что его воспитывала няня-испанка. Хоть Михалков и монархист, но мне нравится многое из того, что он сегодня говорит. Например, про Ельцина. Я испанец по паспорту, но русский по душе, и никогда не прощу того, что Ельцин разбазарил страну — потому что мой отец воевал за нее на фронте.
— Почему вас выгнали из «Зенита»?
— Погорел из-за форварда Кольки Рязанова. Я получил в Питере квартиру и жил там один. Как кто-то из ребят с девушкой загуляет, сразу ко мне: «Миш, пусти». Перед вылетом в Тбилиси — в девять утра — заявляется Колька с новой подругой. Ладно, говорю, пойду пока покушаю. Возвращаюсь: Колька пьяный в умат, а нам лететь через два часа. Я его в такси и в аэропорт. На пересадке в Борисполе он грохнулся с лестницы, я стал его поднимать, а меня обвинили, что я тоже пьяный. Но я-то вообще ни капли не пил. Стало так обидно, что в ресторане Борисполя я сказал Коле: «Ладно, наливай».
В Тбилиси нас заточили в отдельный номер. Просыпаемся, смотрю в окошко — там грузин: «Слушай, генацвале, вот деньги — принеси винца». — «А как я их тебе подыму?» — «Я тебе простыни спущу». Команда вернулась с тренировки, а мы с Колей снова плохие. Общекомандное собрание. Коля Завидонов: «Если выиграем — простим их». Лева Бурчалкин: «Нет, я сообщу о них в партком». И нас отправили в Питер.
Вызвали на заседание федерации футбола. Заезжаю за Колей — нет дома. «А где он?» — «С друзьями в парке поддает». Нашел его, привел домой, освежил под душем и повез на собрание. Там начали выступать чиновники: «Эти двое позорят наш город!» У Коли аж глаза кровью налились. Схватил стул — старинный, екатерининский: «Еще слово скажете, и я вас этим стулом *******».
— Нападающий «Зенита» замахнулся стулом на чиновника — ну, ничего себе.
— Колю дисквалифицировали пожизненно, а меня — до конца сезона. Позвали в Кобулети — играть на первенство Грузии. Приехал, тренируюсь. Выходит газета: «Осторожно, Посуэло собирает компанию выпивох». Мне запретили играть даже в первенстве Грузии. Я так плакал в гостинице, ты не представляешь.
— Что потом?
— Играл за рестораны.
— Это как?
— В Москве же было первенство ресторанов, а я был любителем погулять. Играл то за «Метрополь», то за «Узбекистан». Вставал утром и, выбирая футболку, вспоминал: за кого же я сегодня играю? Моими партнерами по команде были обычные официанты.
— А как же ресторан ВТО?
— За ВТО не играл, но рассказывать про этот ресторан можно бесконечно. Слышал историю про великого швейцара дядю Володю? Он любил говорить гостям: «А на чай?» Мы-то всегда давали, а вот актер Евгений Моргунов однажды положил ему в руки кубик сахара.
— Как вы нарвались на пожизненную дисквалификацию?
— После «Зенита» попал на перевоспитание в стройцех завода Лихачева. Планировалось, что после этого вернусь в «Торпедо». Когда с Ворониным сорвались в Сочи, мой заводской друг Валера Оборин оформил мне бюллетень — мол, я отравился. Парторг завода Вольский вызвал меня: «Ты где был?» — «Отравился треской». — «Где бы мне так отравиться?» И достает фотографию: мы с Ворониным жрем осетрину в сочинском кабаке. Говорю: «Ну, извините».
Потом поехал в Сандуны с Юркой Севидовым, моим соседом по этажу, и Вовой Янишевским. После бани покушали в армянском ресторане и задумались: что дальше? Две знакомые артистки, жившие в высотке на Смоленке, позвали к себе. Юрка Севидов, женатый, сначала рванул домой, а потом передумал и тоже поехал на Смоленку. Но не доехал. В дверь постучал наш знакомый боксер: «Юрку арестовали. Сшиб кого-то». Утром Юрка позвонил мне: «Если что, я ехал к тебе за бутсами».
Сбил он академика Рябчикова. Обычно тот ходил с четырьмя охранниками, а тут пошел проводить друга через мост и напоролся на Юркину машину. Главное, он бы выжил, но у него было невосприятие какого-то лекарства, и после укола ему стало еще хуже. Скандал поднялся такой, что президент академии наук Келдыш требовал расстрела Севидова.
Его посадили, а меня дисквалифицировали пожизненно. Мне было двадцать шесть лет.
— При этом Севидова потом помиловали, и он вернулся в футбол.
— Вот тут несправедливость. Когда заикнулись о моей амнистии, возразил Сан Саныч Севидов, отец Юрки. Считал, что его сын попал в тюрьму из-за меня.
— Как оказались в Сибири?
— Отец моего друга Валеры Оборина был начальником строительства урановых родников. Валерка предложил: «Я в отпуск — поедем со мной». Я плюнул на все: «Поехали». Вышел там из поезда: восходящее солнце, холмы, сопки. Красота! Там мы рыбачили, охотились, а потом отец Валерки предложил: «Балбесы, не хотите заработать? Строится новый город. Копать умеете — хорошие бабки получите». Очутился я в поселке Краснокаменск. Сыграл за команду геологов в бутсах двадцатых годов, а потом их начальник узнал, что я Миша Посуэло, и предложил остаться тренером. Задержался я там на семь лет и считаю себя счастливым человеком. Увидел Сибирь, мужиков-работяг, шахтеров, геологов.
— Первая жена, испанка, ездила с вами?
— Мы разошлись до моего отъезда. В Сибири я встретил новую жену, с которой живу до сих пор.
— Чем занялись после возращения из Читы?
— Устроился на завод музыкальных инструментов — собирал саксофоны. Научился паять и все такое. Потом знакомые позвали на шарико-подшипниковый завод — инструктором по физкультуре. Вскоре там сменился директор. Прихожу к нему: «О, Серега». Сергей Миточкин, бывший вратарь, который пробовался в дубле «Торпедо». Он здорово мне помог — выделил трехкомнатную квартиру. Так и проработал я на том заводе до середины девяностых. Заодно ездил с ветеранской командой от Сахалина до Таджикистана. В Камчатке покупал крабов и в банках отсылал в Москву, а в таджикском Оше увидел падающих с неба птиц, наевшихся конопли. Познал жизнь в самых разных проявлениях, побывал и наверху, и внизу.
Артистам тоже нелегко было. Ширвиндт с Державиным долго мыкались по театрам, спасались капустниками, Галка Дашевская (жена Коли Маношина) жила с подругой в общаге около «Сада Эрмитаж», а Инна Гулая, знаменитая актриса, просто спилась. Вернувшись из Сибири, я встретил ее. «Миш, пойдем ко мне». А у бедной аж руки трясутся.
Никогда не забуду и визит к Зое Федоровой, маме Вики. Она была соседкой Игоря Нетто. После тюрьмы у нее была привычка запасаться продуктами. На кухне стояли целые ящики с макаронами! По ним чуть ли не тараканы ползали. Любую книжку откроешь — а там деньги.
— Сидела она за то, что родила Викторию от американского дипломата?
— Говорили — за то, что Берии отказала. У Вики я про это не спрашивал. Но после освобождения Зоя все наверстала, сыграла много ролей. Собиралась в Америку к Вике, но не могла вывезти из страны больше семи тысяч рублей. А куда остальные деньги-то девать? Она же их честно заработала, продала дачу в Звенигороде. Пришлось вложиться в бриллианты. Похоже, из-за них ее и застрелили в 1981-м.
— Как уезжали вы?
— Продал квартиру, но тоже не мог официально вывезти все деньги. Через банк — огромные проценты. Пришлось вывозить на себе, рискуя тем, что схватят.
— Почему покинули Россию?
— Да я сам до сих пор задаю себе этот вопрос. С одной стороны, многого себя лишил. С другой, времена были такие, что я каждый вечер встречал дочку у метро — боялся, что ее изнасилуют или убьют. Я приехал в Испанию в солидном возрасте. Молодым проще перестроиться, а мои корни остались в России. В Испании чувствую себя одиноким. Близких-то друзей нет. С местными у меня мало общих тем.
— Почему поселились в пригороде Мадрида?
— Тут дешевле, да и не хотелось после Москвы снова жить в большом городе.
— Чем занимались, приехав в Испанию?
— Продавал в Россию мебель для ванной — зеркала, трюмо. Все шло очень хорошо, пока не грянул дефолт 1998-го. А я еще и в ГКО (государственные облигации) вложился — по примеру друзей. Все деньги улетели сразу же.
— Как выкрутились?
— Мой племянник Хуан, выучившийся в России на стоматолога и работающий в Испании по специальности, устроил меня консьержем. Проще говоря, вахтером. Каждый проходящий считал меня каким-то низшим существом, и приходилось глотать это. Испанцы, видимо, считали меня каким-то иностранцем, который приехал на заработки. Проработал так шесть лет. Параллельно стал тренером — для меня это отдушина.
Кстати, мой племянник занимался в московской школе «Трудовые резервы» у Николая Дементьева, играл против Феди Черенкова, а сейчас входит в клуб болельщиков «Реала» и посещает по абонементу все матчи.
— Кроме коллекции книг у вас дома еще и очень много значков.
— Начал собирать из-за спартаковца Гили Хусаинова, моего соседа по лестничной клетке, объехавшего весь мир. Каждые выходные езжу на Плаcа Майор, где продают старые значки и монеты. В моей коллекции есть значок ЦДКА 1939 года!
К слову, месяц назад мне вручили значок «Почетный тренер Мадрида» — за двадцать лет работы с пацанятами.
— Что в ней самое трудное?
— Едва только мелькнет какой-то талант, через две минуты его забирают в «Реал» или «Атлетико». А платят не нам, а агенту.
Когда я приехал, тут было земляное поле. Мэрия Мадрида постелила газон. У нас одиннадцать команд разных возрастов — и мужские, и женские. Каждый воспитанник «Атлетико Велильи» платит за обучение здесь двести пятьдесят евро в год. А судья за обслуживание одной игры получает триста девяносто евро.
— Где смотрели матч Россия — Испания на ЧМ-2018?
— Дома. Пока шел по улице, меня тут многие подковыривали: «Ну, что 3:0? Или четыре?» — «Ребят, не забудьте, что матч в России, где в товарищеской встрече Испания ничейку сыграла». Я, конечно, болел за Россию, радовался победе, но меня немного удивило, что Черчесову за выход в четвертьфинал дали Орден Александра Невского. Что-то не помню, чтобы так награждали Гавриила Качалина, выигравшего Олимпиаду и Кубок Европы.
— Русские часто узнают вас в Испании?
— Несколько лет назад был интересный случай. Сидел в баре в торпедовской футболке, подаренной Сашей Тукмановым. Подходит мужчина: «Вы за «Торпедо» играли?» — «Было дело». — «Посуэло?» — «Он самый». — «Можно на вас шарж нарисую?» Оказалось, художник из Москвы. Сел в том же баре и нарисовал. Это было в Бенидорме, где я отдыхал. Благодаря испанской пенсионной системе четыре раза в год за копейки езжу на курорт. Вот бы такое и нашим пенсионерам. Русским.
Фото: РИА Новости, личный архив Михаила Посуэло, РИА Новости/Дмитрий Донской, ФК «Локомотив», ФК «Торпедо», РИА Новости/Борис Кауфман, РИА Новости/Георгий Тер-Ованесов, Facebook*.velilla
* Соцсеть, признанная в России экстремистской
Больше новостей спорта – в нашем телеграм-канале.
