Как 17 лет бегать за сборную Польши и 10 лет тренировать русских женщин. Жесткое интервью тренера конькобежек

Как 17 лет бегать за сборную Польши и 10 лет тренировать русских женщин. Жесткое интервью тренера конькобежек
Павел Абраткевич / Фото: © РИА Новости / Владимир Баранов
Сергей Лисин беседует с Павлом Абраткевичем.

Павел Абраткевич работает в российских коньках уже десять лет. Он подготовил Ольгу Фаткулину к Олимпиаде в Сочи, где челябинская спортсменка выиграла серебро на 500 метров, затем переключился на многоборок, и в этом сезоне все три его воспитанницы — Наталья Воронина, Евгения Лаленкова и Елизавета Казелина — привезли с чемпионата мира по отдельным дистанциям медали: Воронина золото на 5000 метров и бронзу на 3000, а Лаленкова и Казелина серебро и бронзу на 1500 метров соответственно. Главным успехом сезона для Абраткевича, безусловно, стал мировой рекорд, с которым Воронина выиграла 5000 — 6.39,02, — первый в истории результат из 6.40,00 и первый мировой рекорд на этой дистанции для наших спортсменок, начиная с 1953 года. 

Однако помимо заслуг на посту тренера сборной России спортивная судьба самого Абраткевича, защищавшего цвета польского флага на протяжении 17 лет, является готовым сценарием для фильма, который, к сожалению, будет драмой. Один из сильнейших спринтеров планеты всю свою карьеру боролся с травмами и неудачами, так и не позволившими ему раскрыть свой потенциал до конца. 

Мы встретились с Павлом по завершении главных стартов зимы и обсудили все в хронологическом порядке, начав с зимы 1988/89, когда он впервые вышел на старт в составе сборной Польши.

Из интервью вы узнаете:


Павел Абраткевич / Фото: © РИА Новости / Владимир Песня

«Мы не ощущали, что с крахом социалистической Польши стало тяжелее»

— Если не ошибаюсь, ваш дебют на Кубке мира состоялся в 18 лет, получается, в основу сборной Польши было реально попасть в таком юном возрасте?

— Да, это было в Западном Берлине, причем там стартовали мужчины, а девушки бежали в Восточном, в ГДР. В то время я был лучшим юниором в стране, и на основании этого меня взяли в сборную, затем я отобрался на Кубки мира со взрослыми, поехал на первый этап и увидел сборную СССР — Железовского, Бахвалова, Климова, очень сильную команду. Перед поездкой старшие меня пугали: «Сейчас приедешь, увидишь лучших спринтеров мира и обделаешься». Но получилось так, что на 1000 метров я неплохо для себя выступил, стал шестнадцатым, лучшим среди поляков.

Смотреть на YouTube

Затем в тот сезон был еще юниорский чемпионат мира в Киеве, где многоборье выиграл Андрей Ануфриенко, а я стал третьим на 500 метров. Это был, конечно, успех.

На следующий год я уже был в основе с самого начала, везде ездил, и неплохо получалось. Первый этап КМ был в Каруидзаве (Япония), там я выступил не очень, а вот на втором этапе, в Сеуле, стал пятым на 1000 метров. Передо мной, 19-летним, оказались только звезды: Железовский, Уве Йенс Мэй (ГДР), Ба Ки-тае (Корея) и японец Морияма. И сезон потом складывался успешно: я стал вторым на 1000 метров на КМ у Коллальбо (Италия), проиграл лишь Дэну Дженсену. Потом был четвертым в Давосе, а под конец зимы мы поехали на финал КМ в Херенвейн. У меня там был шанс попасть в число призеров по общему зачету всех этапов. Но за день до старта тренер поставил меня на 1500 метров, хотел попробовать установить рекорд Польши. А я эту дистанцию весь сезон не бегал, так что и рекорд установить не получилось, и усталость накопилась — я и свои дистанции пробежал неважно, в итоге стал по сумме этапов только пятым.

— Тот сезон дал предвкушение больших побед?

— После зимы 89/90 мы очень плотно отработали все лето, были даже в Раубичах на сборе, а в сентябре поехали в Спалу, где у Польши известная на всю страну спортивная база. И там у меня заболело колено, причем так, что я не мог тренироваться. Начались обследования, лечение, уколы, в общем, весь сезон был уже фактически на одной ноге, потому что из-за боли я не мог сидеть в посадке. Сезон сорвался. Весной 1991-го решили, что надо меня оперировать, поскольку непонятно было, что с коленом, требовалось вскрывать и смотреть. Сперва планировали, что сделают одно колено, но когда я уже был в больнице, решили оперировать оба. Вскрыли, посмотрели, нашли там какие-то микронадрывы в районе прикрепления мышцы к надколеннику, все почистили. В июне я начал тренироваться, но боль окончательно еще не ушла, хотя я пытался все равно что-то делать. И вот сентябрь, у нас ледовый сбор на Медео, а у меня воспаление аппендицита. Снова больница, операция, восстановление, а спринтеру вообще сложно, потому что даже силовую нельзя делать — швы разойдутся. В общем, подготовка к олимпийскому сезону была не самая оптимальная. Но тем не менее я сумел в самый последний момент, в январе 1992 года на этапе КМ в Давосе, отобраться на Олимпиаду в Альбервиле.

— Когда развалился СССР, у нас исчезло все — деньги, катки… Спортсмены оказались фактически на подножном корму. Как эти годы переживал польский спорт?

— Я бы не сказал, что были серьезные проблемы. Наш конькобежный спорт никогда не был очень сильным, имелись единичные звезды: Ян Юзвиг, Яромир Радке, который на год старше меня, мы из одного города, из одного клуба, начинали у одного тренера.

Мы не ощущали, что с крахом социалистической Польши стало тяжелее. Катки работали, их было три искусственных — в Томашове, Варшаве и Саноке. Еще был натуральный лед в Закопане. Чувства, словно что-то рухнуло, не возникало.

— Альбервиль-92. Дебютная Олимпиада, вы, насколько я помню, были в смешном красно-синем комбинезоне, словно Арлекин.

— Времени на подготовку было мало, сезон из-за аппендицита оказался скомкан, так что те Игры прошли для меня не слишком успешно.

— Сергей Клевченя, для которого Игры-92 тоже оказались дебютными и не особо удачными, сказал, что его прибили полные трибуны.

— Для меня это не было проблемой. Но в какой-то момент пошел дождь, каток был открытый, и условия оказались неравными для тех, кто бежал в начале, середине и конце. По старым правилам сильнейшие открывали забеги, я был в середине на обеих дистанциях. 500 — не очень, а на 1000 попал в пару с австрийцем Михаэлем Хадшифом, нормально начал, но за круг до финиша сорвался конек, а это в спринте — давай, до свидания.

— Колени прошли?

— После олимпийского сезона я на тренировках постоянно боролся с ними — продолжали болеть. Были операции, менял врачей, они что-то чистили, вырезали, но это не помогало. Сейчас, оглядываясь назад, понимаю, что нужно было взять паузу, отпустить нагрузки, потратить год на полноценное лечение. Но, конечно, я был молодым спортсменом, хотел бегать, выигрывать, получать зарплату и так далее. В общем, из-за проблем с коленями уровень мой в те годы был далек от идеального, процентов семьдесят.

И вот 1993 год, кажется, ноябрь, сбор в Томашове, мы делаем ускорения, и я чувствую сильную боль, понимаю — что-то разорвал. И тогда решил — дальше продолжать нет смысла, я ничего не могу сделать, пора заканчивать. Три года, до 1996-го, не тренировался, закончил институт, прошел курсы повышения квалификации, работал физиотерапевтом, с 1995 года был массажистом сборной Польши.

В 1996-м поехал на детские соревнования в Нидерланды со спортсменами нашего клуба, а там мне знакомый говорит: «Не хочешь пробежать?» А я же толком не тренировался, так, просто стоял на коньках иногда. Но решил попробовать, и с листа показал неплохой с учетом всех обстоятельств результат на 500 метров, 38 секунд с какими-то десятыми. Оказалось, что это второй результат сезона в Польше. И весной 1996-го я решил попробовать вернуться. Денег, конечно, не было.

Павел Абраткевич / Фото: © Facebook* Павела Абраткевича

«Консул отвечает: «А я не хочу в Японию ехать, это вы хотите»

— Как устроен денежный вопрос в польском спорте? В СССР, да и в России сборники на зарплате у государства.

— У нас нужно было попадать в топ-16 на чемпионате мира, чтобы получать зарплату от национальной федерации, а если ты оказался дальше — то все, ты в сборной, но без зарплаты. Было очень сложно, поэтому каждую весну я ездил в Нидерланды и там работал.

— Кем?

— У польской команды с 1988-го до 1993 года был голландский спонсор, строительная фирма. И в 1991 году хозяин фирмы, зная мою тяжелую ситуацию с деньгами, предложил весной поработать у него дома. Мы делали ремонт, меняли крышу — выполняли строительные работы. И я ездил к нему каждую весну на один-два месяца, чтобы заработать, а затем на эти деньги учиться или просто жить, потому что из-за травм я порой вообще оказывался без зарплаты.

И вот когда решил попробовать вернуться, уехал к этому человеку в Нидерланды, жил у него три месяца, делал всю работу, которую он заказывал, и голландец надумал мне помочь. Я там все лето после работы вечером тренировался, например, заканчивал работу в 16 часов, а в 19 шел на тренировку, благо в Нидерландах до 22 часов летом светло. В выходные делал по две тренировки. Затем поехал на сбор в Берлин и после этого на национальный отбор. Мне сказали, что, если я буду вторым, но проиграю чуть-чуть, то, возможно, меня включат в состав команды на КМ. А я выиграл. Выхода нет, включили в состав. Но тут возникла проблема: с нами некого было послать в роли тренера, потому что они все поехали с многоборцами, у которых в те годы этапы КМ проходили отдельно от спринтерских. В результате поехали мы с Томашом Свистом вдвоем. Сами все таскали, точили коньки, но это еще не самое сложное. А вот когда ты бежишь и тебя никто не видит, не говорит ошибки — вот это проблема. Короче, сезон получился для меня втягивающим после трехлетней паузы. А после его завершения, в апреле 1997-го, нам сказали, что федерация подписала контракт с новым тренером Борисом Васильковским, который раньше работал со сборной СССР и России.

Мы с Васильковским встретились, поговорили, я объяснил ему, что не могу ехать на первый сбор, потому что нужно работать в Нидерландах — у меня денег нет. Попросил дать мне тренировочный план, чтобы я выполнял его, пока занят на работе. Так что первый сбор у нас прошел только в конце мая, в Закопане, тогда как раз лили дожди, дошло дело до наводнения, за десять дней сбора не было ни одного без осадков. Дальше лето прошло без проблем, мы подвелись к сезону и начали подготовку к Олимпиаде-98 в Нагано.

— Это был период перехода на новые коньки, клапы, для вас все сложилось комфортно?

— Клапы мы увидели в конце сезона 96/97, на них бегали некоторые голландки и обыгрывали лидировавших тогда в женских коньках немок. Мы все думали, что они что-то нашли, какую-то новую тренировочную методику, а оказалось, что это просто новые коньки, дававшие такое преимущество. Мы переходили на них постепенно, кто-то сразу, кто-то позже. Многие не могли на них бегать, Герард ван Вельде, будущий олимпийский чемпион 2002 года, тогда вообще завязал.

В олимпийский сезон вошли на клапах, но все время просили, чтобы нам на них поставили лезвия подлиннее, потому что не хватало. Производитель отвечал, что такого не делает, хотя затем, сразу после Олимпиады, стал предлагать подобные модели с удлиненными лезвиями.

— Почему не получилось хорошо выступить в Нагано?

— Времени после паузы прошло слишком мало. Для того чтобы выйти на высокий уровень, нужно два-три года, а я после трех лет простоя первый сезон был предоставлен сам себе и только с июня готовился к олимпийской зиме с Васильковским. По сути, у нас было семь месяцев, этого недостаточно, чтобы сделать со спортсменом все, что хочет тренер, потому что он просто не успеет подопечного изучить. Сейчас, оглядываясь назад, я вижу, что были проблемы с техникой, я ее не исправлял, хотя физически был готов на более высокие результаты.

— В какой-то момент оказались в профессиональной голландской команде DSB, созданной под чемпиона мира 1998 года Яна Боса. Кто позвал?

— Лучшим моим сезоном стал 1999/2000, когда я финишировал пятым на чемпионате мира по отдельным дистанциям в Херенвене на 1000 метров и шестым на 500. Как раз прошло три года после возвращения, появилась стабильность. Сезон 2000/2001 прошел не очень, а впереди была олимпийская зима. Бос проигрывал мне 500, чуть-чуть выигрывал на 1000, в общем, мы были примерно равны, и как раз он тогда создал эту команду. И вот за год до Олимпиады в Солт-Лейк-Сити он предложил мне готовиться вместе, обозначив все необходимые условия для подготовки, то, чего у нас в Польше и не было никогда. Мы же работали с Васильковским, но и только — ни массажиста, ни механика, ни менеджера. Был врач, но он трудился удаленно, из Польши, на сборы и соревнования с нами не ездил. Все делали сами, я тогда шутил, что был одновременно и спортсменом, и менеджером, и переводчиком. Васильковский не говорит по-английски, и все эти вопросы с гостиницами и переездами приходилось решать нам самим. Тем более что Васильковскому с его российским паспортом везде нужны были визы, приходилось с ним ездить, чтобы в посольствах разбираться по всем этим вопросам.

Помню, сидим мы в Берлине, и надо лететь в Японию на ЧМ по отдельным дистанциям, а перед этим бежать ЧМ по спринту в Корее. В Варшаве Васильковскому японскую визу оформить не успели, сказали, что пришлют документы в берлинское консульство. Мы вечером вместо того, чтобы отдыхать, поехали искать это консульство, час добирались, а когда добрались туда и все объяснили, выяснилось, что никаких документов они не получали. Поехали обратно. Я позвонил в Польшу, а там говорят: «Наверное, документы еще не отправили». Через два дня снова едем, задаем вопрос, а ответ тот же — «ничего не получали». Консул стоит передо мной, я его спрашиваю, может ли он сам позвонить в посольство Японии в Польше, чтобы выяснить, в чем дело, на что тот отвечает: «А я не хочу в Японию ехать, это вы хотите». Мы снова теряем полдня, снова звоню в Польшу, ругаюсь, в общем, решаем делать Васильковскому визу в Корее. Прилетаем в Сеул, едем в посольство Японии, сдаем документы, нам назначают дату, когда можно забрать визу. В назначенный срок приезжаем, а там еще ничего не готово, нужно после обеда зайти. Но после обеда у нас настройка перед стартом ЧМ на следующий день, я уже с Васильковским поехать не могу, говорю ему, что дорогу он видел, так что сможет добраться сам. Мы без тренера идем на настройку, а тот едет в посольство. Под конец тренировки возвращается весь мокрый — как-то, не зная языков и города, он все-таки до посольства добрался и визу получил. Вот так и готовились — мотались по посольствам, решали вопросы. Это было просто смешно.

— Вернемся к предложению Боса.

— Учитывая описанную ситуацию, да еще и минимальную зарплату, которую я получал в Польше, услышав это предложение, я сказал Яну: «Если будут нормальные условия подготовки, то я согласен». Он связал меня с менеджером команды, мы несколько раз созванивались, а потом условия, на которые меня звали, изменились. С Яном мы договаривались о зарплате, а от менеджера я уже про зарплату ничего не услышал, тот убеждал, что одних только сборов в составе звездной группы спортсменов будет вполне достаточно. Там же были олимпийский чемпион Идс Потсма, нынешние тренеры сборных Германии и Японии Эрик Бауман и Денис Ван дер Гун. Но предложение менеджера меня все равно не устраивало, я позвонил Яну, тот решил вопрос, на мои условия согласились.

И только это все вроде бы начало налаживаться, как в апреле 2001-го я попал в серьезную аварию на мотоцикле. Потерял сознание, выбил ключицу и сломал шесть ребер, одно из которых пробило легкое. В больнице меня откачали, выжил. Проснулся с трубой, полной крови, и думаю: «Наверное, это всё». Но голландцы, которые, конечно, сразу все узнали из СМИ, позвонили мне и сказали, что контракт в силе, они меня ждут после восстановления. В итоге с апреля по июнь я приходил в себя и затем поехал на первый сбор в Сант-Мориц. Было, понятно, тяжело, гипоксия в горах, я после травм не мог справляться с нагрузками. Сезон снова пролетел, не успел набрать нужные кондиции, не мог добегать 1000 метров. На Олимпиаде в феврале 2002-го на 500 метров установил рекорд Польши (35,04), стал пятнадцатым, но это было совершенно не то, что я ждал, и во многом причиной была не только авария, но и ситуация с тренером в команде DSB.

Когда я в июне приехал в Сант-Мориц, команду тренировал Лейн Фромер. Нагрузками он «уложил» главную звезду, Боса, под которого, в общем-то, спонсоры и давали деньги.

— Как такой тренер вообще в команду попал, резюме не смотрели?

— У него было много теоретических знаний, но не хватало практики с элитой. Ранее Фромер много лет работал с юниорами, где у него всегда были чемпионы мира среди молодежи. Но юниоры — это одно, а взрослые спортсмены, элита, чемпионы и призеры ОИ — совсем другое. В общем, встали все, вся команда. Парадокс был в том, что для меня, после аварии, предложенные Фромером нагрузки были более-менее нормальными, я как-то справлялся, а вот голландцев он всех «уложил». В сентябре 2001-го, после сбора в Фон-Роме (Франция, Пиренеи), Бос позвонил мне и сказал, что Фромера уволили и он ищет нового тренера. В процессе поиска он связался с Хейном Гемзером, очень известными специалистом, и тот предложил Костю Полтавца, который тогда работал с детьми в шорт-треке.

Я приезжаю на ледовый сбор в Инцель и там вижу Костю, уже назначенного тренером команды. Начали работать, понятно, времени было мало, уже октябрь, сезон доработали, и у меня закончился контракт. У голландцев к тому времени поменялась концепция команды, они хотели набрать свою молодежь, и, поблагодарив меня за работу, контракт как со спортсменом продлевать не стали. Но, видимо, ценя мои знания и опыт, предложили, если я решу закончить карьеру, поработать в той же команде тренером. Я уже было задумался, но тут концепция команды еще раз поменялась, и предложение отозвали.

«При раздаче слонов руководство поступило не совсем красиво»

— Снова один?

— Да, начал тренироваться в Польше. Лето отработал, наступила осень, я делаю прыжковую имитацию на тренировке и рву крестообразную связку. Сезон мимо. Операция, мне в колено поставили часть собственной связки, вырезанную из другого места, но чтобы она начала нормально работать, нужен был год. Сейчас сразу ставят пластину, и срок восстановления намного короче, но тогда были другие методы. После я еще пытался тренироваться, отбегал сезон как играющий тренер, но было очень тяжело — после утренней тренировки колено распухало, и вечернюю я делать уже не мог. В 2005-м решил закончить.

Катажина Бахледа-Цурусь / Фото: © Christof Koepsel - International Skating Union / Contributor

— И куда?

— Сразу поступило предложение возглавить группу молодых польских спринтеров для подготовки к Турину-2006, в результате чего двое ребят из той команды на Игры поехали. Продолжили подготовкой к Ванкуверу, в команду тогда пришел Устинович, он был еще совсем сырой, подрыв штанги весом 40 кг не мог сделать, но очень способный — обладатель серебра юниорского ЧМ на 500 метров. Были и другие ребята. Но работать с этой молодежью было очень сложно, они ничего не знали, на серьезной работе быстро уставали, нужен был длительный процесс закладывания базы. За год до Ванкувера под моим руководством захотела готовиться Катажина Бахледа-Цурусь — сильнейшая конькобежка Польши. Я ей говорю:

— Слушай, будет сложно, у меня парни-спринтеры, а ты многоборка, и будешь с ними работать. И главный вопрос — ты собираешься бегать командную гонку?

Она сказала что, конечно, собирается, для Польши это был единственный шанс завоевать медаль на Играх. В общем, получилось так, что год до Ванкувера я работал с Катаржиной и помогал женской сборной, потому что скатывать-то команду надо было вместе. Были, конечно, сложности — я уезжал со спринтерами, Катаржина оставалась одна, но, в принципе, все получилось: из Ванкувера польские девушки привезли бронзу в командной гонке. Это была первая олимпийская медаль наших конькобежцев после 1960 года, когда Эльвира Серочиньская и Хелена Пилейчик взяли серебро и бронзу на 1500. Но, как это часто бывает, при раздаче слонов руководство поступило не совсем красиво, забыв о моем участии в подготовке команды, отдав все лавры другому тренеру. А я такой человек, что не буду скрывать свое недовольство, поэтому открыто сказал об этом. В результате когда перед началом олимпийского цикла Сочи-2014 в Польше проводили конкурс и специалисты представляли свои планы по подготовке, меня не взяли в команду. Все удивились, конечно. Я позвонил президенту федерации, спросил, рассматривают ли они меня вообще на какую-либо должность, на что получил ответ: «На текущий момент для тебя места нет». Остался я без работы, но вскоре получил предложение от России.

— Как это произошло?

— Костя Полтавец к тому времени уже работал с российской командой, и, приехав на летний сбор в Эрфурт, он увидел там поляков. Спросил, где я, ему рассказали о ситуации, Костя мне позвонил и предложил поработать с ним. Летом 2010-го я прилетел в Москву, где как раз проходил «Летний Кубок СКР», обсудил с президентом Союза конькобежцев Алексеем Кравцовым все нюансы и присоединился в команде на августовском сборе в Сант-Морице.

Константин Полтавец / Фото: © РИА Новости / Владимир Песня

— Есть ощущение, что первые годы в российской команде вы работали в тандеме с Полтавцом, а вот позже начали претворять в жизнь уже свои собственные идеи, это так?

— Так и было. Когда я пришел, команда была очень большая, мы взяли расширенный состав, чтобы было из кого выбирать. Начали работать по концепции Кости, хотя, конечно, все обсуждалось. Затем произошло разделение, Костя взял мужчин, а я женский спринт во главе с Ольгой Фаткулиной. У каждого были свои идеи. За два года до Сочи я четко ушел на приоритетное направление работы с Фаткулиной. Были сперва проблемы, спортсменам приходилось объяснять, что это они должны хотеть бежать, а не я их заставлять. Девушки постоянно вспоминали, что раньше они делали что-то другое, иначе. Я сказал, что они должны забыть все, что было раньше, если хотят что-то поменять. И вот как раз за два года до Сочи во время сбора на Кипре мы с Фаткулиной серьезно поговорили о том, что или она будет работать, или может дальше гулять, ха-ха, хи-хи. Иногда это нужно спортсмену сказать. Ольга согласилась, сказала, что будет делать все, и в 2013 году стала чемпионкой мира на 1000 метров, взяла бронзу на 500. До ОИ оставался год, но в олимпийской сезон встал вопрос, не подготовить ли Ольгу к командной гонке. Я был против, но пришлось уступить. В итоге на ОИ ей чуть-чуть не хватило скорости на 1000 метров, стала четвертой. Но давайте оставим эту тему и мои выводы из произошедшего — Ольга взяла в Сочи серебро на 500, это главное. Она уступила только кореянке Ли Сан-Хва, мировому лидеру, выступила по максимуму. Кроме того, за год до Олимпиады с тренером женской многоборской команды Маурицио Маркетто отказалась работать Екатерина Шихова, потому что у нее возникли проблемы со здоровьем. Вытащить Катю из той ямы было очень непросто, а времени до Сочи оставалось мало.

— Фаткулина — девушка с характером. Тяжело было с ней?

— Все спортсмены, которые что-то собой представляют, непростые люди. Не бывает такого, что человек послушно делает все от А до Я. Порой складывается подобное впечатление, когда наблюдаешь за сборными Японии или Канады, но мы же не знаем, что у них там внутри происходит, видим лишь внешнюю картинку. Даже сейчас, когда я уже работаю с многоборками, люди, глядя на нашу команду, говорят, что все классно, они все такие стройные, все бегут. А я же знаю, что это лишь картинка, помню, что было время, когда им нужно было осознать — все зависит только от них самих.

«Возник чисто женский момент, некая зависть»

— О стройных. Идею о том, что многоборка должна контролировать свой вес, вы несете сознательно?

— Покажите мне толстого марафонца.

— Пятикратная олимпийская чемпионка Ирен Вюст, мягко говоря, не тростиночка.

— Вообще Вюст очень сухая, просто атлетичного телосложения. И когда она набирала вес, то длинные дистанции не бежала. Плюс она невысокая, и поэтому есть некий визуальный обман. Но если ты хочешь бежать длину, то не должен быть «пончиком».

— Последним «пончиком» была олимпийская чемпионка Турина Синди Классен.

— Это было пятнадцать лет назад, она бежала за счет мощности, но тоже не везде все выигрывала. И да, она последняя из таких спортсменок. А сейчас все стройные, все сбрасывают вес. Я знаю, что перед олимпийским сезоном голландка Эсме Виссер очень прилично похудела и в результате выиграла в Корее золото.


Ольга Фаткулина и Павел Абраткевич / Фото: © РИА Новости / Владимир Баранов

— Почему после серебра Фаткулиной в Сочи, явного успеха, вы стали готовить многоборок?

— Ольга после Олимпиады захотела год потренироваться с облегченном режиме, отдохнуть. Я не стал оспаривать это решение, хотя предупредил, что не стоит ожидать инерции результатов олимпийского сезона. В итоге она набрала форму только под конец сезона и стала пятой на ЧМ по спринту в Астане. После зимы 2014/15 заканчивался контракт у Маурицио Маркетто, и руководство СКР предложило мне возглавить обе женские команды — и спринтерскую, которую я уже готовил, и многоборскую, с которой ранее работал Маркето. Задача была очень непростая, один я мог не справиться, стояли вопросы количества спортсменок и доверия с их стороны к тем методикам, что я был готов им предложить. Поэтому попросил дать мне время до ОИ-2018, чтобы успеть сработаться с новыми девушками, понять, что каждой из них надо. Наконец появилось время нормально восстановить и подготовить Шихову. Из группы Маркетто пришли Ольга Граф, Наталья Воронина и Елизавета Казелина, тогда еще юниорка. Лето мы отработали, осенью провели ледовую подготовку, и на первом этапе КМ в Калгари Воронина впервые в своей карьере стала призером — взяла бронзу на 3000 метров. А Фаткулина оказалась подальше, и возник чисто женский момент, некая зависть. Кроме того, я уделял многоборкам больше времени, потому что, на мой взгляд, там было больше работы над техникой и вообще требуемого объема. Помогал мне тогда Андрей Савельев, и в какой-то момент Ольга приняла решение, что хочет работать дальше уже под руководством Андрея, а не моим. Я сказал, что не могу держать ее на привязи и если она так решила, то пусть так и будет. Так я и стал тренировать чисто многоборскую команду.

— Когда девушки пришли к вам после Маркетто, было заметно, что они устали от тех огромных объемов, которые практиковал Маурицио?

— Я этого боялся, не усталости, а, скажем так, использованности ресурса этих спортсменок. Поэтому сразу и сказал, что мне нужно будет время. Что касается подходов, то они у каждого тренера свои, и когда девушки пришли, то им почему-то казалось, что после Маркетто они у меня практически ничего не будут делать. Но потом поняли, что это не так и предложенные мной нагрузки тоже не самые легкие.

Наталья Воронина / Фото: © Андрей Голованов и Сергей Киврин 

— Воронина. В ней сразу был виден талант?

— Если сравнить ее ту, когда я Воронину впервые увидел, и нынешнюю — это совершенно разные люди. Она была скромная, тихая, но у Натальи всегда был характер, очень взрывной, спортивная злость, она всегда хотела бежать быстро, выигрывать, а не отбывать номер. С ней непросто.

— Не повторяется в связи с этим ситуация Фактулина/Воронина сейчас, но уже в связке Воронина/Лаленкова? Они же прямые конкурентки на 3000 метров.

— Конкурентками они стали только в этом сезоне. Когда Женя пришла в прошлом году, то близкой конкуренции не было. Сейчас Лаленкова очень здорово спрогрессировала. Несмотря на внешнюю похожесть этих двух историй конкуренции в одной группе, на самом деле они совсем разные. В случае с Ворониной и Лаленковой конкуренция только помогает.

— Традиционное быстрое начало Ворониной, за которое она зачастую платит тяжелыми финишными кругами, это следствие ее характера или ваше задание?

— Задания такого нет. Девушек приходится постоянно тормозить, даже на тренировках. Вы не поверите, сколько уже с ними работаю, но по-настоящему слушать меня они стали лишь в этом сезоне, на сборе в Солт-Лейк-Сити, перед чемпионатом мира по отдельным дистанциям. До этого стоило им хорошо себя почувствовать, начинали завышать скорость и перебирали с нагрузкой. Постоянно им говорил, что нет смысла показывать быстрые секунды во вторник, если бежать предстоит в выходные, но они все равно перебирали. И перед ЧМ в Солт-Лейке, особенно учитывая то, что дело происходило в среднегорье, я снова им сказал, что нужно быть очень аккуратными в тренировках. И они, кажется, поняли. Все получилось.

— Получился мировой рекорд Ворониной на 5000 метров. В какой момент вы осознали, что Наталья выдержит, не остановится?

— Перед стартом я говорил ей сделать первые два круга по 31,5, а затем смотреть по ощущениям. Наталья стартует и делает первый круг 30,2! Увидела это, испугалась и бросила упираться. Уже после забега рассказывала: «Я ничего не делаю — смотрю, а второй круг 30,6. Поняла, что идет легко, и поехала». Кругов за пять до финиша, когда ее преимущество над Мартиной Сабликовой было примерно 3,5 секунды, я по движениям увидел, что она доедет, кризиса не случится.

— Мировому рекорду предшествовал очень неровный сезон, начавшийся с нервного срыва летом на сборе, когда Наталья спала по два часа в день и тренировалась. Она что, никому про бессонницу не говорила?

— Говорила, конечно, постоянно жаловалась. Я отправил ее к доктору, но ничего не помогало. И за два дня до окончания сбора Наталью вообще накрыло очень серьезно. Следующий сбор она фактически пропустила. Что-то делала сама, крутила велосипед, но в посадке сидеть не могла. Проходила обследования, встречалась с врачами, все было сложно. Затем вроде дело пошло на поправку, на отборочных стартах в Коломне Наталья сбегала очень быстро, мы поехали на Кубки мира, но там картина была намного хуже, я не понимал, что происходит. Врачи назначили Наталье кое-какие препараты после того срыва, и, возможно, они ее притормозили. Она не могла добегать, рубило ноги. Командную гонку не могла выдержать до конца, чего раньше никогда не было. Вернулись после Нагано в Россию, снова обследования, поиски решения. Слава богу, успели до ЧМ.

«В сборную попала — и уже звезда»

Елизавета Казелина / Фото: © РИА Новости / Григорий Сысоев

— С того ЧМ первую личную медаль привезла Казелина, у которой после перехода из юниорок было какое-то плато результатов, Лиза долго не могла выйти на уровень конкурентных секунд. С чем это было связано?

— После победы на юниорском ЧМ-2016 Лиза расслабилась, сильно набрала вес. А ведь не бывает такого, что медали и результаты идут по инерции после одной большой победы. Нужно постоянно хотеть и работать на результат. Тот год был для нее сложный, но затем поняла, что повернула не туда, исправилась. Но я все равно считаю, что Лиза уже давно должна выигрывать крупнейшие турниры, и недавно я ей сказал, что на следующий год задача перед ней будет стоять уже более высокая и не нужно ее бояться.

Я не знаю, что происходит с Лизой. Мое мнение, что она где-то недорабатывает, бережет себя. Летом она сильнейшая в команде на велотренировках, а зимой это все куда-то уходит. Пока что разгадать эту загадку я до конца не могу.

Евгения Лаленкова / Фото: © РИА Новости / Алексей Филиппов

— Четвертая личная медаль ЧМ-2020 — серебро Лаленковой на 1500. Она пришла к вам уже взрослой женщиной, мамой, и оказалась самой возрастной спортсменкой вашей группы. Была проблема адаптации?

— В самом начале, на первом-втором сборах, она испугалась и сказала, что столько работать невозможно. У Жени были свои привычки и видение того, какими должны быть нагрузки. Но Лаленкова — человек, который выполняет задачи, не бережет себя. И в прошлом сезоне, когда у нее наметился прогресс, она поняла, что мы двигаемся в нужном направлении. После этого, даже когда я предлагал ей сократить изначально запланированную тренировку, она делала до конца. И ее результаты этого сезона были вполне ожидаемы.

— Вы за свою карьеру тренировались рядом и работали с голландками, которые в последние годы доминируют на мировой арене. Наши девушки от них отличаются?

— Порой мне кажется, что в России спортсменка после одной крупной победы начинает считать себя звездой и уже ничего не хочет делать. Голландки не такие — безотносительно титулов они будут зубами и ногтями цепляться за каждую возможность куда-то отобраться, бежать, доказывать, что они лучшие. А у нас один раз пробежала и говорит: «Может, я уже дальше не побегу? Может, мне сняться?» В сборную попала — и уже звезда. Обобщать, конечно, нельзя, но нет поголовного желания доказывать, что ты — лучшая. Я же не могу толкать спортсменок на тренировках вперед. Тормозить — могу, а толкать — нет. Я должен видеть желание, мотивацию, цель, которую они сами хотят достичь. И пока спортсмен это не поймет, тренер ничего сделать не сможет.

— Что раздражало и, может быть, продолжает раздражать в российском спорте по сравнению с Европой?

— Я уже десять лет работаю в России и частично привык, а частично вижу, что многие вещи не меняются. Подходы региональных тренеров, цели, которые спортсмены ставят. Порой кажется, что человеку достаточно минимума — лишь бы платили зарплату. Весь мир не стоит на месте, многие вещи постоянно меняются, люди ищут подходы, развиваются, а в команду ко мне порой приходят спортсмены, которые бегают, как это делали очень давно. То есть им эту технику поставили дома, по привычке.

Много вопросов к питанию, к тому, как спортсмены выглядят. Я в Коломне наблюдаю силовые тренировки детских групп по 13-14 лет, они толкают штангу, большой вес, зачем? Это неправильно.

— Вы отлично говорите по-русски, откуда это? Школа?

— Жизнь. Я учил русский в школе, затем еще учил в институте. Когда пришел в сборную России, меня сразу понимали, а сейчас, конечно, языком владею лучше. Иногда шучу над девчонками, когда они что-то на тренировках делают не так: «Если вы меня не понимаете, скажите, на каком языке вам объяснить — английском, голландском, немецком? Могу на чистом польском объяснить».

* Соцсеть, признанная в России экстремистской