Турецкая Анталья — одно из главных направлений для российских туристов летом. Зимой это место пользуется популярностью у наших велогонщиков. В Европе в это время особо не покатаешься из-за погоды, а Турция относительно недалеко, и условия для тренировок вполне подходят. Тем более зимой здесь проходят несколько велогонок. Одна из самых престижных в этом списке — Tour of Antalya.
Этот велопробег состоит из четырех этапов. Общая протяженность — 552,9 километра. В среднем ежедневно гонщики затрачивают по 3,5 часа за этап. В этом году на Тур Анталии приехали 174 велосипедиста из 23 стран. В том числе участие в пробеге принимала российская сборная.
Борьба за розовую майку (майку именно такого цвета получал победитель в генеральной классификации) была не главной целью наших спортсменов на этом Туре. Состав у нас был экспериментальный: молодежь, для которых это первые соревнования подобного уровня, и опытные велогонщики. Ко второй группе относились призеры чемпионатов мира по велоспорту на треке Александр Евтушенко и Виктор Манаков. Для них Тур Анталии — это финальный этап подготовки к стартующему 26 февраля трековому чемпионату мира.
Корреспондент matchtv.ru встретился в Турции с одним из участников ближайшего чемпионата мира — Виктором Манаковым. В интервью нашему сайту он рассказал:
- Почему трековые велогонщики готовятся к чемпионату мира через шоссейные соревнования
- Что будет, если провести на велосипеде 9 часов за сутки
- Как сами спортсмены смотрят долгие трансляции соревнований на шоссе
- Какой перформанс могли устроить Манаков и его партнеры на Играх в Рио из-за недопуска на Олимпиаду других спортсменов
«Самое жесткое падение было в Китае. Мне повезло — летел по касательной. Ребята, которые в меня врезались, ломали ключицы»
— Тур Анталии вы рассматриваете только как подготовку к чемпионату мира? О борьбе за медали речи сразу не шло?
— Да, это финальная часть подготовки. Все остальное могло следовать где-то рядом. То есть при определенном самочувствии можно было побороться за этап. Но в пятницу, например, погода внесла коррективы. Рисковать перед чемпионатом мира было бы глупо. В субботу дала о себе знать накопленная усталость. Поэтому теперь это только подготовка. Надо сделать так, чтобы к началу чемпионата мира не было лишней свежести. В Берлине в феврале на велосипеде не поездишь, а объем держать нужно. Поэтому его сейчас нужно сделать, чтобы до гонки отдыхать.
— Не опасно перед важным турниром участвовать в шоссейных соревнованиях? Есть вероятность попасть в завал, получить травму.
— Мы же все-таки в этом деле опытные ребята. Если много людей участвуют, то, значит, соревнования высокого уровня. Здесь люди умеют справляться с кризисными ситуациями. Например, мы ехали первые гонки в Турции в начале и середине февраля. Там уровень команд пониже, поэтому падения случались намного чаще. Любой крюк на трассе — кто-нибудь зазевался и влетел. Другие не знают, что делать, и тоже падают. Если ты не хочешь падать, то катаешься или сзади, чтобы было достаточно времени среагировать на угрозу, либо впереди.
— Где больнее падать: на шоссе или на треке?
— На шоссе. Скорость ниже, асфальт жестче и обычно неровный. Если ровный и мокрый, то скользишь и можешь даже не ободраться. Ушибы — ерунда. Падаешь на 40-60-70 километрах в час, и ничего особенного. В принципе, мы с этим живем.
— Самое жесткое падение в карьере?
— В Китае на 72 километрах в час. Был сухой и ребристый асфальт. Я на финише развозил и за 200 метров до смены начал спускаться. В этот момент в меня влетели сзади. Я тогда уже был расслаблен, потерял равновесие и сразу же лег набок. Дальше катился, катился, катился и постепенно сдирал кожу. Мне еще повезло, что я первый был и летел по касательной. Ребята, которые в меня врезались, летели сверху вниз. Ломали ключицы, плечи.
— У вас ничего серьезного?
— Нет. Ободрался только. Это была многодневка. Сошел с нее через пять дней. Но это было из-за того, что гонка проходила на высоте 2000 метров. Попал в кислородную яму и просто уже не мог соревноваться.
— Вы перед интервью говорили, что не спринтерам в велоспорте на треке нужно готовиться через шоссейные гонки. На треке темповикам нельзя подготовиться?
— Теоретически можно, но сложно. В любом случае нужен объем — 40-50 минут работы на запредельной мощности. Если ты этого не делаешь, то тебя на 10-й минуте вынесут из игры, ты будешь страдать. Сильней конкуренты в видах на выносливость — это топовые гонщики на шоссе. Например, победитель Олимпиады в Рио Элиа Вивиани обгоняет всех в Про Туре, у серебряного призера тех Игр в омниуме Марка Кавендиша 20 побед на этапах Тур де Франс. В тройке на треке нет темповиков, которые выступают исключительно на треке.
— Соревнований в календаре больше трековых или шоссейных?
— В количественном плане — шоссейных. Потому что тут сезон почти круглогодичный. А на треке система очков поставлена так, что больше 10 соревнований за сезон ты не проедешь. Это будет просто не нужно. Соревнования сами по себе не дают необходимой нагрузки, которую можно получить, гоняясь на шоссе.
— Вы рассказывали в одном интервью, что в детстве трек вообще не любили.
— Не не любил, а боялся. Сейчас это мой второй дом. Хотя когда приезжаешь на трек впервые за долгое время, поднимаешься, и прямо страшно. Боишься любого движения. Но все равно через пять минут привыкаешь и можешь уже без рук вообще ездить.
«После девятичасовой тренировки происходит сдвиг в психологии»
— Самые заметные успехи в вашей карьере показаны на треке. Почему в шоссе в такого нет?
— Я сейчас поеду на чемпионат мира и буду скидывать вес. На шоссе вес — это ключевой фактор. Я немного начал это делать, но остановился на том пределе, который допускает хорошее участие на треке. После чемпионата мира без ограничений пойду вниз. Всегда сложно играть между треком и шоссе. Только начинает приходить результат на шоссе, надо переключаться на трек. Получается такой круговорот результатов.
— Никогда не думали выступать только на шоссе?
— Хотелось, но все время не получалось. Сейчас, после чемпионата мира, смысла в соревнованиях на треке не будет почти полгода. Следующие старты, которые будут давать очки, начнутся в октябре. Это очень далеко. За это время можно столько шоссейных гонок проехать, что будет понятен уровень, которого можно достичь.
— Самый большой километраж, который накручивали за сутки?
— За день, наверное, 275 километров. Но если по времени, то 9 часов. Там был километраж небольшой, так как это было в горах и под дождем. В тот день остановился именно на отметке 9 часов и 0 минут. Последние 15 минут уже в темноте рядом с отелем докатывал. У меня просто на часах было 8:45. Каждый велосипедист не допустит того, чтобы эти 15 минут не дали добить. Если ехал 4-5 часов, то не обращаешь внимания. Даже если будет 4:57, то это тебя не волнует. Но после 6 часов ты не остановишься на отметке 6:55. Найдешь, где эти пять минут нарисовать.
— Что происходит с телом после 9 часов? Ноги выглядят так же, как на ставшей популярной фотографии велогонщика Павела Полянски?
— В тот день так не могло быть, потому что было очень холодно. Когда холодно, вода не сильно уходит. Просто очень хотелось есть. И еще происходит сдвиг в психологии. Потому что четырехчасовые тренировки уже кажутся очень простыми.
— Это как если один раз перелететь через океан, и последующие перелеты по 2-3 часа кажутся быстрыми?
— Да, практически так же. Два-три месяца ты можешь спокойно тренироваться по 4-5 часов. Сейчас тоже хотел найти день, чтобы пообъемить, но добил только до 6 часов.
— Как велогонщики смотрят трансляции гонок, которые идут по несколько часов: от старта до финиша, не отрываясь от экрана?
— Бывает, что да. Есть гонки, когда все может поменяться в любой момент. Когда есть отрыв и группа везет много, то ждешь последних пяти километров. То есть не ждешь, а смотришь что-то другое. По времени примерно представляешь, через сколько это будет. Но, например, Тур Фландрии в Бельгии или Париж-Рубе начинаешь смотреть за 100 километров до финиша. Там может все с ног на голову поменяться на любом спецучастке. В основном, мы профессионалы и примерно представляем, в какой момент произойдет ключевой надлом группы. Например, на тяжелых горных этапах группа большую часть гонки просто катится. Да, теряет лишних людей, которые «поели» побольше, но борьба еще не начинается. Где-то к последней-предпоследней горе начинаешь смотреть.
«Думаю, в Рио запомнили надолго, как мы стартуем командой и сходим»
— Два ваших самых заметных достижения в карьере — победа на чемпионате Европы и бронза чемпионата мира. Последнее случилось в 2014-м году. Почему после этого медалей на крупных соревнований не было?
— Кубок мира я раз в год выигрывал или в призы закатывался. Сам пытался понять. Серьезных травм не было. Я специализировался в омниуме. Того омниума, в котором был хорош, больше нет. Сейчас ставка идет на групповые виды. Это не всегда у меня выходило. Иначе строится подготовка. Сейчас, думаю, сделал под этот чемпионат мира все, чтобы получить результат. Нужна выносливость, чтобы у других не было шансов с тобой соревноваться. Я посмотрел несколько последних чемпионатов мира и понял, что максимальная скорость не является ключевым фактором. Важно, что ты умираешь последним. Надеюсь, что на этом чемпионате мира это буду я.
— Вам больше нравятся личные или командные дисциплины?
— Индивидуальные, потому что ты рассчитываешь больше на себя, и там все намного дольше. Командная гонка — это четыре минуты, когда любая ошибка фатальна. Ответственность — колоссальная, потому что едешь не за себя, а за всех. Бывает, что кто-то перегорает.
— В этой связи хотелось бы поговорить о командной гонке, в которой вы не по своей вине не смогли принять участие.
— На Олимпиаде в Рио?
— Да. Как узнали, что едете на Игры?
— В омниуме отобраться не получилось. Не хватило 10 очков, чтобы получить лицензию. Но сразу сказали, что поеду в командной гонке. Потому что в том сезоне мы выиграли этап Кубка мира в Колумбии. В четверку я попадал. Готовился, все нормально. Приехали на Олимпиаду, покатались пару дней, а потом началась эта история. Нас попросили покинуть олимпийскую деревню. На этом все закончилось.
— Замены трем вашим партнерам по команде, которых не допустили, не было?
— Замену могли найти. У нас специально под это дело были привезены люди. Они жили рядом с олимпийской деревней. Но там были свои игры. Они просто взяли и пригласили итальянцев, которые в это время были в Европе и даже не подозревали, что им что-то светит. Они прилетели и, естественно, ничего не показали. Акклиматизация и подготовка была никакой. Мы же, получается, приезжали, чтобы просто в олимпийской деревне пожить.
— Вашу квоту итальянцам отдали еще до того, как рассмотрели дела ваших партнеров в CAS?
— Да. У нас было три человека, которых могли допустить. Теоретически мы могли просто из принципа в знак протеста поставить меня и троих спринтеров, проехать один-два круга и просто сойти. Устроить такой перформанс. Это квота сборной, а не личная. Например, у нас вместо Ильнура Закарина по шоссе на Олимпиаде поехал трековик Алексей Курбатов. В чем у нас разница? Мы тоже могли поставить на командную гонку Дениса Дмитриева, Пашу Якушевского, которые получили допуск. Естественно, не заставляли бы их там терпеть ради результата. Думаю, запомнили бы это надолго, как мы стартуем командную гонку и сходим. Или, например, едем очень медленно, махая публике. Но нам сказали просто «нет», позвали на борт итальянцев.
— К парням, которых не допустили, претензий у вас не было?
— Нет, потому что знаю, что они ни в чем не причастны. Был уверен, что это не их вина. Но мне было интересно почитать на английских ресурсах обо всей этой ситуации, как меня все жалеют. Мол, посмотрите — бедный Виктор Минаков, который жил и готовился к Олимпиаде, а потом узнал, что все его напарники «доперы». Люди совсем не разбираются в ситуации и в том, что они пишут.
— Переживали?
— Конечно. Это была часть моей жизни. Попереживал — и прошло. В любом случае, если откровенно, шансов на медали, как оказалось, у нас было мало. Могли быть четвертыми. Чтобы взять бронзу, надо было, чтобы звезды сошлись: все проснулись, и это был бы их день. Но редко такое случается, особенно на Олимпиаде.
— Сейчас по очкам в командную гонку на Олимпиаду в Токио вы уже никак не попадаете?
— Нет. В темпе у нас провал. В командной гонке был не самый удачный прошлый год. Мы показываем свое, но мир за это время прыгнул вперед. Когда мы это поняли и начали наверстывать, было уже поздно. Все добавили в скорости, в передаче. Пока ты к этому адаптируешься, проходит время.
— Не попадете, даже если на чемпионате мира всех разнесете?
— Да. Никак. На чемпионатах мира дают хорошие очки, но уже сейчас ясно, что не попадем.
«В России всегда хорошо идет по юниорам, потому что в других странах из спортсменов не выжимают все соки. Но в дальнейшем мы платим за эти успехи»
— Вы родились в семье двух велогонщиков - у вас был выбор заняться чем-то кроме велосипеда?
— Выбор всегда был. Просто в велосипеде у меня получалось легко. Если везде я был одним из лучших, но приходилось что-то предпринимать и тренироваться, то на велосипеде я со школы побеждал тех, кто занимался чем-то. А когда побеждаешь, то тебе это нравится.
— Может, у вас был круче велосипед, чем у сверстников?
— Нет. Мне родители специально не давали ничего такого. У меня не было лучше оборудования. Естественно, они мне не давали «дрова», на которых стыдно выступать. У людей уже появлялись карбоновые велосипеды. У меня был алюминиевый. Мне обычно доставалось мамино оборудование. Она на нем откатывалась, и через два года оно переходило ко мне. Просто я был хорош в плане физики. В юниорах все складывалось намного легче, потому что в России к этому возрасту многие начинают уставать, потому что их усиленно тренируют. Многие ломаются уже. А я только подоспел. В юниорских годах у меня просто не было равных. Выигрывал все, что хорошо лежало. Но у нас в России всегда хорошо идет по юниорам, потому что в других странах из них не выжимают все соки. Но в дальнейшем мы платим за эти успехи. В профессионалах победителей видим мало.
— Надо менять?
— Надо. Но система же все равно не поменяется — премирование, зарплаты тренеров. Они всегда будут стараться, чтобы их спортсмен побеждал другого спортсмена. И так будет продолжаться всегда.
— В детстве часто видели родителей? Папа у вас тогда тренировал, мама еще выступала. С кем вы оставались во время сборов?
— Я с ними периодически ездил. Когда не брали, то оставался дома с бабушкой. Но в основном с мамой путешествовал. Она брала на высокогорные сборы. Может, это тоже возымело свой эффект. Дети же в горах не просто сидят, а на велосипеде ездят. К высокогорью сейчас лояльнее, чем другие ребята. Мог, например, в Мексике провести сбор на 3000 метрах или в итальянских Альпах на 3-4 недели.
— Когда поняли, что у вас крутые родители в мире велоспорта?
— Все это было постепенно, без особых открытий, как само собой разумеющееся. Когда мама на четвертое место на чемпионате мира заезжала, я думал, что могла бы и первое место занять, в конце концов. Что это за четвертое место? Потом, когда вырастаешь, то понимаешь, насколько это действительно сложно. Тогда же казалось, что маме надо почаще выигрывать.
— Когда отец всерьез занялся вашей карьерой?
— Наверное, в классе восьмом-девятом. Тогда пошли первые соревнования, к которым уже надо было готовиться. Когда переехали в Москву из Питера, тогда уже пошли в олл-ин. Пути назад уже не было.
— Каким он был тренером по отношению к вам: жестким или мягким?
— Он по отношению ко всем искал одинаковые пути подхода. Это путь разума, логики и легкого убеждения. Никто не скажет, что слышали его кричащим. Убедить — да. Сказать грубо — нет.
— Его авторитет в мире велоспорта как-то помогал в вашей карьере?
— Когда дошел до мира велоспорта, там уже мой собственный авторитет помогал. Естественно, так как отец был моим тренером, у меня было больше возможностей все обсудить, спланировать на более долгосрочные перспективы. Могли сесть и чуть ли не на два года вперед все расписать, а по ходу вносить корректировки.
— Как отец реагировал на ваши успехи и неудачи?
— Успехам всегда радовался. А после поражений подход был здравым и логичным. Всегда пытались найти причину. Обычно она кроется в подходе к соревнованиям. Если провал, значит, где-то что-то было не так сделано в плане стратегии на гонку. Приходилось принимать это во внимание в следующей гонке.
— Приходилось слышать от спортсменов, что с родственниками-тренерами работать сложно. Как у вас было?
— Мне — наоборот. Ты не боишься ничего сказать. Говоришь все в лицо. Тебе в ответ — так же. Все друг друга понимали. Может быть, в этом есть минус, и слово тренера должно быть непоколебимо. Но за столько времени в велоспорте у меня тоже появились определенные знания и ощущения. Поэтому мы всегда обсуждали. Мы приходили к балансу 60 на 40 или 70 на 30, где меньшая часть — это мои коррективы в тренировочный процесс. В таком балансе находился результат.
«Мне рассказали, как в майские праздники у нас работает медицина. Такого не должно быть»
— В мае прошлого года вашего отца не стало. Что случилось тогда в Таиланде?
— Это не с Таиландом связано. Была старая болезнь.
— В новостях было, что все началось с укуса собаки в Таиланде.
— Нет-нет. У него в 2014 году была полостная операция — удалили желчный пузырь. Были осложнения с почками. И в конце апреля у него начали болеть почки. Обычно он что-то выпивал, и это проходило. В этот раз все пошло посерьезнее. Он пытался заглушить все своими старыми средствами, и на это уходило время. Оказывается, что бактерия развивалась. В итоге она превратилась в менингит.
— Откуда взялась история про укус собаки?
— Об этом думали. Не было вариантов, из-за чего такое может быть. Делали анализы на разные вещи. Они давали отрицательные результаты. Всплыла версия об укусе. Потом стало ясно, что он никак не связан.
— Где вы были в этот момент?
— В Москве. Отец приехал из Питера на «Пять колец Москвы». Когда он заболел, то у меня тоже состояние ухудшилось.
— Понимали, насколько это серьезно?
— Нет. Думал, что это какой-то вирус. Но там уже была стадия, где надо делать все сейчас, или уже будет поздно. Дни уходили. Майские праздники. Каких-то врачей нет, анализы переносят на завтра. Потом мне рассказали, как в майские праздники у нас работает медицина. Такого не должно быть.
— Президент федерации велосипедного спорта России Вячеслав Екимов назвал произошедшее «врачебной халатностью». Вы с ним согласны?
— Да, естественно. Иначе это не назвать. В майские праздники не было тех врачей, которые могли это сделать, проверить анализ. Надо было ждать, когда они приедут вечером следующего дня. Человек просто лежит без диагноза, хотя очевидно, что это что-то серьезное.
— Уверены, что можно было его спасти?
— Если бы мы оказались в стране, где нет майских праздников, то сделали бы все, чтобы такого не было. Если бы, например, все случилось в середине апреля, то было бы намного проще.
— Не думали обращаться в суд?
— Это не имело смысла. Столько бы людей сейчас судилось. Екимов и другие что-то пытались. Я даже не вникал в ситуацию. Не представляю, как это может произойти.
— У вас при этом идет разгар сезона. Как после такого шока соревноваться?
— Я сразу же выбыл из игры на пару месяцев. Первый был вообще провальный. Я то тренировался, то нет. Потом приехал в Россию на гонки. Начал постепенно входить в сезон. Пытался найти какие-то цели. Постепенно нашел тот вариант, как тренироваться и планировать все самостоятельно.
— Когда вы долго ездили по шоссе, мысли не мешали?
— Сейчас уже нет. Первый месяц ездил в ступоре. Сложновато было, конечно.
— В январе прошлого года на телеканале «Матч ТВ» вышел документальный фильм про вашу династию из серии «Ген победы». Там среди прочего ваш отец говорил, что мечтает, чтобы сын превзошел его достижения. О чем мечтаете вы?
Открыть видео— Хочу поярче закончить свою историю в велоспорте. Думаю, что после чемпионата мира этим займусь. Уже пора идти на все деньги. Как раз предоставляется возможность, когда трек не будет мешать шоссе. Там хочу понять, есть ли смысл что-то делать дальше. Ждать до следующей Олимпиады на треке? Это не то, к чему стремлюсь. Другое дело, если пойдет результат на шоссе. Не имею ничего против, чтобы проехать Олимпиаду на треке и на шоссе. Возможно, поучаствовать в Тур де Франс или в гонках в Бельгии. Это в зависимости от того, в каком направлении работать. Сейчас у меня будет чемпионат мира, где мне хотелось бы иметь успех. А дальше — полная трансформация в шоссейника.
— Осуществить мечту отца получится? Например, завоевать не одну, а две золотые медали Олимпиады.
— Это всегда возможно. Хотелось бы, что уж греха таить.
Читайте также:
* Соцсеть, признанная в России экстремистской
Больше новостей спорта – в нашем телеграм-канале.
