«Дети бывших старшин да майоров до ледовых широт поднялись». История первой послевоенной сборной СССР в одной главе забытой книги

«Дети бывших старшин да майоров до ледовых широт поднялись». История первой послевоенной сборной СССР в одной главе забытой книги
Фото: © Личный архив Сергея Лисина
Первые шаги большого советского конькобежного спорта.
Открыть видео

После окончания войны в Кремле было принято крайне важное решение: страна-победитель должна продолжить побеждать, но уже на мировых спортивных аренах. Бойкоту буржуазного спорта пришел конец, и уже в 1946 году были сформированы первые команды в отдельных видах. Женщин собрать было проще, мужчин — по понятным причинам — намного сложнее. Война создала разрыв поколений — в сборные можно было вызывать либо тех, кто соревновался еще до войны и выжил, сохранив способность выступать, либо подростков, примерно 1930–1931 гг. р., которые начали заниматься спортом во время войны, живя в тылу. Секции в тыловых городах работали, детей старались чем-то занять, чтобы не плодить шпану. Впрочем, получалось это не слишком хорошо.

Будущий четырехкратный олимпийский чемпион по конькобежному спорту, первый в истории человек, выбежавший на дистанции 500 метров из 40 секунд, Евгений Гришин родился в 1931 году в Туле и пережил оккупацию города немцами. Затем была не слишком приглядная история с судимостью и условным сроком за кражу — несовершеннолетний Гришин стоял «на стреме». После этого — школа граверов и занятия конькобежным спортом, первые послевоенные старты зимой 1946/47 и первые победы. В результате, когда летом 1947-го приняли решение о вызове мужской сборной СССР на дебютный послевоенный сбор, Гришин, как и еще три молодых конькобежца, среди которых был отец автора, вошли в состав команды.

Текст ниже — одна глава, описывающая тот самый первый сбор команды СССР по конькам, из книги «Жизнь слагают секунды» собкора «Советского спорта» Михаила Меллера, писавшего под псевдонимом Марин. Книга вышла в 1965 году в издательстве «Молодая гвардия», и после нее Меллер-Марин был страшно обруган всеми ее героями. Огромная часть того, что рассказано в «Жизни…», говорилась во время застолья, под рюмку, и не предназначалась для публикации. Именно из этой книги стало известно о судимости Гришина, именно из нее некоторые жены видных советских спортсменов, а к 1965-му уже чиновников, узнали о девушках, за которыми когда-то давно ухаживали их мужья. Марину звонили, проклинали, говорили, что пить с ним не будут больше никогда. Кому-то так больше и не довелось — Марин умер в марте 1978 года, в возрасте 46 лет. Эта глава из издания, ставшего библиографической редкостью, посвящена и его памяти.

Фото: © Личный архив Сергея Лисина

***

В конце лета в Тулу пришла телеграмма из Всесоюзного комитета физкультуры. Гришина предписывалось командировать в Москву.

В столицу Женька впервые попал один. Он долго разыскивал Скатертный переулок, в котором находился комитет. Говорили, что это в районе Арбата и туда от Курского лучше всего доехать на метро. Но толком никто из прохожих не объяснил, где этот переулок, — все куда-то спешили, людям было не до Женьки.

Со станции метро «Курская» он поехал совсем в другую сторону — к Измайловскому парку. Вышел, походил, опять спустился вниз…

Минуло довольно много времени, прежде чем он, злой и усталый, разыскал этот Скатертный переулок и дом с двумя черными вывесками у дверей: «Всесоюзный комитет по делам физкультуры и спорта при Совете Министров СССР». В вестибюле увидел Лисина и другого конькобежца из Горького — Фомичева. Они сидели на большом кожаном диване. Это были первые знакомые люди, которых Женька встретил в Москве, и, хотя знал он их совсем мало, обрадовался: все-таки не один.

Они тоже узнали его, заулыбались.

— И тебя вызвали? — спросил Фомичев — Ты когда приехал? Мы только вот пришли, а куда идти — не знаем.

Двери вестибюля то и дело хлопали, люди входили и выходили и никто не обращал на них внимания.

— Эй, братцы кролики, вы уже здесь? — вдруг услышали они веселый голос. С лестницы спускался улыбающийся Иван Аниканов.

— Что сидите, как казанские сироты?! Пошли наверх, к начальству.

В Ригу, на сбор сильнейших конькобежцев, которые должны были готовиться к чемпионату мира, было решено взять четырех мальчишек — Лисина и Фомичева из Горького, Михалкина из Ленинграда и туляка Гришина.

Ехали все четверо в одном купе, а в соседних расположилась именитая компания: Прошин, Аниканов, Кудрявцев, Карасев, Пискунов и тренеры сборной — маленький, хрупкий Челышев, добродушный Сопов и строгий, с холодными колючими глазами Летчфорд.

В Риге их встретил холеный и изящный Петер Строде — чемпион Европы сорокового года. Он говорил с легким акцентом, называл Кудрявцева «Костья», Аниканова «Ванья» и казался совсем чужим. Сбор проходил в доме отдыха. Коттеджи стояли в сосновом бору на берегу Рижского залива.

Мальчишки держались вместе, в сторонке от взрослых. Они чувствовали себя среди «королей» робко и неловко, называли их по имени-отчеству: Иван Яковлевич, Константин Константинович — и старались во всем подражать. А те относились к ним добродушно, хотя и свысока. Правда, Фомичеву с Лисиным жилось лучше — с ними был их тренер Летчфорд, и к тому же им покровительствовал простоватый и азартный, по-волжски окающий Геннадий Петрович Пискунов — их земляк, горьковчанин.

А у Женьки на этом сборе был только один благоволивший к нему человек — Леонид Карасев, да и тот каждый вечер надевал свой шикарный костюм, долго крутился около зеркала и уходил, а возвращался уже после отбоя. Женька слышал, как Карасев говорил Аниканову:

— Такая мамуля меня ждет — хочется плакать.

Тренировались много, по два раза в день. Женька и Михалкин попали в группу к Челышеву, и тот гонял их наравне со взрослыми, придумывая самые необыкновенные упражнения. Даже камни заставлял в гору таскать. Зато и кормили до отвала. В обед на третье ставили целый бачок компота — ешь сколько хочешь.

Женька жил молчаливо, скромно, в разговоры не вступал — стеснялся он этих «королей льда», как назвал их однажды Карасев. Но «короли» на занятиях делали то же, что и Женька, ели и пили с ним за одним столом — в общем, были люди как люди. Но Женька ни на минуту не забывал, кто эти люди, и робел.

Однажды случилось ЧП. У Фомичева из тумбочки пропали сто рублей. Жили они вчетвером, и, значит, украсть могли или Лисин, или Михалкин, или он, Женька.

Жить стало трудно, ребята смотрели друг на друга косо. Даже между Лисиным и Фомичевым, которые до этого ходили неразлучной парой, словно черная кошка пробежала.

Через неделю, в воскресенье, все поехали в город.

Когда на базаре покупали фрукты, Женька вдруг заметил, как Михалкин достает из кармашка брюк сложенную вчетверо сотенную. Может, он и не обратил бы на это внимания, если бы утром Михалкин не взял взаймы у Женьки пятьдесят рублей.

 — На этой неделе перевод пришлют, отдам.

«Откуда же у него сотня?» — насторожился Женька и подтолкнул Фомичева.

— Гляди!

Толик бросился к Михалкину.

— Ну-ка, покажь!

Михалкин испуганно отдернул руку, в которой была зажата бумажка.

— С какой стати?

Но на него уже напирал своей могучей фигурой Лисин. Схватив Михалкина за руку, он резким движением крутанул ее.

Тот разжал кулак. На потной ладони лежала смятая сотня.

— Моя, точно моя! — заскрипел зубами Толик. — Даже не расправил, как была сложена, так и осталась, ну…

Женька изловчился и ударил Михалкина в живот. Но Лисин потянул его за плечо — вокруг собирались люди.

— Пошли, дома разберемся.

На следующий день Михалкин отпросился со сбора в Ленинград. Неизвестно, узнал ли о случившемся Летчфорд. Но Михалкина он отпустил.

С Лисиным и Фомичевым Женька подружился.

— А почему тебя то Ревка, то Левка зовут? — спросил он как-то Лисина.

— Да это отец меня Рева назвал, а сестренку Люция. Революция чтобы получилась. Ну, а все привыкли Левой, так удобнее, верно?

Сбор кончился в начале сентября. Когда в Москве прощались с Челышевым, тот сказал, что доволен Женькиной работой, что предсезонную подготовку он провел хорошо и теперь от него можно ждать приличных результатов.

Фото: © Личный архив Сергея Лисина

Но начался сезон, а результатов не было. Уже на первых соревнованиях в Москве на Стадионе юных пионеров Гришин проиграл и Лисину, и Фомичеву. А позднее — на первенстве республики — новое поражение. От них же. Женька загрустил. Он решил, что во всем виноват Яков Иванович. Ведь Лисин и Фомичев на сборе в Риге выглядели не лучше его, Женьки. В чем же дело? Наверное, Яков Иванович тренирует по старинке. А у Лисина и Фомичева тренер сам Летчфорд, вот они и бегут.

Женька стал грубить Яковлеву на тренировках. Но тот делал вид, что не замечает грубости. Он, пожалуй, даже был доволен, что сезон не удается Гришину. Подумать, ведь уже в третьем своем старте его удачливый ученик побил рекорд страны! И закружилась у парня голова. У кого не закружится? А теперь пусть несколько раз проиграет. Злее будет. Яковлев больше не волновался за Женькину спортивную судьбу.

А Инна Чернова между тем выигрывала одно соревнование за другим. И это задевало Женьку. Всю зиму они не разговаривали — Инна не хотела простить ему тот вечер во Дворце труда. Правда, со сбора он чуть не отправил ей письмо, но в последний момент передумал — порвал.

Однажды на соревнованиях он подошел к ней вместе с другими ребятами, чтобы поздравить с победой. Инна неприязненно взглянула на Женьку и при всех сказала:

— В твоих поздравлениях, Гришин, я не нуждаюсь.

Этой зимой она была первой, она, а не он! Яков Иванович много с ней возился — это все видели. И Женька ревновал его к Черновой. Как-то ему пришло в голову, что вот Чернова тренируется у Яковлева, а у Наташи Донченко, своей постоянной соперницы, все равно выигрывает, хотя у той тренер Летчфорд. Значит, не в Яковлеве дело? Значит, не виноват тренер в Женькиных, неудачах? Может, он сам во всем виноват? Но он сразу же нашел другое объяснение и своим поражениям и победам Черновой. «Каждый будет выигрывать, если тренер от тебя не отходит, а на других — ноль внимания. Только и знает — Чернова, Чернова. И конечки ей сам точит и шнурки завязывает…»

Раз на тренировке Яковлев сказал Женьке:

— Ты покатайся сам, задание у тебя есть на сегодня, а мы с Инной немного позанимаемся, старт ее мне что-то не нравится в последнее время.

Женька вспыхнул.

— А мой старт вам нравится?

— Твой ничего, — спокойно ответил Яковлев.

И тогда Женька подумал: «Уеду из Тулы! В Горький, Брылину этому А. П. напишу — пусть возьмет меня к себе».

Тренировался он в этот день зло. Накручивал и накручивал круги. Ускорялся, брал старты. Все у него получалось.

«Прорвало тебя, парень, — удовлетворенно отметил Яковлев, — ну и слава богу».

После тренировки он подозвал Женьку.

— Смотрел я сегодня за тобой, очень внимательно смотрел. Все хорошо. И вот что надумал: давай-ка со следующей тренировки начни приглядывать за ребятами. Мне за всеми не углядеть. А ты подскажешь, если что не так. Помощником моим будешь. Договорились?

Женька ничего не ответил, но обида на тренера у него исчезла, и про письмо Брылину он забыл.

Сезон кончался. Последние соревнования должны были состояться в Свердловске.

За неделю до отъезда Яковлев сказал:

— Ты, Женя, немного отдохни. Завтра приходи без коньков. Поможешь мне.

— А почему без коньков?

Яковлев улыбнулся.

— Чтобы соскучился, вот почему.

В Свердловск ехали три с лишним дня.

На каждой большой остановке Яковлев заставлял Женьку разминаться прямо на перроне. А когда приехали, сразу же отправились на каток. Но долго тренироваться Яковлев Женьке не разрешил — отправил в раздевалку.

И Женька ушел с чувством, которое испытывает голодный человек, чей аппетит лишь раздразнили, прогнав из-за стола в самом начале обеда.

На соревнованиях он пробежал 500 метров за 45,7 секунды. Рекорд Лисина был побит. И снова рекордсменом страны стал Евгений Гришин.

— Ну что, труд даром не пропал? — спросил Яковлев.

— Спасибо, Яков Иванович, — неожиданно для себя сказал Женька.

— Что меня благодарить, ты теперь сам с усам. Помнишь, как Сергеев у нас в Туле бежал за сорок шесть? Чудом казалось, так, что ли? А вот теперь за лето еще секундочку тебе надо будет ликвидировать. На ту зиму сорок пять разменяем. Сорок пять!

Подъехала Чернова.

— Поздравляю, Гришин.

Женька хотел сказать: «В твоих поздравлениях не нуждаюсь», но Яков Иванович вдруг обнял их и столкнул лбами.

— В кино бы сходили, что ли.

— Пошли? — как ни в нем не бывало спросила она.

— Давай, — согласился Женька.

Фото: © Личный архив Сергея Лисина

Несколько дополнений

Марин в силу специфики времени не включил в свою книгу несколько важных моментов, о которых знал. Тот сбор в Риге из-за слишком хорошего питания привел к тому, что оголодавшие за военные годы спортсмены и подростки, привыкшие к скудному рациону в тылу, резко набрали мышечную массу. Начались травмы, у спринтеров летели мышцы паха, практически вся сборная зимой-1947/48 была вынуждена худеть, поняв причину на первых же стартах.

Взрослая часть мужской сборной поехала на чемпионат мира 1948 года, где золотую медаль на 500 метров завоевал Константин Кудрявцев. Но это был не тот успех, которого ждало руководство страны, — главная победа, в многоборье, досталась норвежцу Люндбергу. Лучшим из советских спортсменов стал Алексей Пискарев, занявший по сумме 13-е место.

По возвращении в Москву команда была вызвана к Сталину. Встреча прошла рано утром, около 8 часов, в Кремле. На вопрос, почему так слабо выступили, спортсмены и тренеры сообщили, что скандинавы имеют преимущество, потому что рано выходят на лед замерзающих в тундре озер, а также используют для подготовки находящийся в среднегорье очень быстрый каток в швейцарском Давосе.

По итогам кремлевского разговора были созданы базы для подготовки в Оленегорске и Мончегорске и начаты поиски места для строительства катка в среднегорье. В 1950-м место нашли — в урочище Медео, недалеко от Алма-Аты. Там и был построен каток, который сначала назывался «Искра», а затем уже «Медео», ставший кузницей рекордов с момента постройки и до 1987 года.

Константин Кудрявцев на встречу со Сталиным не пришел — проспал. Чтобы хоть как-то это объяснить, когда Сталин поинтересовался где же тот, кто выиграл единственную медаль для команды, Аниканову на ходу пришлось придумать, что Кудрявцев тяжело заболел и лежит дома с температурой под сорок. В результате Кудрявцеву пришлось действительно несколько дней изображать больного, чтобы подтвердить легенду. Уже на следующий год он был назначен главным тренером сборной СССР и на этой должности подготовил первого советского чемпиона мира в многоборье — Олега Гончаренко.

Читайте также: