Таких интервью должно было быть больше. Ведь пресса ехала в Пекин с настроем рассказывать об этих людях столько, сколько они на самом деле заслуживают. Об их опрокидывающих жизненных историях, о серьезных глазах, даже когда улыбается лицо, об их преодолении на пути к победам и нашем преодолении на это смотреть.
В воскресенье, на третий день Паралимпиады, мы одним рейсом возвращаемся в Москву. Теперь будем рассказывать о попутчиках уже в другой, неолимпийской жизни, приказав себе не забыть, не спрятать их в стол на очередные четыре года. Не имеем права прятать. Потому что вы не имеете права не знать.
Вот одна из таких историй. Про Александра Пронькова. Парня из-под Пензы, лыжника и биатлониста в категории «стоя», выигравшего олимпийское золото в 16 лет и с тех пор не оставляющего попыток хотя бы просто попасть на Игры. Неудачных попыток. По чужой вине.
— Знаю, что с утра пробежали кросс. Находятся силы на такое?
— Конечно. Это наша жизнь, наша работа. Если у вас будет плохое настроение, все равно ведь не бросите свое дело? Вот и мы стараемся не охладеть, чтобы добиться чего-то.
— Много пробежали?
— 17 с половиной километров, полтора часа. Лыжи уже в чехлах, так что просто бегали по олимпийской деревне. А накануне ходили в тренажерный зал.
— Вы в ушанке и российской символике. Больше нечего терять?
— Честно говоря, да. У меня была мечта: если получится выиграть медаль, надену эту шапку. Правда, со звездой вместо герба. Санкциям не подвергнут, не за что, зато всем будет понятно, что на пьедестале русский.
— Полегче стало в эмоциональном плане на третий день после отстранения?
— Сначала было тяжко: нервы, слезы, злость на весь мир, кроме родины. До пяти утра не спал, голова болела сильно. Потом отпустило, очень уж большая поддержка была. Писали, звонили, столько энергии внутри появилось. Приятное чувство, когда понимаешь: жизнь не заканчивается, живы-здоровы, идем дальше. Не убиты, значит, стали сильнее.
Но вот сегодня встал, гляжу в окно — ветер дует. И какой-то ком опять внутри. Огромную же работу проделал, чтобы нормально стрелять при ветре. Знаю, что хорошо это делаю весь сезон, подготовка была близка к идеальной, шансы не на призы даже, а на победу очень приличные. Снова накатило от этого. Корежит внутри, жжет. Удача улетела из-под носа, и ладно бы сам ее упустил. Но нет же моей вины, сто процентов. Вот от чего обидно.
— Ставил себя на ваше место. Не исключаю, пил бы с горя.
— К счастью, алкоголь в деревне не продают. Мелькнула такая мысль — и тут же исчезла. Ну, выпью, думаю, встану с утра — голова болит, а проблемы не ушли. Для жизни, кстати, тоже хорошее правило: если с каждого горя выпивать, ситуацию не улучшишь. В принципе, нейтрально отношусь к алкоголю, но смысла в нем не вижу в данном случае. Если кто считает иначе — не осуждаю, у каждого свой выбор.
— Говорят, в олимпийскую деревню спиртное не пронесешь. Просвечивают, изымают.
— Мы приехали в Китай со сбора в Италии, там хозяин гостиницы вручал в подарок горные целебные шнапсы. Травяные, 40-градусные. Без проблем попали в деревню.
— Смотрели соревнования первого дня Игр?
— Да, хотя не все видел из-за тренировки. Есть тут свой интерес: старый друг Рома Петушков, шестикратный олимпийский чемпион, сейчас тренирует сборную Китая. Они нигде не выступали весь сезон, ни на этапах, ни на чемпионате мира. Берегли мотивацию бороться с нами, готовились дома. Теперь смотрим и поражаемся. Раньше китайцы с пьедесталом близко не стояли, а сейчас побеждают, берут медали. Для них это «вау», молодцы.
Но вот сильный француз Давье, чемпион Пхенчхана, накануне нес флаг на церемонии открытия. Угадывалось, что вряд ли победит на следующий день. Три часа туда, три обратно, эмоции. Мне тоже было бы приятно нести флаг, но гонка, считаю, в приоритете.
— Вы не были заявлены в Пекине только на 20 километров. Почему?
— И на чемпионате мира, и вообще в сезоне бегаю все гонки, хоть классикой, хоть коньком. Но здесь пришлось расставить приоритеты. «Двадцатка» — классика, много равнинной части. Я бегаю без палок, на следующий день старт в биатлоне. Объективно шансы на победу в двадцатке не стопроцентные. За медали мог бороться, но что если четвертое место и усталость перед коньковым биатлоном? Не хотел рисковать, рассчитывал на более высокое место в чем-то одном. Почему тот же Большунов не бежал коньковый спринт? Тоже расставлял приоритеты.
— Без палок бегаете и в лыжах, и в биатлоне?
— Верно. На правой руке вообще нет пальцев, левая кисть функционирует не полностью. Могу держать палки, однако если выроню или воткну не туда, есть риск упасть через них. Тренировки одно, соревнования другое, там своя суета. Судейская комиссия решила, что должен бегать только ногами, при этом на каждой дистанции мне положена фора, высчитываемая от расстояния. Условно, полторы минуты на десятке. Пробегу за 32 минуты, а соперник с палками за 30 — значит, я победил. И наоборот.
— Видел ваши руки. Когда тренируетесь с палками, специальные темляки используете?
— Взял обычные да поехал, накрутил, как мог, на кисти. Но это если в спокойном режиме, а на сборах тренируюсь все равно без палок.
— Когда стреляете, давите на спусковой крючок левой рукой, где есть пальцы?
— Правой. Специально ездил к Артему Хаджибекову, олимпийскому чемпиону по стрельбе, он помог переделать курок, чтобы можно было нажимать моей конечностью. И затвор перенес вниз винтовки, приспособил под одну оставшуюся фалангу.
— У вашего партнера и соперника Владислава Лекомцева одна рука. Получается, бегает с одной палкой?
— Все так. У него фора меньше, соответственно.
— Лекомцев в январе стал семикратным чемпионом мира. Как вы там выступили?
— Два серебра, две бронзы. Но готовился специально к Олимпиаде, к китайскому ветру. С октября всей командой не были дома, только на пересадки залетали в Москву. Биатлон, в принципе, лотерейка, но если уверен в себе, шансы неплохие.
— Есть в паралимпийских лыжах и биатлоне те, кто пришел с уже хорошей лыжной подготовкой?
— Знаю, что были у слабовидящих. Крамер, канадец, если не ошибаюсь, был запасным основной канадской сборной. Потом возникли проблемы со зрением, переключился на паралимпийский спорт. Долгое время у всех выигрывал, сейчас уже в возрасте. В нашей сборной таких нет. Кто-то был активным с детства, но серьезный уровень набирал, уже имея травму.
— Могли бы проехать 90-километровую «Васалоппет» или 70-километровую «Марчалонгу»?
— Есть серия марафонов Russialoppet. Когда нас отстранили после Сочи, бегал и 25 километров, и 60 на Камчатке. В конце сезона, для удовольствия — нет проблем. Мне вообще длинные дистанции легче даются, чем спринты.
— Вы начали заниматься лыжами в 2013 году. В 2014-м стали олимпийским чемпионом. Как удалось добиться такого за год? Была какая-то база?
— До 13 лет вообще не знал, что существует паралимпийский спорт. Жил в селе Козловка Пензенской области и занимался всем подряд: лыжами, волейболом… А больше всего душа лежала к футболу. Просил дядю, чтобы возил на тренировки в район, и очень сильно мечтал попасть в сборную России. Прямо очень. Хотя к концу девятого класса понимал, несмотря на возраст: в селе у нас ловить в этом смысле нечего.
Меня отправляли в санатории для восстановления после электротравмы, однажды попал в детский дом, где были инвалиды. Испытал немножко шок, познакомился с ребятами. Посоветовали ехать в экономический колледж под Рязанью: все-таки ближе к Москве, больше возможностей. Поехал, поступил. Спустя три месяца на спортивный праздник приехала паралимпийская команда. Подошел к тренеру Ирине Александровне Громовой: «У вас есть знакомые футбольные специалисты?» — «Что у тебя за травма?» — «Руки». — «Футболом не занимаюсь, но если хочешь попробовать себя в лыжных гонках, вот мой номер, обращайся».
А мама у меня очень сильно любит биатлон, смотрела все трансляции, со школы помню. Мне он тоже нравился — Шипулин, Зайцева как раз бегали. Сам на лыжах катался только зимой, скакал по деревенским оврагам, но после знакомства с Громовой задумался: «Хоть и болен футболом, этот шанс нельзя упустить». Год был предолимпийский, поехал на соревнования в Москву, занял третье место, отобрался в команду. Психологически еще не понимал всю ответственность, спокойно работал, терпел, тянулся за ребятами. Может, это и помогло проделать большой объем работы. В 16 лет поехал на Олимпиаду в Сочи. Победил.
— У Громовой, уверен, особая роль в сборной.
— Это точно. И мама, и отец, и тренер, и механик, и наставник по всем вопросам. Какие-то бытовые трудности, ремонт или еще что-то — все организует, поможет, найдет работников, проконтролирует. У нее свой сын — и еще нас 30 человек, но никогда никому не откажет в поддержке. Каждый хотел бы, чтобы в его жизни встретился такой человек.
— Травму вы получили в шесть лет. Помните как?
— Помню почти все. Мама работала на ферме, больше у нас в поселке негде было. Я ходил с ней, помогал по мелочам, подай-принеси. У нее в тот день было плохое предчувствие. Отчим, отец моего младшего брата, успокоил: «Все же нормально». Ну, и пошли мы на ферму.
В какой-то момент попросился в туалет. Вышел на улицу, там трансформаторная будка. Не щиток, а прямо строение шесть на шесть, запитывало всю ферму. Заросшее травой, открытое нараспашку. Мне-то откуда знать в шесть лет, что это? Облазил все внутренности, решил залезть на крышу. Гудит и гудит, не жалко. Нашел ступеньки кармашками, электрики в такие инструмент кладут, когда с трансформатором возятся. Перебираю руками по лестнице, вдруг — мутнеет в глазах. Чувствую, руку левую от металла не могу оторвать и уже как бы совсем ничего не вижу. Пытаюсь освободить левую правой. Дальше провал.
Открываю глаза — валяюсь на земле. Вы ведь мужчина, дрались когда-то? Знаете, что такое звезды из глаз? Вот и у меня это было. Закат, в сознании искры, отшвырнуло от будки метра на три. Ни пошевелиться, ни закричать, как парализованный. Хорошо еще, позже сказали, что в кроссовках был. Если бы в галошах или ботах, ток во мне остался бы, не ушел вниз.
Обычно электричество оставляет точки в местах поражения и идет по всему контактному контуру. А у меня почему-то в ладошки вошло, через пальцы вышло. 10 тысяч вольт.
Через какое-то время отчим нашел. Не знаю как, там же заросли, а я молчал, только слезы текли. Поднял, взвалил на плечо, сказал, чтобы руки не соединял.
— Почему?
— Говорят, остаточное напряжение может добить. В общем, вечер, на ферме уже ни машин, ни людей, отчим нес меня до ближайшего дома с километр. Оттуда повезли под капельницу. 18 лет назад это было.
В больнице пролежал три месяца. Мизинец полностью сгорел, другие пальцы на правой руке отмерли. Врач защитил на мне диссертацию, спас остальное, хотя руки по локоть почернели, обуглились. Мог отрезать и дело с концом, но оперировал каждый палец в отдельности, очень ему благодарен.
Легко отделался, считаю. Пока лежал в больнице, видел много маленьких детей с жуткими травмами. Кислоту на себя случайно выливали для прочистки труб, мамочки оставляли без присмотра. На лицо, на все тело. Не передать картину, после такого особенно ценишь, что имеешь.
— Родители пытались привлечь кого-то к ответственности за открытый трансформатор?
— Мама у меня очень простая. Обида была, но в суд не стала подавать. Владельцы фермы обязаны были как-то поддержать родителей, но просто промолчали. Хотя будка не была ограждена, двери настежь открыты. Потом узнал, что там коров периодически убивало. Забредет, и все, готова. Но время прошло, поутихло все, обиды уже не осталось.
— Ваш родной отец жив?
— Все сложно. У меня есть старший брат, его отец по пьяни уснул с зажженной сигаретой и сгорел. Потом мама встречалась с моим отцом года четыре. Разошлись. Ну, и с дядь Васей живут уже больше 20 лет. А мой отец… Никогда про него не спрашивал. Если ему не надо было ни разу за 24 года меня увидеть, поговорить, зная о травме… У меня самого двое, очень люблю, горжусь, не представляю, как такое возможно. Но не хочет, значит, не хочет. Встретимся случайно, скажу: «Привет». Спрашивать ни о чем не стану.
Вот родители у отца были удивительно добрые и хорошие. Ездил к ним под Пензу в детстве с мамой, все время дарили то велосипед, то еще что-то, в памяти только позитив остался. Потом дедушка с бабушкой умерли, завещали мне квартиру. Это я к тому, насколько мама простой и бескорыстный человек. Не поехала переоформлять жилье на нас, не захотела.
— Паралимпийцы — люди, не поцелованные судьбой. Есть в сборной такие, чьи жизненные истории потрясают даже на общем фоне?
— У нас про каждого второго можно фильм снимать. Из относительных новичков, скажем, Женя Черный, ему 17. Несколько лет назад с пацанами поджигали какие-то газовые баллоны в подвале. Газ наполнил помещение и рванул. Женя несколько месяцев провел в коме, ожог тела 75 процентов, смертельное поражение. Выкарабкался, занимается спортом, улыбается. Живет.
В детстве все иначе воспринимается. Я тоже не ощущал себя среди сверстников инвалидом, когда рос. Бывало, цепляли, дразнили, но я со своим характером не реагировал. В сборной у каждого свое прошлое, но ведь хорошим делом заняты. Бог дал шанс, обязаны его реализовать.
— Вы еще бизнесом занимаетесь?
— Я вообще активный человек. Учусь в Московской юридической академии, тянет постоянно быть в движении, без этого скучно. Когда нас начали отстранять, понял, что спорт для меня все ближе к хобби. Сейчас вот скажут: навечно забанены. И что? Должно быть еще какое-то дело, значит.
Стараюсь найти себя в обычной жизни. После недопуска в Пхенчхан в России прошли альтернативные игры. Выступил там едва ли не лучше всех, даже Владу Лекомцеву было тяжело со мной бороться, настолько подготовился. Что-то заработал, решил потратить с умом.
Вместе со компаньоном двинулись в сторону общепита. Два года все тщательно изучал, читал специальные книги, постигал разницу между Москвой и Пензой, перенимал опыт уже состоявшихся в профессии. В столице нормальное помещение годами можно искать, а от него многое зависит.
Понимал, что со своим рабочим графиком полностью погрузиться в тему не смогу, отдал часть бизнеса компаньону. Открылись перед ковидом и, можно сказать, нарвались на большие сложности. Аренда помещения на Семеновской в Москве — 450 тысяч в месяц за 240 квадратов. Спасибо арендодателю, пошел навстречу, дал 70 процентов скидки. И вот я четыре месяца платил по 125 тысяч в месяц, тоже немаленькие деньги, просто для того, чтобы удержать место. Ничего не работало из-за пандемии, только в конце июня пошло оживление.
Еле выжил, честно говорю. Еще бы месяц, и зубы на полку, хотя вложил в дело порядка восьми миллионов. Естественно, они пока не окупились: жесткие проверки, потребнадзор, префектура. У нас в стране каждый хочет урвать свой кусок, бизнесменам очень тяжело. Но пассивный доход имею все-таки. Сморю только отчетность и камеры, с этой стороны мороки нет, напарник работает. А я учусь.
— Спортом продолжите заниматься в расчете на следующие Игры?
— Обязательно. Спорт — это удовольствие, азарт. Вам не передать, что такое проделать большой объем работы и получить результат, попав, допустим, в призы. Эти эмоции ничем не заменишь. Игроманы выиграют и кричат от счастья, а тут все в разы сильнее.
Нас вот не допустили сейчас в нейтральном статусе, а я был готов даже вне конкурса выступить, без медалей. Просто чтобы понять, правильную подготовку провел или нет, сделать вывод, идти дальше. Слава Богу, мне 24, запас по возрасту есть. Но и пашем мы будь здоров, поэтому когда жестко дают под зад по неспортивным причинам, это очень тяжело. Очень.
И все равно адреналин неповторимый. Мы, словно наркоманы, получаем дозу победами. Каждый, кто соревновался, меня поймет.
