«В 1995 году в Москву к ЦСКА приезжал «Реал» с Сабонисом — хотел сходить, но, честно скажу, у меня не было денег на билет, — признался мне недавно Андрей Ватутин. — А это был знаковый матч, люди на ступеньках сидели! Игроки ЦСКА были для меня богами». ЦСКА обыграл тогда «Реал», а вторым по результативности в его составе — целиком российском — стал Евгений Кисурин, с которым я встретился в его доме в поселке Парголово под Санкт-Петербургом.
- Кисурин дважды играл в финале ЧМ
- Трижды выиграл чемпионат России и однажды — СНГ
- Владимир Кондрашин видел в нем второго Александра Белова
- В Америке он был полицейским, в Италии пережил суд и соседство с безумным Поццекко, а в Хорватии в него летели плевки и петарды
Отравление, уколы и 8 месяцев без зарплаты
— В ЦСКА вы застали первых американцев: Чарльза Эванса и Патрика Эдди. Кто больше запомнился?
— Эдди — смешной: быстрый, но совершенно без прыжка. Трусил играть против Сабониса, спрашивал — как против него действовать. Отвечали: «У него травмированы ноги, он не будет прыгать — обыгрывай его за счет скорости». Впервые оказавшись перед Арвидасом, Эдди отвернулся и стал типа давить спиной, хотя Сабас просто стоял в трех метрах от него. Мадридский стадион заржал. Зато Эдди принес нам победу в игре с ПАОК, забив с фолом «два плюс один». Потом нам задержали зарплату на два месяца, и Эванс с Эдди не захотели ждать. Уехали за три дня до домашней игры с «Реалом». Но мы выиграли и без американцев.
— Деньги за проигрыш «Олимпиакосу» вам предлагали после первой игры четвертьфинала плей-офф-95?
— Нет. Перед последней игрой группового турнира с «Маккаби» — ее победитель выходил в плей-офф на «Олимпиакос» — поступило конкретное предложение: «Хотите заработать сто тысяч долларов?» Это годовая зарплата примерно пятерых игроков ЦСКА. Все отказались. Мы обыграли «Маккаби», и больше нам ничего не предлагали. А уже в Пирее случилась история с отравлением.
— После успеха в Москве ехали за победой?
— Понимали, что в Греции будет тяжело, но были уверены, что одну игру из двух точно возьмем. Видимо, после «минус тридцати» в Москве «Олимпиакос» не знал, как нас обыграть. В первой пирейской игре нас поддушили судьи. Помню, как Волков взял мои трусы в кулак и просто дернул вниз. Судья не свистнул. Физически крепкий Грезин впрыгнул в зону, надеясь забить сверху, а его двумя руками просто выкинули из краски. Снова никакого фола. Грекам дали понять: в защите можете играть, как хотите.
— Что потом?
— Я отравился и два дня провалялся в судорогах. Просто не мог подняться. Нам давали витамины, но они не успевали усваиваться. Даже на разминке думал только о том, чтобы скорее вернуться на скамейку и отдохнуть.
— Могли отказаться от участия в матче?
— Греки сказали: «Тогда заплатите коммерческую неустойку». У ЦСКА таких денег не было. Единственное, что нам предложили: сыграть на три дня позже. Доктора посовещались: «Через три дня им еще хуже будет». Мы ведь после той игры неделю лежали под капельницами в санатории в Архангельском. Вот и решили, видимо: сыграть хоть как-то и скорее ехать лечиться.
— Чем вас отравили, узнали уже в Москве?
— Да, галоперидол был в крови у всех, но мне было важнее, что прекратились судороги и я начал нормально дышать. Дозы были разные, поэтому некоторых игроков пришлось спасать. Первым в больницу увезли Карасева: у него начались судороги лица, а это опасно: рядом шея, потом — легкие. Судороги легких — это остановка дыхания и смерть. Обычно галоперидол дают психам. Их он успокаивает, подавляет буйность. А на нас он действовал угнетающе, вгонял в депрессию.
— Как себя проявлял президент того ЦСКА Михаил Резников?
— Я впервые видел такого руководителя. После трех поражений в Евролиге устроил собрание. Думали: ну, сейчас загнобит. А он: «Ребят, видим, что стараетесь. Скажите, чем вам помочь. Может, чего-то не хватает? Только не опускайте голову. Вы же армейцы». После этого мы выдали серию побед, которая и вывела нас в плей-офф на «Олимпиакос». Резников создал удивительную атмосферу, в котором даже молодые, выходя против суперклубов, ничего не боялись. Думаю, команда-94/95 была лучшей в истории ЦСКА.
— Через год вышли в Финал четырех, но попали на Доминика Уилкинса.
— Навалил нам тридцать пять очков — думаю, это одна из его лучших игр в карьере. До этого «Панатинаикос» дважды вылетал в полуфинале, а тут еще и купил звезду НБА. Мы же были молодой командой, которая полетела на Финал четырех на занятые деньги.
Все равно мы могли победить. Надеялись, что Джулиус Нвосу, выручавший нас во многих матчах Евролиги, будет выманивать Вранковича из краски, но — не удалось. Нвосу слабо провел полуфинал. А я играл на одной ноге.
— Почему?
— Накануне вылета в Париж снова порвал связки. Наш первый в истории Финал четырех. Реальный шанс выиграть. Что делать? «Давайте уколы». Бегать было не больно, но оттолкнуться одной ногой я не мог — она выполняла роль приставки. Связки выгорели, омертвели, и синее пятно на ноге держалось еще год. Зато на последних секундах матча за третье место с «Реалом», когда мы вели одно очко, я подставил руку под бросок Арлаукаса, и мы выиграли.
— Почему после того сезона оставили ЦСКА?
— К тому моменту мы восемь месяцев не получали зарплату. С нами рассчитались призовыми за третье место — ну и спонсоры, наверное, добавили. После нашего успеха в Евролиге зарубежные клубы предлагали зарплату раз в шесть выше, чем в ЦСКА. Удержать нас было нереально, и ЦСКА просил об одном: переподписать контракты, чтобы клуб получил за нас компенсацию. Ветра ушел просто так, а я и Вася Карасев выплатили компенсацию из контрактов с новыми клубами.
Блокада, самолет на лыжах и Корабелка
— Читал, что кто-то из ваших дедов связан с Ленинградом.
— Дед по маминой линии — он из Мелитополя — воевал в первой мировой. Артиллеристом. Потом его отправили осваивать целину в Казахстан. Второй дед воевал на воронежском фронте, и в результате отступления оказался в Ленинграде. После ранения вылечился в красноярском госпитале, а потом участвовал в снятии блокады. Он был радистом и попал под минометный обстрел: от него ничего не осталось, поэтому он считался не погибшим, а без вести пропавшим. У нас дома хранилась его медаль «За оборону Ленинграда».
— Как началась ваша баскетбольная карьера?
— Мой первый тренер Виталий Уткин отдал меня в новосибирский «Локомотив», который отовсюду вылетел и играл лишь в первенстве России. Предстояло лететь в поселок Мирный — пять часов от Якутска. Ветераны отказались, и взяли меня, девятиклассника. Полетели на самолете, у которого вместо шасси — лыжи для приземления на снегу (в мае там было где-то «-35»). Вместо аэропорта — избушка. После двух часов езды по тундре в пазике с тройными стеклами мы оказались в городке, где панельные пятиэтажки были объединены переходами — чтобы люди вообще на улицу не высовывались.
— В Мирном и дебютировали?
— Да, двое наших сели за пять фолов, играть стало некому и выпустили меня. Проигрывали очко, но на последних секундах я перехватил мяч, забил, и мы победили. Но я все равно был дохляк. В «Локомотиве» меня сочли слабым и невысоким. Предпосылок, что вырасту до 2,08 м, не просматривалось. Когда «Локомотив» уехал без меня на очередной турнир, тренер ленинградского «Спартака» Владимир Кондрашин позвонил моим родителям, мечтавшим, чтобы я получил высшее образование: «У нас отличная Корабелка. Поможем поступить». Так я и уехал.
— Как поступали?
— Зачлись факультативы по биологии, анатомии и химии, которые я посещал в Новосибирске, готовясь к медицинскому (туда поступило 28 из 30 учеников моего класса). Потом сдал на пять математику и написал сочинение на четыре. Оставалось получить хотя бы тройку по физике. Я решил все задачи, помог соседу и побежал на тренировку — в тот день Кондрашин как раз вернулся с чемпионата мира.
— Как выглядели тренировки?
— Утром волейбол и тренажерка. Вечером — баскетбол «пять на пять» до ста очков. Меня, пацана, не считали боевой единицей и ставили к ветеранам. Играли на деньги (рубль за победу), мы часто побеждали, и за месяц звездный Виктор Жарков задолжал мне пятнадцать рублей. Он не отдавал, надеялся отыграться, а потом старики его застыдили. В итоге высыпал мне мелочь: «На».
— В кораблестроительном институте учились всерьез?
— В большинстве предметов мне обещали помочь, но профессор по теме «Структура металла» сказал: «У меня спортсмены не прокатывают. Я их отчисляю». Первые пять пар все время вызывал меня. Я отвечал на пятерку, но он настаивал: «Ты тут все равно не задержишься».
— Так и вышло?
— Я проучился два года, жертвуя утренними тренировками. Однажды Кондрашин спросил: «А ты чего по утрам не приходишь?» — «В институт езжу». — «Хочешь инженером стать?» — «А что делать? Если отчислят — заберут в армию». — «Не отчислят. Но если хочешь стать баскетболистом — ходи на утренние тренировки». После этого я, можно сказать, забросил учебу и перевелся в институт физкультуры. Там уже не было брони от армии, но спасало положение, по которому не призывали тех, кто вызывался в сборную.
— В юношескую сборную впервые попали из Новосибирска?
— Нет, уже после переезда в Ленинград. Из Новосибирска не попадал, потому что был маленьким — 1,82 м. С таким ростом нереально выделиться на фоне тех же прибалтов. Меня никто особо и не знал: мы выступали у себя в Сибири, выезжая раз в год на Кубок страны, где проигрывали по тридцатнику всем, кроме Таджикистана или Туркмении. Это потом уж я вырос на двадцать сантиметров и выиграл с Ленинградом юношеский чемпионат СССР. Нашей команде это удалось лишь во второй раз в истории — первый был во времена Александра Белова.
— С вами играл и Евгений Пашутин?
— Да, в финале он получил травму, которая ему сильно испортила карьеру. Белгород, обычный советский спортзал: в метре от площадки — окна, обтянутые волейбольной сеткой. Женя побежал за мячом, достал его, но налетел на стекло и разрезал правую руку до кости. Думали, что он закончит с баскетболом. Хорошо, что его сразу увезли в Харьков, где была хорошая нейрохирургия. Ему сшили руку, но он ее еще год-два разрабатывал, чтоб пальцы нормально сгибались.
— Как на команде сказалась его травма?
— Мы набирали примерно поровну очков, но без него игра сломалась, и мы стали действовать, как в НБА: пришел, взял мяч, обыграл, забил. В финале превзошли Беларусь, и из 60 очков я набрал 38, став самым ценным игроком турнира. После этого меня не могли не вызвать в сборную.
Баскетболист из сапожной будки и инфаркт Кондрашина
— Первая зарубежная поездка?
— За победу в юношеском чемпионате СССР нас отправили в бельгийский Антверпен. Кондрашин все время меня опекал — твердил перед вылетом: «Главное — не потеряй паспорт». Сказав мне это в последний раз, Владимир Петрович промахнулся мимо внутреннего кармана, и его паспорт остался в автобусе, который вез нас к самолету. Когда мы прилетели в Амстердам, его отправили назад. Мы остались одни, но все равно выиграли.
— Потом полетели со сборной в Америку.
— Играли против школьных сборных Штатов. Приезд советской команды вызвал огромный интерес. Роберт Орри выступал за Флориду, Шон Кемп — за Индиану и Кентукки, Алонзо Моурнинг — за Вирджинию. Одну из наших игр недавно выложили на YouTube в отличном качестве. Из десяти матчей мы выиграли семь, но в последнем матче в Чикаго у нас украли победу. Первый и последний раз в моей жизни.
— Что случилось?
— Мы вели два очка. Секунд за десять до конца они взяли тайм-аут. Наш тренер Обухов: «Не дайте им забить три очка. Если же сравняют, в овертайме мы все равно додавим». Возобновился матч, их игрок сделал два шага вовнутрь трехочковой, остановился за метр от краски и забил с сиреной. Уверенные, что это два очка, мы пошли на скамейку готовиться к овертайму.
Пару минут Обухов пихал нам: «Сами все засрали — сами и вылезайте». Мы стояли вокруг него и не заметили, что зрители разошлись, а по площадке ходят уборщики. Оказалось, соперникам засчитали три очка! Помощник Обухова Сергей Чернов (будущий президент РФБ) побегал, побегал, но ничего не исправил: «Ладно, будем считать, что мы выиграли».
— Чернов числился только тренером?
— Руководителем делегации. Еще один человек представлял КГБ. Оберегал нас от провокаций. Например, во Флориде, где мы впервые искупались в океане, не отпустил нас на ужин в американские семьи: «Скажите, что не можете». Другой случай: после игры в Нью-Йорке сидим в желтом школьном автобусе — ждем отправления в гостиницу. Рядом останавливается машина: «Идите к нам. Вы будете свободны. Бегите быстрее».
— А вы что?
— Пожали плечами. Куда бежать? Нас и здесь неплохо кормят. Только Эйникис высунулся, но мы предупредили: «Если убежишь — не вернешься». — «Нет-нет. Просто посмотрел, кто это. Вдруг — литовцы».
— Чем еще Нью-Йорк поразил?
— Мы жили в одном отеле с «Бостон Селтикс». Увидев Ларри Берда и Кевина Макхейла, побежали за ними в лифт. Просто прокатиться. По-английски не говорили, только Миглиниекс перекинулся с Бердом парой слов. А Билл Уолтон, страдавший из-за травмы спины, сел в баре и заказал пива. Увидев это, Эйникис сказал: «Вот видите. Я же говорил, что пиво полезно».
Потом всю сборную пригласили на шестую игру «Бостона» против «Нью-Йорка». Посадили под потолком «Мэдисон Сквер Гарден» — игроков не разглядеть: видно, что одни в зеленом, а другие в белом, ну и Юинга с Бердом можно было отличить по движениям.
— Чем Кондрашин удивлял?
— Не орал, не угрожал — понимал, что это неэффективно. Показывал, как надо работать, своим примером. Несколько человек взял в «Спартак» просто с улицы. Шел, например, по Васильевскому острову и увидел в сапожной будке гиганта Борю Петрова. Рост: 214 см. Размах рук: 232 см. Горбатый, бегать не мог, но Кондрашин притащил его, два года тренировал и в награду за работу отправил на турнир в Бельгию.
Важность Кондрашина стала очевидной в начале 1989-го.
— Почему тогда?
— Я уже много играл, хорошо начал сезон, но в игре с ЦСКА в Москве разорвал все связки на правой ноге и пропустил два месяца: в том числе из-за моей травмы «Спартак» после трех третьих мест не попал в восьмерку. Кондрашин так переживал, что случился инфаркт. Без него мы выиграли лишь пять матчей из сорока четырех. Чтобы не вылететь, требовалось победить в последних восьми. Тогда Кондрашин вернулся, и мы все выиграли.
Бешеный американец, спонсор в тюрьме и игра за шейхов
— А через два года стали чемпионами СНГ. Необычный был турнир?
— Объединили все лиги, и участвовало тридцать две команды из разных стран — Россия, Казахстан, Украина, Беларусь, Латвия. Правда, рижский ВЭФ снялся с турнира, поняв, что не сможет победить и получить путевку в Кубок чемпионов. А потом ФИБА заявила, что из-за распада СССР не признает чемпионат СНГ и ждет в еврокубке только чемпионов новообразованных стран.
— Вы чемпионами не считались?
— После чемпионата СНГ улетели на турнир в Эмираты, а тут срочно собрали турнир из четырех команд, назвали его чемпионатом России и разыграли путевку в Кубок чемпионов. Победил ЦСКА.
— Обидно.
— Зато мы остались с медалями чемпионата СНГ. Меня там признали лучшим игроком, хотя вторую половину турнира я пропустил из-за травмы. У меня было травмировано плечо, а на первенстве города, где я готовился к Олимпиаде, мне выбили два передних зуба. На праздновании в концертном зале гостиницы «Ленинград» я сидел с перемотанной рукой и ел через трубочку. Не мог ни говорить, ни жестикулировать. Только забрал приз — тяжелую медаль с серпом, молотом, звездой и надписью «Чемпионат СССР».
— Зачем полетели в Эмираты?
— Рубль обесценился, а зарплаты были фиксированные — 280 рублей. Единственная возможность заработать — оптом купить за рубежом какие-то футболки, шорты или штаны и сдать здесь на рынке, чтобы их попробовали продать. После тренировки — снова на рынок: «Продали что-нибудь?» — «Да, держи деньги». Тогда покупаешь семье еду. А если слышишь: «Ничего не продали» — возвращаешься домой пустой.
Потому так и ценились зарубежные поездки.
— Чем запомнилась поездка в Эмираты?
— Для этого турнира шейхи выкупали себе команды. Мы выступали в зеленой форме под флагом обувной компании «Аль-Мандус». Другую фирму представляла сборная Югославии, третью — американцы, игравшие в Европе. Турнир пришелся на Рамадан, так что игры проводились ночью. Начинали то в одиннадцать вечера, то в час ночи. По утрам Кондрашин пускал нас на пляж: «Только не сгорите». Тот турнир мы выиграли.
— Домой увезли обувь?
— Она нам не понравилась — советская была получше. Да и в их сандалях и летних туфлях у нас особо не походишь. Они нам предлагали свою продукцию, но мы предпочли взять деньгами.
— В том же сезоне-91/92 у «Спартака» пропал спонсор. Как это получилось?
— Он торговал машинами. По пути в Москву, на первый тур, объявил: если занимаем призовое место, игрокам стартовой пятерки — по BMW. Если первое — по квартире. Все воодушевились, но в середине сезона спонсора посадили. Нам даже пришлось проиграть матч Кубка Кубков «Остенде», потому что не было средств ни на следующую зарубежную поездку, ни на аренду «Юбилейного».
— Как проиграли?
— Дома — одиннадцать очков, а там выиграли восемь. Причем в конце я бросил трехочковый, но промазал. Кондрашин: «Зачем ты это сделал?» — «Выиграть хотел». — «Ну, молодец». Он прямо не говорил, что надо проиграть, но все понимали: на следующий тур денег нет. Жаль, у нас был очень сильный состав — девять человек из него поиграли в сборной, мы вполне могли доминировать в Европе.
— Волнительный был сезон.
— Неприятности начались с предсезонного Кубка Белова. В день первого матча звонит Гена Щетинин: «Включи телевизор. Переворот, путч. На игру поедешь?» — «Конечно! Пусть хоть землетрясение». Общественный транспорт тогда то ходил, то нет, а мы с Геной и Васей Карасевым жили рядом и вместе добирались в зал на такси за три рубля. Мы приехали на матч, но нашим соперникам, динамовцам, формально служившим, приказали вернуться в Москву и никаких игр не играть.
В итоге мы провели только один матч — с университетом Вашингтона. Их взбесившийся игрок прыгнул на голову упавшего Панова двумя ногами. Вывел его из строя на полгода. Боялись, что Серега зрение потеряет.
— За Панова отомстили?
— Мы выбежали, начали драться, а американцы убежали в раздевалку. Игру прекратили, а Панова с сильным сотрясением мозга увезли в больницу, где он провел два месяца.
Вирджиния, полиция и дружба с бандитами
— В американский университет вас впервые позвали в 1990-м?
— Да, я хотел туда, но не мог бросить Кондрашина. А он наотрез отказался меня отпускать даже после того, как всю нашу команду свозили в Штаты (нас обследовали в крутом университете, где была сделана первая в мире пересадка сердца). Вместо меня предложили Костю Пепеляева. Американцы сказали: «Окей, тогда езжайте домой». Пепеляев остался, а мы улетели на неделю раньше.
— Как все-таки покинули «Спартак»?
— Я жил в коммуналке, потом у жены, уже был полуторагодовалый ребенок. Мне три года обещали квартиру, но летом 1992-го Кондрашин сказал: «Власть меняется, меня никто не слушает — не могу помочь с жильем. Потерпи — на следующий год точно дадут, ты же игрок сборной». — «Я уже не верю». — «В ЦСКА собрался?» — «Нет». — «Ну слава богу».
Думал, Кондрашин никогда меня не простит, но в 1994-м он специально приехал в Москву, чтобы увидеться со мной. Потом и его сын, и жена говорили мне, что он видел во мне второго Белова. Только не хотел повторять ошибок, которые допустил с Сашей — он разрешал ему колоть стимулирующие препараты (возможно, от этого и проблемы с сердцем).
— Что удивило в университете Вирджинии?
— Оказалось, что мой английский лишь ненамного выше нулевого уровня, и я еще полгода его осваивал, так что сначала брал предметы, где знание языка особенно не требовалось — например, математику. К тому же нельзя было пропускать занятия и опаздывать на них больше чем на пять минут — иначе запретили бы играть в баскетбол. Из двенадцати игроков нашей команды восемь играли потом в Европе. Шеррон Миллс был даже задрафтован «Миннесотой» — к сожалению, несколько лет назад он умер от бокового амиотрофического склероза.
— В Америку ехали надолго?
— В России сложилась такая ситуация, что было трудно заглядывать в будущее. Сегодня платят, завтра — нет, и что делать? Например, Карасев всерьез собирался заканчивать с баскетболом и сидеть с ребенком, потому что его жене-волейболистке предложили контракт в Швеции на тридцать тысяч долларов (в итоге он правильно поступил: поехал — пусть и на небольшие деньги — в ЦСКА, но не бросил баскетбол). Я думал: если в России все будет так же плохо, наверное, останусь в Америке. Хотя сильно скучал по родине.
— Где жили в Америке?
— Снимал студию в двухэтажном бараке на территории университета. Платил за нее четыреста долларов, еще сотню — за газ, электричество, отопление. Наши стипендии, моя и жены, — восемьсот долларов. На все радости жизни оставалось триста, так что после учебного года я стал работать — по восемь-десять часов день.
— Где?
— В полиции. Охранял госпиталь в черной форме с серебряными кокардами — как в «Полицейской академии». Обходил помещение, сидел на вахте. Самое сложное — выучить полицейские коды. Допустим, «все окей» — это 10-4. «Вооруженное нападение» — 10-28. Рация была такая огромная, что заменяла мне дубинку.
— Применяли?
— Нет. Мы дружили с бандитами, потому что гуляли в парке, где они всегда собирались. Нас не трогали.
— Сколько проработали полицейским?
— Все лето. Потом пожаловался, что устаю: ночью не спишь, а днем нужно тренироваться. Меня перевели в маляры — это уже не ночная работа, но была другая проблема: очень жарко — в Ричмонде доходило до 40-45 градусов.
— Как выступили в студенческом чемпионате?
— Заняли третье место в регулярке, но в финале проиграли «Луисвиллу» и не попали в Мартовское безумие. Зато сделали рекордный камбэк в истории NCAA: за десять минут до конца проигрывали в гостях Южной Флориде двадцать девять очков, но выиграли в овертайме.
— Как перемещались между городами?
— В соседние — например, Норфолк — ездили на автобусах, в остальные — на самолетах. Чаще всего играли по выходным, но если матчи ставили на среду-четверг, мы выезжали сразу после уроков, возвращались рано утром и из аэропорта мчали на занятия.
Италия, обувь от тренера и суд
— Что привело в Удине?
— Через знакомых обратился к агенту Иве Маркс-Филд, помогавшей сборной СССР. Ее муж, кажется, был правнуком Карла Маркса и оставил ей хорошее наследство — замок в Англии. Она работала с ЦСКА, устраивала Сабониса с Хомичюсом в Испанию, даже жила там с ними в одном доме.
Ива организовала мне просмотр в Италии, и после пары матчей я подписал контракт с «Удине», выступавшим в серии А2. Официально мы назывались «Goccia di Carnia» — по названию нашего спонсора, производителя минеральной воды. Наш дворец спорта носил имя итальянского боксера Примо Карнеры, а рядом находился футбольный стадион, куда мы часто заглядывали после своих матчей: как ни придем, то 0:0, то 0:1.
— Кто владел клубом?
— Франческо Куэрчи — он владел также ликероводочной компанией Baker и командой серии А1 «Ливорно». За это нас потом оштрафовали (одному человеку запрещалось владеть двумя клубами: «Ливорно» лишили одного очка, а нас — трех), и Куэрчи отдал «Удине» сыну. Тот молодой еще, хотелось развлекаться, а приходилось изображать из себя руководителя.
— Как там игралось?
— В первом круге победили лишь трижды. Зато проигрывали незабываемо: в матче с «Падовой» вели «плюс два», наш юный разыгрывающий захотел добрать два очка до двадцати, на последних секундах пошел под кольцо, мяч отскочил, соперник — американец Джон Фокс — подобрал и со своей штрафной вкатил нам трюльник с сиреной.
Даже во второй итальянской лиге собралось немало звезд: например, бывший центровой «Филадельфии» Дэррил Доукинс, ломавший щиты и придумывавший имя каждому данку. Со мной в «Удине» играл экс-форвард «Далласа» Джей Винсент, партнер Мэджика Джонсона по Университету Мичигана (выиграли финал NCAA у Ларри Берда). Потом Винсент порвал ахилл и покинул Италию.
— Как босс «Удине» реагировал на неудачи?
— Перестал платить. Ива предупреждала: «Если уедешь — тем более не заплатят». Когда я отправился в сборную, у меня отобрали машину и отключили электричество. Назад особо не ждали: «Можно еще недельку побыть в России».
Оказалось, вместо меня и Винсента, игравших центрового и мощного форварда, взяли двух новых американцев (оба — атакующие защитники). Команда разбалансировалась — центровым стал 36-летний Зоро, который после пяти-шести минут просил замену c красным лицом и синими губами (видимо, от вина и сигарет). Я продолжил тренироваться, но вскоре мне и это запретили. Пускали в зал только после ухода команды. Было жутко неприятно.
— Кто тренировал «Удине»?
— Первого тренера, югослава, уволили еще до сезона — видимо, из-за того, что он хотел привезти своего центрового. Потом пришел второй тренер «Ливорно» Чиччо Грасселли. Он владел магазином обуви и втюхал мне две пары. Обувь прочная, но ходить в ней было неудобно.
Потом поставили другого итальянца, напоминавшего сумасшедшего учителя из «Ералаша». Он был другом какого-то местного графа. Когда команда опустилась на дно, граф сказал нашему молодому президенту: «Все равно у тебя нет денег на нового тренера. Поставь этого, я сам ему заплачу». Именно тот тренер вернул меня в команду, отправив домой одного из американцев. Мы выиграли десять матчей подряд и избежали вылета, а я стал лучшим в лиге по блок-шотам.
— Чудеса.
— Самое смешное: мы поднялись так высоко, что претендовали на попадание в переходный турнир за выход в серию А1, который длился еще два месяца. Оставалось выиграть один матч из трех. Ко мне подошел американец Джей Джей Андерсон: «А у тебя есть бонусы за переходный турнир?» — «Нет. Я и не знал про такой турнир». — «У меня тоже нет». Вдруг вижу — схватился за живот. После повреждений мышц живота остается рубец, с которым удобно имитировать травмы.
— Андерсон не хотел играть еще два месяца?
— Был уверен, что без него точно проиграем и не попадем в переходный турнир. Но в Милане я набрал тридцать четыре очка, и мы проиграли лишь «минус два». Андерсон смекнул, что в следующем матче — дома — можем и выиграть: «Я тут подлечился народными средствам. Могу выйти». Против сардинского «Динамо Сассари» сделал восемь-девять потерь, в защиту не возвращался, забрал все атаки, попал процентов пятнадцать бросков, проконтролировал, чтобы мы не выиграли, и в конце матча снова схватился за живот. Мы проиграли «минус двадцать» и не попали в переходный турнир.
— Реакция руководства?
— «Травмированный американец бился, а вы не помогли решить задачу. Ему заплатим, а вам нет». Пришлось судиться. Лишь осенью 1994-го, после чемпионата мира в Торонто, мне заплатили, но вычли все, что съела моя собака — из шестидесяти тысяч немецких марок я получил сорок.
Игра против «Дрим-тим», предложения из НБА и травмы
— В ЦСКА вы перешли до чемпионата мира?
— Сначала договорился с московским «Динамо»: «Ой, сидишь в Италии без денег? Купим билет в Москву. Нужна квартира? Без проблем». Жилье попросил еще и как финансовую гарантию — контрактам после Удине я уже не верил. Но с квартирой мне «Динамо» не помогло — в отличие от ЦСКА.
После чемпионата мира меня позвали «Чикаго», «Филадельфия» и «Миннесота», но тогда пришлось бы возвращать ЦСКА деньги за квартиру и выкупать свой контракт. То есть я играл бы в НБА бесплатно.
— Сколько предлагали в НБА?
— «Чикаго» — двести тысяч долларов за сезон. Но Тони Кукоч получал там три миллиона — на уровне Джордана и сильно больше Пиппена. Понятно, что он бОльшая звезда, но не настолько же. К тому же мне еще пришлось бы заплатить налоги, купить или арендовать дом и машину. Решил: поиграю годик в ЦСКА и подниму себе цену.
— Подняли?
— Да, предложили больше денег. Агент приехал с контрактами к тренеру сборной Сергею Белову — хотел договориться, чтобы меня отпустили на три дня в Миннесоту и Чикаго, где я прошел бы медосмотр и подписал тот контракт, который захотел. На той же тренировке я порвал все связки левой ноги. После этого мне снова предлагали только минимальные контракты. Короче, с НБА не сложилось.
— На ЧМ-1994 вы проиграли только «Дрим-тим», причем первый раз — всего семь очков. Как так вышло?
— Мы встретились за два дня до полуфинала, так что наш матч их особо не вставил. Забьют нам легко и эффектно, а мы тут же отвечаем. Они не сразу к этому приспособились. Я играл тяжелого форварда, и меня держали Ларри Джонсон и Шон Кемп. Я уходил на периметр, а они там защищались не так успешно, как под кольцом. В конце первой половины мы даже вышли вперед, но когда выходил Шакил, для нас все было печально. К тому же венесуэльский судья, казалось, стеснялся свистеть фолы против игроков НБА.
Они были расслаблены, а мы мобилизованы — вот и сыграли почти на равных. Потом тяжелый полуфинал с хорватами — играли укороченным составом, потеряли из-за травмы Фетисова, закончили ближе к полуночи, долго не могли заснуть (не пили, конечно — дураков нет), а финал — завтра днем. Вместо Фетисова против Миллера играл Грачев, которого Реджи и не заметил: бах-бах-бах. Первые семь бросков — без промахов. Мы засуетились и проиграли больше сорока очков.
— Благодаря Сергею Белову команде заплатили премии за второе место?
— Он добился того, чтобы компания «Ямбург-газ» платила нам суточные (сто долларов в день) и обеспечила питанием. Фактически за пребывание в сборной мы получали зарплату: шесть тысяч долларов за два месяца. Это меньше, чем моя зарплата в «Удине», но там мне не платили, а в сборной я все получал. Для ребят из российских клубов это тем более были серьезные деньги.
При этом Белов и отчислял игроков нещадно. Если не вкалываешь — зачем на тебя тратиться? Поймал, например, Сепелева с Сафроновым после отбоя и выгнал со сбора. Наутро гонял нас на тренировке полтора часа, пока Базаревича не вырвало.
Недавно, кстати, разговаривал с Сепелевым. Оказывается, ему купили билет, но он не смог улететь и через три дня снова с нами тренировался.
Хорватский паспорт, Калманович и петарды под ногами
— За хорватскую «Цибону» вы сыграли против «Партизана». Незабываемо?
— Это первая игра между хорватской и сербской спортивной командой после войны (до этого их разводили). Мы обменялись гостевыми победами. О баскетболе мало что напоминало — настолько все было политизированно. В Белграде нам кричали что-то оскорбительное, но в чемпионате Хорватии я встречал вещи и похуже.
— Например?
— Фанаты плевались и бросали петарды под ноги. В финале против «Задара», когда я бил штрафные, выбежал болельщик соперников и ударил судью. Игру прекратили и засчитали нам победу. Следующий матч проводили в Задаре при пустых трибунах. Это еще хуже. В зале открыли окна, а вокруг — парк. На трибунах бы собралось тысячи три, а в парк пришло двадцать-тридцать. Им повесили экраны, и они орали так, что даже в пустом зале мы не слышали, как мяч бился о паркет.
— Как стали гражданином Хорватии?
— Чуть ли не каждую неделю ездил за границу, а у меня закончился загранпаспорт и вкладка, которую сделали в посольстве. Вот в «Цибоне» и предложили: дадим тебе хорватский паспорт — и не будет проблем ни у нас, ни у тебя: «Можешь и за сборную нашу сыграть. Мы решим вопрос с ФИБА». Второе предложение я отверг.
В чемпионате Хорватии я перестал считаться иностранцем, и «Цибона» взяла Чаки Эткинса — потом он подписал в НБА контракт миллионов на тридцать и выступал за «Лейкерс» и другие клубы. В разговоре мы выяснили, что играли друг против друга еще в NCAA, где он представлял «Южную Флориду». В том самом матче мы совершили рекордный камбэк. Я спросил: «Что с вами сделал тренер после поражения?» — «Убил тренировками».
— Как восприняли второе место на ЧМ-1998?
— Расстроились — могли победить в финале. Тем более перед этим вытащили тяжелейший полуфинал с США (пусть и без игроков НБА), отыграв за четыре минуты десять очков. Только в этом году, спустя двадцать с лишним лет, я пересмотрел финал с Югославией. Вели почти всю игру, но дружно смазали последние пять минут.
Все запомнили, что Михайлову поставили блок-шот, и мы проиграли, но на самом деле виноваты мы все — и я, и Карасев, и Куделин, и Панов, и Бабков пробовали обыграть, бросить, но ни у кого не получилось. А у них Джорджевич, выйдя со скамейки, забил восемь-десять очков.
— Что пели после игры в ресторане?
— Что помнили: «Первый тайм мы уже отыграли». И — «Врагу не сдается наш гордый варяг». Праздновать второе место особо не получалось. Видя, что мы в горе, сотрудники ресторана сказали: «Скажите, что вам приготовить, и мы уйдем».
— Почему после двух лет в Хорватии вернулись в Москву?
— Сыну исполнилось семь лет, и мы решили идти в русскую школу. Шабтай Калманович настойчиво звал в «Жальгирис», предлагал в два раза больше, чем ЦСКА, но в Каунасе не было русской школы. Была в Вильнюсе, но каждый день тратить полтора часа на дорогу — не очень хорошо. В Москве мы ходили в школу пешком. Правда, «Жальгирис» в том сезоне выиграл Евролигу.
— В ЦСКА перешли с травмой?
— На Играх доброй воли в Нью-Йорке неудачно поставил ногу, и колено сильно распухло. Предстоял чемпионат мира, и я снова играл на уколах с «пустой» ногой. Наколенник специально не надевал, чтобы о травме не знали соперники. Но о ней не мог не знать тренер ЦСКА Еремин, помогавший в сборной Белову. Перед клубным сезоном я попросил его об отпуске: «Врач сказал, что две недели мне нужен полный покой. Спадет опухоль, и мы поймем, что с коленом». Еремин не дал мне отпуск — не только мне, никому, на него было сильное давление со стороны руководства.
— И ничего хорошего не вышло?
— Я ужасно отыграл сезон на одной ноге, и на этом основании ЦСКА оштрафовал меня на четыре зарплаты. После этого я — опять на уколах — выступил на Евробаскете-1999, потому что мечтал выиграть путевку на Олимпиаду — понимал, что это мой последний шанс в ней поучаствовать. Только после этого сделал паузу — два месяца ходил с палочкой. Это стоило мне контракта с ЦСКА. Из-за неявки со мной разорвали контракт, который действовал еще год, и я перешел в «Варезе» (на тот момент — действующий чемпион Италии).
Хлеб с луком на завтрак, алкоголь перед игрой и Porsche в подарок
— В чемпионском сезоне лидер «Варезе» Джанмарко Поццекко красил волосы в цвета клуба. Как было при вас?
— Красился перед каждой игрой — то в желтый, то в серебряный. Устроили конкурс: «Угадай, в какой цвет перекрасится Поццекко, и получишь бесплатную пиццу». Болельщиков постоянно развлекали: у «Варезе» были самые дорогие билеты в лиге, и только на них они за игру зарабатывали полтора миллиона долларов.
После заключительного матча Поццекко покрасил аэрозольной краской всех желающих: даже президента «Варезе» — бывшего баскетболиста Джанантонио Булгерони, сына владельца шоколадной компании Lindt.
— Тренеров тот менял стремительно?
— Вместо Рекалкати, выигравшего чемпионат, пришел его помощник Галли. В пяти матчах с ним победили лишь дважды, и, когда я вернулся после рождественских праздников, тренером стал Бьянкини.
Перед Новым Годом я прилетел из Варезе в Питер, открыл газету, а там некролог Кондрашину. Как так? Оказывается, у него был рак, а он скрывал. Я спрашивал: «Как дела?» — «Плохо». Думал, он шутит. Я постоял у его гроба в «Юбилейном», и потом два дня провалялся с температурой — видимо, от нервов из-за потери близкого человека.
— Как еще удивлял Поццекко?
— В понедельник утром у нас всегда был выходной, и в это время он вел танцевальную передачу на MTV. Через шесть лет он приехал с «Химками» в Питер, где я тренировал «Спартак». Увидев меня, он вскочил со скамейки и побежал ко мне обниматься. Привык, что в Италии ему все позволялось.
После победы в чемпионате Италии-1999 президент Булгерони подарил ему на день рождения Porsche, обвязав его подарочной лентой. В Варезе Джанмарко был героем.
— Он оправдывал это игрой?
— Если честно, после чемпионства совсем перестал защищаться и стал шоу-игроком. Под настроение играл блестяще, но вообще не тренировался. Новый тренер Бьянкини заставлял его работать. «Как? Я же Поццекко!» Они конфликтовали. Во время матча 1/8 финала плей-офф против «Реджо-Калабрии», за которую играл Ману Жинобили, Поццекко написал на своем сайте, что купил билеты на Мальдивы: «Еду в Реджо-Калабрию потренироваться перед отпуском!»
Получилась странная игра. Мы вели, в первой четверти я набрал двенадцать очков, но меня вдруг поменяли и, по-моему, больше не выпускали. В итоге мы проиграли двадцать восемь очков.
— Тренер что-то объяснил?
— Я спросил Валерио: «Почему вы меня убрали?» — «Ты не видел, какая игра?» — «Поццекко переходил среднюю линию, бросал в сторону кольца и убегал». — «Ну вот». — «И что теперь будет?» — «Президент клуба решит: я или Поццекко». Поццекко остался, но уже не играл так хорошо, как в чемпионском сезоне. После того успеха у него и капитана Андреа Менегина снесло крышу.
— А Менегин что?
— Напоил нас перед игрой. После обеда повез на командное собрание и рассадил в баре. Принесли пол-литровые стаканы красной жидкости. Менегин: «Пьем залпом». Оказалось — там не только кампари, но и джин, и водка, и виски. А вечером матч.
— Ваши действия?
— Пил воду и гулял, чтобы немного протрезветь. А немец Вухерер, живший над нами, улегся спать и проснулся разбитым: «Я не могу играть». И так полкоманды. После этого мы чуть не проиграли на своей площадке, хотя в нормальном состоянии обыгрывали дома всех — даже болонские «Тимсистем» с «Киндером», гремевшие в Евролиге.
— Ваша следующая команда — «Петербургские львы» — тоже базировалась в Варезе. Как так совпало?
— Это проект агента Лучано Капиккьони. Он за все платил, а аренда квартир и зала в Питере оказалась слишком дорогой по сравнению с Италией. В матчах Евролиги нам не хватало функциональной подготовки, потому что мы не могли тренироваться два раза в день и делили зал с «Варезе». Часто проигрывали в концовках: потом три команды из нашей группы заняли три первых места.
— Почему дальше выбрали Польшу, а не Казань?
— Польский «Анвил» предложил в два раза больше денег. Жил в городке Влоцлавек, созданном вокруг комбината по производству минеральных удобрений. Играл в смешном зале — с одной стороны сцена, где была вип-ложа, напротив — единственная трибуна, а щиты висели на стенах. Могли выиграть чемпионат, но наши хорватские игроки вдруг забастовали: захотели пораньше уехать домой. Многие легионеры не любят местные чемпионаты.
— Убедились в этом, возглавив питерский «Спартак»?
— Ну да. После гостевой победы над «Нижним Новгородом» в четвертьфинале Лиги ВТБ-12/13 все иностранцы, кроме Маврокефалидиса, пожаловались на обстоятельства, которые не позволяли играть: «Тренер, так болит, на меня не рассчитывайте». Потом в середине игры баскетболист отказался выйти на площадку, сославшись на мифическую травму.
— Почему так произошло?
— Иностранцы честно попросили у руководства премии за выход дальше (перед этим мы заняли третье место в чемпионате России). Им ответили: «Мы за Лигу ВТБ не даем премии». Вот они и проиграли. Без материальной мотивации российские турниры для иностранцев ничего не значат.
— Кроме Питера, вы тренировали во Владивостоке, Химках и Екатеринбурге. Где получали больше удовольствия?
— Везде, где был результат. После назначения в молодежку питерского «Спартака» мне сказали: «Это так, развлечение. Здесь все равно талантов нет, никто из них не вырастет. Можешь их всех выгнать и набрать кого хочешь». Я не стал выгонять, и сейчас три парня из той команды — в основе «Спартака»: Женя Фидий — лучший игрок сезона. Руслан Туманов — в «Зените».
Во Владивостоке мы временами показывали фантастическую игру, но жили в экстремальных условиях — в старом пионерском лагере с плохой проводкой. В комнатах было «плюс двенадцать». Если включали обогреватель, вырубалось электричество и мы часов шесть сидели без света. Так провели всю зиму. Питались рыбой навагой, которую покупали на улице за тридцать пять рублей. На завтрак — хлеб с луком и солью. Из-за таких условий было много травм. На два месяца потеряли своего лидера Влада Трушкина и завершили сезон хуже, чем могли бы.
В Екатеринбурге я тоже видел прогресс ребят (двое ушли в «Зенит», один в «Автодор»), с двадцать четвертого места мы вошли в восьмерку детско-юношеской лиги, но та же беда, что и в Приморье, — из-за плохих условий пошли травмы. Наш основной разыгрывающий подвернул ногу, скрыл травму, чтобы сыграть в решающих матчах, и еще несколько раз ее травмировал. А его сменщик тридцать дней провалялся с гриппом. Когда вышел играть, пошла кровь носом. Мы остались без разыгрывающего, зато стали одной из самых зрелищных команд студенческой лиги.
Читайте также:
- Большое интервью легенды «Реала»: поножовщина в Москве, школа у психушки и работа с оскароносной актрисой
- «Здравствуйте, это Володя Машков. Я как будто своего папу играл». Трогательное интервью вдовы легендарного тренера Кондрашина
* Соцсеть, признанная в России экстремистской
Больше новостей спорта – в нашем телеграм-канале.
