Валентин Балахничев: «У меня был только один счет, на нем два миллиона евро. И он до сих пор арестован»

Валентин Балахничев: «У меня был только один счет, на нем два миллиона евро. И он до сих пор арестован»
Валентин Балахничев / Фото: © РИА Новости/Александр Вильф
Разговор на фоне семидесятилетия.

23 апреля Валентину Балахничеву, четверть века руководившему нашей легкой атлетикой, исполнилось 70 лет. За спиной жизнь в спорте, где было все — и дебюты, и триумфы, и поражения, и скандал, завершивший его карьеру спортивного функционера. Мы пообщались с Балахничевым, вспомнив основные вехи.

Из интервью вы узнаете:

  • Как шла подготовка сборной СССР к Москве-80
  • Где сборная команда Советского Союза узнала о бойкоте ОИ-84
  • Откуда ВФЛА брала деньги в 90-е годы
  • Как политика вмешалась в допинговый скандал с Людмилой Нарожиленко
  • Почему большие премиальные усложнили ситуацию с допингом в России
  • Что за отношения были у Балахничева с Родченковым и РУСАДА
  • Как изменился круг его общения после ухода со всех должностей
  • Чем он занимается сейчас
Валентин Балахничев / Фото: © РИА Новости/Григорий Сысоев

— Насколько знаю, вы готовили сборную СССР уже к московской Олимпиаде?

— Я пришел после провала Игр 1976 года в Монреале. Тогда была создана новая сборная команда, в которой группу спринта и барьеров возглавил Валентин Чистяков, он и пригласил меня на должность тренера группы барьерного бега.

— Перед домашней Олимпиадой на сборную сильно давили в плане гарантированных результатов?

— Стресса не чувствовалось, потому что велась совершенно осознанная работа по самым актуальным на то время системам подготовки. На первый предсезонный сбор, в октябре, приглашали до 15 спортсменов на вид, и было из кого выбирать. Конечно, не по итогам одного сбора, а некоего периода времени. Возможность просмотреть такое количество спортсменов помогла найти в резерве талантливых ребят и тренеров. Плюс в ходе централизованной подготовки шло повышение квалификации не только спортсменов, но и наставников.

— Давайте уточним. На сборы спортсмены приезжали с личными тренерами?

— Да, конечно. Это позволяло в рамках централизованной подготовки реализовать индивидуальную, сделать процесс. Некоторые спортсмены работали непосредственно со мной, другие — со своими тренерами. Мое кредо в этом вопросе: подготовка должна вестись централизованно, но с участием личных тренеров.

— Как это было организовано?

— Были какие-то общие элементы, еженедельные тестирования, тренерские советы по каждому виду. Главное, чего удавалось достичь, — обмена мнениями и опытом. Мы все время находились в одном месте и видели, как работают коллеги. И выбирали наиболее эффективные с точки зрения методики подходы своих соперников по сборной. Никто не прятался в отдаленном городишке, готовясь и не рассказывая, что он там делает. Все было открыто.

Андрей Прокофьев / Фото: © РИА Новости/Юрий Сомов

— Как итоги Игр оценило руководство страны?

— Для барьеристов — как успешные. Второй раз после ОИ-64 мы получили медаль на 110 метров с барьерами. Тогда, в Токио, бронзу взял Анатолий Михайлов, а в Москве, спустя 16 лет, — Александр Пучков. Плюс мой воспитанник Андрей Прокофьев (на фото выше) стал в финале четвертым, а Юрий Черванев — восьмым. Прокофьев также взял золото Игр в составе эстафеты 4×100 метров.

По итогам ОИ-80 я получил звание заслуженного тренера РСФСР. Тогда в Москве тренерам олимпийских чемпионов звания заслуженных вручали едва ли не сразу на стадионе. Мне дали позже, уже в Госкомспорте.

— Следующим крупным стартом был первый в истории ЧМ по легкой атлетике, который прошел в Хельсинки в 1983-м. Когда сборная узнала о том, что будет такой турнир?

— О ЧМ стало известно с приходом на пост президента ИААФ Примо Небиоло. Он был избран в 1981 году и шел на выборы с идеей создания новой системы соревнований, в том числе проведения чемпионата мира. Это был очень сильный ход как со спортивной, так и с маркетинговой точки зрения, потому что у нас появился продукт, который можно было показать спонсорам и телевидению. Небиоло все сделал правильно, жаль только, что сначала ЧМ проводился раз в четыре года, а не раз в два, как сейчас.

— Начало 80-х было связано с искусственным омоложением сборных команд, когда людей списывали по возрасту. Откуда это пошло?

— Кажется, идея принадлежала Анатолию Колесову, тогда он являлся гостренером Госкомспорта. Было принято решение, что спортсмены старше определенного года рождения не могут находиться на финансировании в ШВСМ и СДЮСШОР. Эти атлеты были исключены из сборных команд и оказались за бортом, тренеры перестали получать за них зарплату. Произошла искусственная ротация составов сборных. Мы потеряли большое количество талантливых спортсменов, это был сильный удар с положительными последствиями только для молодежи, которой открылись двери в сборные. Сейчас трудно оценить, был этот шаг скорее положительным или же отрицательным, но, на мой взгляд, это слишком жестко, и тогда мы все противились такому способу омоложения. Оказался потерян очень важный методический элемент — передача опыта от возрастных спортсменов молодежи, приходящей в команды. Снизилась конкуренция, ведь отбираться надо через соревнования, где выступают все лучшие атлеты страны.

— Вы перед ЧМ-83 работу со сборной продолжили?

— Нет, тогда, так же, как и сейчас, велись определенные политические и аппаратные игры, в результате которых я к ЧМ-83 готовил лишь одну спортсменку, Наталью Петрову, которая там стала четвертой на 100 метров с барьерами с результатом 12,67. Я в то время работал тренером ЭШВСМ в Москве.

— Весна 1984 года, объявление о бойкоте СССР Олимпиады в Лос-Анджелесе. Где и как вы и ваши подопечные про это узнали?

— В Ялте — и испытали колоссальный шок. Причины были понятны сразу: шла холодная война, отношения с Западом были очень сложные, мы попали в один из кризисов. Наши припомнили бойкот капстранами московских Игр, и понеслось. В ЦК КПСС существовал отдел, курирующий в том числе и спорт, там было вынесено предложение о бойкоте, которое поддержал генсек Константин Черненко.

— Вместо ОИ для соцстран были организованы альтернативные соревнования «Дружба-84», которые оценивались так же, как Олимпиада. У легкоатлетов старты мужчин проходили в Москве, а женщин — в Праге. Я на «Дружбу-84» не поехал, так что свои впечатления рассказать не могу. Но все было сделано очень своевременно и правильно, потому что старты получились масштабными. Если сравнивать с ситуацией 2018 года, когда для не допущенных на Олимпиаду спортсменов тоже провели альтернативные соревнования, то они вышли очень локальными, по сути, это была просто раздача стимулирующих призовых денег.

— А как нужно было сделать?

— Провести Спартакиаду народов России, о которой давно уже говорят. Даже было поручение Путина на президентском совете, но Минспорт почему-то счел проведение Спартакиады нецелесообразным. Хотя если брать, например, Китай, то там Спартакиада является считается главным стартом четырехлетия для страны.

В свое время, когда я приходил в 2000-м в Госкомспорт, то подал идею Спартакиады школьников, поскольку в то время международных стартов нам хватало, а вот резерв нужно было как-то выбирать и просматривать. Но теперь, учитывая ситуацию, напрашивается уже Спартакиада народов России. Нашим спортсменам необходима мотивация, на крупные международные соревнования попадают единицы, а готовятся — сотни. И нужен крупный старт, выше чемпионата страны, который станет вдобавок стимулировать регионы, ведь они должны будут собирать команды для Спартакиады по всем видам спорта, включенным в ее программу.

Поймите, с развалом СССР мы потеряли не только 14 союзных республик, мы потеряли 14 систем подготовки спортсменов. Республиканские сборные были аналогами сборной страны, особенно сильны были Украина и Белоруссия. Все это ковалось во многом за счет Спартакиад.

— Продвигаясь по хронологии, мы подходим к вашему вступлению в должность главного тренера сборной, тогда еще РСФСР. Как это произошло?

— Предложение было сделано в 1987 году Юрием Чистяковым, тогдашним начальником управления легкой атлетики. Сначала речь велась о должности старшего тренера по спринту и барьерам, но я отказался, сказав, что готов прийти только на пост главного тренера. В 1990-м я уже возглавил Всероссийскую федерацию легкой атлетики, которая вышла из состава Федерации легкой атлетики СССР. ИААФ признала нас, правда, лишь в начале 1993 года после Олимпиады в Барселоне.

— Начало 90-х — одна страна развалилась, другая еще толком не оформилась, везде разруха. Где в то время ВФЛА брала деньги?

— Огромную помощь оказал тогдашний президент ОКР Виталий Смирнов: выступив от лица государства, он нашел спонсора в лице фирмы Reebok. Это был ключевой спонсор олимпийской сборной России и отдельных сборных команд по видам спорта, в том числе легкой атлетики. На деньги Reebok ОКР создал Центр спортивной подготовки. А у ВФЛА был свой ограниченный бюджет, большая часть которого формировалась из гранта ИААФ, выделявшегося всем федерациям постсоветских государств и денег ОКР из фонда Reebok. Это было 14 000 долларов в год на протяжении пяти лет. И вот эти деньги нам очень помогли в первое время, потому что Reebok пришел, если не ошибаюсь, только в 1993-м.

— 14 000 долларов в год — смешные деньги для всероссийской федерации. Как вы на них жили?

— Вы просто не помните, как эта сумма воспринималась в 1992-м. Люди работали за 100 долларов в месяц, так что на эти деньги мы могли закрыть штатное расписание и решить ряд административных задач, допустим, по аренде помещений. А для проведения крупных стартов, той же «Русской зимы», которая является целиком моей идеей, привлекали уже спонсоров. Когда в 1991 году мы проводили этот старт впервые, то деньги дал бизнесмен Андрей Аникеев, сам бывший барьерист.

— Когда финансовая ситуация начала исправляться?

— На ЧМ-1999 в Севилье нам удалось выступить очень успешно и завоевать пять золотых медалей. Для сравнения, на двух предыдущих чемпионатах, 1995 и 1997 годов, у нас было по одному золоту. А тут — пять и второе общекомандное место, уступили лишь США. Этот успех стал толчком для спонсоров. Reebok ушел в 2000-м, после Сиднея, и мы отыскали ему замену — Nike, который работает с ВФЛА до сегодняшнего времени.

— Если вернуться чуть назад, то в 1993 году случился первый крупный допинговый скандал в нашей легкой атлетике — на метандиеноне поймали барьеристку Людмилу Нарожиленко, на тот момент двукратную чемпионку мира.

— Это был шок. Все было настолько очевидно, что у нас не оставалось другого выхода, кроме как дисквалифицировать ее на четыре года. Но во время дисквалификации Людмила сменила гражданство на шведское, выйдя замуж. В результате на нас началось давление со стороны влиятельного члена МОК, первого вице-президента ИААФ шведа Арне Люнгквиста. Шведы, по понятным причинам, были заинтересованы в том, чтобы Нарожиленко (на фото ниже) выступила на Играх в Атланте под их флагом, а для этого нужно было сокращать ей срок. Поскольку она была дисквалифицирована как российская спортсменка, то Люнгквист поставил вопрос о сокращении санкций перед ВФЛА. Было это уже перед стартом летнего олимпийского сезона 1996 года. Люнгквист оказал Нарожиленко огромное содействие, и, учитывая ряд аспектов, в том числе политических, она получила сокращение срока, поехала в Атланту под шведским флагом и завоевала там золото.

— А затем, в 2001-м, уйдя в бобслей, была снова поймана на допинге и во всем призналась.

— Да, после этого исчезла отовсюду, ее не слышно и не видно. Был дикий скандал, но почему-то шведская общественность отнеслась к этому достаточно спокойно.

— Как ВФЛА удалось избежать ямы 2004 года, когда ушли последние представители советского спорта и во многих видах некому было принять у них эстафету?

— Мы очень много работали с резервом, проводили соревнования во всех возрастных группах, мотивировали тренеров. Так и сумели сохранить потенциал, и у нас не было ни одного провала. Случился провал с допингом, но это другая история.

— По поводу допинга. Перед Пекином-2008 был грандиозный скандал с обнаружением факта несовпадения ДНК в пробах ряда наших спортсменок. Попались специалистки бега на средние дистанции и метаний.

— Это было связано с тем, что представители антидопинговых органов, забиравшие пробы у спортсменок, брали взятки за то, что покрывали манипуляции с пробами.

— А ВФЛА замешано никак не было?

— Многие не понимают, чем занимается федерация. Подготовка спортсменов — постоянная задача, стоящая перед ЦСП Минспорта. Это отдельный институт, который работает на сборную команду очень эффективно и успешно. ВФЛА же занималось планированием, но не финансированием и оплатой труда спортсменов. Признаюсь, мы плохо контролировали некоторые вещи, но когда ты не финансируешь подготовку, не отслеживаешь расходование средств, то контроль сильно затруднен. Нам не выделяли деньги на антидопинговую работу, и мы проводили ее на собственные средства, выкраивая их из бюджета ВФЛА.

Да, допингом в спорте баловались в разное время, но это были единичные случаи. А толчком к широкому его использованию явились большие премиальные, которые, начиная примерно с 2004 года, стали получать наши спортсмены. Причем это касалось как федерального уровня, так и регионов. И мне кажется, что этот фактор очень сильно повлиял на моральные принципы.

— Не надо было деньги платить?

— Надо. Но, возможно, в другой форме. Скажем, в некоторых странах премиальные депонируются на счете спортсмена, по ним начисляются проценты. И только после окончания карьеры атлет может потратить их на образование и социальные нужды, но, опять же, не получить единовременно. А когда тебе прилетают шальные шестизначные суммы, то не у всех крыша удерживается на месте.

Вообще я всегда считал, что причиной использования допинга являются два вида стимулов — моральные и материальные. Оба они в России чрезвычайно высоки по сравнению с другими странами. При этом я не призываю отказаться от премирования спортсменов. Но нужно спуститься вниз и подумать, как сделать так, чтобы у тренеров не появлялся соблазн использовать допинг для повышения своей зарплаты через победы воспитанников. Потому что это самый простой и очевидный способ, ведь еще совсем недавно допинг-контроль не доходил до детского и регионального спорта, хотя я всегда на этом настаивал и говорил о такой необходимости на всех совещаниях по теме допинга.

— Еще одна проблема нашей легкой атлетики — сильнейший перекос в сторону женского спринта. Когда и почему мы потеряли мужчин, и особенно группу выносливости?

— У нас не было тренеров, которые способны готовить выносливость. Резко выросла конкуренция, в том числе со стороны представителей Кении и Эфиопии, родившихся и проживающих в среднегорье. У нас такой возможности не было, более того, мне приходилось убеждать тренеров, чтобы они сменили привычный Кисловодск, где высота тренировочного плато 800 метров, на более высокогорные локации. Подготовка в рамках современных методик без использования высокогорья — невозможна. Есть специальные гипоксические палатки, позволяющие имитировать высокогорье, проживая на равнине, — это вариант. Посмотрите на норвежцев, жонглирующих терапевтическими разрешениями на лекарства от астмы, — это еще один вариант. Но, к сожалению, мы потеряли сильных тренеров, да и спортсмены, особенно мальчики, оказались слабоваты. Девочки появлялись, а вот мальчики…

— Что с мальчиками не так?

— Миллионы погибших на войне солдат, наиболее смелые и здоровые из которых шли в первой линии атаки. Это сильно ударило по нашему генофонду. Начались волны, нестабильность от поколения к поколению. Война аукается до сих пор.

— Перейдем к последнему, самому продолжительному и болезненному скандалу, который стартовал по итогам перепроверок проб наших легкоатлетов с Олимпиад 2008 и 2012 годов.

— Каждую из проб, где находили допинг, я воспринимал лично. Да и весь этот скандал до сих пор так воспринимаю. Но хочу заметить, что я, будучи членом совета ИААФ, всегда пытался добиться баланса в плане перепроверок проб, чтобы это делалось не только у спортсменов РФ. Это бы продемонстрировало то, что борьба ведется с допингом, а не с Россией. Ситуация и сейчас не изменилась, Россия до сих пор под прицелом.

История же показывает, что системное применение допинга — с использованием врачей, лабораторий, клиник — имело и имеет место и на Западе. Начиная с лаборатории BALCO, продолжая делом доктора Фуэнтеса и заканчивая совсем свежим скандалом с австрийскими лыжниками этой зимой. До сих пор не утих скандал с найковским центром в Орегоне.

— Когда вы были в совете ИААФ, наблюдали признаки того, что тогдашний президент организации Ламин Диак коррумпирован?

— Определение признака коррумпированности — это вопрос к судебным инстанциям. И вокруг меня ходят разные слухи, чего стоит ордер на мой арест, выданный во Франции.

Представьте себе, как живут международные федерации. Это общественные организации, которые ни за что не отвечают в финансовом плане. Эти организации решают все по-своему, получая огромные средства от телевидения, спонсоров и так далее. Но каждая федерация состоит из советов, президиумов, куда входят люди, получающие премиальные, суточные, бонусы за работу на соревнованиях. Им оплачивают проезд на форумы и прочие мероприятия, в том числе с супругой, размещают там, кормят, развлекают. В этой ситуации оказываются все члены совета. И формально на это расходуются спонсорские средства, федерация вправе так делать. Если называть это коррупцией, то получается, что она накрыла всю федерацию, всех, кто пользуется этими благами, этими деньгами. И что вы скажете президенту федерации, который вас всех так любезно принимает?

Валентин Балахничев и Ламин Диак / Фото: © РИА Новости/Максим Богодвид

— В отношении Диака могу сказать, что когда ИААФ руководил его предшественник Небиоло, вещей, описанных выше, не было.

— Как складывались ваши отношения с Григорием Родченковым и старым РУСАДА?

— С Родченковым мы в последние годы просто не общались, потому что разругались. Но и до этого мы с ним тоже не были друзьями. Он создал проблему для нашего спорта вообще и для легкоатлетов в частности, действуя на индивидуальной основе, судя по тому, что я читал в прессе.

С РУСАДА у меня были чисто формальные отношения. С Никитой Камаевым я не дружил, хотя встречался за несколько дней до его смерти. Надо понять позицию президента ВФЛА и самой федерации. Мы не имели права лезть в дела РУСАДА и не делали этого. Я бывал у них, только когда вызывали, чтобы дать какие-то объяснения или подсказки, но не для того чтобы кого-то спасти.

— Ваше мнение о смерти Камаева можно услышать?

— Это смерть от естественных причин. Он был молодым человеком, достаточно спортивного типа, погибшим после физической нагрузки. Я не думаю, что он представлял такую серьезную угрозу, чтобы с ним нужно было что-то делать, дабы заставить замолчать. Да, он заявлял о своем желании написать книгу, ну так и у меня руки чесались это сделать. Но затем я понял, что она никого не заинтересует.

— Подозреваю, вы бы могли рассчитывать на хорошие гонорары на Западе от ее продаж.

— Это вам кажется. Любая книга, кроме произведений мэтров русского слова, таких, как Солженицын, никого там не заинтересует. Хотя тот же Родченков получает значительные гонорары за свой труд.

— Когда вы оказались в опале, как поменялся круг общения? Сколько людей ушло, забыло номер вашего телефона, как только Балахничев перестал быть человеком, который принимает решения?

— Я ушел с поста руководителя ВФЛА сам и стал слишком опасен, чтобы общаться со мной открыто. Но поздравления на дни рождения, в том числе и на недавний юбилей, я получаю практически от всех своих старых друзей. Они помнят и отмечают эту дату, поздравляют, говоря, что я был самым успешным и помог им чего-то добиться. Некоторых из них допрашивали по всем этим делам, и никто не сказал, что я имел отношение к организации системы допинга и коррупции в нашем спорте.

Но круг открытого общения, конечно, изменился полностью. Точнее, он исчез. Я остался наедине с самим собой и оппонентами, такими, как те, из Парижа, что выписали ордер на мой арест.

— Как обстоят дела с арестом ваших счетов?

— У меня был один счет, которому двадцать лет и на котором лежат два миллиона евро. Это оплата моих консультаций, работы в апелляционном жюри ИААФ и так далее. Кстати, на него не поступало ни копейки российских денег, никогда. И он до сих пор арестован. Это выгодно всем — и французской прокуратуре, и банку, использующему мои средства, как свои собственные.

— А на что вы сейчас живете?

— У меня есть жена и сын, есть некоторые сбережения. На них и живу. Этого вполне хватает.

Валентин Балахничев / Фото: © РИА Новости/Владимир Песня

— Столько лет в спорте, и в один миг — как отрезали. Было что-то наподобие ломки?

— Сначала было очень легко, потому что я крайне устал от всех этих скандалов. Но потом облегчение прошло и наступило чувство сожаления, печали. Многого недостает, и я не имею в виду банкеты и перелеты бизнес-классом. Не хватает прежде всего возможности профессиональной реализации.

— А чем вы занимаетесь, что составляет ваш день?

— У меня много домашних дел, вы просто себе не представляете, как много нужно, например, в течении дня сделать по дому.

Кроме того, я стараюсь кое-что писать, проводить определенную аналитику по своим оппонентам, в том числе по Себу Коэ. В общем, мне есть чем заняться.

— 23 апреля вам исполнилось 70 лет. Чувствуете себя на этот возраст?

— До этого дня не чувствовал. Недавно посчитал, в легкой атлетике я с четвертого класса школы, то есть фактически уже 60 лет. Наверное, бог наказал меня за то, что я слишком долго был в этом виде спорта, и рано или поздно я должен был поймать эту инфекцию позора. Один мудрый человек сказал мне: «Валь, тебе просто нужно было раньше уходить». Он прав.

— А были мысли уйти, допустим, после Лондона-2012?

— Нет, абсолютно. Я чувствовал в себе силы, знал, что делать, выходил из самых сложных ситуаций, пользовался уважением за рубежом, решал многие полезные вопросы, проводил крупнейшие старты, в том числе чемпионаты мира — и зимний, и летний.

В общем, за эти 60 лет было все, не хватало только скандала. Вот я его и получил. Цикл замкнулся.

Читайте также: