— Тимур, ты снова куда-то бежишь и торопишься (Разговор состоялся за несколько часов до матча Хорватия — Марокко — «Матч ТВ»).
— Да, хочу снять предпоследний репортаж этого чемпионата мира.
— Что это будет?
— Хочу спросить парней, как комментировать. Я забыл, как это делать. Часть репортажа о матче за третье место — о том, как я готовлюсь комментировать, а мне с этим помогают парни, которые здесь этим занимались целый месяц. Рома [Трушечкин] и Дима [Шнякин].
— Твои герои.
— Да, мои герои, потому что я такой усидчивостью не обладаю. У меня шило в одном месте, мне нужно постоянно куда-то бежать. Не могу усидеть за компьютером, как они. Я им даже завидую и хочу поучиться этому у них сейчас.
— Ты знал [заранее], что будешь комментировать матч Хорватии с Марокко?
— Нет. Мы изначально планировали до чемпионата, что я буду комментировать матчи группового этапа, но оказалось это абсолютно несовместимо со съемками. Поэтому мы выбрали компромиссный вариант — матч за третье место. Абсолютно выставочный. Комментарии матча можно вплести в репортаж.
Открыть видео— Ты чуть ранее сказал об усидчивости — можешь вообще вспомнить, когда ты в последний раз проводил целый месяц в одном городе?
— Я тебе скажу, что даже отпуск не провожу так, чтобы он не был связан с футболом. Даже когда отказываюсь в «отпуске» — все равно ищу там повод что-то поснимать: матч, стадион или еще что-то.
Так что я этот месяц ЧМ воспринимаю как месяц отдыха. В том смысле, что я кайфовал от каждого момента — получал впечатления, удовольствие — значит, отчасти это нельзя назвать работой. Или мне так повезло с работой. Запутался в формулировках, но это был самый кайфовый месяц в моей жизни.
— Да ладно?
— Наверное, да. В 90-х я еще школьником проехал автостопом до Венеции. Но тогда нельзя было так фиксировать реальность — ни айфонов, ни соцсетей. Сейчас я каждый свой шаг могу заснять, запомнить. И то, что я наснимал, останется со мной на всю жизнь. А оттуда [из автостопа] со мной остались фоточки бумажные и все.
— Инфантино вчера сказал, что этот ЧМ — лучший в истории.
— Думаю, все-таки лучший был в России. И об этом говорили иностранные журналисты, с которыми я общался. А этот чемпионат для меня лучший в одном аспекте — здесь можно успеть на все матчи. Если Инфантино имел в виду это — то да.
Но я думаю, что в комплексе чемпионат мира в России, конечно, лучший. В Бразилии был хорош. А здесь он самый уникальный с точки зрения свой компактности.
Инфантино находится здесь, общается с катарцами. Конечно, ему хочется сделать им приятное. Я, кстати, был в эфире на канале «Аль-Джазира» — и первое, что их интересовало это даже не мой челлендж, а то, как мне Катар. Как он справляется с организацией. Арабскому миру настолько важно получить обратную связь и внешнюю оценку, что все вопросы были связаны с этим.
Я это связываю с тем, что они в первый раз проводят такой чемпионат. Возможно, были не очень уверенны в себе — что всем понравится. Им было очень важно получить этот фидбэк.
— И ты сказал: «Все ок, все шикарно?»
— Я не стал заострять какие-то темы. Ну вот отсутствие пива. Что я буду на «Аль-Джазире» говорить про отсутствие пива? Как я буду выглядеть? Наверное, мы об этом поговорим в других кругах. Но там мне показалось, что это не очень уместно.
— То есть ты бы не стал как Леонид Федун жаловаться, что от парковки до стадиона слишком долго идти?
— Слушай, мой первый чемпионат мира — в Германии — там я прошел с огромным монтажным лэптопом гораздо большее расстояние, чем здесь. И тогда в 2006-м было тяжело, и здесь было тяжело.
Но это объективные сложности. Потому что у нас тут был один пропуск на машину и он уходил съемочной группе — Денису Левко или Диме Занину. Я на это не мог претендовать, потому что у меня здесь «бонусная» миссия, а они снимают новости. Поэтому да, я проходил по 15-17 км в день. Меня из машины выбрасывали на трассу и я шел, обходил, заходил, искал какие-то лазейки. Но в этом тоже был мой челлендж. Вроде справился.
— У тебя же телефон с шагомером. Давай посчитаем, сколько ты прошел пешком с момента прилета в Доху?
— 12,5 км — это в среднем за день. Иногда было по 15. Иногда, когда матчей не было — по 9. Так что, думаю, в целом это порядка 375 км за месяц.
— «Бонусная» миссия — ты сам удовлетворён ее выполнением?
— Думаю, да. Я получил дикие впечатления, пережил моменты, которые нельзя пережить, если бы я комментировал матчи или снимал новости, как Дима и Денис.
— Например?
— На «Аль-Байте» было очень смешно, это самый дальний стадион. Я приехал туда то ли во второй, то ли в третий раз. Опаздывал на матч Англия — США, по-моему. И шел от трассы километра полтора до входа на стадион. Срезал угол, который знал, что могу срезать. Но полицейский мне сказал: «Нет, надо обойти вот так». А это еще где-то километр.
Я ответил: «Чувак, спокойно. Я тут ходил, здесь никого нет, я никому не мешаю. Я пойду напрямик». Он начал меня хватать и пытаться пустить меня по дальнему кругу. В итоге я от него убежал. Просто убежал, потому что понял, что больше не хочу терять время на эту глупость. Он сначала побежал, попытался меня догнать. Но потом просто махнул на это дело рукой. А я сэкономил, наверное, минут 10. Все-таки это был интересный матч, я и так опаздывал.
— Давай зафиксируем: он тебя не догнал?
— Не догнал.
— За счет твоей подготовки?
— Думаю, если бы мы стартовали с одной линии, то, может, он бы и первым пришел в этой «стометровке». Но у меня была фора, плюс я нормально так притопил — поэтому удрал от полицейского.
— Главный логистический провал за все это время? Лучше из «неизданного» — о чем ты раньше не говорил.
— Нет, я об этом уже сказал [в кадре], но я плохо это снял. Потому что сам был в шоке. Я приехал на [стадион] «Эдьюкейшн Сити», а там не было матча.
— У меня тоже такое было!
— Ну вот видишь. (Смеется). У нас как было — мы с оператором Мишей [Волковым] припарковались, вышли с парковки, подошли к медиа-входу и я вижу, что тот зашторен. Думаю: «Может, они поменяли вход?». Начал смотреть расписание и понимаю, что на «Эдьюкейшн Сити» нет матча. Смотрю на часы и осознаю, что до моей игры еще 40 минут.
Мы с Мишей бежим на парковку, проклинаем все вокруг. Задаемся вопросом — почему нам на парковке не могли сказать: «Парни, вы уверены, что хотите на этот стадион? У нас сегодня нет матча». Все нас пропустили, показали дорогу куда-то.
Короче, мы матерясь вылетели с парковки, но на следующий матч я успел. Представляешь, за 45-50 минут я объехал три стадиона: с которого уехал, куда приехал по ошибке, и уже на верный, где бы мой матч.
Еще был один провал, но не логистический. Я очень хорошо запомнил матч Канада — Хорватия на «Халифе». Забивает Канада и передо мной вскакивает достаточно яркая девушка. Думаю: «Наверное, журналистка канадская. Сейчас в перерыве к ней подойду».
Подхожу, задаю банальнейшие вопросы: «Хоккей или футбол?». «Что такое футбол для хоккейной страны?». Она что-то отвечает и в одном из ответов проскакивает: «Ну я же играла в футбол, а папа у меня был хоккеистом».
Я ушел на свое место, смотрю на ее аккредитацию, гуглю… Кейлин Кайл. Блин, у нее 117 матчей за сборную Канады. Призер Олимпиады, то есть легенда. Думаю: «Е-мое, как-то неловко вышло».
Потом, конечно, отслушал на монтаже интервью — вроде нормально. Наверное, если бы я знал, что она легенда, то задавал бы другие вопросы. Но я не уверен, что все журналисты, которые тут работают, знают звезд женской сборной Канады.
— Главная твоя встреча с настоящей звездой в Катаре?
— Я был все время в ложе прессы, вокруг комментаторов из других стран. И вокруг было полно звезд. Очень позитивное общение было с Санти Касорлой. Он клевый чувак, кстати, здесь играет, в Катаре.
Он комментировал матч для испанского телевидения и я просто подошел и говорю: «Ну что, голевой пас Месси — что это было?». И он ответил, совершенно ничего не смущаясь.
— На камеру?
— Да. Он так бросил взгляд на камеру, типа: «Парень, ты что-то снимаешь? А, ну ладно. Здесь все что-то снимают».
Так что Санти Касорла, Диего Форлан — они спокойно общались. Но вот Юрген Клинсманн, который сейчас в техническом комитете ФИФА, разговаривать не стал.
Лизаразю также был серьезен, сразу показал, что нет. Хонда тоже отказался, хотя знаю еще по ЦСКА, что он был вредный парень. Но в целом звезды реагировали на съемку позитивно. Если нет — то просто показывали: «Мы не готовы».
Кстати, меня в комментах упрекали: «Ну что вы лезете в лицо с камерой?». Я вам приведу пример — чувак один, испанец Альфредо Мартинес, которого я снял за самым эмоциональным моментом комментирования. Он видел краем глаза, что я снимаю, закончил свой крик, а потом подозвал меня: «Скинь, пожалуйста, видео».
Чтобы люди понимали — пресс-ложа это публичное пространство, где все всех снимают. Это наша память и впечатления.
Единственный негативный момент был на матче Уругвай — Гана. Там был заплаканный уругвайский журналист. Он прямо в руках теребил футболку сборной, держа ее за герб федерации двумя пальцами. Как будто какой-то ритуал выполнял.
Я этот момент снял. И потом еще снял эту брошенную футболку — она еще лежала на фоне экрана, где была радость корейцев в параллельном матче. Уругвай не вышел, Корея вышла.
Я не стал снимать заплаканное лицо этого журналиста, потому что подумал, что это прямо неэтично. А футболку, лежащую на столе, снял прямо крупным планом. Он прямо изменился, подбежал ко мне, подтолкнул даже. Сказал: «Это надо стереть, ты не должен это снимать». Я извинился и сказал: «Хорошо». Стер при нем видео. Он что-то продолжал кричать. Говорю: «Чувак, я все понял, я извинился, я выхожу». Он начал что-то фифашникам жаловаться, но я уже ушел. Потом встретил его еще раз на одном из стадионов — вроде все было нормально.
— Это главная эмоция, которую ты тут поймал?
— Нет. Главная эмоция была, когда у меня крыша ехала в третьем туре, на котором Шнякин предрекал мне провал. Я летел на последний матч — с «Лусаила» на стадион «974» и мне казалось, что каждый пытается подрезать меня на дороге.
— Паранойя?
— Да. Я понял, что чувствую себя героем «Шоу Трумана», вокруг которого искусственный мир, который как-то против тебя. Думаю: «Блин, ну этого не может быть». Но не мог ничего с собой поделать.
Думал: «А если сейчас попадем в аварию? А если челлендж сорвется?». Прибежал на матч — Сербия — Швейцария — и просто выдохнул. Тогда я понял, что челлендж для меня эмоционально закончен. Потому что третий тур я прошел, дальше пропустить что-то уже невозможно. Это была эйфория. Шел, и такое чувство, что для меня уже финал состоялся.
Позднее понял, что это был фейковые эмоции. Потому что дальше пошла стадия 1/8 финала, эти бесконечные овертаймы, из-за которых без опоздания на следующий стадион тебе уже не успеть. И тебе снова кажется, что все против тебя. Опять эти охранники, которые тебя отправляют куда-то по кругу. Короче, все это очень нервно.
Второй такой момент был после матча Голландия — Аргентина: тогда было чувство, что тебя просто избили. На утро просыпаешься — и ты просто пустой. Я понял, что у организма есть какой-то ресурс по эмоциям.
И еще нюанс — я же приезжаю после съемочного дня, четырех матчей, с 10:30 утра до часа ночи. И — внимание — сажусь за монтаж. И это только начало. Где-то к пяти утра я все это заканчиваю, отправляю файл и в половину шестого ложусь спать. Вот это реально соковыжималка.
— Сколько в среднем в день спал?
— Четыре, четыре с половиной часа. В последние дни, конечно, отоспался. Но поначалу был переизбыток эмоций, адреналин. Не знаю, как это объяснить, но засыпал в пять и просыпался в восемь тридцать, еще до будильника.
— Депривация сна на тебе как-то сказалась?
— Накопление почувствовал после 1/8 финала. В какой-то день я проспал 11 часов. Но честно скажу, после этого чувствовал себя таким разбитым! Гораздо лучше себя ощущал после трехчасового сна.
Думал: «Где мои четыре матча? Дайте мне больше игр!». Мне лучше, когда ты держишь себя в постоянном тонусе. Когда пошли первые выходные — к вечеру это было настоящее мучение. Мы с Ромой [Трушечкиным] и Димой [Шнякиным] смотрим на часы — 18:30. Говорим: «Здесь должен быть футбол! Но его нет, елки-палки, что делать?». Такая вот деформация произошла. Оказывается, чем меньше матчей — тем сложнее.
— Здоровье себе не подорвал? Видел твой сухпаек и мне стало страшно.
— Ну, пару кило сначала скинул, однако потом, кажется, добрал. В паузы стали ходить с Димой и Ромой в рестораны, есть более-менее нормальную еду.
На самом деле тут не до шуток. Было три журналистских смерти. Понимаю, конечно, что у этих людей были проблемы со здоровьем. Но это очень симптоматично. И очень трогательно организаторы в каждом пресс-центре организовали стол с фотографиями [погибших], книгами с отзывами о них, с цветами.
Мне кажется, эти три смерти не случайны. Потому что от журналистов этот чемпионат потребовал больших усилий. На предыдущих ЧМ каждый журналист выбирал себе кластер или город — и работал, конечно, много, но все-таки ограниченно. А здесь у всех есть соблазн ходить на максимальное количество матчей, и ты просто убиваешься на этой работе. Если у тебя что-то не так со здоровьем, то это может закончиться так [трагически].
Это нервное перенапряжение, это недостаток сна, это переизбыток эмоций. Просто напряженная работа. Это все накапливается.
Помню матч Голландия — Аргентина, когда нам сказали, что на трибуне кому-то стало плохо. Была паника, но при этом почему-то, испытывая эти эмоции, никто не удивился. Я тоже понимал, что у меня сердце выскакивает из груди, я тоже безумно насытился этими эмоциями, я тоже не уверен в своем здоровье прямо сейчас.
Мы, конечно, были с одной стороны в шоке, но с другой понимали — да, это такой чемпионат, на котором если есть какой-то повод, то может случиться страшное.
— Если бы у тебя был вариант выбирать: в день финала ты бы поехал в Аргентину, во Францию или остался бы здесь?
— В 2018-м я выбрал Загреб вообще не задумываясь. Потому что для него это большее событие, чем для Парижа.
Сейчас бы я очень хотел оказаться в Буэнос-Айресе — зная, что для Аргентины значит этот финал. Но у меня есть челлендж… (Улыбается). Как я могу от него отказаться? Но при прочих равных поехал бы в Аргентину, честно.
Побывав в Загребе в 2018-м, понял, что это круче, чем поход на стадион на финальный матч.
Поход на стадион на финальный матч — это жирная галочка, настоящая история. Но эмоции и настоящий антураж, думаю, на этот раз будут в Буэнос-Айресе. Да, здесь их много, но там больше. И там они больше трушные, что ли. Здесь все-таки люди зарабатывающие, немного рафинированные, не такие безумные, хотя все относительно. А там будет просто жесть — не важно как Аргентина сыграет.
— У нас спецкор сайта вчера шел по улице в майке сборной России. И к нам подошел парень из Канады и сказал: «Ребята, мы вас ждем в 2026-м». Ты уже думаешь о следующем ЧМ?
— 16 городов… Знаешь, я подумал про какой челлендж… В Катаре в июне будет Кубок Азии. Сейчас в Дохе 27 градусов, на мне панама, которая выручала меня по дороге от трассы до стадиона, вечерами тут нормальная прохладная погода. А вот в июне — это будет настоящий челлендж! Хотя не знаю, какие планы у нашего канала на показ этого турнира.
Не думал про 2026 год. Наверное, пока надо сделать челлендж какой-то более близкий. Кубок Азии или клубный чемпионат в Марокко. Можно придумать, но что-то более разнообразное.
А по поводу России — вчера вот встретил южнокорейца в футболке «Спартака». Он сказал: «Я привез этот сувенир с чемпионата мира». Аргентинский журналист ходил в майке ЧМ-2018 и говорил: «Это был лучший чемпионат мира, я сохранил о нем такую память — в виде футболки».
Ну и наши болельщики тут ходят в российских майках, я многих видел — говорят, что реакция вполне адекватная. Более того, одна девчонка на матче США — Нидерланды сидела на американском секторе в нашей майке. Фотографировалась и сказала такую красивую фразу: «В футболе все дружат». Это было прямо эмоционально.
Больше новостей спорта – в нашем телеграм-канале.
