— Поймал себя на мысли, что раньше не видел ваших фото в сети. Избегаете публичности?
— Работа обязывает, лучше не мелькать. Бывает, особенно в командировках, когда нужно куда-то прийти и остаться неузнанным, по крайней мере, на начальном этапе. Посмотреть, скажем, тренировку в роли обывателя. Если идентифицируют, информация разойдется очень быстро. Можем не увидеть, что хотим, не подтвердить какие-то предположения.
— Сколько сейчас дел в разработке вашего департамента?
— Правильнее говорить о проверках. И потом, что считать делом? В Чувашии мы расследовали факты в отношении десятков спортсменов и четырех врачей, но дело-то, по сути, было одно, просто очень объемное. Когда речь идет о несовершеннолетних спортсменах, автоматически обязаны проверять связанный с ними персонал, пусть даже нет подтверждений в соучастии. Будет это делом или нет, решается после проведения определенного цикла мероприятий.
В данный момент работаем по 15 эпизодам, в год выходит около 50. Сроки каждой проверки, конечно, разные, они зависят от состава дела.
— Много сотрудников в вашем отделе?
— Шесть.
— Все с «силовым» прошлым?
— Почти. Но не все. И это нормально. У людей с опытом работы в органах много ценных качеств, но нам иногда необходим другой ракурс, или sесond opinion, второе мнение. Для нас это существенный момент.
— А как же нюх, дедукция, хватка?
— Не раз сталкивался с тем, что у людей без правоохранительного бэкграунда отлично развита интуиция и другие качества, необходимые в нашей работе. Кто-то использует приобретенный опыт, кому-то просто дано. Слух и вкус к музыке есть не только у профессиональных музыкантов, верно? К тому же мы не имеем права вести оперативно-розыскную деятельность, что требует специфических навыков. Тем, кто привык пользоваться «силовым» инструментарием, в каком-то смысле даже сложнее.
Нас можно сравнить со службами безопасности банков. У них тоже ограничен выбор средств, зато развито аналитическое направление. И мы, и они активно следим за новшествами в нашей профессии.
— Доведись вам набирать новых сотрудников, что обязательно значилось бы в их резюме?
— К счастью, в отделе почти нет кадровой текучки, у нас профессиональная и слаженная команда. Если кто-то уходит, то в силу обстоятельств, а не потому, что не нравится заниматься антидопингом. Страсть к работе важнее послужного списка, ее и назвал бы главным критерием успешного собеседования. То, чем мы занимаемся, — для фанатов. Люди без интереса, без желания учиться, без погружения в тематику довольно скоро почувствуют: не их это дело.
— Сами вы из какой отрасли попали в антидопинг?
— Скажу так: с момента окончания вуза занимался вопросами безопасности и расследованиями в различных сферах деятельности.
— В командировках часто бываете?
— Достаточно. Многие проверки приходится начинать либо заканчивать командировками, иногда требуется приехать в какое-то место несколько раз, а страна у нас большая.
— Просветительской деятельностью тоже занимаетесь?
— Участвую в обучающих семинарах РУСАДА. Был у нас также хороший проект по повышению информированности в области антидопинга для подразделений МВД по контролю за оборотом наркотиков. У допинга своя специфика, доводим ее тем, с кем взаимодействуем. У правоохранителей есть определенный опыт, но направленный больше на тренажерные залы, фитнес-центры. У нас чуть другой вектор: выявление персонала, врачей, менеджеров, нарушающих антидопинговые правила и законодательство.
На уровне сборных такое не очень распространено, а в регионах попытки «накормить» спортсменов запрещенными веществами — не редкость. Что как раз попадает под 230.1 и 230.2 статьи УК РФ.
— Недавно появилась информация о проверке РУСАДА в отношении дисквалифицированного тренера, находившегося в одной из спортивных школ Комсомольска-на-Амуре. Как все происходило в действительности? Засада, слежка, задержание?
— До окончания обработки результатов вынужден воздержаться от подробностей. (Их обнародовали дальневосточные СМИ. — «Матч ТВ».) В принципе, это случай про участие дисквалифицированных в тренировках и консультациях. Во-первых, нарушение, влекущее продление отстранения. Во-вторых, есть статья «Запрещенное сотрудничество». Спортсмен, работающий с дисквалифицированным тренером, тоже может быть наказан.
Так уже было в случаях с Владимиром Казариным и Виктором Чегиным, но тогда требовалось сначала официально уведомить спортсмена, и только при повторном сотрудничестве налагались санкции. Теперь правила упростили, нужды в предварительном уведомлении нет. Тренерам, особенно дисквалифицированным пожизненно, все равно, сильнее уже не накажут. А вот спортсмен может испортить оставшуюся карьеру.
— И как шести сотрудникам за этим уследить?
— Не только за этим. Бывает, дисквалифицированных спортсменов продолжают держать на ставках в спортивных организациях. Более того, люди участвуют в соревнованиях, сменив имя, фамилию и даже отчество. Чтобы выявить такое, много работаем с документами и источниками.
— Лично встречались с Чегиным?
— Неоднократно. С его дела когда-то начинал работу в РУСАДА. Там не только моя заслуга, мощную работу проделала вся команда. Но именно тогда почувствовал, насколько интересным делом занимаюсь. И спустя восемь лет чувствую то же самое.
— В чем заключалось ваше общение с мордовским тренером?
— Опрашивал его в рамках расследования.
— Чегин мужчина порывистый. Охотно сотрудничал?
— Общался, а уж степень его откровенности — другой вопрос. Вел себя корректно.
— Не видел в вас главный источник бед?
— На тот момент, кажется, была недооценка серьезности наших намерений. Помню, как впервые приехал в Мордовию и слышал смех в лицо: ничего, дескать, не добьешься. Удалось, однако, довести ситуацию до развязки. Месяца через три доказали наличие в саранской академии запрещенных центрифуг для разделения компонентов крови и оборудования для ее хранения. Тогда, кстати, пригодился тот самый другой ракурс, подсказанный опытом.
Стандартный путь — опрос спортсменов, но они были фанатично преданы Чегину. Получить какие-то показания не представлялось возможным. «Не видел, не знаю, как попало в организм, понятия не имею». Придумывали сказочные истории, и даже те, кто был с Чегиным в негативных отношениях, глухо молчали, опасаясь последствий. Или просто не хотели связываться: Виктор Михайлович в Мордовии большой авторитет, а на тот момент был почти всесилен.
— Если дисквалифицированный тренер продолжает работать по специальности, нужно ли вам доказывать его материальную заинтересованность?
— Нет.
— Но люди же не из любви к искусству этим занимаются?
— Всякое бывает. Если человек отдал спорту 30-40 лет жизни, ему сложно с этим порвать. Переживает, что без него все развалится и накроется. Тот же Чегин занимал главенствующее положение в подготовке мордовских ходоков, но надо признать и другое: в республике действовала мощная селекция, основанная еще на советских принципах. Сами рассказывали, как договариваются с врачами и учителями физкультуры в отдаленных районах, чтобы те высматривали одаренных детей. Поначалу отдают их в бег или игровые виды. Ходьба — монотонный вид, ребенок в 7-8 лет может надолго ее невзлюбить.
Если же начинало получаться, включался фактор следующего уровня. Ходьба в Мордовии — один из мощнейших социальных лифтов. В 2014 году разместился в саранской гостинице и видел, как на большом экране нон-стоп показывали героев-ходоков. В том числе дисквалифицированных, не упоминая об этом. Для юниора из глубинки — огромный стимул пробиться наверх. Как и иномарки олимпийских чемпионок на парковке центра подготовки. Сами они тоже здесь, живые, веселые, героини всех праздников, депутаты и так далее.
Школа в Саранске большая, инфраструктура развитая. Восемь лет назад все было достаточно открыто, но с тех пор появились заборы, камеры. Работать нам стало проблематично.
— Камеры следят за чужими или своими?
— Охраняют периметр. Но если захочу попасть внутрь и обнаружить там Виктора Михайловича, вряд ли получится сделать это внезапно. Тем более что лицо мое охране хорошо знакомо.
— На особом стенде представлены?
— Шутите, а мне в 2015 году довелось наблюдать свое фото в отделении полиции одного из аэропортов. Прилетел, иду мимо открытой двери, вижу — я. Объект ориентировок. То ли от меня надо кого-то уберечь, то ли меня от кого-то.
— Вы упомянули селекцию в мордовской глубинке. Но это же хорошо.
— Да, если бы не десятки дисквалифицированных. Чегин сильный, но эгоцентричный специалист. Лично тренировал ведущих атлетов, которые в документах первым из пяти-шести тренеров всегда указывали его. Доходило до того, что в протоколах допинг-контроля вместо своего номера телефона спортсмены указывали чегинский. О чем-то это говорит.
— В России некоторые бывшие доперы трудятся на заметных постах, в том числе связанных со спортом. Правильно ли, что «своих не бросают»?
— Мы не можем влиять на эти процессы. По закону не запрещено, но хорошего мало. Следующие поколения спортсменов делают вывод: допинг не так уж страшен в карьерном плане, можно рискнуть, еще и материально поддержат через какие-нибудь фонды в период дисквалификации, были случаи. Или жену пристраивали на непыльную должность, чтобы платить дотацию.
— Случались ли посадки за склонение спортсменов к допингу?
— Статьи 230.1 и 230.2 сложны в отработке, по ним нет особой заинтересованности в регионах, да и срок давности всего три года. Тренер по пауэрлифтингу в Северодвинске лично вводил спортсменам тестостерон. Спасибо судье, который довел дело до приговора, но пока велось судебное разбирательство, срок давности истек. Из-за этого тренер был осужден по статье 230.1, но освобожден от наказания.
— Как вычисляете, где, кого и когда нужно проверять, чтобы что-то найти?
— Соцсети, интернет, определенный подход к работе с данными, собственные источники. Бывает, на невинном фото с каких-нибудь соревнований обнаруживается дисквалифицированный спец. Стоит на заднем фоне, лицо смазано, в качестве доказательства не используешь, но как повод для расследования — вполне. Просим людей, которым доверяем, проехать пару раз мимо тренировочного зала, посмотреть, запаркована ли тренерская машина. Если да, подозрения крепнут.
Когда надо лететь через всю страну, процесс усложняется, ищем варианты. Подчас овчинка не стоит выделки, приезжаешь в какой-нибудь медвежий угол, чтобы узнать: нужного человека там нет. Поэтому стараемся собрать больше предварительной информации и действовать наверняка.
— Хорошо, приехали. Дисквалифицированный где-то рядом. Есть нормы, ближе которых ему нельзя к кому-то приближаться?
— В правилах указано, чего нельзя делать. Но если дисквалифицированный тренер общается со спортсменом или коллегой, доказать неспортивный характер общения — его, а не наша задача.
— По умолчанию человек тренирует, даже если на самом деле беседует о погоде?
— Когда отстраненный находится на тренировке и что-то говорит спортсмену, можно допустить беседу на посторонние темы. Только обоим придется это доказать. В реальности стараемся подходить к ситуации более предметно. В случае с тренером Казариным были свидетельства его работы с секундомером у беговой дорожки, и явно не ради красот Иссык-Куля.
— У вас есть техника, позволяющая такое фиксировать?
— Есть, но какая, говорить не стану.
— Недавно вышло исследование группы врачей, включая Эдуарда Безуглова, где утверждается: доказательств спортивных преимуществ триметазидина не найдено. Вещество запрещено, но может не являться допингом. Повод для расследования РУСАДА?
— Для нас ситуация проста: внесенное в запрещенный список считается допингом. Несовершенен закон или суров, но это закон. Если кто-то оспорит справедливость запрета, ради бога. Спортсмены будут оповещены, мы тоже. Обязательно учтем в работе.
— Кто инициирует проверки, проводимые вашим отделом?
— Решения принимаются в соответствии с антидопинговым кодексом, и я, как начальник отдела расследований, являюсь одним из инициаторов. Другие случаи — рекомендации WADA или международных спортивных федераций. Если есть информация, нас могут попросить ей заняться. Проводим также совместные расследования или включаемся на определенном этапе в уже начатые процессы, как было с Данилом Лысенко. По просьбе Athletics Integrity Unit — организации по борьбе с допингом в легкой атлетике — провели российскую часть проверки. Позже стало ясно, что проблема не столько в спортсмене, сколько в ВФЛА.
— Если иностранец нарушил антидопинговые правила на территории России, это ваша юрисдикция?
— Да. Как и нарушение россиянина за границей, хотя за обработку результатов будет ответственна та организация, по чьему заказу взята положительная проба.
— В ваших силах как открыть расследование, так и не делать этого. При всем уважении, ситуация коррупционноемкая. Готовы к тому, что могут подставить?
— Наша деятельность регламентирована кодексом и стандартами. Всегда реагируем на потенциальное нарушение, а это значит, что есть положительная проба, задокументированная информация от полиции или источника. Гипотетически можно что-то «не заметить», но спортивный мир тесен, а репутация — самое ценное, что у нас есть, по крайней мере, я так воспитан. Без идейности в антидопинге делать нечего, да и сложно продержаться на моей должности столько лет, используя служебное положение в личных целях.
— В мае РУСАДА пожизненно дисквалифицировало четырех чувашских врачей и большую группу спортсменов. Расследование велось почти четыре года, было, насколько знаю, противодействие на местах. Так ли это?
— Противодействие было, кто его инициировал, с уверенностью сказать не могу. На начальном этапе работали вместе с управлением по контролю за оборотом наркотиков Чувашии, они нам здорово помогли. Получили информацию, приехали, увидели людей, выходящих из медицинского кабинета и зажимающих ваткой вену. Внутри обнаружили спортсмена под капельницей, объем которой превышал все допустимые нормы. Стали задавать вопросы по горячим следам, врачи явили непонимание происходящего. Словно не придавали значения тому, что делают, для них это было потоком, обыденностью.
Дисквалифицировали только тех, по кому смогли собрать доказательства, хотя подозреваемых было больше. Медицинские документы, сведения от спортсменов, огромное количество препаратов для внутривенного введения с уже подписанными фамилиями… Банки, каждая по 500 миллилитров, заняли несколько кушеток. Все, что нашли, подразумевало запрещенные методы. Передали материалы в полицию Чебоксар, поскольку расследование однозначно указывало на 230.2 статью УК. После чего стали происходить странные вещи.
— В чем странность?
— Поначалу компетентные органы действительно хотели разобраться. Звонили из прокуратуры, мы встречались, я объяснял. Потом уголовное дело вдруг закрыли.
— На каком основании?
— Заведующая отделением спортивного диспансера заявила, что она неверно трактовала положения Уголовного кодекса, антидопинговые правила и вообще находилась в отпуске, когда персонал с ними знакомили. Незнание закона освободило от ответственности, чего, конечно, быть не должно.
Когда на республиканском уровне все застопорилось, мы написали в Генеральную прокуратуру, дело возобновили, но затем оно снова было похоронено. Потом ушел в отставку прокурор Чувашии, сменился президент республики, нам перестали вставлять палки в колеса, но истек срок давности. Печальная история, потому что врачи заслуживали уголовной ответственности хотя бы за то, что испортили спортивную карьеру семидесяти молодым людям.
— Среди тех, кому ставили капельницы, были и избежавшие дисквалификации. Почему?
— В силу юного возраста, низкого спортивного мастерства, недостаточной образованности, невозможности контролировать запрещенные методы и так далее. Решали уже не мы. Собрали информацию, передали в отдел обработки результатов, дальше подключились дисциплинарные органы.
— В чем еще заключалось противодействие?
— Оно проявилось после того, как информация попала в публичное пространство. Процесс был долгим, мы провели в Чувашии очень много времени, опросили не менее 150 человек. Все растянулось более чем на два года: по кому-то собрали доказательную базу, по кому-то нет, кто-то подтвердил свою невиновность. Но была создана региональная рабочая группа под руководством столичного спортивного юриста, специализирующегося на антидопинге. Большая часть доклада этой группы, который я читал, являлась не разбором ситуации с целью недопущения впредь, а нападками на РУСАДА и попытками доказать, что мы применяли незаконные методы расследования. При этом я не видел ни одной жалобы в прокуратуру или полицию. Почему, если мы действительно что-то нарушили?
— В чем вас обвинили?
— В том, например, что во время интервью с фигурантами задавали наводящие вопросы. Хотя мы не следователи и не обязаны действовать в рамках уголовно-процессуального кодекса. По всем пунктам обвинения у нас имелись куда более полные ответы, чем сами пункты. Но целью рабочей группы, насколько понял, было обелить местные власти за счет очернения РУСАДА.
— При всем негодовании в адрес чувашских врачей — они исполнители. Заказчиков удалось установить?
— К сожалению, нет. Уголовные дела открыты не были, врачи ушли в глухую оборону и получили только спортивную дисквалификацию.
— Выходит, все ушло в минус. Многие поняли: спортсменов можно «колоть», ничего страшного. Ну, отстранят от спорта. Даже не от профессии.
— Уголовное наказание было бы действеннее. И исполнители больше рассказали бы следствию, чтобы снять с себя часть вины. Но наших усилий не хватило, хотя честно пытались раскачать историю. Рабочая группа Республики Чувашия, как ни странно, тоже не озаботилась проблемой.
— Ключевую роль там играл юрист Артем Пацев. Позже появилась информация: РУСАДА не сотрудничает с рабочей группой. Из-за недоверия?
— В своих комментариях Артем сопоставил уровень группы с комиссиями Макларена или Освальда. Было очень странно, когда пришел запрос: нас хотят опросить на предмет расследования. Все равно что знакомые какого-нибудь подследственного захотели бы опросить следователей, чтобы убедиться в правильности их работы. Удивительная история.
— Что ответили?
— Что не видим причин участвовать в опросе. Позже это было преподнесено как отказ сотрудничать. Хотя достаточно заглянуть в антидопинговые правила и понять: до обработки результатов у нас нет права давать комментарии любым организациям и людям. Сотрудничество могло скорее дискредитировать расследование, чем принести пользу. И для правительства Чувашии было бы правильнее взаимодействовать с нами, а не создавать помехи в виде общественников, пытавшихся влиять на ход расследования.
— Вам когда-нибудь угрожали?
— За время работы в РУСАДА? Всякое бывало, угрозы тоже. Но чем ближе к сегодняшнему дню, тем реже.
— Чем грозили?
— Разным. Машина наружного наблюдения как-то ездила за мной повсюду. Кто, почему — неясно, но неприятно. Может, наоборот, охраняли, дело было в одном из регионов.
Иногда пытаются намекнуть на высокие связи, но в 99 процентах случаев это лишь слова. А не так давно, сейчас уже можно рассказывать, мы посетили соревнования по бодибилдингу и не нашли взаимопонимания с одним из организаторов. Причем не нашли настолько, что это вылилось в конфликт.
— О ком речь?
— Президент Федерации бодибилдинга Москвы Олег Макшанцев. Человек показал незнание антидопингового кодекса и все воспринял в штыки. Противодействовал допинг-контролю.
— Бодибилдер, полагаю, не мягок в противодействии.
— Вел себя агрессивно, вызвал полицию, которая логично не увидела нарушений. Самое главное, не давал нам проводить тестирование. Мешал физически, кричал, требовал уйти, с кем-то консультировался. Ему объясняли: все в рамках закона. Частная охрана все равно нас выпроводила. Ладно, зафиксировали, тоже вызвали полицию. В результате человека дисквалифицировали на 12 лет, у московской федерации отозвали аккредитацию.
— Что если босс бодибилдеров продолжит руководить ими тайно?
— Думаю, узнаем. За прошлый год было вынесено около 25 наказаний за нарушение условий дисквалификации, стараемся за этим следить.
— Каким образом?
— Помимо кнопок «Сообщи о допинге» на сайтах большинства спортивных федераций есть инсайды, Telegram-каналы, другие открытые источники. Невинный комментарий в соцсетях для нас может стать ценными сведениями, поскольку мы намного глубже погружены в тему. Накладывая на прочитанное собственную информацию, видим проблематику.
— В 2019-м вам поступило 122 сообщения об антидопинговых нарушениях. Сколько было в этом году?
— В 2021-м — 94. В пандемийный год меньше. Правда, сообщение сообщению рознь: приходится отсеивать баловство или сведение счетов. В целом, история очень продуктивная, спасибо Министерству спорта, которое рекомендовало размещение прямой ссылки на нашу горячую линию на сайтах спортивных федераций.
— Не так давно в антидопинговом кодексе появилась статья о санкциях к тем, кто угрожает информаторам. Актуально?
— Да, и не только для России. У нас таких случаев пока нет. При этом они достаточно сложные, если угроза не задокументирована. А некоторые не хотят афишировать, утрясают проблему сами.
— Как отличить угрозу от проклятий?
— В рамках формулировки статьи и здравого смысла. Есть моменты этические, есть уголовные, каждый индивидуален. Готовы фиксировать и разбираться.
— Как продвигается дело Валиевой?
— Ответ короткий и простой: РУСАДА проводит проверку в отношении персонала защищенного лица, имея целью установить не только вину, но и невиновность, если она есть. Другие комментарии на данном этапе исключены.
— В интервью «Матч ТВ» трехлетней давности вы назвали виды спорта с наибольшим числом допинговых нарушений в России: легкая и тяжелая атлетика, пауэрлифтинг, велоспорт. Что-то изменилось?
— Разве что бодибилдинг в лице московской федерации ярко выступил. Важно учитывать: одно дело назальный спрей, другое — коктейль из 10-12 субстанций ядерной силы. И то, и другое — допинг, но есть, как говорится, нюанс. Второе пугает сильнее, трудно представить, что у человека со здоровьем, если он принимает подобное.
На статистику, понятно, влияет отстранение от международных стартов, поскольку допинг отчасти теряет актуальность, а также появление новых фармакологических схем, за которыми мы обязаны успевать. Стремимся к целевому тестированию, чтобы стрелять не наугад, а наповал, приезжаем к спортсменам туда, где нас не ждут. Для этого необходима серьезная предварительная работа. Иногда находим людей в местах, не указанных в системе ADAMS, поскольку знаем истинное местонахождение. Приезжаем — удивляются.
— Сказалось ли закрытие границ на трафике запрещенной фармы?
— Вопрос больше к МВД, для нас актуальнее бесконтрольный рынок БАДов, содержащих запрещенные примеси. Ситуация такова, что можно спрогнозировать их поставки сложными путями и без контроля качества. Явная проблема.
— Что еще вас волнует в профессиональном смысле?
— Есть тренеры, выжимающие из спортсменов максимум, в том числе несовершеннолетних. Получают за это гранты, прибавки к зарплате, имеют доход от продажи препаратов. Проблема серьезная. Знаю случаи, когда после двухразовых тренировок и восстановления под капельницами молодой организм попросту изнашивался. Парню 18 лет, мастер спорта, хотел поступить в училище ВДВ, но по состоянию здоровья не смог: медкомиссия сочла, что с таким сердцем опасно призываться в этот род войск. Загнанный нагрузками организм терзали тренировками, восстанавливали запрещенной фармакологией. Когда сталкиваемся с таким, стремимся максимально осложнить жизнь сторонникам подобных методов.
Часто сталкиваемся с непониманием или равнодушием региональных чиновников. Люди уходят в несознанку, отказываются предоставлять документы, игнорируют. Минспорта и общероссийские спортивные федерации в этом смысле наши союзники. На местах же порой делают вид, что очень заняты, и подталкивают к мысли: есть, что скрывать. Хочется большего сотрудничества и помощи, честно говоря. Иной раз просто не понимаешь, как расшевелить болото.
Больше новостей спорта – в нашем телеграм-канале.
