Серия громких дел, которые были проведены РУСАДА в последние годы, стала поводом заинтересоваться тем, как агентство проводит расследования, особенно в случаях, выходящих за рамки стандартных нарушений. Отдел расследований РУСАДА возглавляет Леонид Иванов, встретиться с которым оказалось не самой простой задачей — прежде всего из-за его занятости. Однако мы все-таки сумели это сделать, и Леонид ответил на волнующие многих спортсменов, тренеров и спортивных болельщиков вопросы.
Из интервью вы узнаете:
- Когда в РУСАДА появился отдел расследований
- Какие перед ним стояли и стоят задачи
- Платят ли они информаторам
- Можно ли избежать дисквалификации, став информатором
- Что усложняет работу в Киргизии
- Какие виды спорта наиболее проблемные
- Почему в некоторых случаях приходится работать с МВД
- Какие причины могут лежать в основе допинговых проблем российского спорта
«Мы понимали, что Колесников — не идеолог использования допинга. И продолжили работу по Чегину»
— Давно вы работаете в РУСАДА?
— С августа 2014-го.
— Вы застали еще Никиту Камаева и то, что сейчас принято называть «старым РУСАДА». Юрий Ганус говорил, что с тех времен обновилось 90% сотрудников организации. Получается, вы один из немногих, кто остался. Как это удалось?
— Я пришел в РУСАДА уже после Олимпиады в Сочи. Когда РУСАДА обновлялось, работал здесь в том числе с иностранными экспертами, и, насколько могу судить, ко мне не возникло вопросов ни у ВАДА, ни у экспертов. Видимо, я смог доказать, что в работе мне важна борьба с допингом, а не какие-то другие интересы.
— Я правильно понимаю, что до вашего прихода отдела расследований в РУСАДА как такового не было?
— Существовал отдел обработки результатов и расследований, но это скорее связано с классификацией ВАДА, они расследованиями считают очень многие вещи, в том числе те, которые в нашем понимании относятся к ним косвенно. РУСАДА тогда немного опередило время — в кодекс ВАДА только с 1 января 2015 года ввели отдельное понятие расследования в отношении персонала. Мой отдел назывался по-другому, и в нем я был и начальник, и сотрудник.
Отдел расследований у нас появился в ноябре 2016-го, и в первую очередь это было связано с активным участием экспертов ВАДА. Понимая необходимость этого функционала в антидопинговой организации, они настояли на том, чтобы создать именно отдел по расследованиям, который бы реализовал эту функцию — проведения расследований, выходящих за рамки стандартной обработки результатов.
— О каком направлении изначально шла речь?
— В первую очередь о работе с персоналом спортсмена (тренеры и врачи). Также о возможном выявлении сбытчиков допинга, взаимодействии с полицией и так далее. Учитывая поставленные задачи, у нас увеличился штат сотрудников. Отдел расширился в составе, мы смогли обеспечить некоторую материально-техническую базу, позволяющую работать в нашем направлении, в том числе для выявления тренеров, которые, несмотря на дисквалификацию, продолжают сотрудничать со спортсменами.
— Когда пришли в 2014 году, чем занимались?
— Первым моим поручением было дело Чегина. В командировку в Мордовию поехал через неделю после выхода на работу. Вначале над нами там смеялись, но через несколько месяцев мы смогли добиться первого результата: дисквалифицировали Виктора Колесникова, директора Центра олимпийской подготовки имени Чегина. Колесников являлся единственным человеком, подписывавшим документы на приобретение оборудования для запрещенного метода, и это позволило собрать доказательную базу против его. Но мы понимали, что Колесников — не наша конечная цель. Он был управленец, а не идеолог использования допинга. И продолжили работу по Чегину, результатом чего стала его дисквалификация.
«Привлекать полицию стало проще»
— В российском законодательстве есть такое понятие: «оперативно-розыскные мероприятия» (ОРМ). Право проводить их имеют только правоохранительные структуры — полиция, ФСБ, ФСО, ФСИН, таможня. РУСАДА в этот список не входит. Как в этих условиях проводятся расследования?
— Мы очень внимательно отслеживаем приближение к этой границе и не переходим ее. Работаем в рамках действующего законодательства. В России у антидопинговой организации нет возможности проводить оперативно-розыскные мероприятия, хотя в некоторых странах такие полномочия у антидопинговых организаций существуют. Мы используем лишь те возможности, что предоставлены нам как антидопинговому агентству. Да, это зачастую усложняет работу, но других вариантов нет. Если у нас есть информация, которая может трактоваться как нарушение законодательства, обращаемся в полицию или прокуратуру, и они работают с нами, если получается.
— Получается, видимо, не всегда?
— Полицию можно привлечь только в том случае, если имеется информация, которую затем можно реализовать в рамках уголовного или административного кодекса.
— Появление в УК статей 230.1 и 230.2, предусматривающих ответственность за «склонение спортсмена к использованию допинга» и «использование допинга в отношении спортсмена», облегчило привлечение полиции и работу в целом?
— Разве что люди стали больше задумываться о последствиях своих действий. Но в данное время у нас есть лишь одно завершенное уголовное дело в отношении тренера, который использовал допинг для своей воспитанницы без ее ведома. Его мы совместными усилиями с МВД довели до суда, где было вынесено решение: штраф 50 000 рублей. Но, к сожалению, пока нет практики применения данных статей, очень тяжело по ним работать.
А привлекать полицию стало проще, да. У нас налажена работа, тем более что с мая 2019 года в административном кодексе появилась ответственность спортсменов за нарушение антидопинговых правил. Это теперь зона совместных интересов РУСАДА и Управления по контролю за оборотом наркотиков МВД России.
— Проблемой ввоза допинга в РФ, сотрудничеством с таможней занимаетесь?
— Мы делаем шаги в этом направлении. Пока не могу осветить это подробно.
«Это нормально — указать на лжеца и обманщика. Это и есть принцип «играй честно»
— Частью прав структур, которые проводят ОРМ, является привлечение лиц к негласному сотрудничеству, то есть вербовка информаторов. Как проходит работа в этом направлении у РУСАДА?
— У нас нет такого понятия как вербовка информаторов. А есть горячая линия, куда люди сообщают информацию чаще всего анонимно. Мы не работаем с информаторами как с агентами, не проводим оперативных мероприятий с ними. Мы просто получаем данные, обрабатываем их, проверяем. Это требование ВАДА и хороший инструмент получения сведений о нарушениях антидопинговых правил. После проверки иногда получаются интересные дела: участие дисквалифицированных спортсменов в соревновательной деятельности, участие дисквалифицированных тренеров в тренировочном процессе и т. д.
— Для простых смертных грань между тем, как работают с информаторами в ОРМ, и тем, что делаете вы, несколько непонятна. Поясните?
— Нам неравнодушные люди сообщают информацию, и мы ее отрабатываем. Это письменное или устное обращение, на которое мы как антидопинговая организация реагируем. Если это информация о нарушении уголовного законодательства — направляем ее в правоохранительные органы.
Кроме того, есть пункт антидопинговых правил, позволяющий сократить срок дисквалификации за «существенное содействие в раскрытии нарушений». То есть спортсмен или иное лицо, находящееся в обработке результатов с нашей стороны, может сообщить об известных ему фактах нарушений, и, если они будут доказаны, получить смягчение санкций.
— Сейчас мы говорили о теории, а на практике российский менталитет оказался способен пойти на подобное сотрудничество?
— Как бы сказать без подробностей… Российский менталитет оказался способен. Потому что это нормально — указать на лжеца и обманщика. Это и есть принцип «играй честно».
— У спортсмена, который, находясь под следствием, пошел на такое сотрудничество, есть возможность избежать дисквалификации?
— Нет. Она может быть сокращена, но полностью избежать или скрыть ее факт не получится. Мы не можем кого-то отпустить без обработки результатов. Есть Международный стандарт ВАДА по тестированию и расследованиям, в рамках которого мы работаем.
— Это несколько отличается от курсирующих в спорте слухов о том, что осведомителей прикрывают и даже платят им деньги.
— Хотел бы я видеть глаза сотрудника Минфина, которому сообщат, что РУСАДА заплатило за услуги осведомителей (смеется). Нет, мы никому не платим.
«Нас узнают те люди, с которыми мы ранее встречались. Будем изыскивать другие возможности»
— На мой взгляд, цифра «пять», названная Маргаритой Пахноцкой, когда речь зашла о численности сотрудников отдела расследований, явно недостаточна для России. Это ощущается?
— В своей практике я никогда не видел, чтобы подразделения по расследованию были укомплектованы достаточным количеством людей. Их всегда не хватает. И тут уже вопрос в том, как распределить имеющиеся ресурсы.
Когда-то я был один, сейчас у меня хорошая команда опытных сотрудников, мы реально многое можем сами. Нас поддерживает руководство. У нас больше технических возможностей — компьютеры, программное обеспечение, фототехника. Конечно, можно увеличить отдел и превратить РУСАДА в прообраз «МВД спорта», но каждый должен заниматься своими функциями. Мы стараемся работать во всех направлениях, тем более что часть работы сегодня может делать МВД. И скорее мы будем пытаться плотнее взаимодействовать с ними и решать эти вопросы на местах с их помощью.
Вдобавок мы активно сотрудничаем в области совместных расследований с международными спортивными организациями и антидопинговыми агентствами других стран — и у нас есть отличные результаты этой работы.
— Но если отдел небольшой, то лица его сотрудников просто примелькаются, и вас начнут узнавать, особенно на таких мероприятиях, как ЧР по спортивной ходьбе, где простых зрителей вообще нет, согласны?
— Конечно, эта проблема есть. Нас узнают те люди, с которыми мы ранее встречались, из тех видов спорта, где мы наиболее активны. Будем изыскивать другие возможности.
— Можете назвать несколько наиболее проблемных видов спорта, некий личный топ?
— На первом месте, безусловно, легкая атлетика, потому что это огромный вид, где очень много спортсменов. Конечно же, тяжелая атлетика, хотя сейчас количество нарушений пошло на убыль. Пауэрлифтинг — один из несомненных лидеров. Может быть, велоспорт.
— Криминализация приема допинга в России облегчит вам задачу? Именно приема, то есть уголовная ответственность за положительную пробу.
— Для функций, которые выполняет мой отдел, да, облегчит. Это будет попадать в зону интересов правоохранительных органов и позволит нам более плотно взаимодействовать с ними в данном направлении. Хотя надо отметить, что та ответственность, которая предусмотрена сейчас — штраф до 50 000 рублей согласно административному кодексу, — не слишком сильно пугает спортсменов, в отличие от возможности получения условного срока, например.
— При расследовании по УК человек может отказаться от дачи показаний, сославшись на 51-ю статью Конституции. Когда вы проводите опросы, собираете показания, люди могут отказаться что-либо говорить и подписывать?
— Мы никого не заставляем, это их право. Но человек должен понимать, что этот вопрос как-то будет рассмотрен при вынесении решения по его делу. И отказ окажется учтен как негативный фактор, так как согласно кодексу ВАДА и спортсмены, и персонал обязаны сотрудничать с антидопинговой организацией.
«Мы прекрасно понимали, где находится Казарин, кого он тренирует»
— Два самых громких дела в исполнении вашего отдела — фиксация в Киргизии фактов занятий с пожизненно дисквалифицированными тренерами Виктором Чегиным (весна 2018 года) и Владимиром Казариным (осень 2018-го — весна 2019-го). Насколько было сложно провести эту работу?
— Было непросто. Во-первых, это территория другого государства. Во-вторых, трудно найти место и людей в чужой стране, понять, где они тренируются. В Киргизии нет нормальных тренировочных площадок, зачастую спортсмены бегают вдоль дорог, и понять маршруты — это отдельный процесс, отнимающий массу времени и сил. Плюс мы не обладаем информацией, доступной правоохранительным органам. Поэтому все это нам пришлось компенсировать серьезной аналитической работой, много перемещаться по региону.
— Опять же, ранее я указывал, что нехватка опыта спортивной деятельности, — а РУСАДА не берет на работу людей из спорта, — тоже является проблемой. Может быть, сложности в той же Киргизии возникли и из-за этого?
— В вашем тексте есть мысли, в чем-то созвучные с моими, но не до конца. Несколько моментов хотелось бы оспорить сразу.
Да, спортивная среда узка и очень специфична. Конечно, неплохо бы разбираться в ней получше. Но, учитывая, какие риски несет для нас конфликт интересов, мы исходим из того, что правильнее набрать людей, у которых этот конфликт отсутствует. А затем обучать их через погружение в среду, общение с экспертами, спортсменами и т. д. Это более сложный путь, но мы не может пойти другим, потому что нельзя же представить, чтобы в уголовном розыске работали бандиты или в Управлении по контролю за оборотом наркотиков — наркоманы и «барыги», потому что они хорошо погружены в среду.
— Пример из жизни по поводу конфликта интересов. К вам приходит сотрудник и говорит, что он влюбился в мастера спорта международного класса по легкой атлетике, члена сборной страны, собирается на ней жениться. Этот человек сохранит работу?
— У меня есть большое подозрение, что в моем отделе — нет. Но мы постараемся помочь ему найти работу по душе и без конфликта интересов — нас слишком мало, и мы не можем позволить себе разбрасываться кадрами.
— Работа по Чегину после публикации результатов расследования весной 2018 года продолжилась?
— Спортивная ходьба — это вообще дисциплина, находящаяся под нашим очень пристальным мониторингом. А мордовский центр особенно.
— В мордовский центр просто так сейчас не зайти?
— На текущий момент его территория огорожена забором с видеокамерами через каждые 30 метров. Оборудованы КПП на стоянке и еще один на входе, где стоят охранники. После того как этот центр принимал летом 2018-го одну из сборных чемпионата мира по футболу, меры безопасности были значительно усилены.
— Говоря о техническом оснащении, Казарин в интервью упомянул, что вы снимали его с квадрокоптера, это правда?
— Возможно, кто-то и снимал его с квадрокоптера. Я знаю, что и у самих спортсменов, если смотреть их соцсети, есть квадрокоптеры, которые они используют для съемок, в том числе и в Киргизии. Казарин жил там достаточно долго, сложно сказать, чей это был квадрокоптер.
— Казарин утверждал, что вам просто повезло, вы поймали их в последний день сбора, на дороге, где они никогда до этого не тренировались и пошли туда только из-за плохой погоды.
— Не соглашусь. Работа была проделана огромная, мы прекрасно понимали, где находится Казарин, кого он тренирует. Неоднократно наблюдали его участие в тренировках спортсменов. Так что это везение — результат большой и планомерной деятельности.
«Нередко от тренера в регионе зависит существование спортсмена»
— За годы службы в РУСАДА у вас появилось объяснение, почему у нашей легкой атлетики такие проблемы с допингом?
— Как мы уже обсуждали, это очень большой вид спорта, наиболее представительный по количеству людей. И в этом виде спорта заметное число тренеров, для которых не существует авторитетов. Это люди в свое время принесли большое количество медалей стране, они находятся в своем регионе на положительном счету и зачастую ведут себя так, как считают нужным. Ими очень сложно управлять.
— Мы снова возвращаемся к Чегину и Казарину.
— Не только к ним, есть и другие граждане. По ним еще не было каких-то громких заявлений, но не потому, что они не нарушают антидопинговые правила, а потому, что мы пока не собрали достаточно информации и доказательств.
— События в Чувашии. Более 70 спортсменов обвиняются в использовании запрещенных методов (капельных инфузий) в 2017 году. Почему так долго ждали?
— Проблем было несколько. Изначально на врача, которая все это делала, завели уголовное дело. Затем его прекратили, возобновили и потом прекратили повторно. И когда мы уже исчерпали все возможности привлечь к уголовной ответственности персонал, то занялись спортсменами. Из-за того, что это дело еще находится в процессе обработки и подготовки к слушаниям, я не могу сказать больше.
— Насколько часто от спортсменов и их персонала приходится слышать нелепые, смешные оправдания, когда даже сложно сохранить серьезное лицо?
— Это бывает нередко. Могу рассказать такой случай. Саранск, центр Чегина, осматриваю склад, где хранится в том числе медоборудование. Мне показывают центрифугу для разделения компонентов крови, чтобы отделять плазму от эритроцитной массы после того, как кровь из тела человека попала в донорский мешок. Ранее мы нашли ее по документам, и руководитель центра говорит нам, что центрифуга вообще не использовалась ни разу и стоит в нетронутой упаковке. При мне разбирают деревянный ящик. Внутри картонная коробка. Смотрю — коробка действительно вроде бы целая, запечатанная. Я беру коробку, пытаюсь поднять, и оказывается, что у нее нет дна. Сверху и с боков она запечатана, а дна нет. Это один из примеров.
— Работая со спортсменами, вы замечали, что для них зачастую авторитет тренера, даже обвиненного в нарушениях, вещь совершенно непрошибаемая?
— Тут несколько моментов. Авторитет тренера как специалиста, более взрослого человека, возможно, воспитавшего уже нескольких чемпионов. Нередко от тренера в регионе зависит существование спортсмена, как финансовое, так и организационное. Поссорившись с влиятельным наставником, ты практически гарантированно не сможешь выступать за данный регион и получать там зарплату. А если специалист авторитетен не только в своем регионе, но и в виде спорта в целом, имеет связи и знакомства, то он может создать тебе проблемы и со сменой спортивной прописки. И проблемы не только в спорте, но и в жизни.
— В таком случае это и может быть основной причиной того, что люди не информируют РУСАДА о каких-то известных им фактах нарушений: страх последствий?
— Да, возможно. Одна из проблем точно. Но кого-то из спортсменов это просто устраивает. А кто-то берет на себя риски и готов принимать допинг, готов к дисквалификации. Но страх последствий от тренера тоже есть, этого отрицать нельзя.
— Нет ощущения, что вы пытаетесь вычерпать море чайной ложкой?
— Иногда мне становится страшно, когда я понимаю, что тренеры и врачи в угоду сиюминутной выгоде, повышенным ставкам и преференциям загоняют спортсменов, особенно юных. Неправильно построенный тренировочный процесс и сверхинтенсивные нагрузки, использование допинга для восстановления — все это губит организм. Часто после 18 лет молодежь перестает выступать — не позволяет здоровье. И в моей практике основным стимулом для таких тренеров является нередко небольшая прибыль от продажи запрещенных таблеток своим же ученикам, повышенная ставка зарплаты за выход в призы на соревнованиях в федеральном округе. Из-за этого они губят здоровье подопечных. И это самое большое зло. Гораздо большее, чем положительная проба на допинг одного титулованного атлета.
