Бокс/MMA

Спасал евреев от нацистов, но при этом обедал с Гитлером. 84 года главной победе Макса Шмелинга — самого противоречивого боксера 20 века

Исторический экскурс от Сергея Лисина.

19 июня 1936 года, стадион «Янки» в Бронксе. Бой в тяжелом весе, Макс Шмелинг (Германия) против Джо Луиса (США), рефери Артур Донован. Шестьдесят тысяч зрителей, и их могло быть больше, но многие евреи бойкотировали бой, который проходил под открытым небом и должен был состояться днем раньше, но был перенесен из-за сильнейшего ливня.

Драма началась еще до боя — в раздевалке Шмелинга от сердечного приступа умер 80-летний Том О’Рурк, менеджер легенды мирового бокса Джорджа Диксона — по мнению многих, величайшего боксера всех времен в легчайшем весе.

Тут нужно, конечно, понимать исторический контекст боя — в Германии у власти нацисты, которые использовали спорт как средство демонстрации превосходства арийской расы над всеми остальными, Луис, великий тяжеловес, — афроамериканец. Это была не просто встреча двух боксеров, это была схватка идеологий, несмотря на то, что Шмелинг к тому времени уже почти восемь лет большей частью жил, тренировался и дрался в США, выиграв в Европе все что только можно.

О самом бое рассказывать бесполезно, лучше посмотреть.

Победа Шмелинга, тяжелая, выстраданная в 12 раундах тотального контроля противника, изучения повадок Луиса, начавшегося задолго до боя (его фраза «Я кое-что заметил» стала культовой в американском боксе), была использована пропагандой Геббельса в своих целях. Несмотря на то, что годом ранее боксер отклонил требования нацистов развестись со своей женой, чешкой Анной Ондрой, и порвать со своими еврейскими друзьями в США, включая менеджера спортсмена «Джо» Юсселя Якобса, на родине его все равно «продавали» как идеального арийца.

Шмелинг вернулся в Германию на борту «Гинденбурга» с самолетами Люфтваффе, сопровождавшими дирижабль при посадке. Он обедал с Геббельсом и Гитлером. Последний смотрел запись боя, хлопая себя по бедру каждый раз, когда Шмелинг проводил удары. По указанию Гитлера бой был показан в кинотеатрах под названием «Победа Макса Шмелинга — победа Германии». Тогда, в 1936-м, у Шмелинга еще были какие-то иллюзии по поводу того, кто пришел к власти в его стране — он даже участвовал в кампании по приглашению сборной США на ОИ в Берлине, куда те собирались не ехать, учитывая то, что происходило в Германии. Позже сам Шмелинг назвал эти свои действия «величайшей наивностью».

Сам Шмелинг с момента прихода Гитлера к власти в 1933 году находился в очень сложной ситуации, т. к. его семья (жена на фото выше) жила в Германии, а деньги он зарабатывал в США, где большая часть боксерского мира — менеджеры, промоутеры, фанаты — были евреями. Максу нужно было как-то балансировать между двумя этими полюсами, чтобы сохранить жизни семьи и доход.

Все изменилось в 1938-м. Совпали два фактора — американским СМИ было выгодно представлять Шмелинга нацистом, принижая тем самым его победу над Луисом, а в Германии Гитлер делал все, чтобы Макса возненавидел весь мир. После еврейских погромов картина стала ясна окончательно, а то, что Шмелинг тогда сделал, узнали спустя много, очень много лет — в 1989 году, — сам Макс запрещал об этом рассказывать.

9 ноября 1938 года отец Анри и Вернера Левина (15 и 16 лет) Давид Левин обратился к Шмелингу с просьбой о помощи в спасении своих сыновей. Макс отвез их в свой номер в отеле «Эксельсиор» на три дня, а затем вернул отцу посреди ночи в своей машине, проезжая по дороге мимо вооруженных нацистов. Четыре дня спустя семья Левина эмигрировала в Шанхай. Парадоксом личности Шмелинга, пытавшегося сохранять баланс между властью в своей стране и личными взглядами, является то, что в сентябре 1938 года он, как и много раз до этого, участвовал в ежегодном митинге нацистской партии в Нюрнберге.

Но все это было после второго боя, реванша Шмелинга с Луисом, 22 июня 1938, все там же, в Бронксе, на стадионе «Янки». Зрители, разгоряченные СМИ, к тому времени Шмелинга уже ненавидели. Сто метров от выхода до ринга он прошел под дождем из банановой кожуры, окурков, бумажных стаканчиков из-под газировки (которая, по иронии судьбы, сыграет ключевую роль в его жизни после войны) и плевков.

Подавленный таким отношением, Шмелинг не был похож в ринге сам на себя. В том бою Луис не оставил немцу шансов, он сам, что называется, «кое-что заметил» и сделал выводы. Нокаут в первом раунде после сильнейшего удара в область почки положил Макса на ринг, бой пришлось останавливать тренеру Шмелинга, Максу Мачону. Гарлем ликовал. В больнице у боксера диагностировали трещины в двух позвонках, и на этот раз он отправился в Германию на носилках. Позже, много позже, уже оглядываясь на исторические итоги, тот бой назовут «визитной карточкой Второй мировой войны». Сам Шмелинг в мемуарах назвал то поражение «благословением», потому что в случае победы он стал бы в нацистской Германии буквально богом в глазах режима.

Дальше события разворачивались уже совсем круто. После достаточно проходного боя против Адольфа Хойзера на чемпионате Европы 1939 года, который Шмелинг выиграл, он ушел с ринга и хотел зажить простой, обычной жизнью на родине. Только вот Рейх в те годы готовился к большой войне, и в стране действовала всеобщая воинская повинность, а Макс в свои 33 года все еще был призывного возраста. Его записали в парашютисты, и 20 мая 1941 лучший боксер Германии был брошен в бой за остров Крит, где его ранили при высадке — шрапнель попала в правое колено. Это ранение привело к тому, что Шмелинг был объявлен непригодным к строевой службе, но не демобилизован — имя и титулы все-таки делали Шмелинга крайне выгодным солдатом с точки зрения пропаганды.

Только вот сам Макс взгляды эти не разделял, и в двух интервью, которое дал немецким и американским СМИ, заявил немцам, что Великобритания на Крите вела войну в рамках «норм» и не совершала никаких зверств, а американцам пожелал скорейшего завершения войны (не сказав, в чью пользу). Все это вызвало ярость в высоких кабинетах, и Шмелинга уволили из армии. Строго говоря, любому другому солдату подобные интервью стоили бы не только карьеры, но тут сработали титулы и известность — Макса просто побоялись трогать, как, кстати, и его жену, к происхождению которой у нацистов накопилось к тому времени много вопросов.

После окончания войны служба в вермахте не прошла даром — Макса посадили на три месяца в тюрьму за дачу ложных показаний по фактам его вовлеченности в военные действия и затем обязали пройти процедуру «денацификации», через которую в те годы прогоняли огромное количество немцев, служивших в вермахте, чья причастность к военным преступлениям не была доказана. Стране нужны были рабочие руки, а «денацификация» была простым и удобным способом очистить старые грехи. Спустя какое-то время Шмелинг вернулся на ринг ради денег, которых у семьи не было, провел пять боев, из которых два проиграл, и окончательно покинул бокс в качестве спортсмена.

Все, что было дальше, — лицензия на розлив Coca-Cola, благотворительность, помощь Джо Луису деньгами и активное участие в западногерманском, а после 1989 года немецком спорте — логично укладывается в портрет Шмелинга как простого немца, родившегося и прожившего свою жизнь в очень непростое для Германии и всего мира время. Для профессионального боксера он прожил очень долгую жизнь, всего семь месяцев и 23 дня не дотянув до своего столетия. До конца своих дней Шмелинг крайне избирательно общался с прессой, предпочитая только лояльных и не задающих острых вопросов журналистов, а в своих мемуарах обходил вопросы сотрудничества в нацистами стороной. И есть в его биографии один момент, который надежно до сих пор не подтвержден — по воспоминаниям некоторых британских и американских военнопленных, во время визита в лагеря, где они содержались в 1945 году, Шмелинг активно убеждал их вместе сражаться против советской угрозы. Что это было — заказ нацистов или речь от души, — сказать уже сложно.