«Рождение ребенка — шикарные эмоции, но не те, что при победе на Олимпиаде». Непростое признание Александра Легкова

«Рождение ребенка — шикарные эмоции, но не те, что при победе на Олимпиаде». Непростое признание Александра Легкова
Александр Легков / Фото: © Ryan Pierse / Staff / Getty Images Sport / Gettyimages.ru
Один тренер его жалел и берег, с другими мог ругаться.

25 ноября днем мы с Александром Легковым должны были вылетать из Шереметьево через Хельсинки в Рованиеми на первый этап Кубка мира по лыжным гонкам, который пройдет в финской Руке 26–28 ноября. Я — как спецкор, Легков — как комментатор «Матч ТВ». От Рованиеми, правда, нужно было еще ехать 200 км на машине, но данный этап путешествия оказался под вопросом — рейс Москва-Хельсинки отменили. Борт, вылетевший из столицы Финляндии, развернулся над Тверью и вернулся назад, о причинах оставалось только гадать. Моментально слетела пересадка в Хельсинки, нужно было что-то решать.

Новый вариант нашли спустя полчаса — Москва-Питер-Хельсинки-Рованиеми, причем вылет в Питер был уже совсем скоро. Пришлось бежать обратно через пограничников, забирать багаж, ехать на поезде из терминала «D» в терминал «B», снова регистрироваться, сдавать багаж и бежать к гейту. Все успели, до Питера добрались нормально, а вот дальше снова возникла задержка, которая ставила под угрозу уже пересадку в Хельсинки — у нас на нее и так было 50 минут, а тут оставалось еще меньше.

Во время забега по аэропорту Хельсинки стало очевидно — Легков находится в отличной форме, он даже не запыхался. На рейс до Рованиеми успели, машину взяли вовремя и в Куусамо, где находится наш отель, оказались в районе полуночи. Ну, а по ходу всех этих приключений записали интервью, благо между бросками по аэропортам и спешного заполнения финских ковидных анкет времени было достаточно.

В интервью:

«Ко всему стараюсь подходить ответственно»

Александр Легков / Фото: © Mike Hewitt / Staff / Getty Images Sport / Gettyimages.ru

— В спортивной карьере такие проблемы с перелетами случались?

— Нечасто, но случались. Это же самолеты, задержки бывали, а когда рейс с пересадкой, то подобные моменты происходят. У меня подобные случаи были на относительно коротких перелетах. Но в данный момент нет повода переживать, когда такое происходит, когда приезжаешь в ночь, как получится сейчас у нас, потому что мне завтра не бежать Кубок мира.

— А когда еще бегал?

— Тогда, конечно, все это сказывалось. Стресс, меньше времени на восстановление после перелета, усталость — все это накапливается. Спортсмену важно быстро добраться до места и отдыхать, побегать небольшой кросс. А когда стартовать тебе не нужно, то поводов волноваться нет, мне сейчас самое главное — успеть завтра на эфир.

— Понятно, что нервничаешь перед стартом. Перед эфиром тоже?

— Я ко всему стараюсь подходить ответственно. Перед гонками переживания были одни, перед эфиром другие, но они тоже есть. Сложно сравнивать, это разные ощущения. Но так как я с прошлого сезона не комментировал, прошел большой временной период, и нужно, конечно, актуализировать знания по команде: тренировки, выход на соревновательный уровень. Нужно узнать больше, потому что я, конечно, не все знаю про наших лыжников, я уже не в этой теме, хотя и тренируюсь, слежу за всем, но каких-то небольших нюансов не знаю. Плюс лыжи сами по себе меняются.

— Даже за те три года, что прошли после завершения международной карьеры, они изменились?

— Мне кажется, что да. Не сильно, но изменились. Был момент, когда я находился с ребятами в Ливиньо, бегал кросс, а затем делал силовую, и спросил Сашу Бессмертных: «Ты выступал в мое время, выступаешь сейчас, с молодыми, скорости изменились?», а он ответил: «Скорости точно изменились, а вот я — нет. Бегаю так же как и раньше, а все стало быстрее».

— Когда спортсмен комментирует свой вид спорта, он видит больше, чем другие, как это сказывается в твоем случае? Появляется желание подсказать гонщику, пусть даже он тебя и не услышит?

— Да нет, я же четко понимаю, что он меня не услышит. Подсказать особого желания нет, а вот предугадать какой-то момент, тем более что я сам выступал на всех этих трассах — да, хочется. И даже если я что-то не озвучиваю, то все равно вижу, что происходит и читаю гонку заранее, понимаю, что может случиться дальше и, наверное, в большинстве случаев это получается.

«Даже будучи хорошо готовым, не был уверен, что ждет меня на финише»

Маркус Крамер / Фото: © CARL SANDIN / imago-images.de / Global Look Press

— Впереди два этапа КМ, Рука и Лиллехаммер. Что можешь сказать про эти трассы?

— Обе трассы знакомые до боли. Рука — тяжелая трасса, на ней длинные, затяжные подъемы с тяжелым выходом, есть равнинные участки, крутые спуски. Знаменитый финишный подъем, где очень хорошо снимает камера и можно рассмотреть технику, тот же знаменитый стиль Клебо. Я на этом подъеме тоже скакал как стрекозел, когда выигрывал этот мини-тур. Очень красивая, правильная картинка на этом подъеме получается, а затем, после него еще длинный выкат и финишная прямая, где уже можно окончательно разобраться. Плюс, этот подъем идет с «торчком» на выходе, и там, особенно в спринтерских гонках, спортсмены либо останавливаются и от них кто-то убегает, либо наоборот, наращивают темп и их уже сложно добрать перед финишем. Так что да, это сложная трасса, но она особенно хороша, потому что это открытие сезона и ты туда едешь заряженный, потому что ты все сделал, чтобы быстро бежать. Объемные тренировки закончились, остались только скоростные, подводящие. Ты полон внутренних переживаний о том, как сложится сезон, ты входишь в него и поэтому мне всегда нравился первый этап КМ, на нем больше всего волнений. Когда форма классная от этой тяжелой трассы получаешь еще больше удовольствия.

Но Лиллехаммер, на мой взгляд, еще сложнее. Там есть сумасшедший подъем, как на классическом, так и на коньковом круге. Точно не скажу его протяженность, но сравнивать его можно с сочинским, хотя он более пологий, но все равно безумно длинный и там можно вытворять все что угодно — убегать, догонять. Также много крутых поворотов, «торчков», спусков и, плюс, этот подъем. И, думаю, многие со мной согласятся, что Лиллихеммер сложнее, чем Рука.

— Ты всегда был известен как «горняк», человек не испытывающий проблем с подъемами. И все-таки приходилось себя как-то настраивать на них, на то, что будет непросто?

— Все зависит от состояния. Я отталкивался от него. Когда ты хорошо готов, то мучений не бывает. Были моменты, когда и в Руке, и в Лиллехаммере я бежал очень хорошо, бежал и кайфовал от усталости, от напряжения, от того, что отдаешь последние силы на финише, но я мог работать и терпеть. А были гонки на этих же трассах, когда ты ничего сделать не можешь. Пытаешься, толкаешься и все в пустоту. Вроде бы вкладываешь больше сил, выворачиваешься наизнанку, а секунды проигрываются и проигрываются. Нужно отталкиваться от состояния — если оно хорошее, то ты бежишь по любым трассам.

Но могу сказать, что, например, в Лиллехаммере, где, как я уже сказал, много крутых коротких «торчков», я на классике не успевал подстроиться под ритм гонки. Мышцы у меня длинные, эластичные и у меня не получалось быстро включаться. То же самое, что в Руке на спринте, когда на верхнем «торчке» я все время зависал, вне зависимости от состояния. Такие трассы для меня были сложнее тех, где есть длинные подъемы, где можно раскатить, вработаться, которые мне больше всего нравились, и не важно, будь они два или три километра протяженностью.

Даже если вспомнить тот мини-тур в Руке, который я выиграл, то в прологе спринта я был только 31-м. И я даже не уверен, что я вообще когда-либо отбирался в Руке в финал спринта. Моей сильной стороной было то, что умел хорошо финишировать после длинной дистанции. Я не бегал как Нортуг все — и спринты, и классические гонки, и дистанционные. Был все-таки дистанционным гонщиком, но финишировать в конце умел. Не довелось схлестнуться с Нортугом на финише длинных дистанций, потому что когда я был готов и выигрывал — он отставал, а когда он выигрывал, то я или не бежал или уже очень много уступал. Но те ребята, которые выкатывались со мной на финиш полтинника в Холменколене в 2013-м и в Сочи год спустя, оказывались неспособны поддержать мои рывки за 300-400 метров до финиша. У меня получалось, и никто не мог поддержать, это совершенно точно.

— Такое состояние ощущается сразу или уверенность появляется по ходу дистанции?

— Я даже будучи хорошо готовым, не был уверен, что ждет меня на финише, это определяла только финишная черта. Но когда ты идешь гонку, то понимаешь, что у тебя хорошее состояние уже после десяти километров. И понимаешь, что на финише будешь боеспособен.

«В случае с Пекином нужно смотреть по ощущениям»

Фото: © Visma Ski Classics

— Возвращаясь ко дню сегодняшнему: исходя из той информации, что есть у тебя, насколько качественно наша команда сумела подготовиться к началу олимпийского сезона? Были ли проблемы?

— Ситуация ничем не отличается от прошлых лет, все в том же режиме, они так же тренируются. Единственное отличие — пандемия, из-за нее возникли проблемы. То не могли вылететь на сбор, то искали места, где можно потренироваться и так далее. Это выбивало из тренировочного процесса. А так — все тренировались, хотя, конечно, кто-то мог немного приболеть, простудиться. Но если мы говорим о группе Маркуса Крамера, то сильных проблем не было ни у кого.

— Ты примерял на себя эту пандемийную ситуацию, как бы ты ее воспринимал, будучи спортсменом?

— Думаю, что воспринимал бы это тяжело. Мне всегда хотелось четкости, правильности. Но, учитывая, что я почти все время жил в Давосе, то сейчас я бы, наверное, там смог бы просто остаться и тренироваться вообще без выезда. В любом случае вариант бы нашелся. Но сейчас это все, конечно, усложняет ребятам тренировочный процесс, все нужно заранее продумывать.

— А смог бы бегать без зрителей?

— Точно смог бы. Зрители — это очень круто, это поддержка, переживания, мотивация. Это с одной стороны. Но с другой — спортсмен тренируется, чтобы показать результат. И когда ты бежишь гонку, то, конечно, слышишь крики болельщиков, но все равно стараешься слышать себя, информацию от тренеров, работать, оценивать, как работают лыжи, ты показываешь свой максимум. Да, когда ты выкатываешься на стадион, трибуны ревут, как это бывает в Норвегии, а тебе еще круг-два, то адреналин поднимается, и ты стараешься себя заставить работать еще лучше. Но опять же — адреналин поднимается, когда ты в форме, когда ты идешь лидером, тогда ты кайфуешь от криков болельщиков. А когда ты проигрываешь минуту и тебя подбадривают — спасибо большое, это круто и помогает, но ты сделать уже ничего не можешь, ты проигрываешь, а минута, как правило, не отыгрывается.

— Интересовался олимпийской трассой в Пекине?

— Скажу честно, не особо. Знаю профиль трассы, знаю, что есть даже спортсмены, которые пробовали этот профиль пройти на тредбанах, моделируя его, но это все равно не то. Даже зная профиль и загрузив его в тредбан, ты не испытаешь то, что на реальной трассе. Да, ты можешь прочувствовать, попробовать эти подъемы, понять их протяженность, но на тредбане нет поворотов и это одна из проблем. Ну и все равно ты до конца не поймешь, что тебя там ждет.

Иностранных спортсменов на той трассе пока не было, поэтому все находятся в одинаковых условиях.

— Меня больше беспокоит высота — 1700 метров.

— Да, это серьезная высота. Но спортсмены приспособлены к подобным условиям. В Ливиньо же бегают гонки, а там 1800. В Санкт-Морице и Давосе, где чуть меньше, тоже бегают. Другой момент, что в Сочи и Давосе, например, одна высота, но говорят, что сочинские горы тяжелее, потому что они южные. Поэтому и в случае с Пекином нужно смотреть по ощущениям, четко подготовиться, подойти к этим соревнованиям и не важно какая высота — можно бежать.

— Говорили, что сервис туда поедет в декабре дня на четыре, этот опыт сервисеров будет полезен спортсменам именно с точки зрения ощущений?

— Это очень хорошо, что они могут туда поехать, попробовать какие-то варианты смазок. С точки зрения ощущений — да, они могут рассказать, но все-таки спортсмену нужно самому покататься по этой трассе. Но с точки зрения структуры снега, а она в феврале будет, скорее всего, такой же что и в декабре — это очень круто, что сервис поедет, это окажется для спортсменов большой помощью.

— В твоей карьере же не было таких дальних азиатских гонок?

— Нет. Были Канада и Австралия. Правда в Австралии все-таки был в большей степени тренировочный процесс, но я там бегал и выигрывал два раза Kangaroo Hoppet. Победители этого марафона вписывают свои фамилии на старых деревянных лыжах, которым черт знает сколько лет. И вот я два раза свою фамилию там оставил.

— Как ты вообще там оказался?

— Это наши европейские тренеры, Изабель Кнауте, Рето Бургермайстер и Маркус Крамер поняли, что там можно кататься. Они общались с австралийцами, которые все время сидели на сборах в Давосе и, как мне кажется, это оттуда пошло. Мы в августе все время улетали туда и за двадцать дней проходили больше 1300 километров на лыжах, бежали марафон, местные соревнования, контрольные тренировки и приезжали оттуда уже в очень хорошей форме.

— К концу августа ты уже был способен бежать марафон?

— Да, 42 километра и я выигрывал. Да, там не такая большая конкуренция, были ребята, которые приезжали со мной, тот же Илья Черноусов. Он и был основным конкурентом. Поэтому я сначала убегал от Илюхи, старался, а затем уже не сбавлял и работал для себя, для тренировки. Проблемы пробежать марафон в этой точке года не было — мы и до Австралии тренировались, проходили на роллерах по 70 километров, так что были готовы.

— Сколько ты набирал за год на лыжах по объему?

— Где-то около 12 тысяч километров. Мне кажется, сейчас даже некоторые девочки из сборной России набирают больше (смеется). Так что история тут такая… Тренироваться можно сколько угодно, вопрос в том, как ты тренируешься. Тренироваться нужно правильно, а набрать за год можно и двадцать тысяч, если захотеть.

«Я попал в нужное место в нужное время»

— Ваш с Черноусовым опыт работы с иностранным специалистами был первым?

— Не готов это утверждать на 100%, но, кажется, да. Это было впервые. Я попал в нужное место в нужное время, просто так сложились обстоятельства. На Кубках мира познакомился с Изабель, начали общаться, потом она мне много раз помогала в каких-то гонках, с какими-то небольшими травмами, она знала как работать с тейпами, а мы в то время в них даже еще не разбирались. И когда прошла Олимпиада в Ванкувере, где я был четвертым, после чего мне дали своеобразный карт-бланш, сказав найти иностранных специалистов и гарантировав поддержку, все это зародилось и получилось. Илюха тогда еще даже не рассматривался, был только я один. Все получилось и очень круто, что получилось. Это и спасло потом, потому что эти европейцы были со мной до конца, в том числе и самый тяжелый период времени. Они верили мне и доверяли.

— Смена тренировочного подхода произошла легко?

— Ты понимаешь, наши российские тренеры такие же крутые, и Юрий Бородавко дал мне базу, после которой меня невозможно было перетренировать. Но тот же самый Бородавко мне всегда говорил: «Саша, поспокойнее, поспокойнее!», а я его не слышал. Не слышал и все. Готов был как умалишенный тренироваться все лето, думал, что чем быстрее и больше — тем лучше. А он мне говорил, что нужно спокойнее. Но донесли это до меня европейцы — что не нужно себя выхолащивать.

Приведу пример: у меня тренировка в первой зоне интенсивности. Изабель и Рето меня отправляют, у меня пульсометр, который Рето забирает у меня после тренировки и смотрит, как я тренировался. И вот, иду я в этой первой зоне и не могу — проезжаю круг и говорю:

— Можно я побыстрее пойду, я не могу так ходить, как дедушка, это невозможно!

— Иди как дедушка.

— Зачем тогда тренироваться?! Я домой пошел!

— Нет ты должен пройти как дедушка два с половиной часа, просто пешком.

— Да не хочу я так ходить!

В общем, дошло до ругани. Ну, кое-как я откатался, стиснув зубы, два с поливной часа пешком, а мне легко, я хочу лететь, кататься быстрее, мощнее, но не дали, контроль был тотальный. Рето затем часы забрал, проверил, потому что если что-то не получалось, две-три минуты в другой зоне интенсивности, то все, ругань, хоть чемоданы собирай. Но я откатал как сказали, хотя очень хотел быстрее. На следующее утро встаю и понимаю, что усталость есть. И понимаю, какой же я нехороший человек, что хотел быстрее, а они молодцы, потому что сдержали меня. А я только наутро почувствовал, что это было правильно. Даже в первой зоне ты все равно работаешь, ты этого не чувствуешь, организм хочет петь, кричать и ехать быстрее, а на самом деле он работает. И эти моменты, конечно, нужно было как-то до меня доносить. И я просто не слышал Бородавко в этом плане, но базу он мне заложил огромную.

— Можно сказать, что по стилю работы из нынешних групп сборной тебе ближе всего Крамер?

— Не скажу. Но это мой стиль, все практически как у меня, мои планы. Но вопрос не в том, какой стиль ближе, а в том — какой стиль приносит результат. И у каждого тренера сборной в группе, как и раньше, есть человек, который показывает результат. Поэтому, я думаю, что все тренировочные планы хороши, выбирай, как говорится, на вкус. Мне больше всего подходили планы Маркуса, нравилось с ним работать, он дипломатичен, дает возможность подумать. Но у меня, помимо Маркуса были еще два человека — Изабель и Рето, которые за мной следили и поэтому все работало как надо.

У текущей группы Маркуса все-таки дорога уже другая, у них есть Маркус и Серега Турышев. У них нет Изабель и Рето. Мой тандем работал, потому что был Маркус, мягкий тренер, который давал только планы и все время меня жалел. Я, например, мог сказать, что сегодня хочу улететь домой, и он отвечал, что могу лететь, что это мое дело. Но в этот момент выскакивали Изабель с Рето и говорили: «Сидеть здесь, не двигаться! Никуда ты не летишь и вообще — межсборье будешь в Давосе». Ругань, ругань, и я остаюсь. И поэтому наш тандем работал. А сейчас все иначе и ребята могут в какой-то степени пользоваться Маркусом, его добротой, но опять же — все люди взрослые, должны думать своей головой.

«Все нужно строить заново, те же семейные отношения»

— В 2007 году, когда ты только «выстрелил» на международных турнирах, то сказал, что боишься за свое будущее, потому что спортсменам сложно найти себя после завершения карьеры. Был позже момент, когда эти страхи ушли?

— В какой-то степени они сохранились до сих пор. Я максималист и хочу везде быть профессионалом своего дела, всегда чувствую, что где-то недотягиваю. Это мое внутреннее мнение, я все время себя как-то принижаю, приземляю, потому что кажется, что везде можно быть намного лучше. Я всегда копаюсь в себе и такого, чтобы была уверенность в завтрашнем дне — нет. Всегда работаю над собой, во всем.

— Еще одна фраза из 2007 года: «Все бегают ради известности и денег». Сейчас мнение поменялось?

— Если я такое говорил, то доля правды в этом есть, но сейчас я бы добавил туда пункт результата, реализации себя как спортсмена, как человека, добившегося успеха в том, чему он посвятил значительную часть своей жизни. Сейчас бы я это добавил, тогда думал как молодой, хотелось известности, чего-то еще. А сейчас понимаю, что важнее реализоваться, добиться успеха, показать максимум в том, чем ты занимаешься.

— Для спортсменов важно сказать самому себе, по итогам карьеры, что ты сделал все, что смог, пусть не добился ошеломительного успеха, но сделал все, что смог.

— Понимаешь, когда мы выступаем на каких-то мотивационных встречах, нас приглашают и мы рассказываем о пути к успеху, многие говорят, что у спортсмена короткий век и неизвестно, что будет после спорта, что будешь как птенец, выпавший из гнезда. Понятно, что спортсмен думает о том, что будет с ним. Но если взять другого человека, из другой профессии, он же тоже положил на это всю жизнь, к чему-то шел, учился, работал по профессии. И если ему после двадцати лет в профессии нужно делать выбор, то он оказывается в той же ситуации, что и спортсмен. Спортсмен не добивается результата и понимает, что нужно менять сферу деятельности, идти учиться, работать и так далее. А простой человек в какой-то момент может понять, что он уже много лет работает на одном месте, без перспективы повышения и развития, что это путь в никуда и нужно тоже что-то менять. И ему тоже будет тяжело, мы все в равных условиях, просто спорт более на виду.

— Сложно было после завершения карьеры начать жить более обыденно? Без такого количества поездок, когда ты оказался дома с семьей?

— Непросто. Но опять же — это работа над собой. Да, все нужно строить заново, те же семейные отношения, потому что это так же непросто. Когда ты спортсмен — ты уезжаешь и приезжаешь. Когда уезжаешь, все скучают, когда приезжаешь, все радуются. А тут ты ежедневно дома. Хотя меня ежедневно дома не бывает, я спортсмен, который просто поближе и на ночь приходит домой (смеется). Общественная деятельность и работа присутствуют в моей жизни в большом объеме и ситуации, когда я сидел бы дома и мне нечем было заняться, не бывает. Свободного времени у меня на самом деле нет.

«Победы должны мотивировать, но у нас как-то с этим не так»

— Сейчас ты летишь комментировать. При этом у тебя еще есть работа и многие задаются вопросом, что является твоей основной деятельностью?

— Основная деятельность, в любом случае, это работа депутатом Мособлдумы нового созыва. У нас большой объединенный комитет, там и спорт, и образование, и туризм, и работа с жителями. Конечно, это моя основная деятельность. И комментируя, я ничего не теряю даже сейчас, потому что лечу в Финляндию на выходные, затем возвращаюсь, работаю, а затем еще раз лечу в Норвегию, тоже на два дня и затем обратно. И в России я тоже комментирую по выходным, в основном в субботу и воскресенье. Кстати, депутатская работа тоже ненормированная и по выходным мы тоже иногда работаем, но в любом случае — в выходные я могу уделить время своему любимому виду спорта. И если я приношу этим какую-то пользу, говорю правильные слова, доношу до людей какую-то информацию, то с удовольствием буду это делать, потому что лыжи — это мое любимое дело, я им занимался больше двадцати лет и до сих пор продолжаю, и мне это нравится. Я хотел бы в дальнейшем быть хоть как-то приближенным к лыжным гонкам.

— Все так же тренируешься по ночам?

— Вчера, после работы, приехал, собрал вещи, посмотрел на время, было 23:40, я переоделся и пошел бегать.

— Высыпаешься?

— С этим тяжелее. Но так как мне не бежать Кубки мира, чемпионаты и Олимпиаду, то я могу, скажем, три дня недосыпать, а на четвертый — выспаться. Стараюсь держать нужный баланс и пока справляюсь, хотя это непросто и нужно себя заставлять. Тренируюсь ночью или рано утром, бывает даже что в обеденный перерыв, выбирая между обедом и тренировкой, я иду на тренировку, а поесть я всегда успею.

— Кстати, о еде. После завершения карьеры пришлось начать себя ограничивать в чем-то по питанию?

— Учитывая то, что продолжаю тренироваться практически каждый день, пусть и для себя, метаболизм работает очень хорошо и спустя три года после завершения карьеры с питанием проблем нет. Ем когда захочу, сложностей нет. Но, думаю, это потому что я все равно поддерживаю организм тренировками, пусть небольшими, не в том объеме, как во время карьеры, но этого достаточно.

— Я посмотрел на упоминания тебя как депутата и судя по их количеству, ты реально работаешь, а не отбываешь номер, как зачастую можно прочитать в обсуждении твоей персоны.

— Конечно работаю. Езжу, общаюсь, пытаюсь решить какие-то вопросы для людей, с которыми они приходят. Но не мне делать выводы и давать оценку тому работаю я или нет. Людей много, мнения разные, один пишет одно, другой — другое. Я считаю, что нужно просто делать все по совести. Одно дело много ездить, а другое — решить вопросы. Вот тут есть небольшой стопор, не все так быстро получается. Но и в спорте не все быстро получалось, тем более у меня. Но хотелось бы все побыстрее реализовывать. А то, что жители приходят с вопросами, с просьбами — мы ничего мимо не пропускаем, всегда стараемся включаться. Единственное, что не все получается решить. И мы доводим до людей, что пытались, что делали то-то и то-то.

— Когда получается решить вопрос, эти ощущения похожи на чувство после победы в гонке?

— Да, есть ощущение эйфории, внутреннего удовлетворения и это очень здорово. Но могу сказать, к вопросу о том, почему бывает так сложно найти себя после спорта и двигаться дальше, что после тех эмоций, которые ты испытываешь после спортивной победы, особенно на крупнейшем турнире, таком как Олимпиада, похожие ощущения испытать сложно. Не получу я таких эмоций, я анализировал. Рождение ребенка — это тоже очень здорово, эмоции шикарные. Но если я беру себя, то они не те. Олимпийское золото, пьедестал, гимн страны — это, конечно, что-то невероятное, и я такого нигде не испытывал и думаю, что это невозможно где-то ее получить.

— Получается, что спортсмены, которые брали большие победы, отчасти «зависимы», они подсаживаются на такие эмоции, хотят еще.

— Очень круто, если так. У нас с этим есть пробел, спортсмен, который что-то выигрывает, может потерять мотивацию. А вообще, в идеале же — приходят медали и хочется еще. И тот, кто добивается дальнейших побед, а в мировом спорте есть те, у кого золотых олимпийских медалей значительно больше, чем у меня, очень круты. Победы должны мотивировать, но у нас как-то с этим не так, после глобальной победы найти мотивацию бывает сложно, хотя должно быть наоборот.

«Самое главное, после поражения, сделать первый шаг»

Максим Вылегжанин, Александр Легков и Илья Черноусов / Фото: © РИА Новости / Александр Вильф

— Как в твоем случае было с мотивацией, после Сочи?

— У меня после Сочи была миссия, я хотел ребенка и поэтому немного, на года полтора, сбавил обороты — нужно было посвятить время семье. После этого вернулся и серьезно готовился к Олимпиаде 2018 года, но затем ситуация складывалась так, что все пошло на спад, и я пришел к пониманию — нет смысла бегать. Пришла молодежь с другими мыслями, а чувствовать себя дедом не очень хотелось. Уходить нужно вовремя. Хотя, сказать, что там все было сразу плохо, нельзя. Я стал возвращаться в нужный момент и в голове был именно такой план, он в принципе срабатывал. Пошли призовые места на КМ, я готовился к «Тур де Ски» и Олимпиаде, все было запланировано именно так. Но не получилось.

— Бремя лидера после Игр стало еще заметнее?

— Во многом стало сложнее, потому что внимания стало больше, вырос спрос и в плане результатов, и в плане общения с другими, поведения. Я сразу это почувствовал, стало потяжелее. Это первый момент. Ну и молодежи нужен был пример, опыт. Опытом я всегда делился, рассказывал, что и как, рассказывал. И, помню, молодые Юля Ступак, Наталья Непряева, после Сочи, во 2015–2016 годах подходили ко мне, интересовались, я все им рассказывал.

— Медийная востребованность напрягала?

— Нет. Просто больше ответственности. Относился к этому спокойно, хотя и переживал по многим моментам — кто что и как напишет, как подадут твою речь, помнил, что нужно всегда помнить, как и что ты говоришь. Но особо не напрягала, потому что я всегда общался с журналистами.

— Ты всегда был очень открытым человеком, хотя спортсмену с высокой мотивацией очень легко закрыться, чтобы не отвлекаться от работы. Как это удавалось?

— Да, конечно, так многие делают и я в какие-то моменты закрывался, просто это не так сильно было заметно. Многие спортсмены закрываются. Когда все хорошо, они могут поделиться, рассказать. А когда не очень — уходят в себя, стараются ни с кем не общаться и у меня тоже такое было. У меня всегда большие турниры, даже когда я уже был одним из лидеров Кубка мира, начинались с плохой гонки. И в Сочи произошло то же самое. Но мне нужно было взять себя в руки, проходить через микст-зону и что-то говорить. Снова плакаться, что палка сломалась? Это одно и то же, как день сурка. Помню, я пытался что-то придумать, сказать так, чтобы всем стало понятно — все нормально. Я сказал, что гонка прошла и готовимся дальше, стараемся добиваться успеха в других гонках. Сказал, а на самом деле гонял внутри себя ту первую гонку каждый день, стал снова закрываться, не хотел никого видеть на завтраке, обеде и ужине, ходил с тренировки в комнату, из комнаты на тренировку, ел быстро, ни с кем не хотел общаться.

— Как в такие моменты карьеры получалось себя вытягивать?

— Самое главное после поражения сделать первый шаг. Ты, даже если не хочешь, начинаешь тренироваться и постепенно все забывается, ты начинаешь ставить себе следующую цель. Помогали тренировки, конечно. Плюс, мне было проще восстановиться, потому что в карьере как-кто так все складывалось, что если поражение, то жесткое, а если победа, то яркая, даже если не брать Олимпиаду. «Тур де Ски», марафон в Холменколлене, какой-нибудь интересный этап Кубка мира — что-то заметное, яркое. И эти качели позволяли как-то балансировать.

— Мысль о завершении карьеры созревала плавно или появилась одномоментно, ты просто понял, что все?

— Ну да. Психологически очень сильно устал. Хотел еще побегать, Елена Вяльбе просила остаться до ЧМ-2019, говорила, что нужно начать готовиться и все будет нормально. Но я почему-то здесь дал слабину, хотя никогда этого не делал до этого, прислушивался к ее мнению. Нужно было просто и здесь сделать первый шаг, начать тренироваться и все. Но тут я почему-то решил, что хватит.

— Многие спортсмены после завершения карьеры длительное время не тренируются, не возвращаются в зал или на трассу, некоторые вообще не хотят ничего слышать о своем виде спорта. Твой случай обратный, судя по всему.

— Я ни на минуту не остановился. И даже когда официально объявил о завершении карьеры, еще можно было вернуться и многие просили, чтобы я вернулся. Но я решил, что если вернусь после того как объявил, что закончил, это будет абсолютно неправильно, даже с точки зрения моих внутренних принципов. Но я не останавливался и до сегодняшнего дня не остановился. Я люблю этот вид спорта, эта моя отдушина, и надеюсь, что так дальше и будет. В каком-то плане я, может, устал психологически, но я не устал от лыжных гонок, я их искренне, вдохновенно люблю. Хочу быть погружен в этот вид спорта и продолжать в нем присутствовать. Это офигенный вид, в нем меньше всего травм, если не говорить о нагрузке на сердечную мышцу в профессиональном спорте. Но даже если смотреть по мне — у меня не было каких-то глобальных травм, не было операций, с суставами все хорошо. Лыжи — это вид, где ты можешь и здоровье поправить, и на свежем воздухе находишься, если говорить о любителях. Но, повторюсь, у меня и на профессиональном уровне проблем не было. И сейчас, после того как покатаюсь на лыжах, у меня прекрасное настроение, и я получаю заряд удовольствия. Как наркоман, наверное.

Читайте также:

* Соцсеть, признанная в России экстремистской