Семен Елистратов выбирался из подвала к золоту Сочи. Но та победа в составе эстафеты не была финальным аккордом. Скорее, Игры в Сочи стали для него переломным моментом в карьере. Рассказываем, почему.
— Я не помню, где точно был, когда объявили, что Олимпийские игры будут в нашей стране, в Сочи, но помню, что сильно обрадовался. «Было бы круто выступить в Сочи, было бы круто подняться на пьедестал почета», — вспоминает Семен.
— Андрей Иванович [Максимов] уже тогда был в твоей жизни?
— Был, есть и будет всегда. Он, кстати, в ответ на: «неплохо было бы побороться за пьедестал почета», сказал: «Не переживай, выиграем». Он всегда так говорит.
— На какой стадии ты находился в 2010-м?
— Февраль, Канада, Ванкувер. 24-е место. Полное опустошение, полное нежелание тренироваться, куда-то двигаться. Мы приехали с Олимпийских игр, и я сказал Андрею Ивановичу: «Все, хватит, беру паузу». На самом деле не паузу. Хотел уйти, думал, это точка невозврата. Мне 20 лет, и никаких результатов нет…
— 20 лет — все пропало…
— Все пропало! Была перетренированность. Сборной руководил китайский специалист, и считалось, что чем больше тренируешься, тем лучше побежишь, но как показала практика — это так не работает. Правильно нужно тренироваться, грамотно — вот тогда и побежишь. Видимо, китайский специалист тогда не знал, как это ляжет на нашу ситуацию. В итоге — нежелание выходить на лед, даже некоторое чувство отвращения к конькам — лед и коньки действительно не мог видеть. Думаю, когда кто-то из спортсменов прочитает это интервью, поймет, о чем я говорю. Бывает такое в профессиональной карьере. Хороший опыт. Было и прошло.
В общем, полгода я не тренировался вообще, не делал ничего. И после долгого перерыва, в начале сезона Андрей Иванович говорит: «Давай попробуем, не получится — заканчиваем». Едем с ним на первый сбор в Новоуральск. Разумеется, после того, что я ничего не делал, на этом сборе помираю — иначе и не скажешь, было действительно очень тяжело. Но на первом же этапе Кубка России я на одной из дистанций становлюсь третьим. Решили дальше пробовать. Сборную тогда тренировал корейский специалист Джимми Джен, и меня пригласили в команду. Уже в декабре я выиграл в Чанчуне «пятисотку», став первым россиянином в истории с победой на Кубке мира.
— Но шорт-трек на тот момент — андеграунд?
— В «очке» мы были в полном, не знаю, как по-другому и сказать. Один из самых неузнаваемых видов спорта. Результатов громких не было. Медаль 1992-го была, но ее никто не помнил. Мы начинали буквально с нуля.
— А потом пришел Крос…
— Пришел. У меня вообще не было ни одного олимпийского цикла, чтобы тренировался в сборной полностью под руководством одного специалиста. У нас все время что-то происходило. Когда приходит новый тренер, всегда нужно адаптироваться, чтобы организм привык к разного рода нагрузке. И я научился адаптироваться ко всем спортивным и жизненным обстоятельствам. Теперь прекрасно понимаю, как в спорте все переменчиво.
— Когда начала формироваться золотая четверка?
— Думаю, когда Себастьян пришел, он примерно понимал, кто будет выступать в эстафете. При нем сразу же быстро побежали Виктор Ан и Владимир Григорьев. За три месяца до Игр уже сформировалась олимпийская четверка-пятерка. Остальное он уже смотрел по тренировочному процессу.
— Как вы друг к другу притирались?
— Не было такого, чтобы «двум медведям в одной берлоге тесно». У нас был явный лидер — Виктор Ан. Мы это понимали. Понимали, что в каких-то моментах лидеру нужно помогать. Мы стали постоянно попадать в тройку призеров и знали, что можем попасть на пьедестал. Мы были командой и друг друга поддерживали. Не было проблем и дележки по позициям. Каждый спортсмен был на своем месте. От этого команда становилась только сильнее.
— Ревности к Виктору Ану не было?
— Глупо завидовать и ревновать, когда человек показывает результат и очевидно тащит команду. Каждому спортсмену отведен свой промежуток времени в спорте — тот был полностью отведен Виктору Ану, и глупо было опровергать это и пытаться тянуть одеяло на себя. Лично я понимал, что ситуация такова, что это его время и нужно к этому относиться профессионально.
— В итоге вы добрались до совместного золота в эстафете.
— Но это не главный итог той Олимпиады для меня. Игры в Сочи вообще не стали для меня такой внутренней победой над собой, когда, знаете, спортсмен встает на пьедестал и плачет, осознавая, что вот ради этого он через все это прошел. У меня другая история. Моя история Игр в Сочи — не только о победе в эстафете, а в большей степени о том, как я изменился потом. Эта золотая медаль замотивировала меня, как замотивировал и проигрыш на личной дистанции. Ярко я помню всего один момент: на дистанции 1000 м награждают Виктора Ана, Владимира Григорьева и Шинки Кнегта. Мы должны были пойти к пьедесталу и поддержать ребят. Я очень сильно не хотел туда идти — не из зависти, а из-за обиды на самого себя. Стою у пьедестала в стороне — даже сейчас говорю и воспринимаю это эмоционально — слезы текут, как у маленького ребенка. «Почему я там не стою?» И вот это ощущение — самое яркое от этих Игр.
Безусловно, я был невероятно счастлив золоту в эстафете, я спал одну ночь с этой медалью. Я прошел длинный путь — начинал в подвале средней образовательной школы № 31 города Уфа, поначалу бывали моменты, когда мы сами заливали лед. И после всего этого я стал олимпийским чемпионом! Но вот эта обида на самого себя: я — мимо того личного пьедестала, — она дала мне невероятную мотивацию. Я стал в какой-то момент одержим тренировочным процессом, мне даже жена об этом говорила.
— Про атмосферу Олимпиады что-нибудь помните? Или вы из большинства, которое, кроме «Айсберга», ничего не видело?
— Конечно, я ничего не видел и был полностью сфокусирован на результате. Не распылялся, не ходил на другие виды спорта. Сейчас, когда мне 33, жалею о некоторых моментах: сказал своей будущей жене и родителям, чтобы они не приезжали. На открытие не ходил, закрытие смотрел по телевизору. После эстафеты у меня было такое эмоциональное опустошение, что на один-два дня я закрылся в номере и особо никуда не выходил. Даже температура поднялась. Нужно было немножко отдохнуть.
Тем не менее я могу сказать с уверенностью, что наши Игры были лучшими из тех, на которых я выступал. По организации, по проживанию и особенно по питанию! Кстати, у меня на Олимпиаде, как бы я ни ел, всегда уходило 4 кг. И в конце Игр на фоне стресса не хочется уже вообще ничего, хотя еще много работы — общение со СМИ, все сопутствующее. Плюс ведь в конце сезона чемпионат мира!
— После праздника Сочи начались проблемы с допусками. Не было внутреннего ощущения — «почему все это превратилось в такой кошмар?»
— Нет. Я отчасти как солдат. Есть цель — я должен свою задачу выполнить. Я все прекрасно понимал: была история с мельдонием, меня оправдали, это была ошибка WADA, и я могу говорить об этом совершенно спокойно. Но при этом осознавал, что это может стать причиной недопуска. Я продолжал работать: шанс был, и нужно было до конца свое дело довести, сделать все от меня зависящее. Я и сейчас в том же состоянии нахожусь: делаю все возможное и невозможное, чтобы продвинуться в результате. Именно так это было перед Пхенчханом, сейчас это в еще более тяжелых обстоятельствах проходит.
— Всегда так взвешенно к происходящему относился?
— Как уже сказал, в какой-то момент пришло осознание: все может повернуться в один момент на 180 градусов. Раз — ты уезжаешь тренироваться в Нидерланды, потом — в Венгрию, затем — в Казахстан. Одна Олимпиада, вторая, третья, четвертая… Сейчас какие-то вещи воспринимаются проще. С психологом я работал — это тоже повлияло. С тренером я уже сколько лет — перенимаю его мудрость. Все это накладывает свой отпечаток.
— Но ты всегда решался на какие-то резкие шаги. Например, поехать в Нидерланды тренироваться. Откуда на тот момент карьеры была такая смелость?
— У меня была маленькая мечта — потренироваться с голландцами: общение с ними легко складывалось, и в какой-то момент они побежали хорошо. Андрей Иванович Максимов нашел деньги — я поехал перенимать опыт, и для тренера это был опыт хороший. Я вел дневник, и он понимал, как я работаю.
Когда я уезжал в Венгрию, это была уже другая история: для меня и моего тренера — самая непростая и тяжелая. Я сам осознанно это сделал. У нас дома была Соня Просвирнова, она помогла мне написать письмо венграм. Я полностью организовывал перелеты, проживание, питание, тренировочный план. Это был очень большой риск. Новая система — китайско-европейская, три сильных спортсмена, с которыми нужно сработаться. В итоге и с этим коллективом нашел общий язык. Потом я поехал за Андреем Ивановичем в сборную Казахстана. Так что все ситуации были разные, но ты всегда должен принимать решение. Это учит тебя многому, ты начинаешь расти внутренне и ко многим вещам относишься спокойнее — к проигрышам в том числе. Так ты становишься цельным человеком. К тому же этот опыт позволил мне приобрести много друзей в разных сборных. Общение у меня со всеми — нормальное, человеческое.
— И теперь, оглядываясь назад, можешь сказать, что Олимпиада в Сочи была отправной точкой в карьере?
— Десять лет прошло, и я могу сказать: «Олимпийские игры полностью меня изменили как спортсмена, я стал профессиональным атлетом. Они полностью изменили мою жизнь — и личную, и профессиональную».
Больше новостей спорта – в нашем телеграм-канале.
