Олимпийские игры в Сочи не только прошли в яркой праздничной атмосфере и оставили незабываемые впечатления в памяти многих спортсменов и руководителей международных организаций, но и дали мощнейший импульс развитию зимних видов спорта в России.
Бывший министр спорта России Виталий Мутко в большом интервью «Матч ТВ» рассказал, почему начал приглашать в сборную иностранных тренеров и какого прогресса добился отечественный спорт ради победы на домашней Олимпиаде, объяснил, почему верил в успех Александра Легкова и Вика Уайлда, а также вспомнил, как до 4 часов ночи решал с Алексеем Мишиным, выступать Евгению Плющенко в произвольной программе командного турнира или нет.
«ПОСЛЕ ВАНКУВЕРА ОЧЕНЬ МНОГОЕ ПЕРЕВЕРНУЛИ, ПОТОМУ ЧТО СПОРТСМЕН ПОЛУЧАЛ 12 ТЫСЯЧ РУБЛЕЙ, НЕ БЫЛО ПРИЗОВЫХ»
— В Ванкувере выступление наших спортсменов было, мягко говоря, очень скромным. Готовясь к 2014 году, вы понимали, что проиграть нельзя?
— Это понимали все. Домашняя Олимпиада, впервые зимние Игры проводятся в обновленной России. То есть мы ставили много задач помимо соревнований. Мы должны были перезапустить и спорт, и какие-то другие направления жизнедеятельности общества.
И я понимал, что нужен результат. Не скажу, что над нами висел дамоклов меч или кто-то ставил нам задачу: вот надо первое место. Но все понимали, что нужно успешное выступление. Позиция президента России Владимира Владимировича Путина заключалась всегда в том, что нельзя ездить на соревнования, чтобы просто согреться. Если едешь, надо, конечно, бороться за хороший результат.
— Для того чтобы свести все воедино, вы взялись за карандаш и начали считать по каждому виду спорта. Какая картина вам открылась?
— Вы знаете, я буквально спал с карандашом и блокнотом после Ванкувера. Конечно, для каких-то решений нужен анализ ситуации. Безусловно, нам пришлось проанализировать выступления в Турине, Ванкувере, все внимательно посмотреть.
В Сочи соревнования шли по 15 видам спорта и дисциплинам. Более того, в последний момент еще восемь новых были включены. Я помню, участвовал в большой дискуссии в Цюрихе, где были руководители и президент МОК. И они нам предложили вдруг включить — с нарушением регламента — сноуборд и прочие виды, которые у нас вообще не культивировались. А мы тогда в альтернативу попросили добавить еще командное фигурное катание, командную гонку на санях и параллельный слалом в сноуборде. И я уже понимал, что эти виды спорта могут быть у нас медальные. То есть мы себе немножко поляну расширили.
Мы изучили опыт североамериканцев. Канадцы к своей Олимпиаде подготовились и потом на этом багаже проехали еще следующие Игры, у нас в Сочи став третьими. Мы посмотрели по видам спорта, проанализировали вместе с федерациями свои составы до третьего уровня, ситуацию в тренерском штабе, и приняли решения. Там, где нужно было, у нас появились десятки тренеров. Себастьян Крос приехал в шорт-трек. Константин Полтавец — в конькобежный спорт. Вольфганг Пихлер начал работать с девочками в биатлоне. Хорошего тренера и вчерашнего спортсмена Пьера Людерса позвали в бобслей.
Первое — это анализ потенциала. Второе — тренеры. Ну, а остальное — дело техники: график, подготовка, материальная база, обеспечение. Мы после Ванкувера очень многое перевернули, потому что спортсмен получал 12 тысяч рублей, не было никаких призовых, инвентарь за свой счет покупали. И это, конечно, надо было пересобирать воедино. Мы собрали — и все поехало.
– Вы внутренне себе какую задачу ставили? Что мы должны были сделать, чтобы выиграть Олимпиаду?
— Если бы я сказал: выиграть Олимпиаду на той базе, которая у нас была после Ванкувера, — это было бы сверхлегкомысленно. Конечно, мы ставили задачу — успешно выступить. И она кристаллизовалась по мере подготовки. Где-то в 2012–2013 годах мы начали видеть какие-то очертания. Это надо было перебрать все медальные виды спорта, те же лыжи. Мы понимали, что там у нас есть группа очень талантливых парней — Саша Легков, Максим Вылегжанин, которые всегда были рядом с мировым подиумом. Саша перед этим на «Тур де Ски» успешно выступил. К ним еще добавился Илья Черноусов. Работали и в Сочи, и в среднегорье, в Швейцарии. Мы взяли с ними серебро в эстафете. Последний день — вообще феерия была, весь пьедестал на 50 километров был наш! Хотя тот же Колонья взял 30 км, так как ребята работали с ним вместе, в одной группе.
В биатлоне была команда — Шипулин, Малышко, Волков, Устюгов, у которых все складывалось. Это ребята, которые могли. И даже маленький резерв еще был, и им нужна была возможность подвести себя. Из девочек у нас были Ольга Зайцева и Ольга Вилухина. Может быть, их не хватало в целом, хотя они тоже здорово выступили. Мы очень много внимания уделяли биатлонисткам, рассчитывали на индивидуальные гонки.
Мы так по каждому виду спорта прошлись. В бобслее запустили трассу, сделали разгонную эстакаду. В Парамоново было сделано всё для саней. Я понимал, кто где может выстрелить. И когда что-то не получалось, мы иногда расстраивались больше, чем спортсмены.
— Альберт Демченко рассказывал, что ему предлагали перейти в иной вид спорта, очень похожий на сани. Он ответил тогда: «Я посмотрел на бобы в бобслее и понял, что это такая рухлядь, на которой можно только разбиться».
— Альберт-то прав. В советское время пять научно-исследовательских институтов работало на спорт. При МГУ была лаборатория, которая занималась изготовлением бобов для бобслея. А потом мы вообще ничего не производили, и нам пришлось очень непросто в том, что касается лыж, винтовок, патронов, бобов. Конечно, техническая оснащенность в технических видах спорта — залог большого успеха. Немцы забрали в санях практически всё золото. А мы позже все забрали в бобслее. Многое решает техническая оснащенность.
Поэтому, конечно, нам пришлось купить новые бобы, а тренером пришел канадец Пьер Людерс, бывший спортсмен.
— Почему вы поставили на иностранных специалистов? Решили взять всё самое лучшее?
— Я сторонник отечественных кадров, но мы всё перебрали. Видел, как работали в шорт-треке хорошие талантливые люди, они очень многое сделали для развития этого вида спорта, но нужны были специалисты, которые тренировали бы 24 часа в сутки. Если мы видели, что у нас в России такого специалиста нет, то приглашали иностранца. Так и появились эти ребята в бобслее, шорт-треке.
Со скелетонистами из Германии приехал работать Вилли Шнайдер, потому что, например, Саша Третьяков всегда был среди лидеров, но его надо было «дошлифовать». Скажу больше: нас интересовала техническая оснащенность, и Вилли кое-что привнес.
— Вы рассказывали, что Себастьян Крос сначала произвел на вас впечатление «какого-то такого чижика». И почему вы все-таки решили пригласить его работать с российским шорт-треком?
— Знаете, бывает такое чутье. Я так в футболе тренеров подбирал. Крос был маленьким, одет как профессор. Он открыл компьютер, а там какие-то графики. Сперва он не производил впечатление тренера — скорее, математика, который что-то там себе считает. В нашем понятии тренер должен быть немножко другим. Но мы поговорили — и получился очень интересный диалог.
Именно тогда, кстати, у нас родилась идея по Виктору Ану. Ему дали гражданство, хотя он был травмирован, сделали ему несколько операций. Мы понимали, что в Корее его списали и у него было огромное желание доказать, что те рано его исключили из сборной.
«ВИКТОР АН, ВИК УАЙЛД ШЛИ К НАМ В РОССИЮ FROM MY HEART»
— Про Виктора Ана в обществе могли быть такие настроения: «Натурализовали трехкратного олимпийского чемпиона». Пусть по сути это было не так, но тем не менее вы понимали, что вот такие будут разговоры?
— Я это понимал. Но на самом деле это вид спорта, который у нас не был развит, мы его просто не знали. Любой бы на нашем месте так и поступил, в этом я абсолютно уверен. Скажу вам так, я лично ходил к президенту, подписывал гражданства и был абсолютно уверен, что общество их примет.
Алена Заварзина пришла ко мне и говорит: «Есть парень такой, Вик Уайлд, у нас семья будет». Я спрашиваю её: «Ты «Кубанские казаки» смотрела? Всё, хорошо. Будет жить в нашем колхозе. Давайте его к нам». Вик же тогда был восьмым-десятым номером в сборной Америки. Но мы угадали! Он не мог не произвести впечатления на страну, на болельщиков.
Они шли к нам с каким-то from my heart, с сердцем шли, вливались в коллективы, становились чемпионами. Это все легло в ту философию, идеологию.
Я понимаю, что команда состоится тогда, когда спортсмены, тренер, болельщики составляют единое целое. Тогда ты и победишь. Когда этого нет, тебя на старте будут освистывать.
И так был разобран каждый вид спорта, везде были расставлены приоритеты, сформированы составы. К 2012 году у каждой команды уже был первый состав.
– То, что жене Виктора Ана разрешили жить с ним вместе в Олимпийской деревне, было сделано без вашего ведома?
— Нет, конечно. Эти все исключительные вещи были согласованы, потому что мы понимали, что Виктор — в другой стране, психологически ему непросто.
Не было мелочей, поверьте мне. Это касается не только Ана. Порой мы понимали, что у того или иного спортсмена есть проблема, которую надо снять. Что мы только ни делали! К дате, на которую был намечен старт, нам надо было подвести своих спортсменов в максимальной физической готовности и психологической устойчивости, чтобы никто не дрогнул.
Всё, что просили сборные команды, спортсмены, мы старались давать. От экипировки и оборудования до тренировочных сборов. Это даже не обсуждалось. Конечно, я понимал к 2014 году, на кого можно рассчитывать. Общался со всеми и знал проблемы каждого. Самое главное, чтобы люди вышли на старт и у них не было проблем в семье, в тренировочном процессе.
— Когда принималось решение, что фигурное катание и шорт-трек будут на одном льду, это было «неверие» в шорт-трек? Ведь там лед совершенно другой — более холодный, а они занимались на одной поляне с фигуристами, где лед теплый…
— У нас было всего три ледовые арены, при этом хоккей забрал себе «Большой». Еще был «Айсберг». Тут не до выбора. Технически, конечно, вы правы, но всё, что нужно было для работы сборной по шорт-треку, было сделано. Это такая же ситуация, как с бобслеем, скелетоном, санями, где нужны разные температуры, другая технология заливки льда. Мы всё-таки работали все эти годы — подготовили специалистов.
— Что вы сказали Ольге Граф? Это ведь была вообще незапланированная медаль, которую вы точно не могли просчитать на дистанции. Но с этой бронзы всё началось.
— Я расцеловал ее и сказал, что нам сейчас попрет. С психологической точки зрения важной была эта медаль. Оля стартанула, помню, и начала проигрывать, а после — как жахнула! Может, перепутала полторы тысячи с тремя? (Смеется).
— Оля знала, что лед тяжелый и голландцы с самого начала начнут рвать, потому что это Олимпийские игры: «Как сказал Маурицио Маркетто, так я каждый круг выкладывала и знала, что дотяну до финиша в том же темпе».
— Маурицио же профессор, который считал всё. В разных видах спорта — горных лыжах, биатлоне — есть свой темп. Когда кто-то побежал вперед, у тебя есть соблазн идти за ним, но задача стоит — держать свой темп. Ольга — красавица в этом плане. Она и в команде здорово выступила. Но нельзя сказать, что мы вообще медалей там не планировали, у нас были виды на этот вид спорта.
— Сказав, что «теперь попрет», вы просто хотели заложить энергетику? Или действительно было какое-то чутье?
— Главное — стартовать. В первый день мы не завоевали ничего, во второй — тоже. Идет третий день — и все на каких-то нервах, тем более уже начинались лыжи и биатлон. Мы были всё время где-то рядом с медалью. Вроде все готовы, надо было давать старт — и Оля завоевала медаль.
Я приезжал в Олимпийскую деревню — и там было какое-то другое настроение. Приезжаешь в горный кластер — там Коля Олюнин выиграл медаль, хотя где мы тогда были в этом сноуборде?.. Создавалось ощущение, что все как-то друг за друга, и команда у нас мощная. Поддержка, взаимовыручка между ребятами были сильными.
— Мне рассказывали, что болельщики, которые хотели попасть на Олимпиаду, но не желали сильно тратиться, покупали билеты на шорт-трек. Даже не зная толком, что это такое. Билеты туда были самыми дешевыми. Какие эмоции вы испытали, когда ребята стали завоевывать медали и вошли в историю шорт-трека?
— Олимпиада начиналась крайне сложно. Общество, руководители хотели увидеть медали с первого дня. Мы стартовали 7 числа, а первую медаль Ольга Граф взяла 9-го, если не ошибаюсь, и то не золотую. Первая золотая появилась в командном фигурном катании. Конечно, было напряжение. Норвегия в первый же день две золотые медали бахнула — и ушла на первое место, ведь всё считается по золоту.
Я помню диалог с руководителем, когда он мне позвонил: «Вы слабо подготовились». Говорю: «Знаете, это еще не наши виды спорта». Он спрашивает: «А какие наши?» Отвечаю: «Шорт-трек». Я пригласил его на шорт-трек, где Виктор Ан взял золотую медаль. Понимаете, это такой вид спорта, в котором, помимо физической готовности, надо иметь такие мозги: просчитать дистанцию — где вписаться в поворот, где ускориться. Это уникальный вид спорта! Шорт-трек не мог не влюбить в себя — и мы все полюбили этот вид спорта.
— Серебряная медаль шорт-трекиста Владимира Григорьева на дистанции 1000 метров для вас была удивительной, учитывая, что Володя — наш, доморощенный, европеец, а не азиат, чьи представили доминировали в шорт-треке?
— Для меня эта медаль не была удивительной, потому что я часто бывал у них на тренировках. Володя был одним из лидеров по человеческим качествам, был открыт в общении. Он же конькобежец, поэтому у него была хорошая школа подготовки.
Естественно, все ребята впитывали мудрость от Виктора Ана, мы хотели благодаря ему как раз эту школу заложить. На самом деле какого-то удивления не было: команда из четырех ребят — все время работали вместе. Понятно было, что они должны взять медаль. На золото, может быть, не рассчитывали, но Виктор всё решил в концовке. Главное было — всю эту дистанцию удержать, не упасть, не нарваться на дисквалификацию. Ребята выдержали, а «профессор Ан» всё сделал.
«ПРИШЕЛ К ШИПУЛИНУ ПОСЛЕ СПРИНТА И ВМЕСТЕ С НИМ ЗАСТРЕЛИТЬСЯ ХОТЕЛ»
— Эстафета в биатлоне. Командные гонки у нас исторически считаются очень важными…
— Я вам объясню, почему мы всегда за командные гонки, за эстафеты. Это глубина развития этого вида спорта, наш потенциал. Посмотрите, последние годы эстафеты в лыжах — что у ребят, что у девчонок — всегда наши. Только Норвегия может по-серьезному с нами тягаться. Может быть, еще шведы могут навязать борьбу, да и то, скорее, у девочек.
Надо иметь четырех полноценных спортсменов для таких гонок. Антон Шипулин и Женя Устюгов заслужили стать олимпийскими чемпионами, они всегда были где-то рядом. Алексей Волков — он вообще без нервов, стреляет без промахов. Потом тренером по стрельбе работал. Дима Малышко из Санкт-Петербурга… Не было бы питерского, как они выиграли бы? (Смеется). У нас тогда была очень серьезная команда.
В лыжах — я туда даже не вмешивался — они дискуссии вели, кого четвертым взять в гонку. Потому что настолько был ровный состав у парней, что двое-трое еще могли участвовать спокойно.
— Расскажите, как вы летели из Ванкувера и беседовали в самолете с Легковым. Вроде тогда возникла идея отпускать спортсменов тренироваться за рубеж.
— Мы еще в Ванкувере начали с Легковым разговор на эту тему. Сели с ним сразу после гонки в парафиновой пыли: «Ты хочешь олимпийским чемпионом дома стать?» Он говорит: «Хочу, но я делаю, что мне тренер говорит. Я все время третий, четвертый, пятый». «А что надо делать?» Саша объясняет: «Хочу поехать к этому Бургермайстеру в Швейцарию, там Колонья тренируется. Можно?» Я отвечаю: «Можно, но ты должен стать олимпийским чемпионом». Саша очень хотел стать чемпионом. Я ему привел пример Вани Скобрева, с которым мы успели подготовиться к Ванкуверу. Это вообще прорыв был: дать ему работать с иностранным тренером — ставка себя сделала.
Я общался со многими, кто потенциально мог выступить лучше и имел перспективы в Сочи. Проговаривали так, чтобы их личные планы совпали с нашими, ведь никого же не заставишь стать олимпийским чемпионом. Легков на протяжении четырех лет практически не бывал дома… Если ты хочешь стать олимпийским чемпионом — нужно чем-то жертвовать: личным временем, здоровьем.
— Тогда было много вопросов к Александру, когда он выигрывал медали на чемпионатах мира, но при этом продолжал тренироваться отдельно. Все понимали, что это дорого. Хорошо, деньги в стране, может быть, и есть, но для всех это выглядело странным, что Легков, на которого все молятся, ничего не выигрывал. Но вы в него верили до конца.
— Легков — машина. Да, он сейчас, наверное, Большунова не обыграет, хотя, возможно, сам с этим не согласится. Но комментирует он с вами лыжи мощно, слушаю с удовольствием.
С ним в Сочи на равных могли выступать Максим Вылегжанин, Никита Крюков, но они спринтеры. На базе московской группы мы сделали группу для спринта. Ни в одной стране мира такого не было. Мы сделали это — ставка сыграла, и ребята выиграли медаль в Ванкувере.
— Почему вы так верили, что затраты на Легкова точно окупятся в Сочи?
— В ком я был уверен, так это в Легкове. Не забывайте, что перед Олимпиадой был «Тур де Ски», где Саша приложил всех. А до этого на королевском марафоне на глазах у короля победил всех. Он был в полном порядке, считался лидером мировых лыж.
Я все время в пример привожу нашу футбольную сборную, куда Хиддинка приглашал. Акинфеев — в воротах, братья Березуцкие, Сергей Игнашевич — в защите, в середине поля — мощнейший кулак, впереди — Аршавин с Кержаковым. Но им всем не хватало человека, который скажет: «Сделаете так — и будете там». Не хватало тренера, которому бы они поверили. Я в Легкова, конечно, верил и был очень рад за него.
— Первый день Олимпиады. Шипулин проигрывает спринт одним выстрелом, Легков ломает палку…
– Я тогда пришел к Антону в раздевалку и вместе с ним застрелиться хотел (смеется). Шучу, конечно. Когда Легков сломал палку, подумал, что это повторение Ванкувера: «Ну всё, приплыли». У некоторых спортсменов были психологические барьеры. Есть вещи, которые надо преодолеть. Условно, на такой-то секунде — падение. Я эти секунды хорошо знал. Сидел на трибуне, смотрел на часы. Прошла эта секунда — и думал: «Ну все в порядке, значит, справился».
— После марафона на 50 километров вы одним из первых поздравили Легкова. Помните те эмоции?
— Когда мы выиграли шорт-трек, президент обратился ко мне при всех: «Приглашает только он. Знает, на какие соревнования надо идти». Я в следующий раз пригласил его на мужскую эстафету в лыжах.
Мне говорят: «Президент подъезжает». Спускаюсь встречать. Смотрю на табло, вижу отставание больше минуты перед этапом Легкова и думаю: «Вот позвал…»
И когда зашли на трибуну, Саня как попёр в гору, как начал всех накручивать! Тогда я понял, что за 50 километров можно быть спокойным. Легков аж звенел — так готов был физически. Последний день — это финальная точка, три медали. Эмоций радости нет, потому что ты просто опустошен. Вот такое было ощущение.
— Когда-то Вик Уайлд сказал: «Возьмите меня, я точно завоюю медаль». Расскажите об этой истории.
— Вик после сочинской Олимпиады сказал, что Россия — удивительная страна: «В Америке такого нет. Я здесь — национальный герой. Приезжаю в Красноярск — принимают, чествуют, подарки дарят. Сначала президент страны, потом руководители».
Вик, конечно, был ошарашен такими итогами Олимпиады, он попал в пик формы. И этот его последний рывок, после которого он половину доски выигрывает… Я даже спросил у него: «Как ты это делаешь?!» На ребро он вставал очень мощно. Это же просто уникально, ведь все надо просчитать! Мы угадали с ним — и очень довольны. Алена Заварзина тоже медаль взяла, капитаном команды была. Умница, красавица!
— Брать Виктора Ана, который знает, как выигрывать, и брать Уайлда, поверив в человека, который занимает восьмые места…
— Любовь. Жалко, что у них с Аленой так все сложилось, но любовь горы перевернет.
— В случае с Виком вам приходилось кого-то убеждать?
— Не надо было никого убеждать. Что мы теряли? Есть виды спорта, где мы были только в начале пути — сноуборд, фристайл. Приедешь в Олимпийскую деревню — у всех там порядок, ходят в творческих комбинезонах. Это ребята другого плана, они в горах катаются — современный, молодежный вид спорта.
Да, у нас была Алена Заварзина — один из лидеров, в некоторых дисциплинах начала появляться молодежь. Мы просто предоставили им возможность, тренеров пригласили, где-то дали инфраструктуру, чтобы больше тренироваться, до этого они были обделены. Мы начали создавать тренировочные трассы, появились специализированные центры — процесс пошел. Жаль, я не успел сделать для них летний бассейн для акробатики. Обещал, но так и не успел доделать, потому что ушел.
— Насколько было неожиданным, что Вик выиграл аж две золотые медали?
— Когда Вик выиграл первую, стало понятно, что мы можем рассчитывать и на вторую. Как минимум, мы поняли, что он будет в тройке. Вспомним Сашу Третьякова в скелетоне — это настоящий спортсмен, трудоголик, который много работает, скромняга, и он был уже мировым лидером, но ему чего-то не хватало. Я очень рад, что Третьяков завершил карьеру олимпийским чемпионом.
В бобслее двойки, четверки для меня всегда были и будут олимпийскими чемпионами, несмотря на всякие вещи, которые против них делают. Здесь нет лишней медали, которая свалилась нам с неба. Может быть, я мечтал еще о медали в трамплине, но там совсем молодые ребята у нас были, только подрастали. Да, могли, но завоевать медаль было крайне сложно.
Может быть, нас хоккей чуть-чуть разочаровал. Помним матч с американцами, счет 3-2, буллиты эти, незасчитанная шайба. Мы все сломались на этом матче. Вместе с хоккеистами.
«ОЛИМПИАДА В СОЧИ СТАЛА ПЕРЕЛОМНОЙ, ПОСЛЕ НЕЕ НАС ПОНЕСЛО В ФИГУРНОМ КАТАНИИ»
– Очень яркое выступление было у наших фигуристов. Но что запомнилось больше — командное золото, красное платье Липницкой или драма Плющенко?
— Фигурное катание я очень люблю. Царство небесное Александру Георгиевичу Горшкову, мы с ним подружились в Ванкувере, я отсидел все соревнования там. Мы смотрели очень много прокатов, он так переживал за результат!
Мы многое сделали для фигурного катания: лед построили специально для них в Новогорске, чтобы вообще никто не мешал. Развели их с шорт-треком — это очень важно. В женском одиночном катании до этого не было медалей. Олимпиада в Сочи стала переломной, после нее нас понесло, потому что поняли, что нужно делать — создали несколько групп. У Этери Георгиевны собственный центр появился. У Нины Мозер был собственный центр. То есть мы пошли по таким центрам, давая ячейки сборным командам.
Командник в фигурном катании уже был опробован на каком-то международном турнире. Ни у одной страны мира такого набора спортсменов не было — явная заявка на золотую медаль. В фигурном катании у нас была Липницкая — лидер, который выигрывал чемпионат России, чемпионат Европы. В парном катании — чемпионы мира Волосожар и Траньков. Столбова с Климовым тоже могли, если что. Мы говорили с Горшковым, тренерами, самими ребятами, как составить команду.
Я, конечно, отдавал приоритет Нине Михайловне Мозер, абсолютно доверял ей. Она — очень серьезный тренер.
— Тутберидзе тоже была тогда.
— Да, но мы пошли по тому пути. Я приехал на последние тренировки у Этери Георгиевны и спросил Липницкую: «Юля, ты выдержишь и в командном, и в индивидуальном турнирах?» Та сказала, что выдержит. В итоге Аделина [Сотникова] так потрясла, что корейцы до сих пор в шоке: рассказывают, считают баллы. Но мы видели, что она выиграла абсолютно объективно — по чистоте, по сложности программы.
— Плющенко и Ковтун. Максим так бурлил…
– Никакого бурления там не было. В самом начале было решение, которое родилось само собой. Максиму Ковтуну надо было готовиться, просто держать себя в тонусе. У нас была безвыходная ситуация, потому что мы не могли найти второго человека.
Что говорить про Женю Плющенко? Он выезжал — и одно только его появление повергало наших японских коллег в шок. Вы же видели, как он выступил, после операции, всех проблем. Мы хотели, чтобы Женя откатал короткую программу, а в произвольной выступил Максим. В последний момент с Алексеем Николаевичем Мишиным было принято такое решение. Понимали, что это практически мимо одиночной программы, долго решали и только в четыре часа ночи приняли решение.
— При формировании команды за кем было последнее слово?
— Я бы сказал, что всё принималось совместно. Я очень уважал и всегда доверял Горшкову, а Мишин для меня — идеал тренера и вообще человека. Может быть, Алексей Николаевич последнее слово сказал — и мы окончательное решение приняли. Заявку надо было подать до 4 часов ночи, поэтому до этого времени мы обсуждали.
— Фигурное катание было одним из тех видов спорта, куда можно было смело приводить президента, не боясь остаться без медалей?
– Не совсем так. Все, что мы завоевали в фигурном катании, — это рабочие медали. Жулин на меня сейчас обидится, скажет, что не люблю танцы, но парное катание, одиночное, все эти прыжки… Когда Аделина заходила на эти прыжки, с ума можно было сойти. Волосожар и Траньков у нас вообще в Краснодаре тренировались. Мы изолировали их абсолютно, и тревога была до последнего. Сложнейшая программа, выбросы, синхронность…
«ВСЕ ПРИЗНАЛИ, ЧТО ЭТО БЫЛИ ЛУЧШИЕ ОЛИМПИЙСКИЕ ИГРЫ В ИСТОРИИ»
— Вы сказали, что начало Олимпиады сложилось не очень, а потом начался фестиваль — медали, победы, герои. Вся страна была в восторге, все стояли на ушах, каждый день был как огромный праздник. Можете вспомнить свои ощущения?
— Я постоянно был в процессе, вставал в семь утра — и поехали. Помимо спортсменов, мы отвечали за само проведение Игр. Собирались в штабе, рассматривали предыдущий день и соревновательный план нового дня.
Потом ехали уже на международные встречи. Все-таки в тот момент в Сочи было 2800 спортсменов из 88 стран, много было делегаций, министров спорта. Мы каждой стране, которая этого хотела, предоставляли Дома дружбы. Встречи с международными федерациями — это политическая работа. Здесь были президенты федераций, члены МОК.
Во второй половине дня начинались квалификации, соревнования. Вечером заезжал в Олимпийскую деревню, пил чай с теми, кто завтра выступает. Кого-то, наоборот, надо было оградить, чтобы его никто не трогал. В час-два ночи — отбой. На эйфорию и празднования времени не оставалось.
Было давление, руководители спрашивали: «Где медали?» (Смеется). Но на самом деле, если не считать Антона Шипулина, лыж и биатлона, где мы действительно на что-то рассчитывали, я понимал, что серьезные медали будут с 12-го числа. И мы рассчитывали на медаль в командном фигурном катании.
— Эта вся ситуация с медалями держала до заключительного дня Олимпиады? Или в какой-то момент внутри тумблер щелкнул — и вы уже понимали, что руководство страны точно по голове не даст, всё нормально, можно расслабиться?
— Нет, конечно. Олимпиада заканчивается, когда ты провожаешь последних спортсменов. У нас в самом начале были «наезды»: то не так, это не так. Мол, мы к каким-то категориям людей относимся не так, как надо. Важно было, чтобы спортсмены заехали. И когда они и тренеры заехали, увидели материальную базу, условия проживания, близость к спортивным сооружениям, две деревни, горный кластер, то поняли, на каком организационно высоком уровне это все было сделано.
Они увидели гостеприимство людей, сочинцев, жителей России, болельщиков — все были в восторге. Мы видели реакцию спортсменов, их оценки. Все признали, что это были лучшие Игры в истории. Многие спортсмены были на трех-четырех Олимпиадах — и такого не видели. И не думаю, что еще скоро увидят. Я посетил много подобных турниров, и, возможно, в организационном плане повторить Сочи-2014 будет нереально.
— Вы глобально довольны тем, как все получилось?
— Конечно. Мы завоевали 13 золотых медалей! Аделина Сотникова взяла первое в истории страны золото в женском одиночном катании, в шорт-треке мы впервые взяли золото, в скелетоне.
В санях мы вообще впервые что-то завоевали. Я не хочу выделять только золото. Очень рад за Демченко, за Татьяну Иванову, которая была всегда рядом, а тут медаль взяла.
Рад за девчонок в биатлоне, за Ольгу Вилухину. Был на соревнованиях в Чайковском, кажется, и сказал: «Может быть, тебе винтовку подарить, а то ты все мажешь?» Долго смеялись. Оля — умница, красавица, хорошая девчонка. В каждой такой медали что-то есть.
— Вы часто рассказывали, что на болоте мы построили великое творение. Если бы у нас не получилось со спортом, то все бы говорили: «Русские — молодцы, постарались для всего мира, все приехали и кайфанули». А мы при этом подарили людям…
— В этом есть кайф, конечно. Мы построили 400 объектов, очень многое сделали для развития горного кластера в Сочи. У нас появились «Роза Хутор», «Альпика», биатлонный центр, санно-бобслейная трасса, трамплинный комплекс. Сделали Олимпийскую деревню — сейчас там отели. К нам тогда приехало около пяти миллионов туристов, а сейчас мы уже перевалили за эти пять миллионов.
Мы хотели открыть людям страну, показать ее другой. Почему мы забрали в Сочи «Формулу-1»? Мы стремились оставить наследие, оттолкнуться и двигаться дальше.
Ребята сделали все, чтобы эта Олимпиада была успешной. Они еще подтолкнули молодежь заниматься спортом. Мы начали развивать шорт-трек, сноуборд, другие дисциплины. Это у нас получилось благодаря слаженной работе. Федерации стали нашими партнерами, мы начали давать им субсидии. Они были мини-штабами в каждом виде спорта. Мы создали прекрасную инфраструктуру, дали своим ребятам возможность тренироваться, они всё опробовали. В технических видах спорта они знали все нюансы.
— В первоначальном плане предусматривалось сделать велотрек на месте «Айсберга» после окончания Олимпийских игр. Рука не поднялась?
– Была такая идея. Когда мы работали над программой наследия, действительно хотели это сделать.
У нас нет в стране современного велотрека. По сути, сегодня ребятам гоняться негде, поэтому они все время выезжают в Италию или Испанию. В Крылатском у нас другой метраж, и, конечно, нужен был современный велотрек на юге. Надо было, чтобы он сочетался с шоссе.
Но мы отказались от такой идеи по финансовым причинам. «Айсберг» сегодня — современный дворец. Наши ребята начали там проводить шоу, тот же Илья Авербух стал делать там свои программы. Была идея, чтобы в летний период туристы могли кататься наряду с олимпийскими чемпионами. Поэтому мы всё сохранили.
— В этом есть заслуга олимпийских медалей?
— Конечно. Раз уж заговорили о наследии… Мы организовали там центр подготовки, а потом на его месте сделали спортивный «Артек». В России 6000 детско-юношеских спортивных школ, три с половиной миллиона детишек, и, условно, пионерского лагеря у них, как раньше, нет. Есть «Орленок», «Артек»… И мы решили создать на базе этого некий молодежный центр. Мы собирали из детских спортивных школ детей на 21 день, ребята приезжали туда, где есть материальная база, и работали с лучшими тренерами. Отдыхали, восстанавливались, набирались сил и получали дополнительные тренировочные возможности от мощных специалистов.
Президент принял решение добавить туда представителей различных школ в области математики, балетных школ и так далее. Сейчас это мощнейший центр, которому была передана вся материальная база. По сути, там растет спортивная, научная элита, и они вместе проводят очень много времени. Сейчас «Сириус» — достаточно известный в мире центр. Вот он как раз создан на базе программы наследия Олимпиады в Сочи.
— Вы мониторили иностранные СМИ?
— Всё время были брифинги, пресс-конференции. Вначале мы слышали вопросы журналистов, которые пытались найти недочеты, но так бывает везде. Вот относительно недавно был чемпионат мира по футболу в Катаре, ваши западные коллеги его безбожно критиковали. А потом приехали — и не к чему придраться.
Проанализировав Олимпиаду в Сочи, мы ЧМ-2018 провели еще круче. Потому что все время делаешь выводы, готовишь команду к проведению других турниров. Олимпиада — это огромный шаг в развитии инфраструктуры, наследия, толчок к развитию спорта, поднятию самосознания. Мы к 2014 году стали абсолютными лидерами в области спорта. По количеству соревнований внутри страны, подиумов, избранных представителей членов международных организаций — в этом всем мы стали абсолютно мировыми лидерами.
— Прошло десять лет. Что для вас лично значит эта Олимпиада?
— Олимпиада в Сочи — это одно из главных событий в жизни, часто к нему возвращаешься мыслями, воспоминаниями. Те эмоции, что ни говори, не вернуть. Спорт — такая вещь, где ради минут абсолютного счастья стоит жить. Возьмите любую гонку Легкова или первую медаль Виктора Ана — мы все были абсолютно счастливы.
Выходишь в подтрибунное помещение, а там журналисты с вопросом: «Мы сейчас на таком вот месте, что вы думаете?» Отвечал: «Давайте просто порадуемся сейчас». Все эти эмоции никак не передать.
Источник: Матч ТВ
Больше новостей спорта – в нашем телеграм-канале.
