«Армяне нашли самого красивого мальчика и нарядили его девочкой». Уникальные истории от бронзового призера ОИ

Биография, байки и боль.

Начинается сезон в санном спорте, только что прошел первый этап Кубка мира, где наши завоевали три награды — два серебра и бронзу. Санный спорт — редкий гость на телевидении, и обычно про саночников вспоминают раз в четыре года, когда нужно прогнозировать медали на очередной Олимпиаде. 

О том, что представляет собой этот вид и какая у него в России история, мы поговорили с последним советским призером ОИ Юрием Харченко, который тридцать лет назад привез из Калгари-88 бронзу. Следующую олимпийскую награду от наших саночников пришлось ждать 18 лет, пока в Турине Альберт Демченко не взял серебро.

«Сломал ногу — ушел в санки»

— Как вас, ленинградца, занесло в санный спорт?

— Чисто случайно, вообще я, будучи ребенком, занимался горными лыжами.

— На ваших питерских болотах есть горные лыжи?!

— Воронья гора, высота 176 метров над уровнем моря, сейчас ее еще выровняли, а раньше она была со сложным рельефом, и там проходило первенство Ленинградской области. Это одно из самых высоких мест в городе, на юге. Там было ущелье, где снег лежал до середины мая, и мы тренировались, даже когда на улице было уже плюс 20. А осенью брали кленовые листья, засыпали ими гору и по ним катались на горных лыжах — градус уклона позволял. Вот там я и начал заниматься в возрасте пяти лет.

— Скольких лет?

— Пяти, в 1967 году. Сам ходил из детского сада на тренировки два раза в неделю, меня отпускали. Дело в том, что отец нас бросил, денег не было никаких, жили очень бедно. Зарплата у матери 60 рублей. Поэтому мы были в садике-пятидневке, домой нас забирали только на выходные. Школа жизни жесткая. Сам себе делал игрушки, выпиливал, строгал. Сам таскал воду, колол дрова.

Вообще меня в секцию затащил сосед, понравились его лыжи, которые разрешали забирать с собой домой. Я пошел и записался. Помню, тогда нам давали львовские лыжи черного цвета, к ним кант прикручивался шурупчиками, и чешские ботинки CV. Это было счастье, правда, в те годы крепления не отстегивались при падении, и ломалась или лыжа, или нога. В общем, при подготовке к соревнованиям мы делали скоростной спуск, на котором я не «обработал» трамплин, взлетел, прокрутил несколько сальто, приземлился — открытый перелом ноги. Шесть месяцев в гипсе. Было мне 12 лет. Когда я после гипса вернулся, то никак не мог догнать даже тех, кто младше меня. Стало стыдно, и решил уйти в лыжные гонки. Год побегал, а затем одноклассник заманил меня покататься на фанерках по трассе санного спуска. Она была короткой, всего три виража, и, естественно, кататься там было можно только саночникам. Если кого-то ловили, то сразу вели к директору школы Ефиму Зубаровскому. Нас поймали, и чтобы не влететь в неприятности, мы сказали, что хотим заниматься санным спортом. Одноклассник вскоре бросил, а я решил, что верну форму после перелома и снова займусь горными лыжами. Но судьба распорядилась иначе.

— Что произошло?

— Кто-то отказался ехать на сбор, и взяли меня. Я поехал. Затем взяли на соревнования, стал то ли пятым, то ли восьмым, сейчас уже не помню точно, дело было в Братске. На следующий год начал попадать в призы, и все — пошло-поехало. В 17 лет выиграл юниорский Союз, вынес всю молодежную сборную и сразу же получил туда приглашение. А через год — уже в основной состав сборной СССР, которая полным ходом готовилась к Сараево-84. Получилось, что пришел я в сани в 1978-м, особо не желая заниматься, а пробыл в спорте до 1992-го.

— В Союзе много было саночников?

— Этот спорт был в семидесятых очень популярен, так что, например, первенство Ленинграда собирало порядка 120 человек, а чемпионат СССР — около трехсот. Сейчас чемпионат России не собирает и пятидесяти. А у нас делали «калитки», то есть проводили тренировочные заезды и с них отсеивали тех, кто проигрывал лидеру более 1,5 секунды. Чтобы пройти в «калитку», люди грели полозья на печках, потому что техконтроля тогда не существовало и отследить такое нарушение было невозможно. Трассы тогда были натуральные, лепились из снега и не выдерживали большое количество участников. Причем лепили мы их сами, рабочих особо не было, поэтому пригоняли спортсменов, и в ночь мы вместо отдыха делали трассу, по которой поедем завтра. Мешали снег с водой в тазах и наносили на деревянные борта.

— Про наших спортсменов того времени, к которым вы пришли из молодежки, что-то вообще мало известно. Какими они были?

— Взрослые, умудренные опытом мужики, лет под тридцать. Костюмы Adidas, джинсы Rifle, жвачка. И мы на пороге — в рваных синих полушерстяных костюмах и кедах. Ходили там с квадратными глазами. Как-то раз на сборе в Подольске осенью 1983 года для меня не нашлось места с саночниками и поселили в номер к Геннадию Авдеенко, который только что стал первым в истории чемпионом мира по прыжкам в высоту (результат 2,32. — «Матч ТВ»). Он как раз приехал из Хельсинки, где проходил ЧМ, я захожу в номер заселяться, а там везде немецкая экипировка, сумки, обувь, ничего советского вообще нет. Я был в шоке. На следующий день, правда, переселили.

Еще перед Москвой-80 там же, в Подольске, наблюдал супертяжа Василия Алексеева, который жил на этой базе с семьей — женой и двумя сыновьями. У него был УАЗик, и Алексеев забирался в него сзади, потому что в дверцу не пролезал.

«Колокольня», «Курятник», «Динь» и «Донг»

 После зимней Олимпиады 1980 года в Лейк-Плэсиде в сборной провели искусственное обновление состава или вы пробивались сами, по головам старших?

— Ох, там была очень непростая история. Дело в том, что в 1982-м произошла радикальная смена конструкции саней. По сути, сани приобрели современный вид. До этого спортсмен лежал, словно в гамаке из плетеных ремней, никаких обтекателей не было. А новую конструкцию, с обтекателем, придумали наши Сергей Алексеев (главный тренер сборной) и Владис Юзис (механик). Но по своей дурости продали ее одному чеху, Мирославу Зайонцу, который сбежал из Чехословакии сначала в Канаду, а затем в США. И выступая за Канаду, в 1983 году на этих наших новых санях Зайонц стал чемпионом мира. Скандал был очень серьезный, Алексеева взяли на карандаш.

Вдобавок к новым саням изменились трассы. Крупнейшие соревнования начали проводить на искусственных, а не натуральных, как раньше. Я еще успел поездить по натуральным, которых сейчас уже нет. Помню, в Италии была в трасса в Валанге, совершенно адская. Не очень высокая скорость, не больше 120 км/ч, но кошмарные перегрузки, до 5G, если мышцы шеи слабые — лучше даже не стартовать, последние пять виражей не пройдешь. Так вот, представители старшего поколения не сумели приспособиться к искусственным трассам и новым саням. А мы сумели. Так и произошла ротация состава под Сараево-84.

На этих новых санях, придуманных в СССР, как раз в Союзе кататься было почти невозможно. Искусственных трасс в стране тогда не было, а натуральные не всегда сохраняли правильную геометрию, подтаивая, разрушаясь. В результате спортсмены переворачивались, а в новых санях руки спрятаны, и ты не успевал их достать в случае чего. Так что в Свердловске и Братске на таких санях летали вверх тормашками регулярно. В общем, сборная, которая тренировалась в ГДР, имела преимущество. Мы там в основном бывали в Оберхофе. Хотя позже построили Альтенберг, про который я чуть позже расскажу.

Скорость на исскуственных трассах намного выше, и некоторые из старших ее просто боялись. Так ушла из сборной Вера Зозуля (на фото ниже), наш чемпионка ОИ-80, чемпионка мира 1978 года — она не смогла справиться со страхом новых скоростей.

— В СССР не было искусственных трасс?!

— До 1986 года только натуральные. Затем построили трассу в Сигулде, она стала первой и единственной в СССР искусственной.

Основной трассой для советских спортсменов была та, что в Братске. Когда строили там ГЭС, бетона было много, возвели заодно и эту трассу. Но поскольку тогда не знали, как правильно все виражи профилировать, то ее сделали длинной и очень опасной. После того как там погиб спортсмен, трассу сократили, убрав верхний сектор, чтобы избежать повторных инцидентов. А когда мы на ней выступали, то старт назывался «Колокольней», потому что там был почти отвесный обрыв длиной в три этажа. Сейчас этого участка нет. В самом конце трассы есть еще одна связка из виражей, которая называется «Курятник», очень сложная. Чтобы ее пройти, приходилось биться плечом в бетонный борт, у меня тогда постоянно голое мясо было в районе дельт, не успевало заживать.

— Про Зозулю. Она же взяла золото на ОИ-80, а в Лейк-Плэсиде очень быстрая трасса. Не боялась?

— Если брать старую трассу в Лейк-Плэсиде, то с женского старта она одна из самых медленных в мире, так что Вера там спокойно ездила. А вот с мужского старта это была одна из самых быстрых и очень опасных трасс, потому что начало сделали на вершине крутой горы, соответственно, разгон был бешеным, во второй вираж ты влетал уже на скорости 120 км/ч. Этот второй вираж трассы Лейк-Плэсида неправильно построили, основание просело, желоб треснул, и там был резкий угол, перед прохождением которого требовалось специально поднимать голову, иначе ты бился затылком об лед, на доли секунды терял сознание, тебя сносило, и все — летишь по желобу отдельно от саней с разбитым лицом. Из-за этого там все время третий вираж был в крови, когда соревнования проходили или тренировки. Сейчас, слава богу, трассу перестроили, и этот ужас современным саночникам незнаком.

— Получается, что ни трасса, то история. Какие еще были из тех, что запомнились?

— Трассу в Сант-Морице лепят заново из снега каждый год. Она последняя натуральная из тех, что принимают этапы КМ. Обходится ее построение примерно в четверть миллиона швейцарских франков. Поэтому там отбивают вложения, катая туристов. Только ведь простых людей нельзя катать на соревновательных скоростях, и лед заливают, распыляя воду в мелкие капли, чтобы образовывались шероховатости, почти иголки, и лед был медленный. Из-за этого преимущество имеют те, кто стартует в конце, потому что к тому времени колея уже без иголок, гладкая.

Еще была замечательная история с трассой в Альтенберге. Это же бывшая ГДР, и трассу восточные немцы построили в обстановке полной секретности. Мы про нее вообще не знали. Но военный спутник из космоса, делая снимки Германии, зафиксировал строительство чего-то крупного. Наша госбезопасность поинтересовалась у немцев, что это за военный объект. Те сказали, что никакого военного назначения нет, просто санно-бобслейная трасса. «Так что же вы на нее наших спортсменов не приглашаете?» — поинтересовались в КГБ. «Ну, приезжайте», — вздохнули немцы. Трасса просто бешеная, если делать быстрый лед. Сами хозяева именно поэтому катались на медленном, а когда мы приехали впервые и попросили подготовить нам быстрый, — ничего не сказали. Я сел, поехал с мужского старта, лечу, чувствую, скорость около 150 км/ч, еле доехал. Подхожу к восточникам: «Что это за *****?!» — спрашиваю. «Ну вы захотели, мы подготовили. Так-то мы тут или с женского стартуем, или по медленному льду».

Еще была трасса в Швеции, в Хаммарстранде, там Сергей Данилин в 1981 году стал чемпионом мира. Построенная еще до войны, старая — ее просто выкопали в земле. И когда ты по ней едешь, не видишь вообще ничего, потому что находишься в ледяном окопе. В самом конце там два виража — «Динь» и «Донг». Влетаешь в «Динь», бьешься головой о борт, вылетаешь из саней, проходишь «Донг» и финишную прямую на животе. Я так на ЧЕ-86 стал четвертым, при том что лидировал после третьей попытки.

— Саночник когда едет, что-то видит?

— Старается не видеть, идти только на ощущениях. Когда трасса прикатана, то смотреть не надо. Поднятие головы — потеря 0,2-0,3 секунды на финише.

«Машка» и «Гришка»

— Правду говорят, что в Союзе Спартакиады были главным стартом сезона?

— Да, там шла настоящая рубка, доходило до жульничества, причем порой смешного.

1982 год, Спартакиада народов СССР, Красноярск, трасса на Торгашинском хребте.

Регламент предусматривал, что каждая республика (а также Москва и Ленинград) должна заявить минимум одного участника в каждой из четырех категорий: мужчины, женщины, юниоры, юниорки. Иначе командный зачет не складывался.

И тут сборная Армянской ССР понимает, что у нее проблемы: мужчины есть, женщины есть, юниоры имеются, а вот юниорок нет вообще. Ни одной, даже самой завалящей армянской юниорки, а без юниорки командная заявка будет отклонена.

Проблему решили дерзко и с выдумкой. Нашли самого красивого армянского мальчика в команде и накрасили его девочкой. Поскольку та трасса в 1982 году была, без обид, не «Санки» в Сочи-2014, то на стартовой эстакаде раздевалок не было вообще. Просто гора и начало трассы, больше ничего. Соответственно, одевались участники внизу, а затем, накинув одежду на комбинезон, поднимались наверх, чтобы стартовать. И переодевание армянского мальчика в девочку никто не заметил.

У армян почти получилось, но их подвели в корне неверные стереотипы о женской фигуре — перестарались с пушапом. Старший тренер команды Свердловской области ходил и недоумевал, как в 15 лет у девочки может быть пятый размер груди. Армянскую «юниорку» привели в судейскую и потребовали снять верх комбинезона. «Юниорка» это сделала, пушап вывалился, сборная Армянской ССР была дисквалифицирована.

В качестве пушапа армяне использовали половинки баскетбольных мячей.

Есть менее смешная история, про чистое жульничество. Там же, в Красноярске, сборная Украинской ССР разобрала борт трассы, чтобы добраться до элемента фотофиниша. Они поставили туда фанерку и привязали к ней веревочку, дергая за которую, перекрывали луч — тот, что пересекал спортсмен. Когда начались соревнования, то украинцы устраивали своим финиш пораньше. Смотришь — участник только из последнего виража выходит, а по табло он уже финишировал, да еще и с рекордом трассы! Трансляции тогда не было, съемка не велась, и доказать что-то было нереально. Момент просекли, все поняли, но не стали отменять результаты, чтобы не устраивать скандал — большую республику дисквалифицировать! В результате украинцы отобрались со Спартакиады на международные старты, приехали туда, полностью провалились и махом вылетели из сборной.

— Как шла подготовка к ОИ в Сараево 1984 года?

— Под ту Олимпиаду у нас возникла проблема с полозьями. Братья из ГДР ничего нам не продавали, хранили все в секрете. Единственные, кто продавал — австрийцы, фирма «Гассер». Но надо было что-то не серийное, свои разработки. Алексеев договорился с комбайновым заводом в Красноярске, там варили металл нужного качества. Красноярских вариантов у нас было два — «Машка» (56 единиц жесткости по Роквеллу) и «Гришка» (64 единицы). Больше 64 правила запрещали, потому что металл мог лопнуть при изгибании. Эти полозья приходили к нам неподготовленными к использованию, приходилось несколько недель руками доводить их до идеальной формы, убирая дефекты ковки.

Из-за нехватки полозьев была сложность с выбором заточки. Не углубляясь в детали, поясню: она может быть под чистый лед и под снег. Комплектов не хватало, поэтому приходилось выбирать что-то одно. Я выбрал вариант под чистый лед и за месяц до ОИ выиграл на олимпийской трассе этап Кубка мира, установил два рекорда трассы и шел к Играм одним из двух фаворитов, наряду с Сергеем Данилиным. Погода была тогда идеальная.

Думаю, мои рекорды, установленные на той трассе, будут стоять вечно, учитывая, что ее уже давно не используют. После войны там сплошная разруха, это просто кошмар. Недавно я смотрел BBC, и как раз показывали олимпийские объекты в Сараево, знакомые мне виражи, только выглядит все теперь постапокалиптически. На трассе были алюминиевые козырьки, сегодня их нет — растащили на цветмет.

— Сложная была трасса?

— С мужского старта метров семь приходилось лететь по воздуху, настолько было круто, а затем надо мягко приземлиться на лед и уже ехать. Главное — не дергаться, когда летишь.

Смотреть на YouTube

— На Играх дернулись?

— Нет, подвела погода. Помните, я рассказывал про то, что заточка полозьев у меня была под чистый лед? А на Олимпиаде за полчаса до старта начался снегопад. Я подошел к Алексееву и сказал, что все — у меня шансов ноль.

В первом заезде при входе в первый вираж чиркнул борт плечом, меня юзануло, и результат оказался очень слабым. Оставшиеся заезды отыгрывал, в итоге стал седьмым. Вернулся в Москву, а мне говорят — тебе 21 год, и, по мнению Марата Грамова, председателя Госкомспорта СССР, ты старый. Сезон закончится — и до свидания.

Ну, думаю, я вам устрою «до свидания». Поехал на завершающие этапы КМ, стал там третьим и в конце сезона выиграл чемпионат СССР. Убирать чемпиона страны из сборной было как-то не по-социалистически, в итоге меня оставили в команде.

Тогда вообще итог ОИ подвели очень жестко. Золота не было, и Грамов орал на спортсменов, на тренеров. Алексееву припомнили проданные чеху сани, присовокупили отсутствие золота в Сараево и отстранили с поста главного тренера.

 Как шли к Калгари-88?

— Непросто. Урезали финансирование, мы стали меньше ездить и практиковаться на ключевых трассах. Результатов тоже не было. Началась чехарда главных тренеров.

Я в поиске вариантов улучшения результатов собрал свои сани, которые заметно отличались от стандартных. Управлялись они только плечами, изгиб полоза был очень большим. Данилин как-то в Оберхофе попросил их у меня прокатиться, чуть там не убился и сказал, что вообще не понимает, как я на них езжу.

За год до Олимпиады в Калгари проходила предолимпийская неделя. Главным тренером тогда был Вячеслав Величко, который тащил в команду всеми правдами и неправдами своих личных воспитанников Бурмистрова и Устюжина. Я понимал, что нужно там быть лучшим из наших, чтобы гарантировать себе место в команде. Поэтому, чтобы не отвлекаться на ненужные вещи, попросил Величко поселить меня отдельно. Он мне: «Харченко, ты оборзел? Какие одноместные номера?» Я ему отвечаю, что тогда буду жить в холле, если он не хочет поселить меня одного. Руководитель делегации кричал на меня как резаный, но все-таки в итоге в одноместный номер меня поселили.

Затем там устроили внутрикомандный отбор перед предолимпийской неделей. Чтобы стартовать в первой группе, нужно было входить в тройку. Провели два заезда, как планировалось, я по итогам стал вторым. Вроде бы все, задачу выполнил. И тут Величко передает по рации, что он принял единоличное решение провести еще и третий заезд. Его-то ребята в тройку не вошли, требовалось как-то их протолкнуть. Я уперся, сказал, что это несправедливо, и отказался ехать третий заезд в боевом комбинезоне, надел тренировочный. Вмешался мой личный тренер, Евгений Осипов, но занял сторону Величко. Я ему заявил, что наше сотрудничество с данного момента закончено.

Естественно — проиграл, вылетел во вторую группу, получил стартовый номер в пятом десятке. Ну, думаю, ехать надо вообще не глядя, забыв все правила и страх, что будет, то и будет.

В общем, в первом заезде я из пятого десятка поднялся до первого. После второго был уже седьмой. Выиграл третий и по сумме стал четвертым. Подходят австрийцы, ГДРовцы и спрашивают, как так можно из пятого десятка подняться до шестерки за три заезда. Ну, не буду же я им рассказывать, что ехал три раза, вообще не поднимая головы, чисто на мышечной памяти. Больше из советских саночников на той предолимпийской неделе никто в десятку не вошел. Так я и остался в команде на Игры.

Возвращаемся в Союз, тут Величко снимают и снова назначают Алексеева. Тот подходит ко мне, зная, что с личным тренером я разругался, и говорит:

— У меня есть для тебя предложение. Будешь жить в одноместных номерах, получишь все, что нужно, никто тебя трогать не станет. За победу на этапе Кубка мира я буду тебе лично платить 300 немецких марок, за серебро 200 и за бронзу сто. Плюс еще премии за рекорды трассы. Но все это при условии, что ты запишешь меня своим тренером.

Я ответил, что меня это предложение полностью устраивает. После этого все проблемы исчезли, жил я или один, или с Алексеевым, все шло отлично, пока на ЧЕ-88 в Кенигзее у меня не сломались сани. Это было уже непосредственно перед Олимпиадой. Там высох резиновый сальник, смазанный силиконом. Сани перестали ехать, на трассе я терял 0,2-0,3 секунды, а это приговор. Но понять, что произошло, я не мог, и началась паника. Спасла педантичность: полностью разобрал и снова собрал сани, обновил смазку на сальнике, и все проблемы исчезли.

— Что было уже в Калгари, на Олимпиаде?

— Там мы с восточными немцами оказались в одинаковых условиях, в том плане, что на этой трассе никто не имел преимущества домашнего старта. Но у ГДРовских ребят не было проблем с экипировкой, полозьями и так далее.

После третьего заезда я шел вторым, начал настраиваться на четвертый. Нерв был такой, что за 40 минут между третьим и четвертым заездом я потерял 800 граммов веса, хотя в туалет не ходил, да и не потел особо. Знаю это, потому что саночников же взвешивают после заездов. Сидел и понимал: если сейчас не проеду как нужно, то снова пролечу мимо призов, как в Сараево, и меня просто спишут.

Еще одной особенностью, отличающей меня от других спортсменов, было то, что я катался без обуви. Вообще есть специальная обувь, но я ее не надевал, потому что травм уже не боялся, а в ней было не так комфортно. Единственная трудность — тормозить пятками в носках по разбитому льду на скорости 100 км/ч не очень приятно, носки рвались на раз.

В общем, на разгоне четвертого заезда я зацепился тканевым носком за рог лезвия, сани вильнули, и я коснулся правого борта. Все, думаю, конец, теперь меня спасет только абсолютно слепое пилотирование, без подъема головы.

Специфика трассы в Калгари в том, что, когда начинает дуть ветер с гор, то тебя на прямой перед тормозным кольцом поднимает в воздух, сносит и бьет в левый борт. Если позволить этому случиться, то шансов на хороший результат уже не остается.

Это и произошло в четвертом заезде на Играх, как раз подул ветер, и меня начало сносить. Я там из последних сил держался за ручку и давил плечом в обтекатель, чтобы хоть как-то зацепиться за лед полозом, не сорваться. Выдохнул, только когда в тормозное кольцо вошел и сани вдавило центробежной силой. Ну, думаю, теперь остались пять виражей, нужно их пролететь.

Мама потом рассказывала, что смотрела трансляцию, видит, я на старте седьмой, на первом отрезке пятый, на втором четвертый и на финише третий. Вырвал у четвертого места 0,084 секунды.

— Праздновали?

— На Олимпиаде меня поселили с конькобежцами Дмитрием Бочкаревым и Александром Мозиным, у них была отдельная комната, а я спал в холле, на диване. Но дело в том, что соревнования саночников проходили в самом начале, 14–15 февраля, и только позавчера прошло открытие Игр, а я уже с медалью. Это была третья медаль СССР на той Олимпиаде, две первые выиграли на 10 км «классикой» лыжницы Вида Венцене и Раиса Сметанина. Так что праздновать особо было не с кем, ребятам еще предстояло выступать.

«До сих пор снится, что еду по трассе»

— Вернулись из Канады с бронзой домой — и…

— Началась разруха, страна прекращала существование. В сборной сменился тренер, им стал Валерий Якушин, отношения с ним были отвратительные, он любыми способами старался убрать меня из команды. В итоге это ему удалось через уловку с «потерей» загранпаспорта. Тогда уже не было денег, единственные, кто еще финансировал подготовку, это спортобщества. «Динамо» придумало так, что я могу ездить со сборной как руководитель делегации динамовских спортсменов, но при этом еще и сам выступать. Дали мне деньги на всех, нужно было соревноваться на этапах КМ во Франции и Германии. После этой поездки остались деньги, и я решил свозить ребят еще и в Австрию, что не планировалось. Только вот австрийских виз у нас не было, а «шенген» тогда еще не работал. Пришлось брать у болгар машину и ехать в Лион, идти на прием к консулу, объяснять ситуацию и просить срочно оформить визу. Все это сделал, сам стал во Франции пятым, лучшим из наших, затем махнули в Австрию, там тоже хорошо выступили и вернулись еще в Союз весной 1991 года.

Но тогда же были гласность и демократия, все решал тренерский совет, Госкомспорт ничего приказать не мог. Якушин собрал в сборную людей из Грузии и Украины, которые преследовали исключительно свои интересы и кивали вслед за его решениями. В итоге из команды убрали сильных спортсменов, а вместо них поставили каких-то украинцев и грузин. Те как только поехали в США на этап КМ, так там и остались, не вернувшись уже обратно.

Меня тоже выгнали, сняли с зарплаты и предоставили самому себе. Все лето 91-го я тренировался в Питере, думал, что делать, и появилась идея перейти в бобслей. Поговорил с бобслеистами, они написали мне, как готовиться. Осенью приехал в Сигулду на отбор к саночникам, всех там обыграл и в ОФП, и на льду. Выжал 135 кг, тягу сделал 250 кг. При этом, понимая, что в санную сборную мне путь заказан, поговорил с директором трассы Дайнисом Дукурсом, чтобы дал мне какой-нибудь боб. Он показал на старую ржавую двойку, которая стояла под трассой. Разобрал ее, почистил, собрал обратно и начал кататься. Стал на нем пятым из десяти экипажей, которые участвовали в отборе. Разгоняющим взял бобслейного тренера Евгения Червякова. Естественно, старт мы всем проигрывали, а на трассе я отыгрывал. Но с того отбора меня никуда не взяли. Затем был Кубок СССР, и его я выиграл, уже, правда, с нормальным разгоняющим Евгением Даниловым. Меня снова никуда не взяли, в том числе в Альбервиль на ОИ.

Я нашел спонсоров, «Балтийский банк», на предоставленные средства купил у латышей новый боб. А в те годы нищета была такая, что у сборной России бобов своих не имелось. Они приезжали на сборы за границу, и им давали туристические бобы, чтобы было на чем тренироваться. И тут я такой красивый с новым бобом. Ко мне подходит главный тренер сборной Егоров и говорит — деньги есть только на один экипаж, москвичей Щегловского и Соколова. Ты, если хочешь ездить, ищи спонсоров, выезжай за свой счет, плати зарплату разгоняющим. А государственные средства пойдут двойке Щегловского. Я отвечаю: «Вы обалдели, что ли, я на боб-то деньги нашел с трудом!» Вариантов, в общем, не осталось. Пришлось закончить спортивную карьеру.

— Чем занялись?

— С двукратным олимпийским чемпионом по биатлону Дмитрием Васильевым и чемпионом мира по лыжным гонкам Юрием Бурлаковым стали торговать спортивной экипировкой. Бурлаков тогда уже работал в Швейцарии и предложил закупать старые коллекции спортивной одежды в Цюрихе и перепродавать в России. Взяли кредит под бешеные проценты у частных лиц и начали ездить в Швейцарию. Затем Васильев в Мюнхене на спортивной выставке познакомился с представителем Lacoste, и мы открыли первый магазин этой фирмы в Петербурге, на Суворовском проспекте. Сперва закупались у немцев, потом французы узнали и предложили работать напрямую. Приехав во Францию, мы узнали много нового. Все нераспроданные коллекции свозятся на склады в городе Труа и там хранятся два года. Если за это время они не продаются, то их уничтожают, потому что настоящий Lacoste не делает скидок, не устраивает распродаж. Большая часть того, чем торгуют в России, — турецкая подделка. Начали работать, купили старую коллекцию, затем уже новую.

В 1996-м Васильев решил от меня избавиться и подговорил человека, который давал нам кредиты. Финансирование перекрыли, мы прекратили сотрудничество. За эти два года я, не имевший ни финансового, ни юридического образования, получил огромный опыт работы с иностранными контрагентами, таможней, валютным контролем и всеми этими делами. Так что без работы не остался, занимался международными контрактами в фирме, специализирующейся на телефонном оборудовании. Полтора года назад оттуда ушел и полностью переключился на семейный бизнес — магазин профессиональной косметики для женщин. У меня жена — парикмахер, поэтому и решили трудиться в этой сфере.

— Со спортом больше не контактировали?

— Так не контактировал, что грамоту от Путина получил (смеется). Дело в том, что ко мне обращались бобслеисты, скелетонисты, саночники с просьбами подсказать, как правильно проходить ту или иную трассу. Я-то их все помню и сейчас. И даже трассу в Ванкувере, на которой я не выступал, удалось просчитать и помочь скелетонистам. Я изучал стоп-кадры и записывал, что и где нужно делать на каком вираже. В частности, помогал Светлане Васильевой, серебряному призеру ЧЕ-2008.

— Это все, я так понял, неофициально?

— Конечно, я просто бесплатно консультировал спортсменов.

— Как реагировали в сборной?

— Бесились. Требовали у спортсменов, чтобы ко мне не обращались и меня не слушали. Но в какой-то момент поняли, что вариантов особо нет, и осенью 2008 года мне позвонил Владимир Любовицкий, тогдашний старший тренер по бобслею. Им нужна была медаль Зубкова в Ванкувере, и Любовицкий предложил съездить с ними на два этапа Кубка мира в Европу. Я поехал. Рассказал спортсменам, как проходить трассу в Кенигзее, где очень большое тормозное кольцо, справиться с которым наши толком не умели.

В 2011-м попросили помочь подготовить юниоров к Юношеским Олимпийским играм в Инсбруке. Поехал на предолимпийскую неделю, и ребята неплохо выступили, стали призерами, нужно было еще год с ними работать, вести к ЮОИ. Но тогдашний президент федерации бобслея Беджамов сказал, что ему наплевать на юниоров, что главное — это Сочи-2014, а остальное — хоть потоп. Все, за год ребята забыли, как ездить, и провалились на ЮОИ.

— Что про нынешних саночников думаете?

— Расскажу историю. Еще перед ОИ в Ванкувере я взял дочек и поехал в Сигулду на ЧЕ зрителем. Стоим мы на финише с Таней Ивановой, сильнейшей саночницей сборной России, и подходит Дайнис Бремзе (на фото ниже) — наш первый чемпион мира, они с Айгарсом Крикисом в 1978 году в Имсте выиграли золото. Собственно, в двойках у нас после этого золота больше и не было. Ну, мы знакомы, поздоровались, я у Ивановой спрашиваю: «Знаешь кто это?» — «Нет». — «Дайнис Бремзе». — «А кто это?» — «Ты чемпионка Европы, ты хоть историю санного спорта знаешь, в курсе, кто наши первые чемпионы мира?» — «Нет». — «Ну вот — знакомься».

В сборной сейчас такие дикари, ужас.

— Есть идеи, как нам вырулить эти все три вида — бобслей, скелетон и сани — на нормальный уровень?

— Не нужно ничего придумывать. Смотрите на немцев, мировых лидеров. У них детей берут с первого класса в общие спортивные секции, и учатся они кататься на детских санках по детским разборным трассам. Летом на этих же трассах можно и на роллерных санках тренироваться. После проводят селекцию: умных — в сани, быстрых — в скелетон, а здоровых — в бобслей. И дети, приходя даже уже в юниорский спорт, имеют колоссальный опыт, стаж, понимают, как проходить трассу, а не учатся этому в возрасте за 20, как в России.

— Столько лет спустя, когда смотрите соревнования, все еще чувствуете стартовый мандраж?

— До сих пор мне порой снится, что я еду по той или иной трассе, прохожу вираж, обрабатываю выход из него. Затем просыпаюсь и понимаю, что это все сон.

Фото: РИА Новости/Петр Петрович Малиновский, РИА Новости/Сергей Киврин, РИА Новости/Дмитрий Донской, РИА Новости/Борис Бабанов