Нападающий «Крыльев Советов» Юрий Хмылев стал третьим бомбардиром нашей сборной на ее последней победной Олимпиаде. В феврале 1992-го – через два месяца после распада СССР. Команда называлась Объединенной, выступала под олимпийским флагом и слушала в свою честь олимпийский гимн. Через полгода после Олимпиады Хмылев улетел в «Баффало», где провел четыре года как игрок и семнадцать – как скаут. Прошлым летом Юрий остался без работы.
– Хозяин «Баффало» пригласил нового генерального менеджера – из «Питтсбурга». Тот привел своих людей. Мой контракт закончился после драфта прошлого года – новый не предложили. Не только мне, но и еще восьми скаутам. Полгода не работаю. Жду, что на следующий сезон какая-то команда мной заинтересуется.
– Молодежный чемпионат мира в Баффало все равно посетили?
– Смотрел все игры нашей сборной, а также полуфинал и финал. Состав, который был в этом году у России, здорово уступал канадцам, шведам и американцам, так что четвертьфинал – максимум, чего можно было добиться с этой командой.
– После Вячеслава Буравчикова в 2005 году «Баффало» семь лет не выбирал на драфте русских хоккеистов. Почему?
– В КХЛ стали платить игрокам хорошие деньги, и наш генеральный менеджер дал распоряжение: не подписывать русских. Вообще. Если у русских что-то не складывалось, они всегда могли вернуться в Россию, и получалось бы, что мы теряли драфт-пик. Не только «Баффало» – многие клубы НХЛ негласно решили, что опасно брать русских, тем более в первом раунде.
– В 2012 году «Баффало» сделал исключение для Михаила Григоренко и задрафтовал его в первом раунде. Почему у него не сложилось в НХЛ?
– Он здорово играл в юниорской лиге Квебека, вот его и взяли. А потом, как мне показалось, ему характера не хватило. В НХЛ нужно хорошо кататься и иметь характер, а он, по-моему, мягковатый, поэтому у него и не получилось. Ну, и тренер мог не очень любить русских.
– Чего не хватило Никите Задорову, которого «Баффало» выбрал в первом раунде в 2013-м?
– Я общался с одним из тренером «Сэйбрс», и он мне сказал, что у Никиты не сложились отношения с партнерами по команде. Но после обмена в «Колорадо» Задоров вроде в порядке.
– Как сами в 92-м узнали, что вас задрафтовал «Баффало»?
– Во время предсезонки взял газету: о, моя фамилия. Мне было уже под тридцать, многие мои ровесники давно уехали в НХЛ – я тоже об этом мечтал, так что газету покупал и открывал с надеждой. Вскоре в Москву приехал агент Марк Беррони, и я подписал двусторонний контракт – то есть, если бы меня отправили в фарм-клуб, я получал бы меньшие деньги. Но мне повезло: тренер «Баффало» меня полюбил, и я все время был в первой команде.
– Как проявлялась любовь Джона Маклера?
– Он все говорил в глаза – и хорошее, и плохое. Я ошибся в игре, из-под меня гол забили, мы проиграли. Захожу в автобус, а тренер мне: «Юрий, сегодня ты был говном». – «Я знаю, Мак». В следующей игре я забил и услышал от тренера: «Юрий, сегодня ты лучший». Честный, справедливый мужик. Мне такие нравятся. Не люблю, когда тренер про меня за спиной что-то говорит.
– Помощником Маклера был Джон Торторелла. Чем запомнился?
– Первым помощником был Дон Ливер, а Торторелла – вторым. Перед игрой вызывал хоккеистов и обсуждал игру в неравных составах, рассказывал об особенностях соперника. У меня с ним были великолепные отношения. Какой он сейчас главный тренер – не знаю, а как помощник он был классный.
– Первая сложность, с которой столкнулись в Баффало?
– Надо было сдавать экзамен на права – просто так их здесь не дают. С практикой-то у меня проблем не было, а вот теорию пришлось подучить. Требовалось ответить на двадцать пять вопросов, допустив не больше пяти ошибок. Я справился.
– Аварии в Америке случались?
– Серьезная была только в Москве. На второй день после покупки шестой модели «жигулей», когда ехал с тренировки. Шел ливень, я подрезал грузовик, и он дал мне в бочину. Дверь мне прилично задел, но я обошелся без травм. Моя ошибка – практики не хватило.
– Кто вам в Баффало помогал с переводом?
– Джордж Папович. Его мама уехала после войны в Америку. Сам он родился в Штатах, но неплохо знал русский язык. «Баффало» приплачивал ему, и он переводил мои интервью после матчей и помогал моей семье в бытовых вопросах.
– Как вас встретили североамериканские игроки «Баффало»?
– Местные ребята – защитники Даг Баджер и Грант Ледьярд – в первый же день на пальцах объяснили: «Катаемся во столько-то, в девять утра мы тебя забираем из отеля». Моя гостиница была по дороге на тренировочный каток, так что Баджеру и Ледьярду было по пути. После тренировки они говорили мне: «Юрий, едем на обед». Поели, пивка выпили – и они везли меня в гостиницу. И так каждый день.
– Как местные игроки прикалывались над вами?
– Бежишь в душ после выездной тренировки, а помощник тренера кричит: «Через пять минут автобус уезжает!» Ты моешься быстрей-быстрей, вытираешься полотенцем, а оно все в пене для бритья. Ты ей вымазался, и тебе опять надо в душ.
Другой прикол. Предстояла утренняя тренировка перед вечерней игрой с «Монреалем». Вечером я завел себе будильник, но дочка была маленькая и отключила его. Утром проснулся без будильника: до тренировки – полчаса. А мне только на дорогу нужно столько же. Елки-палки. Скорее натянул джинсы, прыгнул в машину – и как рванул. Летел как сумасшедший, слава богу, полицейских не было. Доехал за восемнадцать минут, вбегаю в раздевалку, мокрый насквозь, а народ уже на лед выходит. Я скорее скидываю с себя одежду, а тренеры успокаивают: «Да не суетись ты». Но я-то привык в Советском Союзе, что опаздывать нельзя. Никого не слушаю, быстрее надеваю форму, натягиваю коньки… Бум – а шнурки обрезаны. Думаю: блин, вот уроды. Тренеру: «Дай шнурки». Вставил их, вышел на площадку – и все надо мной гогочут и стучат клюшками по льду. Джон Маклер спрашивает: «Юрий, ну что будем с тобой делать?» – «Не знаю». Думаю: что хотите, то и делайте. «Значит так, – говорит Маклер. – Если сегодня выигрываем у «Монреаля» – прощаем тебя. Если проигрываем – оплачиваешь сэндвичи для всей команды».
Вечером мы выиграли 5:0.
– Что для вас изменилось, когда тренером «Баффало» стал Тед Нолан?
– Мне показывалось, что русских он немножко не любил. У меня сразу сократилось игровое время. Стало ясно, что мое время закончилось и меня хотят поменять. Руководство решило, что нужно омолаживать команду, а мне уже было за тридцать. Мне позвонил генеральный менеджер – тот же Джон Маклер: «Спасибо за все, что ты сделал для нас, но мы тебя обменяли в «Сент-Луис». Через десять минут перезвонили из нового клуба: «У тебя в 6:30 утра самолет».
– В «Сент-Луисе» вашими партнерами стали Уэйн Гретцки и Бретт Халл. Играли с ними в одном звене?
– Одну игру: с «Детройтом» – в плей-офф. Как раз с ними обоими. Гретцки мне говорил: «Ты, главное, найди свободное пространство, а я тебя найду». И правда – как только я открывался, шайбочка была у меня на крючке.
Гретцки меня поразил своей скромностью – тихий, спокойный, культурный, его вообще было не слышно. Обалденный парень. Бретт Халл – полная противоположность. Язык без костей. Все время: «Я! Я! Я! Я самый лучший». Мне рассказывали: однажды Бретта попросили подтянуться, а он ответил: «Не буду. От подтягиваний я не стану забивать больше шайб». Халл – немножко пижончик.
– Почему вы не сработались с тренером «Сент-Луиса» Майком Кинэном?
– Тяжелый человек. У него было десять игроков, которых он уважал и выпускал через смену, а остальных использовал редко. Защитник Эл Макинис играл у Кинэна по сорок минут за матч. Мне жалко было смотреть на него – еле ноги передвигал в третьих периодах. Лицо такое – будто в обморок сейчас упадет. Великий хоккеист, но на сорок минут никакого здоровья не хватит.
Кинэн мог прямо на лавке послать кого-то из игроков. «Fuck you!» Игрок отвечал аналогично. Кинэн настаивал: «Fuck YOU!» И так по пять раз. Нормальное общение тренера с игроком? И это на скамейке во время матча.
Меня он выпускал, только если кто-то из лидеров получал травму. Начался новый сезон, в двух первых матчах я забросил одну шайбу, но Кинэн все равно мне не доверял. Я позвонил агенту: «Пусть меняют меня или выкупают контракт». «Сент-Луис» выкупил контракт, и на этом НХЛ для меня закончилась.
– Чем вас удивили тафгаи ваших команд?
– И Роб Рэй в «Баффало», и Тони Твист в «Сент-Луисе» – сильные драчуны, слабенькие хоккеисты и очень добрые, спокойные ребята. В жизни по ним ни за что не скажешь, что могут тебе в чушку дать. На льду они становились другими людьми. Если кто-то ко мне лез, эти ребята вылетали и защищали. У меня-то шансов против тафгаев не было бы никаких – они так умели хватать тебя за свитер, что ты словно оказывался в смирительной рубашке.
– Ваша самая серьезная травма?
– Перелом лодыжки. Мой второй сезон в «Баффало». Восемь дней до плей-офф. Я ехал на смену без шайбы, а Стив Томас из «Айлендерс» как дал мне клюшкой по ноге – видно, я ему навалил перед этим. Сначала я не обратил внимание на боль. Мы улетели в Колорадо, и там я не мог даже наступать на лед больной ногой. Отвезли в больницу, наложили гипс. Прихожу так на тренировку. Тренер Маклер спрашивает: «Что доктор сказал?» – «Четыре-шесть недель». – «Нет, Юрий. У тебя восемь дней. Ты выйдешь на первую игру плей-офф с «Нью-Джерси». – «Вас понял».
– Что дальше?
– Через восемь дней я вышел на лед. Мне перетянули ногу пластырем. Первый период – более-менее. Потом нога размокала, и началась адская боль. Говорю тренеру: «Дальше не могу. На одном коньке катаюсь. Даже не чувствую второй ноги». – «На одной ноге ты сильнее многих наших игроков на двух». Короче, отыграл я все семь матчей той серии – причем шестая игра состояла из семи периодов (единственную шайбу наш Дэйв Хэннон забросил только в четвертом овертайме).
– После «Сент-Луиса» вы играли в АХЛ – в «Гамильтоне» и «Сент-Джоне». Что там самое трудное?
– Вокруг – молодые черти. Играют так себе, но лезут, прут – только чтоб попасть в НХЛ. Обвел одного, а он тебя все равно за конек зубами зацепит, и приходится обводить его еще раз. Зато мне повезло – в моих командах были самые сильные тафгаи. Если бы кто-то до меня дотронулся, у соперника убили бы полкоманды.
Еще в АХЛ приходилось много ездить на автобусе, порой по десять часов, но я это нормально переносил: пивка выпьешь, кино посмотришь, поспишь – и уже приехал. Правда, расписание бывало: три игры за три дня – вот это тяжело.
– Зачем вы так себя мучили в тридцать пять лет?
– Я уже фактически закончил карьеру, но позвонили: «Не хочешь молодой команде помочь? Осталось три месяца». Я подумал: заработаю хоть что-то. Ответил: «Окей. Только я не катался уже полгода. Мне надо дней десять потренироваться». Самое интересное: когда я пришел в «Гамильтон», они шли в восьми очках до плей-офф, а в итоге мы и в плей-офф ворвались и до финала дошли, где проиграли «Херши».
– В конце девяностых вас звали и в Россию. Почему не поехали?
– Кажется, мой детский Александр Зарубин приглашал в Пермь, но в Баффало наклевывалась скаутская работа, и я отказался.
– Помните, как начинали у Зарубина в «Крыльях»?
– Еще бы. Тренировка в Сетуни начиналась в семь утра, а я жил на Сходненской. Чтобы успеть, выезжать приходилось сразу после открытия метро – в половине шестого утра. От Сходненской до Беговой, потом на электричку – и в Сетунь. В семь утра выходили на открытый лед. И так три года. А уже в семнадцать лет я играл по две-три сменки в высшей лиге. В том же 1982-м Виталий Ерфилов (первый тренер Харламова) взял меня на юношеский чемпионат Европы в Швецию, но выиграть там не удалось.
– Почему?
– Ничего не могли сделать с чехословаками, в воротах которых блистал Доминик Гашек. По-моему, не выиграли у них ни одного матча. Заняли третье место, зато через два года отыгрались на молодежном чемпионате мира, побили Чехословакию 6:4 и стали первыми.
– Вы два раза играли в Суперсерии за ЦСКА. Виктор Тихонов звал вас к себе на постоянной основе?
– Сам Тихонов – нет. Он этим не занимался. Звал селекционер ЦСКА Борис Шагас, но это еще во времена, когда я играл за юношей. Шагасу сразу отказал. В «Крыльях"-то я со льда почти не уходил. Дмитриев мне доверял: я выходил и в меньшинстве, и в большинстве. А в ЦСКА была почти вся сборная, там бы я мелькал только в четвертом звене. Хотелось играть, сидеть на скамейке – не по мне.
– За что благодарны Игорю Дмитриеву?
– Если я нарушал режим, он наказывал, лишал премии за игру, но потом это не отражалось на льду, не сказывалось на восприятии меня как хоккеиста. Он очень хорошо относился ко мне и другим игрокам моего поколения – Пряхину, Немчинову. Благодаря этому мы чуть не превзошли ЦСКА в конце восьмидесятых. В полуфинале-87/88 три раза сыграли с ними вничью, уступив только по буллитам. Сами от себя такого не ожидали.
– Когда видели Дмитриева последний раз?
– Летом 1997-го. Он уже лежал в госпитале Бурденко (после операции по удалению опухоли мозга). Он узнал меня, хотя плохо себя чувствовал.
– Сергей Пряхин рассказывал мне, что на часть денег, которые платил ему «Калгари», «Крылья» купили автобус, прослуживший команде двадцать лет.
– Да, «мерседес». Отъезд Пряхина меня не удивил. Он ведь уже был задрафтован «Калгари» и играл за сборную. Ну, и Дмитриев далеко не глупый человек: решил, почему и здесь не отличиться и не стать первым клубом, который отправил советского хоккеиста в НХЛ.
– Чуть ранее вы сыграли в финале Кубка Канады. Другой участник той игры, защитник Анатолий Федотов, рассказывал мне: «После поражения от Канады Тихонов был в ярости от судейства. Быкова перевернули на уши, но судья отвернулся, не удалил канадца, и мы пропустили. В раздевалке Тихонов кричал своему помощнику Дмитриеву: «Скажи им, что больше мы сюда не приедем».
– Тихонов, как любой тренер, тяжело переживал такие моменты, но тогда я за ним особо не следил. Все хоккеисты и сами были расстроены.
– Матчи финала Кубка Канады не проводились в Торонто из-за владельца «Мэйпл Ливс»?
– Да, я слышал, что хозяин «Торонто», дедулька, ненавидел русских, и поэтому мы играли в Монреале и Гамильтоне.
– Игорь Болдин вспоминал, что в середине восьмидесятых был с вами на военных сборах в Рязани. Как ощущения?
– Это была база десантных войск – Дубровичи, Рязанская область. В пять утра вставали, в два ложились, спали по три часа, но сном это трудно назвать. В том лесу невозможно было находиться – жарища, миллионы комаров, которые кружили над тобой и не давали уснуть. Просто катастрофа. С нами были и другие спортсмены – лыжники, пловцы, борцы, боксеры. Должны были отслужить там сорок пять дней, но, к счастью, Игорь Дмитриев написал министру оборону, и через одиннадцать-двенадцать дней игроков «Крыльев» отпустили на предсезонку. Каждый участник тех сборов должен был три раза прыгнуть с парашютом, но на медкомиссии у нас, хоккеистов, нашли очень много травм и не допустили к прыжкам. Хе-хе. И слава богу. Лично у меня желания прыгать особо и не было. В основном мы там мыли посуду и разжигали котлованы, где повара готовили еду.
– Будущую жену вы встретили благодаря массажисту «Крыльев» Николаю Логинову. Как это вышло?
– Игорь Дмитриев лечил у нее зубы в московской клинике. А массажист знал врача, с которым работала моя жена. Потом мы с ней встретились, слово за слово и познакомились.
– Еще о массажистах. Правда, что Олег Кученев, работавший в сборной на Олимпиаде-92, передавал Тихонову просьбу Быкова с Хомутовым – чтобы в их звене выходили именно вы?
– Думаю, было по-другому. В первой игре Олимпиады с ними выходил Евгений Давыдов, а потом, уверен на 99 процентов, Игорь Дмитриев сказал Тихонову: «Поставь Женьку к Буцаеву и Коваленко. Они же все из ЦСКА. А Быкову с Хомутовым лучше Хмылев подходит – он и по возрасту ближе». Попробовали – и все срослось.
– Помощник Тихонова Роберт Черенков рассказывал, что накануне финала к тренерам подошел Виталий Смирнов и попросил поддержать его на выборах главы Олимпийского комитета России. Тренеры взамен добились удвоения премий за победу.
– Накануне игры никто из хоккеистов об этом не знал. Тогда не говорилось очень уж много о премиях – особенно для игроков. Деньги раздали уже после игры в раздевалке. И мы поехали праздновать в олимпийскую деревню. Ходили друг к другу в номера да отмечали. Мы жили в деревянных двухэтажных домиках в горах. Снегу навалом, уютненько, красивая природа. Сходить, правда, особо некуда – не по горам же лазить. Моими соседями были Дарюс Каспарайтис и Димка Миронов (он играл со мной за «Крылья», а сейчас живет в Торонто).
– Переломный момент той Олимпиады?
– При счете 1:0 в финале с Канадой мы почти на две минуты играли «три против пяти». Если бы пропустили, кто знает, как бы все сложилось. А так – выстояли, забили вторую и выиграли.
– Как команда отнеслась в тому, что третьему вратарю Хабибулину не досталось золотой медали?
– В команде это, по-моему, не обсуждалось. Конечно, то, что так случилось, – неправильно. Раз он был в составе, то достоин медали. Но это не от нас зависело.
– Как потратили призовые – семь тысяч франков?
– У меня незадолго до Олимпиады родилась дочь, так что деньги пошли на нее.
– Спустя двадцать пять лет ваша дочь Ольга делает на хоккейных чемпионатах мира репортажи, которые интереснее большинства матчей. Журналистика – ее основная работа?
– Вообще-то с шести лет она играла в теннис. В двенадцать лет была второй в Western New York. Поступила в Бостонский колледж, играла за него четыре года. Потом пришла пора определяться. Я ее спросил: «Хочешь попробовать себя в профессиональном теннисе». Она честно сказал: «Нет». Понимала, насколько это тяжело – если хочешь чего-то добиться, нужно проводить на корте по пять-шесть часов.
На чемпионатах мира он работает по приглашению IIHF, а основная ее работа – в HarborCenter. Там есть три детские команды Junior Sabres: 12, 14 и 16 лет. Ольга работает у них менеджером, в частности, организует поездки (например, вчера отправилась с детьми в Квебек).
– Как вы стали скаутом?
– Закончив карьеру, спросил директора «Баффало» Дона Льюса, который в свое время меня задрафтовал: «Нет ли в клубе работы для меня». – «Пока нет. Появится – сообщу». Через год звонит: «Хочешь быть скаутом?» – «Хочу!» Так и пошло с 2000 года. Я смотрел Юниорскую лигу Онтарио и юниорскую сборную России, где бы она ни играла.
– Что самое тяжелое в этой работе?
– Приходилось много ездить – по городам провинции Онтарио я перемещался на машине: посещал пять игр в неделю.
– Когда смотрели сборную России, на вас давили агенты?
– Да часто звонили: «Посмотри вот этого парня!» Или: «Глянь моего сына – у него столько очков!» Потом обижались: «Ты что, не мог его задрафтовать? Ты же скаут». Люди не понимают: решение по каждому игроку принимается на собрании скаутов. Например, на юношеский чемпионат мира от «Баффало» ездило шесть человек. Лично я не мог никого задрафтовать. Я и другие скауты высказывали свои мнения, а решение принимал наш шеф.
К тому же, повторюсь, к юным русским хоккеистам в НХЛ относятся с прохладцей. Все хотят Овечкиных и Малкиных, а их в последнее время нет. И в «Баффало», и коллеги из других клубов меня постоянно спрашивают: «Где молодежь-то российская? Где новые Малкины?» – «Надо ковыряться в юношеском хоккее. Что-то там не так».
Фото: Bruce Bennett / Staff / Getty Images Sport / Gettyimages.ru, Rick Stewart / Stringer / Getty Images Sport / Gettyimages.ru, Rick Stewart / Stringer / Getty Images Sport / Gettyimages.ru, из личного архива Юрия Хмылева, РИА Новости/Фред Гринберг
Больше новостей спорта – в нашем телеграм-канале.
