46-летнему Николаю Грамматикову в разные годы приписывали много околофутбольного. Однако разговор с ним получился как раз о футболе, причем о базисных его пластах.
Звал ли Грамматикова в «Локомотив» его многолетний компаньон Владимир Леонченко
Зачем существуют российские футбольные клубы (спойлер — неизвестно)
Почему Португалия обошла по коэффициентам УЕФА не только Россию, но и Францию
ПОЛЕ СУЗИЛОСЬ, АКТИВНОСТЬ СНИЗИЛАСЬ
— Существует ли сейчас профсоюз футболистов и тренеров, который вы продолжительное время возглавляли в качестве генерального секретаря?
— Живой и здравствует. Понятно, что нам проще работалось, когда был диалог с РФС. Сейчас это в прошлом, еще при Мутко федерация изменила устав, закрепив право на представительство игроков в исполкоме только от одного профсоюза, не нашего. Участия в обсуждении нормативных документов мы сегодня не принимаем.
— Обидно?
— Не сильно опечалены, честно говоря. Глобальную работу мы уже выполнили, когда в период президентства Николая Толстых качественно изменили многие регламенты, особенно в части, касающейся прав футболистов. Вышли на другой уровень. Безусловно, есть над чем работать, многим недовольны, но понимаем, что диалога с футбольной властью пока нет, а слушать монолог неинтересно.
— Какой профсоюз теперь в России главный?
— Во-первых, профсоюзов может быть сколько угодно. Во-вторых, с кем вести дела, решают сами участники. С какими-то клубами мы всегда открыто общались по самым острым проблемам: права игроков, контракты, правила подписания и расторжения, нарушения, их последствия и так далее. По-прежнему в контакте, поддерживаем отношения.
Но когда это выходит на уровень РФС и мы предлагаем изменения в существующих правилах, важно развернутое общение в составе рабочих групп. С участием клубов, профсоюзов, экспертов, чиновников. За последние годы, к сожалению, этого не происходило. Новшества вырабатываются в недрах РФС и потом спускаются в лигу: «Дайте нам обратное мнение». На более ранних стадиях совместного обсуждения не происходит. При Толстых и временно сменившем его Александре Алаеве такое практиковалось, потом постепенно затухло.
— Почему РФС признал не ваш профсоюз?
— Принятые федерацией поправки требуют, чтобы профсоюз был общероссийским. Это значит, что в каждом из 85 субъектов федерации должны функционировать профсоюзные ячейки из не менее чем трех человек, имеющих отношение к профессиональным клубам. Чистая профанация, поскольку у нас далеко не в каждом субъекте РФ есть профессиональный клуб.
За время существования ПСФТ сменилось шесть президентов РФС, считая Алаева. Наверное, нужно ждать седьмого. Или нынешняя футбольная власть наладит общение. Понимаем, что быть независимой профсоюзной организацией в наше время крайне непросто.
— При этом в FIFPro Россия сейчас вообще никем не представлена?
— Увы. Наш профсоюз завершил отношения с FIFPro, когда стало ясно, что мы движемся в совершенно разных направлениях. Эта организация просто продлевала одинаковые соглашения с FIFA, а мы изнутри ее открыто критиковали, будучи профсоюзом молодым, но активным. Видели, что FIFPro превращается в бюрократическую структуру, для которой массовость важнее качества. Там принимали в члены тех, кто не является независимым, а это главный критерий. Как только профсоюз становится зависимым и вместо прав для своих членов начинает получать привилегии, это конец.
— Сколько членов в вашем профсоюзе?
— Около пятисот. Мы не гнались за количеством, к чему подталкивал FIFPro, приняли тех, кто написал заявления. В какой-то момент поняли, что бумажная работа, навязываемая по международной линии, стала вытеснять практическую деятельность. Задачи футбольного профсоюза на самом деле вполне конкретны. Первая — гарантировать выполнение контрактов, это основа основ. Второе — добиваться независимой судебно-дисциплинарной системы, на чем мы делали особый акцент.
Когда начинали, председателем Палаты по разрешению споров был Толстых. Глава лиги, рассматривающий споры между клубами и игроками, — что это, если не конфликт интересов? В итоге мы стали первыми в России, кто вынес футбольное дело на рассмотрение CAS. Палата в споре «Динамо» с футболистами Климавичюсом и Сорокиным приняла решение в пользу клуба, мы не согласились, обжаловали в Лозанне. Это стало шоком, потому что про CAS у нас тогда толком не слышали. На игроков оказывалось давление, но по Климавичюсу мы апелляцию выиграли, по Сорокину добились полной выплаты на основе мирового соглашения. Позже получили право назначать в палату своих арбитров — гигантский прогресс.
Дальше ключевой момент: мы впервые в истории инициировали отстранение председателя палаты Донцова. Арбитры профсоюза и клубов выразили сомнение в его компетентности и особенно непредвзятости, добились отставки. Для российского футбола случай уникальный.
— Все шло неплохо, как вдруг…
— Возникли сложности в футбольной экономике. Что толку от прав, в отстаивании которых мы продвинулись достаточно далеко, если сократилось число клубов, создающих рабочие места? После 2014 года футболистам стало трудно найти нормальную работу. А когда рынок съеживается и зарплаты падают, уже не до прав, пробиться бы в клуб хоть на каких-то условиях.
— Кто сейчас входит в совет ПСФТ?
— Те же, кто и раньше: Глушаков, Рязанцев, другие футболисты и тренеры. Володя Леонченко, естественно, покинул совет после прихода в «Локомотив». Но повторюсь: поскольку изменения в регламенты сейчас вносятся в одностороннем порядке, поле деятельности для нас сузилось, активность естественным путем снизилась.
— Какое из последних дел ПСФТ самое резонансное?
— Вы представляете это как громкий судебный процесс в париках и мантиях. Жизнь несколько прозаичнее. Мы оправляем футболистов к юристам, предварительно изучив их проблему. На рынке сейчас хватает тех, кто берется за правовое сопровождение спора. Задача профсоюза в другом: улучшить правила, по которым живут и работают его члены. А вот на это влиять стало сложнее. Председателя палаты, допустим, больше не выбирают арбитры от профсоюзов и клубов, он назначается исполкомом. То есть споры игроков с клубами разбирает третья сторона, безальтернативно утвержденная.
МОЛОДЫЕ ПОЛУЧАЮТ ЛИШЬ 11 ПРОЦЕНТОВ ИГРОВОГО ВРЕМЕНИ
— Почему вы до сих пор не в «Локомотиве»?
— Зачем?
— Ну, Леонченко же зачем-то понадобилось.
— Володя до этого работал в «Факеле», пытается реализовать ту концепцию изменений в работе индустрии, которая кажется ему правильной и которую мы не раз обсуждали.
— Вас не приглашал советником или помощником?
— Для этого нужно как минимум желание приглашаемого, а у меня его нет. Не вижу себя в клубной работе на сегодняшний день.
— Почему?
— Потому что большинство российских клубов живут от сезона к сезону, а мне ближе долгосрочные перспективы. В этом огромная проблема нашего футбола: клубы не знают, что с ними произойдет через год и даже через полгода. Приходят новые менеджеры, ставят задачи, которые через пять-шесть месяцев кардинально меняются. Мне такое точно неинтересно. Долгоиграющая история — другое дело. Со стратегией и планами развития на несколько лет.
— Что мешает клубам изменить подход к планированию?
— Отсутствие ответа на главный вопрос: зачем они вообще нужны с точки зрения экономики. Никто, включая сами клубы, не обладает таким знанием, хотя это краеугольный камень всего нашего футбола. Не может быть футбола без экономики, а она не просматривается даже в среднесрочной перспективе. Спросите любого функционера, в какой ситуации будет находиться его клуб через два-три года, с каким бюджетом и планами финансирования, — вряд ли услышите внятный ответ. Без этого выстроить что-то капитальное невозможно.
Почему долгое время на общем фоне выделялся ЦСКА? Потому что акционеры позиционировали клуб как свой головной проект, футбольный бизнес для них был основным. Имелась концепция, под нее подбирались кадры, ЦСКА с разной степенью успешности развивался. В большинстве других случаев глобальный вопрос «зачем существует российский клубный футбол?» висит во воздухе.
— Знаете правильный ответ?
— Единственная цель, которую стоит преследовать, — извлечение прибыли. Это главное, к чему мы должны прийти. Такое не укореняется за день или два, необходимо время для отхода от дотационной схемы. Но экономической моделью клубов обязано стать получение доходов, чтобы они могли существовать без прямых инвестиций акционеров, скрытого меценатства и принудительного спонсорства. Не научится русский футбол зарабатывать — будет болтаться в нынешнем состоянии, сползая все ниже. При этом европейские лиги развиваются гораздо быстрее нас. Идут два разнонаправленных процесса, объясняющих, почему падение наши рейтингов далеко не случайность.
— Многие считают: подберем правильную формулу лимита и заживем как люди.
— Лимит — ложная повестка дня. Простая логическая цепочка: зачем существует лимит? Потому что российские игроки без него на поле, скорее всего, не прорвутся. Именно с этого все началось, если помните: клубы стали массово закупать иностранцев, возник переполох, родилось ограничение. Но почему россияне не прорвутся на поле без лимита? Потому что подготовлены хуже иностранцев.
Извините, а какие изменения произошли в системе подготовки россиян с 2005 года, когда забурлила эта тема, кроме бесконечной укладки полей, где теперь играют «коммерсанты»? Проблема с подготовкой была — проблема осталась. Как, ответьте, на нее влияет лимит?
— Никак.
— Следующий вопрос: лимит влияет на экономику клубов? Практически нет. Российским «паспортистам», возможно, переплачивают, но это делают сами же участники рынка. Что мешало за 16 лет придумать сдерживающие регламенты, потолки зарплат, как-то договориться и обуздать проблему? Ответы сводятся к аргументу: «Все равно будут нарушать». Позвольте, если вы не в силах добиться выполнения регламентов, как собираетесь развивать национальный футбол? Левые схемы, притворные сделки и прочий обман вскрываются во всем мире и, например, в хоккее. А футбол, получается, безнадежен?
Понятно, что не игроки вымогают много денег, а клубы много им предлагают. Потому что в большинстве случаев деньги не личные. Так что переплаты «лимитчикам» — еще один ложный тезис, базирующийся на бюджетном финансировании.
— Хорошо, потеряли мы 16 лет. Что делать сейчас?
— Начинать заниматься производством игроков. И для себя, и на продажу. Это и есть бизнес-модель развития российских клубов. Источников дохода не так много и они на поверхности: телеправа, еврокубки, билеты, коммерческое использование стадионов, игроки. Прикинем, сколько набегает по четырем первым пунктам, оценим покупательскую способность российской аудитории и придем к неизбежному выводу: на продажах футболистов можно заработать гораздо больше.
Чемпион России, если не ошибаюсь, имеет от РПЛ порядка 5 миллионов долларов — в сравнении с европейскими конкурентами это провал. Деньги от Лиги чемпионов получают единицы, при этом любой толковый менеджер вам скажет: эти доходы нельзя закладывать в бюджет, они непрогнозируемы и нестабильны. В результате наши клубы мечутся между покупками молодых иностранцев на вырост и опытных для достижения результата, хотя один сильный легионер стоит столько же, сколько клуб может заработать за весь лигочемпионский сезон. А мы обсуждаем лимит, зарплаты россиян и прочие следствия, не причины. Вместо того чтобы перейти наконец к реальному и доходному бизнесу.
— Кого-то наша система подготовки все-таки выращивает. Куда оно девается в итоге?
— Игроки так и не выходят на рынок. Точнее, не добираются даже до скамейки запасных первой команды, хотя «лавка» очень правильно корректирует клубную экономику. Когда за спиной много конкурентов, и контракты становятся более умеренными, и ситуация в команде здоровее. А сейчас так: восемь иностранцев почти всегда играют, их для того и покупали. Элитные россияне тоже в основе, поскольку в них вложены большие деньги. Что остается молодым? 11,2 процента игрового времени за сезон. Специально подсчитали по всем российским клубам, получили такую среднюю цифру.
В ФНЛ, которая по замыслу кузница кадров, ситуация столь же драматична. Соблюдается минимальная норма по молодым на поле, остальное заточено на освоение бюджетов и жесткий результат. И добывается он не юниорами — 30-летними. Если не учитывать вторые составы «Спартака» и «Краснодара», получим те же 10 процентов молодых на всю лигу. Как хочешь, так и прогрессируй, другого нынешняя экономика клубов не предусматривает.
В ОБЪЕДИНЕННОЙ ЛИГЕ БЫЛ КОММЕРЧЕСКИЙ СМЫСЛ
— Голландская реформа нам поможет?
— Сомневаюсь. Насколько знаю, перед ее разработкой не было обсуждения с клубами, им довели лишь преимущества на финальном этапе. Да и в курсе ли голландцы, из чего формируются бюджеты наших клубов? Им поставили задачу разобраться к календарем, но экономики и политики Hypercube не касался, хотя влияние этих факторов на футбольную отрасль огромно.
Единственная за все время попытка подвести под клубный футбол хоть какую-то экономическую базу была предпринята в 2013 году Алексеем Миллером, когда он инициировал создание российско-украинской лиги. Очень правильный был проект.
— Как он мог быть правильным, если клубы не зарабатывали бы, а получали?
— Клубы нет, но зарабатывала бы объединенная лига. Предлагалось, напомню, выделять участникам миллиард евро в год и передать организаторам все медиаправа, которые они рассчитывали реализовать с большой выгодой. Могло сработать, если бы не политическая ситуация. А так мы уже семнадцатый год обсуждаем стоимость телеправ и продолжаем топтаться на месте. Стыдно.
Российский футбол застрял в тупике и пытается найти выход, направляясь в другой тупик. Вспомните, когда в последний раз менялся лимит на легионеров. Два года назад. Очередное изменение с точки зрения экономики убийственно, поэтому первый вопрос, который обязаны задать клубы: «Кто компенсирует нам финансовые потери от частых изменений регламента?» Хотите новый лимит — давайте подпишем договор: в случае следующего изменения формулы лимита инициаторы покроют все наши убытки. Логично?
Любые новшества в правилах можно продавить без участия клубов, достаточно исполкома и Минспорта. Но кто-то обязан нести финансовую ответственность, если принятые условия снова будут нарушены. Тогда появится повод для диалога. Клубы поймут, что существуют в долгосрочной системе, а не в неустойчивой среде. Иначе отменили лимит, все набрали иностранцев — пришло указание, что некому играть в сборной. Снова ввели лимит, надо в панике избавляться от легионеров. Какое планирование, какие инвестиции? Все это уже было, алгоритм принятия решений не меняется. Эксперименты ставят одни, расплачиваются другие.
— Разве АПЛ не продавливает новшества вопреки желанию части клубов? Ради общего блага, однако.
— Расхождение мнений неизбежно, но на то и лига, чтобы находить баланс вопреки корпоративному эгоизму. АПЛ четко видит экономическую цель перемен, а это всегда помогает находить компромисс. Наш же футбол застрял на дальних подступах к экономике. Приходит инвестор, и ему рассказывают, где и сколько он потеряет. «А где заработаю?» — «Нет такой опции, только расходы». — «Тогда зачем мне это?»
Такова сейчас наша бизнес-модель. Не обеспечить самоокупаемость, а получить доступ к источнику финансирования и за счет этого повышать благосостояние, зачастую личное. Пока не придем к тому, что клубы должны зарабатывать на игроках, ничего не изменится, нас продолжат объезжать в таблице коэффициентов УЕФА другие страны. Они вверх — мы вниз.
— Так куда все-таки исчезают выпускники десятков футбольных школ и академий в России?
— У нас действительно много молодых футболистов, по географии и демографии мы не Катар. Выбор очень приличный, однако чтобы довести игроков до ума, нужны хлопоты и время. Ребенку 13-14 лет, подает надежды — что с ним станет в 20? Неведомо. Чтобы узнать, надо растить, терпеть, ждать, вкладываться. Но наш футбол — комбинат короткого цикла. Потому и с детскими тренерами беда, что не видят в них жизненной важности, в эту профессию попадают по остаточному принципу. Зарплаты низкие, мотивация небольшая, талантливый ребенок все равно окажется в одной из восьми ведущих академий страны, а компенсация за него вряд ли озолотит.
В этих академиях дети скапливаются, как в бутылочном горлышке. Клубы сажают их на контракты: не подпишешь — не будешь играть. К 18 годам открываются перспективы — дубль или низшие лиги с их жестким бытом. Все, приехали.
В проекте предлагаемой реформы есть шоковый слайд: «Новая система соревнований ЮФЛ финансируется из федерального и регионального бюджетов». Мало того, что государство содержит профессиональные клубы, так еще и это обязано обеспечить. А сами они почему не в состоянии наладить процесс за десятки лет? Это же история упущенных возможностей.
— В 2017 году вы предложили создать закрытую лигу. Как она поможет решить проблемы?
— Сейчас страх вылета не позволяет тренерам обкатывать молодых. Видишь в игроке потенциал, включаешь авансом в состав, чтобы потом продать и заработать, но его ошибки могут сказаться на результате. А это увольнение тренера и менеджера, пересмотр клубного финансирования, глобальный кризис. Нет для клуба ничего страшнее вылета. Закрытая лига страхует от такого, дает шанс поработать вдолгую. И УЕФА при правильных переговорах, уверяю, идею одобрит. Лично общался с Александром Чеферином во время ЧМ-2018, видел, насколько он переживает за экономику клубов.
Можно не называть лигу закрытой, достаточно высокого отборочного ценза. Все прекрасно знают, что есть стандарты по стадионам. А что вы слышали про финансовые стандарты для клубов? Каким должен быть минимальный бюджет? Чем обеспечен доход? В данный момент только учредителями, которые не дают личных гарантий. В результате до высшего уровня добираются и там разваливаются «Тамбов», «Анжи», «Тосно» и так далее.
Кроме Галицкого и Федуна частных денег в нашем футболе почти нет, хотя именно они олицетворяют бизнес, а не попрошайничество. Но вынуждены конкурировать с клубами другой природы, из-за чего в лиге нет единства интересов, большинство и меньшинство мыслят по-разному.
— Если лига будет закрытой, это отобьет охоту к футболу у остальных.
— Войти будет можно, если соответствуешь критериям. Вылететь нет.
— Допустим, критерии выполнят 20 клубов. Потом 30. А дальше куда их девать в разбухшей лиге?
— Пусть это станет главной головной болью, — куда девать успешные клубы. Гораздо лучше, когда от них нет отбоя, чем наоборот. Но мы от такого пока далеки. В MLS только за право попасть в круг избранных надо заплатить, если не ошибаюсь, 150 миллионов долларов. Не бюджетных — личных. Европейские лиги вводят собственные финансовые регламенты и внутренний ФФП, потому что высокий ценз обеспечивает интерес и бизнес-привлекательность. А у нас «Тамбов» ни разу в сезоне не сыграл в родном городе, после чего скончался. Вот такая привлекательность.
ПОРТУГАЛЬЦЫ ПРОГРЕССИРУЮТ, ПОТОМУ ЧТО ИМ ПОПРОСТУ НУЖНЫ ДЕНЬГИ
— Что еще может помочь, кроме закрытой лиги?
— Однозначно надо создавать лигу для игроков от 18 до 23 лет, где они получали бы больше игровой практики. В ней можно предусмотреть квоту для иностранцев (например до 10 человек), которых клубы брали бы на вырост с целью перепродажи или интеграции в основную команду. Тогда и вопрос с лимитом не стоял бы так остро.
У этой лиги должна быть система без вылета и доступная логистика, чтобы команды не тратили большие усилия на перелеты. Можно допустить джокеров старше 23 лет, чтобы молодежь не варилась в собственном соку. Важно разрешить частным инвесторам создавать такие команды с нуля, чтобы им не приходилось подниматься из низов. То есть лига не встраивается в вертикаль ФНЛ И РПЛ, а существует параллельно с одной целью — подготовка и продажа игроков. Уверен, это будет очень успешный проект.
Кроме того, необходимо поднять число обязательных молодых в ФНЛ с одного хотя бы до двух, а через год до трех. Цель все та же — дать растущему поколению больше игрового времени, то есть шанс для прогресса.
Такие реформы осуществить проще и быстрее, чем то, что предлагают зарубежные консультанты. Более того, результат мы увидим гораздо раньше. На рынке появится больше игроков как российских, так и зарубежных.
— Вы предложили переориентировать клубы на производство собственных воспитанников. Как это сделать директивно? По приказу вряд ли получится.
— А как этот процесс наладил Red Bull? Естественно, не по принуждению. Рынку главное не мешать, иначе он перестанет быть рынком. В 2014 году мы выдвигали группу реформаторов в составе Карпина, Писарева, Семака, Леонченко и Родионова в исполком с четкой программой: постепенный отход от лимита и акцент на развитие системы подготовки. Во власть их тогда не пустили, но и бизнес-планов, предусматривающих воспитание россиян ради пополнения бюджета, клубы с тех пор не озвучивали — за исключением «Ростова», наверное.
Поэт и клуб должны быть голодными. Перепродавать с выгодой иностранцев или поставлять на рынок своих — неважно, главное, извлекать доход, чтобы жить и развиваться. Пока это не осознают сами клубы, — а экономика страны давно их к такому подталкивает, — дело не сдвинется с мертвой точки. Можно выстраивать международные кластеры, как тот же Red Bull, «Челси», «Монако», «Манчестер Сити», — лишь бы это было бизнесом, а не проеданием денежного пайка.
— Сергей Галицкий, говорят, хотел купить швейцарский «Лугано».
— И слава Богу. При наличии академии неизбежно перепроизводство, ведь позиций на поле в первой команде только одиннадцать, а молодых где-то надо обкатывать. Возраст от 17 до 21 года самый сложный, потерять игрока легко, воспитать нового трудно. Хочет государство помочь? Пусть откроет несколько академий мирового уровня, как в советское время. Хотя частные деньги, убежден, справятся с этим лучше. РФС и лиге надо лишь создать условия для привлечения инвестиций. То есть стабильные правила, ответственность сторон, укоренение в сознании инвесторов мысли о том, что футбол — не только убытки. Хотя у нас это стало почти аксиомой.
В клубном рейтинге УЕФА Португалия вслед за Россией обогнала Францию. Обсуждал это с очень большим и уважаемым тренером. Услышал: «Все банально: им просто нужны деньги. Не будет продаж игроков — не станет и клубов. Не выживут» Потом он спросил меня про российскую лигу. Услышал, что происходит. Удивился: «Неужели клубы не могут договориться ради общего блага?»
— Оставшиеся темы — в формате блица. Учрежденная вами в 2019 году премия имени Анатолия Бышовца лучшему молодому российскому игроку еще существует?
— Да. Первым лауреатом стал Чалов, в ковидный год вручать не стали, в декабре снова объявим победителя. Голосуют у нас, кстати, сами футболисты. Когда подбиваем статистику перед номинацией, прекрасно видим, кто и сколько играл. Становится ясно: считанные единицы в стране могут похвастать в таком возрасте стабильной игровой практикой.
— Живете вне пределов России по личным обстоятельствам?
— Нет, сейчас я в Москве. Жена действительно гражданка другого государства, в период пандемии расстояния преодолеваются сложней, так что есть определенный график поездок. Приходится летать гораздо больше.
— Зачем вы ведете телеграм-канал The Insider?
— Ерунда. Когда в первый раз кто-то написал, я посмеялся. Потом фейк подхватили другие, пришлось подключить адвокатов, предупредивших одного из авторов: не перестанет распространять недостоверную информацию, обратимся в суд. Больше не повторялось. Анонимность в принципе не мой формат, тем более распространение гадостей про других людей. В медийной сфере я никак не представлен: она быстро меняется, поспевать и быть в тренде как-то не манит, хотя для многих это становится самоцелью.
— Грань между профсоюзной и агентской деятельностью довольно тонка. Скажите, ваши футболисты есть в «Локомотиве»?
— Члены профсоюза, наверное, есть, как и в других клубах.
— А те, чьи интересы вы лично представляете?
— Никогда не обсуждал с Леонченко ни один контракт.
— Вы пытались реализовать себя в боксе как промоутер. Получилось?
— Прекрасный вид спорта, к сожалению, уступил пальму первенства ММА. Бокс скорее выживает под напором UFC и других организаций по смешанным единоборствам. По-прежнему ставлю его выше в спортивном плане, но бокс больше не входит в сферу моих интересов.
— Дружите с агентом/юристом Аланом Агузаровым?
— Дружу. Недавно поздравлял со значимым семейным событием.
— Вы помогали черногорцу Никезичу уладить конфликт с «Кубанью». Его там точно били или так, стращали?
— Били.
— Участвовали в переходе Мельгарехо в «Спартак»?
— Консультировал игрока, поскольку «Кубань» была ему должна, возникли споры, агент Мельгарехо долго добирался из Парагвая. Задолженность «Кубань», кстати, так и не погасила — обанкротилась.
— Десять лет назад на вас жаловался в прокуратуру депутат Госдумы Корниенко. Зачем вы «вымогали у Самедова 120 тысяч евро»?
— Оставлю формулировку на совести депутата. В 2004 году я был агентом, футболист имел задолженность по нашему с ним контракту. Вброс случился спустя семь лет как раз после ситуации с Никезичем, которого мы защищали, и неслучайно был подан именно таким образом. Вообще, много кто выражал недовольство, всех не упомнить. Мои взгляды на российский футбол, к счастью, от этого не менялись.
Читайте также:
Больше новостей спорта – в нашем телеграм-канале.
