Евгений Фомин — психолог с двадцатилетним стажем, входит в медицинский штаб футбольного клуба ЦСКА.
В интервью «Матч ТВ» Фомин рассказал о предрассудках насчет работы с психологом, причинах возникновения страхов у профессиональных спортсменов и исцелении фигуриста Романа Костомарова.
— Как ты пришел в спортивную психологию?
— Я окончил Сеченовский медицинский университет, а после ординатуры работал в так называемой «большой психиатрии». Она предполагает госпитализацию и коррекцию состояния психотропными препаратами. Далее я защитил кандидатскую диссертацию и начал мигрировать в сторону более мягких форм терапии — в психотерапию.
Какое-то время назад я дополнил свое образование знаниями в спортивной психологии и начал заниматься этой специальностью. Мой папа был профессиональным спортсменом, вызывался в сборную СССР. Все мое детство прошло в окружении профессиональных спортсменов, я видел их боль, понимал проблематику.
— Если раньше люди категорично относились к психотерапии, то сейчас работа в этом направлении становится нормой. В спортивной среде прослеживается то же самое?
— Действительно, в гражданской среде иметь своего психолога становится модным. Динамика есть, а улучшения возникают благодаря популяризации психологии.
В спортивной среде стигматизация насчет работы с психологом все еще сохраняется. Многие считают, что, если они пойдут к психологу, значит, у них проблемы с головой, их можно назвать больными. И если в обществе популяризация произошла «снизу», благодаря лидерам мнения, то в спорте, я уверен, она произойдет «сверху», когда принудительно будут вносить должности штатного психолога в медицинские штабы клубов.
— За рубежом такая же ситуация?
— В зарубежном спорте уже появилась мода на работу с психологом. Там почти в каждой команде — свой специалист. До нас, к сожалению, это пока не дошло в необходимом масштабе.
В России приходу психолога в клуб сопротивляются многие тренеры. Они считают, что, получив тренерское образование и пройдя курс, могут называть себя полноценными психологами. Но каждый должен заниматься своим делом. Плюс тренеры воспринимают психолога как конкурента за умы спортсменов. Я не отрицаю, что тренеры — неплохие психологи, у них большой стаж, они знают, как найти подход к спортсмену. Но наука не стоит на месте, она предполагает разный подход к людям разных поколений. Например, между 50-60-летними тренерами и молодыми ребятами — большая ментальная пропасть. Следовательно, к ним нужно применять другой подход в работе.
— Решение о необходимости психолога в команде принимает руководство клуба или главный тренер?
— Конечное решение принимает руководство клуба или медицинской штаб, который понимает значимость психолога для состояния спортсмена, скорости его реабилитации после травмы, работы с ухудшением его результативности и т. д.
— Когда психолог все же появляется в команде, он должен работать в связке с главным тренером или может вести собственную политику?
— Это наилучшая практика, когда психолог и тренер работают сообща. В этой ситуации происходит 3D-разбор спортсмена. Тренер рассказывает о своих наблюдениях, я вношу свои коррективы, коллегиально мы выискиваем проблему и решаем ее.
Например, если мы берем современное направление когнитивно-поведенческой терапии, то можем использовать упражнение так называемой экспозиции. Мы погружаем человека в его страх и решаем проблему. Один из частых запросов у спортсменов — страх ошибки. Я предлагаю спортсмену прожить этот страх напрямую, используя воображение или реальный тренировочный процесс. Недавно в моей практике был подобный случай. Я предложил футбольному нападающему специально промазать по пустым воротам во время тренировки и посмотреть на реакцию тренера и команды. Он это сделал — ничего особенного не случилось, тренер просто сказал быть повнимательнее.
Так вот, мне нужно донести до тренера концепцию работы с игроком, чтобы в связке мы могли отработать страх игрока. Если у спортсмена есть страх, то он будет играть из позиции обороны, в нападение он никогда не перейдет.
— Тогда откуда у взрослого спортсмена возникает страх ошибки? Тянется из детско-юношеского спорта, когда тренеры ругают за каждую оплошность?
— Как правило, страх возникает через проживание каких-либо ситуаций, которую спортсмен интерпретировал как катастрофу. Например, взрослый человек попадает в аварию, после чего боится сесть в машину.
Но твой вариант тоже возможен. Мне часто рассказывают спортсмены, что в молодежке тренер подводил их к чувству тревоги, вины и стыда, общался с игроком недолжным образом.
— Какие советы ты можешь дать игрокам по общению с властным тренером? Как обозначить свою позицию, при этом не спустившись в конфликт?
— Хороший вопрос, причем он касается не только спортсменов. В бытовой жизни люди ведь тоже не могут проговаривать, что им не нравится. Этому очень важно обучиться.
Буквально сегодня я работал со спортсменом, который боялся подойти к тренеру и обсудить с ним свою проблему. Допустим, у игрока есть намерение больше времени проводить на поле, а он сидит на скамейке запасных. Но твои мысли же никто не читает. Может, тебе нравится сидеть и ждать: зарплата капает, числишься в хорошем клубе, носишь одежду с логотипом. У всех предпочтения разные, кому-то и этого достаточно. Нужно подойти к тренеру и сказать, что хочешь больше играть, что тебя не устраивает такое положение в команде. Говорить то, что ты хочешь, — это нормально. Здесь всего два варианта: тебе откажут или пойдут навстречу, оба варианта приемлемые.
Игроки думают, что у них возникнет конфликт с тренером, что о них плохо подумают. В результате катастрофизации ситуации они и в себе, и в тренере разочаровываются. Возникают тревожные мысли и депрессивное состояние.
— Какая твоя основная функция в медицинском штабе футбольного клуба?
— Психолог в команде выполняет функции медиатора. Ребята знают, что я — нейтральная сторона, всегда их безоценочно выслушаю и смогу с их разрешения донести информацию до руководства для урегулирования конфликта. Я снимаю со спортсмена давление и тем самым предотвращаю его профессиональное выгорание и риск импульсивных ошибочных решений.
— Ты работаешь индивидуально с каждым футболистом или применяешь методики коллективной терапии?
— Я предпочитаю индивидуальную работу, потому что понимаю, что не все ребята из команды готовы к взаимодействию с психологом. Я не заставляю спортсмена общаться со мной. Возможно, у него все хорошо или он пока не «созрел». Готовность общаться с психологом, признавать и говорить о своих проблемах — это показатель психологической зрелости. Игроки знают, что всегда могут прийти ко мне, получить помощь, некий психологический буст.
Командные анкетирования и тестирования я не люблю. Эти способы имеют место, но в моей работе более эффективна индивидуальная работа.
— Легионеры тоже к тебе обращаются?
— Со мной работают только русские, легионеры — нет.
— Существует мнение, что в большом спорте побеждает психология, а не физическое состояние спортсмена. Ты с этим согласен?
— У меня профессиональная деформация, поэтому я отвечу, что побеждает психология. Однако значимость физиологического фактора я не отрицаю. Спортсмен — это совокупность тактических, технических, физических и психологических навыков. Многие спортсмены не могут показать свой максимум из-за страха ошибки. Как мы уже говорили ранее, они действуют с позиции обороны, потому что для них преувеличена цена ошибки.
— Можем ли мы утверждать, что игроки российских команд боятся лидера нашего чемпионата — «Зенита»?
— Это вопрос интерпретации. А почему они боятся? Это то же самое, как молодой игрок, который только пришел из молодежки, боится именитых маститых футболистов, при том что его спортивные навыки не хуже. Парней берут из молодежки из-за высокой результативности, а во взрослом футболе они теряются и становятся вторым сортом.
— Предлагаю отвлечься от футбола и обсудить новости фигурного катания. Наблюдая за поведением Камилы Валиевой, можешь ли ты сказать, что она полностью оправилась от допингового скандала?
— Люди переживают и более тяжелые трагедии, потери близких и т. д. Человек — настолько мощное существо, что он способен справиться с любыми обстоятельствами. Конкретно по поводу Камилы мне сказать сложно, надела ли она маску или реально адаптировалась к обстоятельствам, потому что я не общался с ней лично.
Человека расстраивает не само событие, а его интерпретация. Надо спросить у Камилы: что для нее значит этот допинг-скандал. Если она говорит, что такое бывает и от этого никто не застрахован, — это отличный пример адаптации. Она расстроена, раздосадована, она испытывает рациональную негативную эмоцию. Но если происходят неадаптивные переживания, то она может войти в дисфункциональную эмоцию — депрессию, тревогу — и в этом застрять надолго.
Если проводить гражданскую параллель, то кто-то после потери близкого восстанавливается через 3-6 месяцев, что абсолютно нормально. А кто-то не может выйти из травмы десятки лет.
— Может ли так произойти, что психика Камилы вернет ее в события Олимпиады спустя много лет и она заново начнет переживать эти эмоции?
— Психологическая защита сильного человека, который не дает себе возможности прожить эмоции, может дать трещину. И все непережитые эмоции могут нахлынуть и накрыть человека.
— А что касается Романа Костомарова? Он вышел из больницы, активно ведет социальные сети, это помогает ему адаптироваться к новой жизни?
— Безусловно, это его способ адаптации. Плюс он может посмотреть на себя со стороны и принять свое новое тело, которое он получил в результате болезни. Любой, даже полностью здоровый человек, не может адекватно воспринимать себя на видео с первого раза. Роман таким образом привыкает к новым реалиям. Хорошо, что он социализируется. Это говорит о его мощной силе воли и высоком уровне адаптивности. Он не впал в депрессию, не поник в тревожных мыслях, не думает о себе в уменьшительном плане. Роман принимает новую самоидентификацию. Сейчас он может обучать детей, стать лидером мнений или, например, заняться работой с паралимпийцами.
— Возможно ли его полное психологическое восстановление?
— Конечно. Человек может принять новую реальность. Текущее поведение Романа говорит о его правильном психологическом исцелении.
Больше новостей спорта – в нашем телеграм-канале.
