— В одном из интервью ты сказала, что после завершения карьеры займешься другим видом спорта. Правда, не уточнила каким.
— Я хотела уйти в современное пятиборье. Это конкур, плавание, фехтование, стрельба и бег. Я лет в 12-13 пробовала кататься на лошадях. Пробовала фехтовать. Плаваю я с детства хорошо. Мне хотелось, но здоровье уже не позволило. Я и карьеру в фигурном катании завершила из-за этого.
— Чем занимаешься сейчас?
— Тренирую, учусь в Российском государственном университете физической культуры, спорта, молодёжи и туризма (ГЦОЛИФК) на тренерском факультете, занимаюсь танцами.
— Ты состоишь в каком-то тренерском штабе?
— Пока нет, но очень хочу. Сначала нужно получить образование. С практикой приходит опыт, но это все долго. А в университете мне подскажут, как правильно работать со спортсменами, что им говорить, как выстраивать здоровую коммуникацию с коллегами. Хочу, чтобы был хороший коннект с руководством, диалог, а не монолог.
— Есть уже варианты, куда ты могла бы устроиться?
— Варианты есть, но пока об этом умолчу. Пусть будет интрига.
— Ты каталась у Светланы Пановой. Почему не пошло?
— Мне была не очень удобна техника исполнения прыжка, которой меня обучали. Да и со Светланой Владимировной не сошлись характерами. Мне уделялось гораздо меньше внимания, чем другим спортсменам. Хотя я была номер один в группе.
— Это стало причиной перехода в Хрустальный?
— Я просто хотела расти. На тренировках Светланы Владимировны у нас не было зала, не было хореографии, а я выходила на международный уровень, и надо было что-то менять.
Но это совсем не значит, что Панова — плохой тренер. Она много мне дала: поставила все тройные прыжки, вывела на высокий уровень соревнований. Благодаря работе со Светланой Владимировной я попала в юниорскую сборную России.
— Что тебе нравилось в работе команды Тутберидзе?
— Сплоченность. В Хрустальном коллектив из трёх человек работает как одно целое. Там нет такого, чтобы кто-то один был ответственным за что-то свое. Тутберидзе, Дудаков и Глейхенгауз вместе отвечают за всё: и за хореографию, и за прыжки, и за вращения.
— А разве не Глейхенгауз постановщик программ?
— Конечно, Даниил Маркович ставит программы, но в этом процессе задействованы все. Они смотрят общую картину, разбирают технику, предлагают.
— Почему ты ушла от Тутберидзе?
— В тот момент у меня была «больная голова». Однажды я даже сбежала с тренировки. Не хотела больше кататься. Результаты пошли на спад. Раньше если каталась чисто, всегда была первой. А теперь даже с чистым прокатом победить не могла.
Плюс в 12 лет у меня началось расстройство пищевого поведения. Сразу подчеркиваю, что эта проблема появилась задолго до того, как я пришла в группу к Этери Георгиевне. В Хрустальном мне пытались помочь справиться с этим, объясняли, разговаривали. Но меня постоянно преследовало чувство страха, что прибавлю в весе, все прыжки полетят, и я никуда не отберусь.
Через два года, наконец, удалось справиться. Я очень благодарна всему тренерскому коллективу за то, что они всеми силами меня поддерживали.
— Потом ты тренировалась у Плющенко. Что тебе дала работа с ним?
— Благодаря Евгению Викторовичу я вернулась в спорт. Я ведь ушла из группы Этери Георгиевны, потому что решила закончить карьеру. Но мой первый тренер Ирина Михайловна Климова взяла меня за руку и привела к Плющенко. У него тогда было немного спортсменов, поэтому Евгений Викторович сосредоточился на работе со мной. Мне это было необходимо, чтобы восстановиться. Он сильно помог.
— В чем преимущество тренерского штаба Плющенко?
— В штабе работает очень много специалистов, и все они действуют сообща. Если спортсмен что-то не понимает, или мнения тренеров расходятся, они обсуждают проблему и стараются найти общее решение.
Как правило, в больших тренерских коллективах очень сложно выстроить работу в одном направлении, поэтому обычно есть главные тренеры, а остальные — подмога. У Евгения Плющенко все равноценны. Сейчас, конечно, в «Ангелах Плющенко» уже есть и отдельные группы.
— А были какие-нибудь недостатки, на твой взгляд?
— Очень большая нагрузка (смеётся)! Но это как минус, так и плюс. С одной стороны, когда после тяжелой тренировки на земле выходишь на лед, ноги не держат. Да и вообще хочется больше на льду тренироваться. С другой стороны, благодаря такой серьезной физической подготовке, ты становишься более выносливым.
— Ты ведь как раз тогда учила четверные…
— Да, к концу сезона у меня начал получаться четверной тулуп, причем только с руками наверх. Без рук вообще не могла скрутить. Был момент, мы прыгали с грузами по килограмму на каждой ноге, чтобы научиться контролировать свое тело с утяжелителями, а потом уже пытались держать себя без них. Это сложно. Сначала просто делаешь бабочки, потому что совсем не чувствуешь тело и летишь как в бездну.
— Зато потом, наверное, привыкаешь и лишние 100 граммов веса уже не помешают?
— Понимаете, прибавка веса в теле распределяется равномерно, а грузы добавляют вес только в одном месте. Они просто тянут тебя вниз. Мне лично это мешало. А вот моя коллега по группе Соня Титова выходила на лёд с грузами и прыгала туда-сюда как ни в чем не бывало. Ей что с грузами, что без них — все равно. Все индивидуально.
— Судя по постоянным переходам, ты явно что-то искала в тренере, но, похоже, так и не смогла найти. Что именно?
— Так просто сложились обстоятельства. У Тутберидзе было здорово, но я решила уйти из спорта и долго не каталась. К Плющенко я пришла заново учиться кататься после большого перерыва. У него тоже было очень хорошо.
Уход ведь был не моим решением, а родительским. Нам все обещали лёд, а его никак не было. Папа говорил: «Ты ведь приходила, чтобы восстановиться». А я отвечала, что приходила тренироваться. Полгода родители настаивали на уходе. В итоге я согласилась.
— Если ты не хотела уходить, почему тогда не настояла на том, чтобы остаться?
— Мне было 14 лет, и не всё зависело от моего решения. А родители очень переживали. Мама позвонила Светлане Владимировне Пановой и договорилась о моем возвращении.
— Потом травма?
— Да, травму я получила, когда каталась у Пановой в сезоне 2019-20. Приземлилась с акселя прямо в ямку. Нога вся опухшая, синяя, наступать на нее было невыносимо больно. На тренировке могла провести минут 15 от силы. Выходила со льда и даже конек снять самостоятельно не получалось, орала как будто меня режут. Перелом мне никто не диагностировал.
— Ты все равно продолжала тренироваться?
— Да. Долго пыталась решить проблему самостоятельно. Ходила в фитнес-клуб рядом с ледовым дворцом. Занималась на беговой дорожке, пыталась подкачиваться, под контрастным душем стояла.
В итоге выступила на пятом этапе Кубка России, заняла первое место и отобралась на чемпионат России. И вот вроде все — последний шанс попасть в сборную страны, когда действительно надо выложиться. Но за два дня до старта мы снова пошли к врачу, и перелом, наконец, определили. Думала сниматься с соревнований, но решила побороться. Короткая программа не пошла, выходить на произвольную и еще больше травмировать ногу не было смысла. Так получилось.
Потом сезон закончился, и началась пандемия. Карантин пошел мне на пользу. Я много анализировала, что происходило в моей жизни, к чему я в итоге пришла и почему не получилось подняться выше, чем сейчас. Вспоминала, где какие обстоятельства были, где я сама была не права и накосячила, а где мне это просто внушили. И знаете, я снова полюбила фигурное катание, поняла, что все-таки хочу кататься.
Но вернуться получилось не сразу: никто не брал. Потом мне написала Ксения Семеновна Иванова. В то время она уже работала в «Армии фигурного катания» и предложила попробовать. Я очень благодарна ей за то, что поверила в меня и дала шанс проявиться.
— Восстановиться так и не получилось?
— Я примерно три месяца каталась с переломом, и кость срослась неправильно. Нужна была операция, но в России никто не брался, а сделать ее за границей не было финансовой возможности.
Боль никуда не уходила, блокады не работали. Мне сказали, что операция может не помочь, и восстановление займет 2-3 года. В общем, о спорте можно забыть. Мы все-равно еще долго продолжали ходить к разным врачам, к кинезиологу обращались. Хотелось хоть как-то продержаться и еще покататься. Может быть, выступить на Олимпиаде за другую страну.
— Ты рассматривала какие-то конкретные предложения?
— Да, были варианты, возможности. Мы рассматривали, но я не буду разглашать, что там конкретно было. Это все-таки личное дело каждого спортсмена.
— Фигурное катание — дорогой вид спорта?
— Очень. Поездки на соревнования чаще всего оплачиваются. Но вот зарплата есть только на взрослом уровне и то не у всех. Это зависит от достижений. А я же юниорка. Была членом сборной шесть лет, но мне ничего не оплачивали, зарплаты не было.
— На что идут деньги?
— Нужны тренеры, дополнительные индивидуальные тренировки, а еще хореография, танцы, растяжка. Ну и, конечно, экипировка. Это все оплачивается отдельно.
— Уход из спорта стал для тебя большим испытанием. Как ты справлялась?
— Меня настигла какая-то череда неудач: и с ветрянкой выступала, и бабушка умерла, и к экзаменам готовиться нужно было. Случалось много разных вещей, которые меня ломали. Результатов нет, а потом еще и травма. И все. Никто не виноват. Никто не застрахован. Все это просто случилось. Вечный вопрос: а почему со мной?
После ухода у меня началась депрессия. Родители отвели меня к специалисту, потому что было уже явно заметно, что со мной не все в порядке. Ходила к психологу, к психоневрологу. Мне прописали антидепрессанты, и я некоторое время их пила, чтобы стать поспокойнее. Вот и все.
— Долго ты переживала?
— Ой, очень долго. На самом деле, вспоминать не всегда приятно. Раньше я вообще об этом не говорила, сейчас могу поделиться. Раны зажили, но шрамы остались.
— У тебя осталась внутренняя недосказанность?
— Да, есть такое. Я закончила кататься раньше, чем планировала, хотя еще многое могла показать на льду. Просто возможности уже не представилось.
— Все, что случилось, было не зря? Так и должно было произойти?
— Я никогда не откажусь от того, что было. Даже несмотря на то, что происходящее часто казалось несправедливым и делало мне больно. Этот опыт сделал меня той, кем я являюсь сейчас. Я понимаю, что все в моей жизни шло так, как должно было.
— Уроки спорта помогают в жизни?
— Да, спортивное прошлое помогает. Особенно с психологической точки зрения. Спортсмены ведь раньше взрослеют, с самого детства начинают перебарывать себя. Поэтому у них больше силы.
Мне многое пришлось преодолеть. Когда ничего не получалось, самооценка была ниже плинтуса, и я считала себя неспособной. Но когда что-то удавалось, это становилось большой мотивацией. Я понимала, что могу! Проходя каждое новое испытание, я становилась сильнее, мой внутренний стержень укреплялся.
Меня ведь с детства называли танком. Говорили, что я «пру как танк». Что бы ни происходило, как бы я ни устала, просто продолжаю работать. Теперь я четко знаю, что умею доходить до конца.
— Сейчас ты счастлива?
— Да! Когда человек долго страдает, его начинают радовать даже мелочи. За последние полгода я поняла, насколько я счастливый человек, и как у меня всё хорошо. Я стала спокойнее и терпеливее. Меня этому научила жизнь
— Следишь за фигурным катанием сейчас?
— Да, конечно.
— Как тебе идея разделения фигурного катания на техническое и артистическое?
— С одной стороны, это звучит интересно. С другой, у нас же есть показательные выступления. Вот там весь акцент на артистичность и идею номера. Прыжки можно вообще не делать. Да, фигурное катание — это искусство, но в первую очередь, это все-таки спорт. Тем более, в одиночном катании главный акцент делается на прыжках. Хотя предложение хорошее, и хочется посмотреть, как это может быть реализовано.
— Поднятие возрастного порога для участия в стартах на взрослом уровне. Как относишься к этому?
— Вопрос — зачем? Какова цель? Жене Медведевой было 18 лет, когда она выступала в Пхенчхане. Если бы Алине Загитовой и Юле Липницкой нужно было выйти во взрослую категорию в 17 лет, уверена, они бы вышли.
Подготовка к Олимпиаде — это четко выстроенный процесс. Все зависит от головы, и ты настраиваешь себя на определенный срок работы. Сразу понимаешь, сколько лет надо продержаться до Олимпиады и подойти к ней на пике формы. Просто теперь придется готовиться дольше. Нам предлагают новые правила игры, и мы подстроимся. Будем делать в фигурном катании то, что можем. Главное, будем делать это хорошо.
— Кого видишь лидером в этом сезоне?
— Наверное, Аделию Петросян. Если говорить о подрастающем поколении, ещё мне нравится Соня Муравьёва. Она классно катается.
Среди более опытных? Сложно сказать. Лиза Туктамышева хорошо сейчас собирает тройные аксели. Камила Валиева пока только на тренировках тройной аксель прыгает, на соревнованиях ещё не показала. Саша Трусова на одном из шоу показала четверной лутц.
Сейчас у лидеров закономерный спад после олимпийского сезона. Они четыре года шли к этой Олимпиаде, держали себя в «ежовых рукавицах». Теперь можно выдохнуть. Нормально, что на соревнованиях они пока себя берегут и не могут показать все сложные прыжки.
— Кто, на твой взгляд, самый яркий фигурист в истории?
— Кого-то одного выделить никак не могу. Среди фигуристов: Евгений Плющенко, Юдзуру Ханю, Нейтан Чен. Среди фигуристок: Юлия Липницкая и Аделина Сотникова, наши первые олимпийские чемпионки. Лиза Туктамышева уже взрослая, опытная спортсменка и ее катание отличается от других: такая женственность и грация.
И конечно, Камила Валиева… Такое пережить под силу далеко не всем взрослым, а Камиле всего 16 лет. То, что она смогла пройти через эти ужасы и не сломаться, вызывает огромное уважение. А ее произвольная программа этого сезона… у меня бегут мурашки, когда смотрю.
— Вокруг этой программы много споров. Людям кажется, что вновь и вновь эмоционально возвращать Камилу в те события — плохая идея.
— Я сама пережила много травм в своей жизни. Если бы я пряталась от них и не проживала, то меня бы этот груз вечно преследовал. Не смогла бы радоваться жизни. Боль нужно пропустить через себя, ее надо пережить. Убежать от травм прошлого точно не получится. Программа Валиевой — это очень сильный тренерский ход, который, наоборот, должен помочь ей справиться.
Больше новостей спорта – в нашем телеграм-канале.
