О том, как непросто быть переростком
Я был неуклюжий, у меня были узкие плечи, большая голова... Меня прозвали Голова. Конечно, я был крупный. Впоследствии оказалось, что это результат генетической аномалии, которую мне пришлось лечить в 2010 году. Раньше это не диагностировалось. Этот рост очень беспокоил моих родителей. К эндокринологу они меня водили. Тем не менее эндокринолог сказал, что все в порядке.
В первом классе ростом был с учительницу. По всем признакам тянул на второгодника. Но сарафанное радио в школе быстро разнесло, что я никакой не второгодник, я просто очень высокий мальчик, такой – особенный. И все. Я даже могу сказать, что какие-то дразнилки, которые нам в жизни доставляют массу неудобств, они наверняка доставляли неудобство и мне, но в меньшей степени. Я очень философски к этому относился. Видимо, был уже привыкшим с детского садика. И это не переросло ни в какие комплексы. У меня больше комплексов было связано с тем, что на меня одежду нигде было не достать. Вот даже сейчас иногда прихожу в магазин больших размеров, если что-то на меня есть, я могу на эмоциях купить то, что я потом даже носить не буду. А в то время в магазинах вообще ничего не было, единственный магазин был «Богатырь». Там часто настолько некрасивые и смешные вещи были, что даже я это отмечал.
О детском баловстве и о его влиянии на всю дальнейшую жизнь
Меня всегда запоминали из-за роста. Проблем найти меня не было никогда. И, кстати, моя нерасторопность как раз выражалась и в том, что я позже всех влезал на забор, застревал во всех дырах. Меня ловили, могли это... палкой отходить. То есть мне попадало всегда больше. Так уж вышло, что я был заметен. И это сослужило неплохую службу в будущем. Когда мне предлагали этак ненавязчиво в 90-е годы составить некий костяк определенной группы молодых людей, будучи там таким пугалом для всех остальных, отказался, потому что понимал, что все это закончилось бы криминалом. И меня бы первого нашли милиционеры. Потому что я очень запоминающийся.
О занятиях разными видами спорта
Сначала я пошел на баскетбол, потом занялся легкой атлетикой. Толкал ядро, метал диск. Для этого нужна взрывная сила, мне ее точно не хватало. Много над этим работал, подсматривал, как работают другие. Но не все можно было подсмотреть. Осложняло все то, что это выпало на момент, когда я активно рос. Каждый новый сантиметр роста давал порядка пяти килограммов и полную раскоординацию движений. То есть заученное, уже начавшее получаться движение могло полностью уйти из-за того, что ты вырос. Я с этим, конечно, мучился очень сильно.
О том, как трудно быть не таким, как все
Стать таким же быстрым и техничным, как некоторые боксеры, мне не удалось. Потому что вот эта фигура – каждое неловкое движение на ней отдается волной. Поэтому даже если ты где-то не закрутил удар или начинаешь опускать руки, у человека с меньшим ростом это менее заметно. А у меня это все не сантиметры, это уже десятки сантиметров. То есть любая ошибка при таком большом росте сразу гораздо заметнее. Это очень нелегко – двигать большое тяжелое тело. Физические законы никто не отменял.
О том, как можно и нужно пользоваться антропометрическим преимуществом
Я не должен был пользоваться своими природными данными? Должен был говорить своим соперникам: «Извините, я высокий, но я не буду бить вам сверху; давайте буду боксировать на ближней дистанции, как вам удобно»? Ведь часто заходили разговоры: «А почему Кличко так боксируют?» У нас все время были на этом фоне такие схлестки. Я им объяснял: «Ребята, для того чтобы вы вообще поняли, о чем говорите, вам надо бы самим родиться за два метра. И вы бы поняли, что двухметровый и выше человек не способен драться так, как дерется человек ростом метр восемьдесят. Это совершенно разные двигательные реакции, это совершенно разная тактика ведения боя. И как бы они вам ни были неприятны, но их соперники, именитые или не очень, все падают. Люди одерживают победы. Это нокауты. Вы же видите, что досчитали до десяти, человек не встал. Что вы еще хотите?». - «Вот нам некрасиво». - «Тогда тренируйтесь. Победите Виталика там или Володю. И навязывайте свою манеру ведения боя». Как в свое время Тайсон сумел навязать. Он же дрался с высокими спортсменами и одерживал оглушительные победы.
О переходе в промоутерскую компанию Sauerland Event
Это был великий перелом в моей жизни, иначе не назовешь. Я был в депрессии. Оказалось, что я могу быть в депрессии. Не в женском понимании слова «депрессия». Это была безысходность. Прямо вот откровенная безысходность. На тот момент мне был заказан путь на заграничные бои из-за судебного разбирательства с американцами. Потому что, находясь под судом, я не представлял, как можно в принципе продолжать боксерскую карьеру. В России она мне не виделась вообще никак.
В моем случае было все именно так безнадежно. А у Зауэрланда на тот момент не было ни одного супертяжа, которого он довел бы до чемпионского звания. Вот и решил сделать ставку на меня. Тем более что на тот момент я уже был в рейтинге, был чемпионом Паназиатской боксерской организации. И, наверное, прикинув какие-то «за» и «против», он решил контракт этот заключить.
Не хочется даже вспоминать, в каком виде я к нему приехал, потому что тогда обострились еще и все мои травмы, которые успел нажить. Но тем не менее первый бой в Дрездене, который я провел, победив ударом по печени американца, убедил немцев в том, что они на правильном пути. А меня настроил на позитивный лад, потому что первый гонорар, весь до конца, я пустил на то, чтобы раздать долги, которые наделал. А на тот момент у меня уже был сын, была семья.
О первом чемпионском бое с Джоном Руисом в 2005 году
Хорошо помню тот бой. А еще лучше помню, как мы к нему готовились. Опять же подготовка была «вопреки». Почему? Потому что на тот момент у меня очень прилично обострились травмы, и я еще сумел реально заболеть. Мучили гаймориты. Это были не просто сопли, они были гнойные, с температурой. Но для Руиса это была добровольная защита, и этого шанса я не имел права упустить. Бой получился ровный. В Америке победу мне могли бы и не дать.
О травмах и оправданиях после боя
Разумеется, тогда я никому о гайморите не сказал. Это сейчас можно об этом рассказать, а тогда... Я вспоминаю все эти фразы, которые многие боксеры говорят после боев: «Мне мешало то, мне мешало это, у меня болит нога или еще там что... пятая точка...» Вот кто это будет брать в расчет? Если ты вылез в ринг, будь добр — исполняй. Или туда не залезай.
Перед боем с Хэем я почти не мог бить правой рукой. Когда наносил удар (это та история, которая была еще в первом бою с Руисом), она у меня начинала неметь — видимо, из-за того, что какой-то там образовывался воспалительный процесс, пережимало нерв, и она такая... Ну, такая, никакая становилась, ни пожать руку, ничего. Все приходилось левой рукой делать. Но после боя с Хэем я ничего об этом не говорил.
О заключении контракта с менеджером или промоутером
Сейчас, когда общаюсь с нашими боксерами, первое, что им говорю: «Ребята! Бумага, которую вы подписываете с менеджером, или промоутерский контракт, если у вас получится его заключить, хотя это, скорее, прерогатива менеджера, - к каждой букве этого договора вы должны отнестись крайне серьезно, потому что он может определить последующие минимум шесть лет вашей жизни, это огромный пласт. Потому что в нем обязательно будет прописаны условия пролонгации. Поэтому, уж вы извините, прежде чем что-то подписать, немножко из спаррингового угара выйдите. Если вы неспособны это сделать, дайте возможность поработать юридически грамотным людям, которым вы можете доверить свою судьбу. Потому что от этого решения, от вашей подписи будет зависеть ваше будущее».
О «Спокойной ночи, малыши»
Люди с телевидения сами вышли на меня и предложили. Я бы, может, никогда не догадался вести такую передачу. Не знал бы вообще, что есть запрос на ведущего-мужчину «Спокойной ночи». Потому что я – справедливо – уже давно не смотрю эту передачу, а мои дети все больше смотрят что-то из интернета. А в интернете огромное количество разных проектов детских, мультипликационных и других, которые они поглощают в неимоверном количестве.
Часто говорили: «Валуев использует «Спокойной ночи, малыши!», чтобы воздействовать на массовое сознание». Я говорю: «Они еще не обладают, эти маленькие мальчики и девочки, избирательным правом. Вы о чем говорите?» - «Вы воздействуете на сознание их родителей». Я говорю: «У меня что, на лбу написано название партии, за которую призываю голосовать? Вы о чем вообще?» Там вообще звучали смешные вещи: «Это партийный проект. Он закончит свое существование после выборов в Государственную думу». Но проект существует, слава Богу, и много хороших отзывов мы получаем. Все-таки самая главная идея, что там, где есть тетя, должен быть и дядя. У нас в Конституции записано, что союз мужчины и женщины – это семья. Все остальное — неизвестно что. Поэтому в этом проекте появился дядя. Он и раньше был, просто давно. Поэтому дядя Коля там есть и тетя Таня.
О телевидении вообще и «Городке» в частности
Эпизодическая роль в «Городке» предопределила все мои будущие телевизионные проекты, повлияла на любовь к телевидению, которую я никогда не скрывал. Все массмедиа мне очень нравятся. Это вот та моя вторая часть, творческая часть, которую я не бросаю, и она вносит разнообразие вообще в мою жизнь — депутатскую, политическую и остальную. Кстати, она и помогает.
В «Городке», по замыслу, я строитель, которому дали приказ закрашивать окна, потому что начальник стройуправления выполняет некий подряд. Там была еще маленькая девушка. Она в какой-то момент убегала для того, чтобы с этим виртуальным начальником какие-то вопросы решить. И охранники, и женщины (из офиса), оставались со мной один на один, задавали мне вопросы. Причем женщины больше задавали, чем мужчины... Спрашивали, почему я закрашиваю красивую витрину магазина. Я им объяснял: «Начальник сказал, я закрашиваю. Что вы от меня хотите?»
На самом деле элемент игры там был не только в таком физическом, молчаливом действии: я вступал с ними в какие-то перепалки, мне это очень нравилось. Самое главное, что это было не наигранно. Многое не показали по телевизору, например, что съемочной группе надавали по мордасам, вызвали милицию... Олейников лично ходил и уговаривал их в милицию не забирать, показывая, что вот у нас тут съемочный автобус «Городка» стоит неподалеку, что это некий розыгрыш. Кстати, в одном случае это только разозлило руководство магазина, и они захотели этого оператора со скрытой камерой и фингалом уже сдать в милицию. Это не вошло в сюжет, но я-то это помню, и все помнят.
Вообще, люблю работать со СМИ. Массмедиа дают возможность формировать сознание и мнение, в том числе о себе. Никогда не отказываюсь от таких проектов, хотя бы даже ради того, чтобы родители не боялись, что их чада решили вдруг заниматься боксом. Потому что в боксе почти все зависит не от того, много ли по тебе бьют, а от того, много ли ты пропускаешь.
О боксе, полезном и вредном
Между прочим, габариты позволили мне пропускать мало ударов, и, не в обиду будет сказано тем, кто побывал в нокаутах, сохранить определенную ясность ума. Потому что сотрясения мозга каким-то образом на людей действуют. Никто никогда не скажет, что бокс – это не опасный вид спорта.
Я имел счастье, хотя не знаю английского языка, здороваться и краткое время общаться или по крайней мере наблюдать, как себя ведет Мохамед Али. Все думают, что вот эта болезнь Паркинсона, которой он болел, это следствие бокса. Забывая, что этой болезнью огромное количество людей болеет. Она была генетически заложена у него в семье. Он заболел, это понятно. Но в принципе люди, не только он, а прикованные к креслу инвалиды… Можно увидеть, что в их глазах присутствует быстрота мысли и каких-то действий. То есть они все понимают, но бывает, что тело не слушается.
Они совершенно все слышат, они были бы готовы и вам ответить сколь угодно пространно, долго, красиво, умно, — но тело не повинуется. В боксе, как и в других видах спорта, удары по нервным окончаниям приводят к потере координации определенных движений. Наша речь – тоже движение. Это голосовое возбуждение пространства. Да, мы иногда получаем слишком много по голове и не можем плавно выразить свои мысли. Это правда. И эти штампы распространяются на боксеров со страшной силой, я с ними регулярно вынужден бороться. Вот есть такая поговорка: «Встречают по одежке — провожают по уму». Именно это в ста процентах случаев происходит со мной, когда я еду на какие-то встречи.
О мотивации
Меня часто спрашивают, что было мотивом для того, чтобы побеждать. Многие отвечают по-разному, а я отвечаю так, как, наверное, от меня не ожидают: «Я не хотел, чтобы все увидели, как я упаду». Для меня это невыносимо. У меня были проигранные бои, но я не упал там. И для меня невыносима сама мысль, чтобы миллионы людей увидели, как я рухнул. Как мне отсчитали десятку, и я... встал. Ни разу в жизни в этой ситуации не находился. И слава Богу.
О последнем раунде последнего боя – с Дэвидом Хэем
[Валуев вернул себе титул в 2008 году, еще раз победив Джона Руиса, а в 2009 году проиграл Дэвиду Хэю.]
Зрители были в полушаге от того, чего они ждали столько лет: увидеть, как я упаду. Хэй действительно сумел меня потрясти. Я помню, что ноги у меня подкосились. Все почему-то посчитали, что он набрал кучу очков, ну да ладно, Бог с ним. Но у меня действительно тогда подкосились ноги. Я пошел в контратаку, тем самым снивелировав атаку Хэя. Не знаю, засчитали мне это или не засчитали, но все говорили только об этом его ударе. Ну, был я в состоянии грогги. Это совершенно такое мимолетное состояние, где боли не чувствуешь. Боли нет. Есть, может быть, паника: что ты на доли секунды перестаешь контролировать свою активность. Но я вышел из этого состояния сам, прямо под ударами Хэя.
О своем участии в художественном фильме «Каменная башка» и о кино вообще
После поражения от Чагаева [в 2007 году, когда Николай потерял свой первый титул] мне нужно было прийти в себя. А кино – идеальный вариант отвлечься лично для меня. То есть, находясь в процессе постоянном, чем-то занимаясь, но не просто тупо сидя с удочкой на берегу озера, я имел возможность подумать о многих вещах. И съемки фильма как раз попали на время после боя. Благодарен Янковскому за то, что он подождал. Потому что я не мог позволить себе сниматься в этом фильме, как планировалось, - до боя с Чагаевым. А здесь я взял паузу, как говорится, скушал «твикс». То есть я вот эту паузу взял, чтобы принять какое-то решение. И у меня появилось на это время. А сам фильм – люди его помнят. То есть в нем есть драма, которую он хотел передать.
Меня еще приглашали в кино, но в восьмидесяти пяти, наверное, процентах случаев мне предлагали роли с привязкой к этому антуражу [чертит рамку вокруг лица]. Вот этого вида. Это были предложения сниматься в фильме, в эпизодической непонятной роли, вроде как – «Тебе грима не понадобится». А каких-то моральных уродов играть в Голливуде... Были трижды такие предложения. И я от них отказался. Хотя и сейчас, когда я работаю в Государственной думе, в плане творческой деятельности мне ничего не запрещают: могу преподавать, писать книги, петь песни, как Кобзон там. И абсолютно спокойно получать за это деньги. У нас, слава Богу, закон не запрещает творчеством заниматься.
Буду ли еще сниматься в кино? Не знаю. Может, какая-то моя роль где-то и ходит или придет кому-то в голову, Бог его знает. Я не режиссер и в этой тусовке так не интегрирован, плотно не кручусь. Не выпрашиваю себе роли. Если вдруг это произойдет и мне это понравится, я пойму, что ради этого стоит потратить время, я это сделаю.
О том, почему ушел из спорта
Я узнал то, чего не могли знать в моем молодом возрасте врачи-эндокринологи, а сейчас возможность такая есть. И мне пришлось закончить. Потому что нужно было делать операции серьезные.
Сначала мы сделали три операции – чисто такие, технологические. Технологические по сравнению с тем, что было в финале. А вот потом пришлось работать уже с этой акромегалией. Я из-за этого такой большой-высокий. Это вид доброкачественной опухоли в мозгу, ее надо вовремя удалять. Иначе это может привести к очень нехорошим последствиям, вплоть до летального исхода. Вот на фоне этого пришлось закончить. Хотя если бы было по-другому, я б еще подумал.
О запасном аэродроме
Я всегда говорю молодым спортсменам: есть период, когда вы, все забыв, должны работать на то, чтоб стать победителями. Но вы должны готовить запасной аэродром, на который приземлитесь после карьеры. У меня этот аэродром был. Я его целенаправленно готовил. Сделал все заранее, как меня учил отец. Санки мы готовим летом. А зимой мы готовим, соответственно, велосипед.
Идеально, если люди интересуются чужим опытом. Пытаются думать о будущем. Ведь мы зачастую даже не понимаем, что такое старость. А старость это огромное количество паззлов. И они зависят от того, что ты создашь до этой старости. Это и пенсия, и... Вообще, чем ты будешь в старости заниматься. Сидеть на завалинке возле подъезда, мечтать о поездке в соседний там, не знаю, город за сто километров? Или все-таки сможешь позволить себе за многие тысячи километров слетать, посмотреть мир, отдохнуть, наполниться впечатлениями. То есть все зависит от нас. От того, как мы представляем свое будущее. Если человек не живет по такому принципу, он остается рано или поздно у разбитого корыта. Это неизбежно.
Мое корыто не разбито. Но мне важно все сделать для того, чтобы оно и в будущем не было разбито.
Полную видеоверсию интервью с Валуевым смотрите здесь.
Смотреть на YouTubeФото: РИА Новости/Рамиль Ситдиков,РИА Новости/Сергей Компанийченко, РИА Новости/Екатерина Чеснокова, Alex Grimm/Staff/Bongarts/Gettyimages.ru
Больше новостей спорта – в нашем телеграм-канале.
