Два месяца назад в аварии недалеко от Грозного погибли два молодых спортсмена. Корреспондент «Матч ТВ» Вадим Тихомиров поговорил с теми, кому удалось выжить.
Утром 19 августа в селе Толстой-Юрт в 170 км от Грозного проходило взвешивание перед турниром по ММА. Сергей Денисов показал на весах 77 кг, Мансур Денилханов – 61 кг, Арсен Каракетов уложился в лимит 84 кг. Через час с небольшим все трое сели в машину, чтобы поехать в сторону Грозного и пообедать. Кроме бойцов в автомобиле были тренер Денисова, Дмитрий Суродеев, и тренер Денилханова, Александр Колесников.
Вечером новость об отмене турнира стала известна всем, кто читал новостную ленту любого российского издания. Она звучала так: «В Грозном отменен турнир по ММА из-за гибели двух бойцов в ДТП». Мансур Денилханов погиб на месте. Про Арсена Каракетова писали – «по дороге в больницу…». Из тех, кто был в машине, первым пришел в себя 19-летний Сергей Денисов.
– Я был самым высоким в компании и сел на переднее сидение. Мансур был за рулем – это была машина его родителей или кого-то из его семьи. Мы хотели пообедать где-то в городе. Ехали по трассе, начали обгонять свадебный кортеж, когда вдалеке увидели ЗИЛ. Хотели вернуться в свою полосу, но машины справа ехали очень плотно и нас не пустили. Мы стали сворачивать на обочину, водитель грузовика сделал то же самое. Мы столкнулись.
Не могу сказать, что я испугался, просто появилась какая-то безысходность, сидишь и понимаешь: «Да, сейчас мы врежемся». Я был пристегнут, сработала подушка безопасности, наверное, поэтому у меня была только разбита голова и сотрясение мозга. В больнице я написал расписку и меня отпустили – там не было аппарата для МРТ, поэтому не было смысла оставаться в госпитале. Когда из больницы ехал в гостиницу, старался отвлечься от мысли, что я снова еду в машине. Было немного не по себе. Вообще, нас спас человек, про которого я ничего не знаю. После аварии я очнулся у него в машине. Он сказал, что мы едем в больницу, потому что моему тренеру нужна помощь. Я увидел Диму.
«Это как подраться. Только соперник намного сильнее тебя»
За месяц до аварии Дмитрию Суродееву исполнилось 28 лет. Он тренирует в московском клубе единоборств, провел пять профессиональных боев в ММА, выполнил норматив мастера спорта международного класса по панкратиону. «Мы с Сережей (Денисовым. – «Матч ТВ») так готовились к этому турниру, что думали бой закончить уже в первом раунде», – вспоминает Дмитрий.
– Вы успели понять, что сейчас столкнетесь с машиной, которая под завязку нагружена деревом?
– Есть такое понятие, как геморрагический шок, когда организм теряет много крови и переходит в режим очень жесткой экономии. Врачи говорят, у меня было именно так. Мне после аварии перелили три литра крови и еще четыре плазмы, это очень много. И тот день я теперь помню только фрагментами. Вроде бы мы ехали обедать в Грозный или Мансур хотел нас всех отвезти в дом родителей и познакомить с ними. Кажется, после какого-то из обгонов я пристегнулся, но вообще, если бы Сережа не рассказал, я бы многого не вспомнил.
– Помните, как в первый раз после аварии открыли глаза?
– Нас отвезли в больницу в Аргун и там прооперировали. Помню, я начал открывать глаза, увидел жену и своего друга Макса Татаринова. Мне объясняли, что мы попали в аварию. Но осознать этого по-настоящему я не мог, ничего не помнил. А потом легкое перестало дышать и меня отвезли в другую больницу.
– Что случилось?
– Не знаю, как это правильно называется, но некоторые органы при повреждении начинают выделять жидкость то ли для защиты, то ли еще для чего-то. Сломанными ребрами мне повредило легкое, оно заполнялось жидкостью. Изначально мы попали в областную больницу, там установили дренаж, и в какой-то момент он перестал функционировать, легкое заполнилось жидкостью, стало трудно дышать.
Меня положили в реанимобиль, подключили к аппарату искусственной вентиляции легких и повезли в другую больницу. Плохо помню, думал, что умираю, вроде бы стоял у какой-то двери, казалось, что уже почти.
Хирург, который меня оперировал, по сути вытащил меня с того света. Я ему очень благодарен.
– Вы же повредили ребра ремнями безопасности?
– Ремни не дали мне вылететь через стекло. Но ребра оказались переломанными: тебя сначала резко дергает вперед, а потом тянет назад. От такого оседания люди остаются инвалидами или умирают. Мне повезло: сильные мышцы как-то защитили. Но у меня компрессионный перелом позвоночника, сломались отростки одного из позвонков.
– От кого о случившемся узнали жена и близкие?
– Мой тренер звонил мне как раз в момент аварии. Но он не знал о том, что случилось, его интересовало, как мы взвесились, как Сергей настроен. А трубку взял брат Мансура, сказал, что все плохо, что Мансура нет, а нас увезли в больницу.
Вообще я в первый раз взял в руки мобильный телефон только в Москве, в Грозном понимал, что мне лучше не погружаться в то, что происходит. Наверное, правильно делал. Во-первых, я увидел фотографии аварии и не поверил, что мог в такой оказаться. Во-вторых, мне написали очень многие, а я такой человек, что не смог бы не ответить. Но тогда бы пришлось окунуться в то, что происходило во внешнем мире. Тем более некоторые писали мне 20-го числа что-то в духе: «Ты живой? А то пишут, что ты умер».
– Когда вы решились на вопрос «Смогу ли я заниматься спортом?»
– Так я вопрос не ставил. Помню, что после операции ко мне зашла жена и сказала, что я смогу двигаться, смогу ходить. Сейчас прошло уже 10 недель с момента аварии, я понимаю, что более-менее восстановился на уровне обычного человека, хотя о спортивной форме говорить вообще нельзя. Если до аварии я мог стоять в спарринге с действующими спортсменами, то сейчас, восстанавливаясь, вынужден сдерживать себя и следить за правильной работой тела при ходьбе. То есть я понимаю, что моя форма вернется, но могу навредить сам себе, если попытаюсь обогнать процесс восстановления.
– Непросто?
– Честно скажу всем, кто хочет рискнуть на дороге или превысить скорость: состояние, в котором ты находишься после таких травм, нельзя описать. Это не депрессия, это что-то вообще другое. Это как гулять летом, а потом в такой же одежде оказаться на морозе. Вот буквально, для меня климат поменялся.
Лежал, смотрел на жену и просто слезы лились. Не знаю почему. Время идет так же, как препараты в твоей капельнице. Думаешь, что прошло два часа, а прошло только десять минут.
Бывают разные ситуации: я проигрывал бои, еще что-то переживал. Но там есть обстоятельства и ты можешь собраться, включиться и как-то развернуть их. А здесь, будто тебя поставили драться, а соперник просто на две головы сильнее.
– 23 сентября вы написали, что выписались из НИИ Склифосовского.
– Да, там я провел около двух недель, еще две недели был в Грозном. И еще две недели после – в реабилитационном центре.
– Как вы перебирались из Грозного в Москву?
– Тоже история. Оказывается, почти в любой авиакомпании есть услуга «перевозка лежачего больного». Предупреждаешь авиакомпанию, оплачиваешь девять мест на рейсе и места для сопровождающих. В самом конце салона убирают девять кресел и ставят кровать.
Документы на регистрацию отдаешь еще в больнице, потом тебя привозят прямо к самолету и шестеро человек поднимают тебя за специальные лямки и заносят на борт. Реаниматолог, с которым мы договорились о сопровождении, привез специальный надувной матрац, который минимизирует тряску и удары.
Из самолета в Москве тем же путем выгружаешься: встречают, перекладывают в специальный транспорт, довозят до аэропорта, а там в скорую.
Все это не очень дешево, к сожалению, особенно перевозка и реабилитационный центр. Я не считал, но, кажется, около полумиллиона рублей. Если бы нам не помогли, а отозвалось, наверное, больше тысячи человек, было бы трудно. Я очень признателен каждому.
В Чечне мне перелили много крови. Врачи сказали, что кровь, которая мне была нужна, очень редкая для южных регионов, и, если есть возможность, восполнить банк, лучше это сделать. Возможно, это единственный хороший момент в таких ситуациях - понимаешь, как много людей может тебе помочь. Я очень благодарен всем, кто помог мне здесь, в Москве, благодарен руководству АСВ за помощь, я не думал, что столько людей откликнется. Нам даже написали из какого-то чеченского спецподразделения, что если еще есть необходимость, то каждый придет и сдаст кровь.
– Могло ли случиться так, что вы не сели бы в эту машину?
– Скорее, был знак, потому что, в принципе, не было никаких предпосылок. Но, может, я слишком увлекаюсь эзотерикой или чем-то подобным. Один персонаж из книжки, которую я читал, называет это «шелест утренних звезд». Когда я только прилетел в Грозный, меня «цепанул» пожилой таксист, уговорил ехать с ним. Я решил, ладно, не проблема. И в это же время прилетел Саша, сказал, что его Мансур встречает и они могут меня взять с собой.
А этот дед-чеченец говорит, что место свое из-за меня потерял, что я некрасиво поступил. И я поехал с ним, думаю, раз уж пообещал. Так и получилось, что, когда у меня была первая возможность сесть в машину Мансура, я в нее не сел. Наверное, это был какой-то знак предостерегающий. Я, конечно, искренне соболезную родственникам ребят, которые погибли в этой аварии.
«Даже мыслей не было, что мы ехали в одной машине»
Саше Колесникову 23 года, на последнем опубликованном в инстаграме* видео он спаррингует с мускулистым парнем из США во время сборов в Таиланде. Следующее фото – Саша и его ученик Мансур на крыше высотного здания в Грозном. С момента публикации до трагедии останется всего несколько часов. Спустя два месяца после аварии левая рука Колесникова все еще находится в фиксаторе, внутри руку скрепляют спицы.
– Считаете дни, когда разрешат держать лапы?
– Нет. Пока не уверен, что продолжу тренировать. Мне кажется, весь мой энтузиазм, весь мой огонь так и остались в той машине. Единственное, думаю, что, если я был единственным, кто не пристегнулся и выжил, значит, так кому-то нужно было. Для чего-то меня оставили. Я понимаю, что нужно работать, приносить пользу людям, зарабатывать деньги, содержать семью. Я бы хотел судить турниры, заниматься организацией. Но я понимаю, что как только вернусь в зал, мне очень сильно захочется, чтобы зашел Мансур, чтобы мы поздоровались, поговорили и начали тренироваться. А такого больше не может быть, и я очень по нему скучаю.
Мы начали вместе тренироваться где-то полгода назад. До этого он очень серьезно занимался греко-римской борьбой и решил ставить ударную технику, чтобы выступать в ММА. И вот мы тренировались, и я не представлял, что должно произойти, чтобы он не попал в UFC. Не так часто бывает, что парень, который всю жизнь занимается борьбой, уже через полгода тренировок отправлял в нокауты ребят, у которых несколько десятков боев.
– Дело же не только в этом?
– Есть люди, к которым ты сразу проникаешься. Мансур был таким, поэтому мы очень быстро сдружились, он мне стал как младший брат. Это был воспитанный, добрый парень, который всем интересовался, для которого всегда хотелось сделать что-то хорошее. Ты всегда слышал от него вопросы, которые хочется слышать от ученика. Плюс в нем сочетались талант и трудолюбие, а это всегда обещает большое будущее для спортсмена.
– О чем был ваш последний разговор?
– Я вообще не помню дорогу и аварию. Помню, что заехали в магазин недалеко от базы, потом я вышел, поиграл с местной кошкой. Потом было взвешивание, он уложился в вес. Из самых четких воспоминаний – он на взвешивание пришел в футболке АКА (филиал Американской академии кикбоксинга на Пхукете. – «Матч ТВ»), которую я ему привез из Таиланда. Я еще отметил, что она так здорово села на него, сказал про это. Потом мы куда-то собирались ехать, ребята хотели вроде по Грозному погулять, а мы думали к Мансуру в гости приехать, нас ждали его родители. Потом мы сели в машину и все прерывается. Я очень сильно ударился головой, поэтому совсем трудно вспомнить что и как было.
– В каком состоянии вы попали в больницу?
– Были сломаны обе руки, ключица; сломанным ребром было повреждено легкое; язык прокушен насквозь, один зуб вылетел, один скололся. Лицо сильно рассечено, будто бой пятираундовый провел. От удара произошло кровоизлияние в мозг. Поэтому никто не понимал, в каком состоянии я приду в себя. Мне самому казалось, что кровоизлияние в мозг – это что-то такое, с чем люди не живут нормальной жизнью. Был вопрос по поводу глаза: изначально, когда я открывал глаза, один оставался на месте, а второй сразу уходил вверх и в сторону.
В левой руке сейчас две спицы. Было три, потом отек спал и одна проткнула кожу, стала торчать. Я-то думал, так и должно быть, а в больнице, когда узнали, не поверили. Показал, доктор отправил в перевязочную и кусачками ее вытащили. А в другой руке титановая пластина, она – до конца жизни. Видимо, в момент удара я руку сжал в кулак и пястная кость оказалась сильно поврежденной. Раздроблена костяшка, смещение, будто кулаком со всей силы ударил по чему-то тяжелому.
– Понимали, в каком вы состоянии?
– Только когда перевезли в Москву через десять дней после аварии. В Грозном, сколько приходил в себя, столько и спрашивал, где я, что происходит. Думал, похитили или в милицию забрали, пробовал драться, уходить от врачей, говорил, что мне нужно бой секундировать. В какой-то момент меня к кровати привязывали. Потом открыл глаза, вижу – руки загипсованы, рядом мама:
– Что случилось?
– Вы в аварию попали.
– Где?
– В Грозном.
– А сейчас где?
– В Москве.
Уже ничего не понятно. Вообще мама, невеста и два моих друга уже на следующий день прилетели в Грозный. Друзей я не узнавал, спрашивал, что они тут делают. Только в Москве постепенно пришел в себя.
– Сколько у вас было операций?
– Кровоизлияние рассасывали, трепанация не понадобилась – просто давали препараты, которые разжижают сгустки крови. Операции были на обеих руках за один раз. Левую руку отключили полностью, делали укол под ключицу в нерв. Вторую хотели так же, но подумали, что сутки без двух рук мне будет сложно, и сделали общий наркоз. После операции проснулся, меня перекладывают с каталки на кровать. Вроде все неплохо, с руки, где оперировали кисть, наркоз отошел идеально. А вот когда начала возвращаться вторая, были сумасшедшие ощущения. Это в ночь пришло. Сначала я проснулся, потому что стало больно. Было терпимо, но получилось так, что с каждой минутой эта боль усиливалась, и будто верхнего порога нет, просто больнее с каждой минутой и все. А я лежал и пошевелиться боялся, потому что рука лежит на животе, и думаешь, что пошевелишься – и будет еще больнее. От крика проснулся сосед по палате. Пришел врач, сделал укол и стало попроще.
На правой руке не сжимался кулак. Сейчас уже могу сжать эспандер или пальцами растягивать резинки для укрепления хвата. На левой пальцы чуть-чуть разгибаются, со временем должны прийти в норму, но на одном чувствительности вообще нет. Можно ножом резать.
– Как с этим в повседневной жизни?
– Бывает даже смешно. Недавно заказал себе пиццу и бутылку газированной воды. Бутылку не смог открыть. Пальцы не работают, и я не могу ее держать в одной руке, чтобы крутить пробку на горлышке. Пробовал подмышкой зажимать, ногами. Потом забил, убрал в холодильник. Потом подумал: нет, надо пробовать, снова пытался. Так и не смог.
– Как сейчас проходит ваш день?
– В больнице привыкаешь вставать рано, дома тоже стал рано вставать. Потом делаю зарядку. К счастью, у меня не повреждены ноги, и я могу хотя бы делать приседания и некоторые упражнения на пресс. Врачи сказали, что надо играть в настольные игры и гулять, чтобы восстановилась голова, поэтому с невестой можем поиграть в нарды. Карты я не люблю, да и одной рукой не получается их держать.
Нашел карточки со словами на английском, которые остались еще с учебы, положил возле кровати. Надеюсь, скоро начну повторять. Недавно пригласили поработать главным судьей на турнире памяти ребят.
– В машине страшно ездить?
– Нет. После того случая ко многому по-другому стал относиться, в том числе и к смерти. Когда увидел фотографии, понял, что в такой аварии шансов не выжить у меня было больше. Получается, что я испытал все то, что испытал бы, если бы погиб. Иначе говоря, по сути, для меня ничего бы не изменилось. Тяжело было бы моим близким, а я бы так ничего и не понял, а когда мы ехали из госпиталя домой, было вообще все равно.
– Почему?
– Уже когда в Москве в себя пришел, долго не мог понять, почему мне телефон не дают. И почему Мансур не приходит. Думал, какие-то дела, наверное. Даже мыслей не было, что он ехал в одной машине со мной. Все это время мама и Юстына, моя невеста, пускали ко мне только самых близких друзей и инструктировали, чтобы они мне не говорили про Мансура. Хотели нанять психолога, чтобы он сказал.
Но потом нужно было из одной больницы переезжать в другую и пришлось бы точно заехать домой. Все понимали, что дома я включу компьютер, зайду в Интернет. Мама зашла в палату, села напротив и сказала, что надо серьезно поговорить. Точно не воспроизведу формулировку, но она сказала что-то вроде «Мансур был в той машине, в которой вы ехали». Это, наверное, называется не «опешил», а тем словом, которое нельзя напечатать. У меня умирали близкие: бабушка, дедушка, но такого состояния не было, чтобы слезы текли часа три. После этого я уже посмотрел фотографии, прочел новости. Когда мы ехали из больницы, я не думал про то, что опять оказался в машине.
– Если бы он проиграл предыдущий бой, вы могли бы не поехать в Грозный на предстоящий турнир?
– Я много думал про это. Ехать или не ехать на турнир – мы даже не обсуждали, в любом случае поехали бы. Поездку в город тоже не было смысла отменять. Весь день сидеть в общежитии не хотелось. По трассе мы ехали где-то 100 км/ч, обгоняли, но не нарушали правила в момент аварии. Когда знаешь, как это закончилось, конечно, думаешь, что лучше бы мы шли пешком три часа, куда нам было нужно, чем сесть в эту машину. Но в тот момент все шло как обычно.
Я созванивался с отцом Мансура, мне сказали, что он хотел меня слышать. Позвонил – поговорили. Сейчас его мама будет проездом в Москве, насколько я понимаю, это будет пересадка в аэропорту, мне хочется приехать и поговорить с ней. Когда окончательно восстановлю здоровье, съезжу в Грозный, мне нужно попасть на его могилу и попрощаться.
– 19 сентября вы написали длинный текст про Мансура у себя в социальных сетях. Это было примерно в те же дни, когда вам оперировали руки?
– Это было после операций, мне вообще думали не говорить до того, как сделают, потому что врачи боялись, что организм окажется в очень угнетенном состоянии. Но не говорить не получилось. Мне дали телефон, я понял, что прошел ровно месяц. У меня еще тогда с трудом складывались мысли в слова, поэтому я долго думал, не хотел, чтобы это выглядело безграмотно. Потом лег на бок, положил телефон на кровать и напечатал одной рукой, указательным пальцем.
«Прошёл ровно месяц со дня нашей аварии, которая стала ужасной трагедией для многих, в том числе и меня. Мне очень не хватает тебя и я скорблю не переставая. Ты был не просто воспитанником или спортсменом! Ты был мне как младший брат, которого я очень люблю!!! Надеюсь Всевышний простит тебе твои грехи, и тебе там будет хорошо. Мансур Денилханов, ты был прекрасным человеком! Ты был добрый, воспитанный, скромный, сильный, терпеливый, юморной где надо, уважительный, целеустремлённый, смелый и ещё целая куча положительных качеств! Сила твоего духа это вообще нерушимая крепость! Ты был лучшим из лучших! Сколько планов у нас с тобой было, и я ни разу не усомнился в тебе, даже на каплю. Жаль, что этому уже не быть. Родной, память о тебе не уйдёт никогда, и часть тебя всегда будет жить в моей душе! Я рад и горд, что был знаком с тобой. Ты настоящий Мужчина!!! Настоящий Нохчи! Покойся с миром дорогой».
Другие истории на «Матч ТВ»
«Я дерусь зрелищно из-за проблем со здоровьем». История бойца Дениса Смолдарева
«Деньги не вернут мне прежнего мужа». Семья Абдусаламовых получила $22 млн компенсации в суде США
«Мне больнее от его гематом, чем ему». Что значит быть женой бойца ММА
Фото: vk.com/studmixfight/ Алесандр Орлов, Instagram*, vk.com/surodeev_dmitriy
* Соцсеть, признанная в России экстремистской
