Биатлон в Южной Корее никогда не пользовался популярностью. Перед домашними играми корейцы решили изменить отношение к этому виду спорту. В сборную были приглашены российский тренерский штаб во главе с Андреем Прокуниным и наши спортсмены – Тимофей Лапшин, Анна Фролина, Екатерина Аввакумова. Не так давно к команде присоединился врач из Тюмени Сергей Гилев.
«Я долго не мог понять, чего от меня хотят»
– Как вы попали в южнокорейскую сборную?
– Позвонил вице-президент Корейского биатлонного союза Джонни Ким, который говорит по-русски. Насколько я понял, это было по рекомендации Виктора Майгурова (вице-президент СБР- «Матч ТВ»).
– Когда они позвонили?
– В марте.
– То есть как раз под первый предсезонный сбор?
– Я не был на первом сборе. Они запросили у меня все документы: диплом врача, рекомендации, резюме. В общем, весь необходимый пакет документов и отправили в министерство в Корею. Меня проверяли, перепроверяли, звонили спортсменам, с которыми я работал в Ханты-Мансийске. Поэтому майский сбор я пропустил. Я приехал только в июне в Санкт-Петербург на второй сбор.
– Долго думали над предложением?
– Нет. Я не в том возрасте нахожусь, чтобы чего-то бояться. Страшно не было. Было интересно. А главный мотивирующий фактор – Олимпиада.
– Как вы познакомились с Майгуровым, что он порекомендовал вас корейцам?
– Он сам из Ханты-Мансийска. Я когда в 2007 году приехал работать с «Югрой», то он был директором департамента по спорту. И когда хоккей в Ханты-Мансийске только начинался, то нам приходилось очень часто контактировать с ним. Да и потом – город маленький, со спортивной медициной достаточно проблемно. Затем ко мне стали лыжники и биатлонисты обращаться. Потому что на сегодняшний день более-менее структурированная медицина сейчас в Континентальной хоккейной лиге. После смерти Алексея Черепанова КХЛ делает все для развития спортивных врачей. Сам график работы, передвижения и интенсивности работы в хоккее накладывает определенный отпечаток. Приходится много читать, учиться. Так мы начали общаться с Виктором, завязали знакомство с Дементьевым, Слепцовой, Гафаровым, паралимпийцами.
– Удивились звонку от корейцев?
– Я сначала не понял. Он достаточно неплохо общается по-русски, но когда начинает быстро говорить, то приходится переспрашивать. Я долго не мог понять, чего от меня хотят. Но потом, когда начали звучать знакомые фамилии, то стало понятно, о чем речь.
«Судебный процесс с «Югрой» длился долго»
– На тот момент у вас была работа?
– Действующий трудовой договор с хоккейным клубом «Югра».
– В 2015 году вы судились с клубом из-за увольнения. Получается, что суд вы выиграли и вас восстановили на работе?
– Я выиграл полностью все. Отменили те нелепые решения, которые были, когда пришел новый тренер и новое руководство. Там сыр-бор начался, конфликт с тренером.
Объясню, почему так произошло. Я не был согласен с некоторыми моментами тренировочного процесса и высказывал свое личное мнение, но не в категоричной форме. Езовских Пал Палыч – это старая советская школа. А спорт не стоит на месте – ни хоккей, ни лыжные гонки. Я просто не был согласен с некоторыми моментами его подхода к ребятам. Мы стоим на охране здоровья спортсменов и должны их оберегать. Судебный процесс длился довольно долго. Я выиграл, мне все компенсировали и восстановили в должности. В любом случае я благодарен «Югре». Она меня вырастила. Просто нужно было расти дальше. Я понимал, что остановился в своем личностном росте как спортивный врач и хотел что-то изменить. Плюс вы, наверное, в курсе, что у меня была тяжелейшая травма.
– Когда шайба прилетела вам в голову?
– Да. Пять лет назад во время игры с «Витязем» она попала мне в висок. Опять же благодарен «Югре». На тот момент было другое руководство – Борис Алексеевич Новорусов, главный тренер Сергей Михайлович Шепелев, генеральный менеджер Вадим Борисович Макаров. Они сделали очень много для моего дальнейшего выздоровления. Поэтому не могу бросить камень в огород клуба. Просто рабочий момент, не более того. Обиды никакой нет. Пожали друг другу руки и попрощались. Я даже сейчас отслеживаю передвижения команды, у меня там осталось много друзей.
– Травма сейчас не беспокоит?
– Я благодарен врачам окружной клинической больницы. Когда получил удар, сразу потерял сознание. Меня тут же повезли в операционную, прооперировали и я выскочил без неврологического дефицита. Единственное, когда в парикмахерскую хожу, то шрам виден. Больше ничего не ощущаю.
– Вы встретились с «Югрой» на сборе в Белоруссии.
– Да. Мы были в Раубичах и я съездил на их матчи в Минск. Встретились, посмеялись. Сейчас у них свой путь, у меня – свой.
«В России к докторам относятся как к обслуге»
– Насколько рассчитан ваш нынешний контракт с южнокорейской сборной?
– До 31 марта 2018 года. Он у всех у нас такой. Если мы удачно выступим и будет положительная динамика, нам предложат новый контракт. Либо мы дальше поедем. Они много усилий прикладывают, чтобы популяризировать биатлон в Корее. Поэтому приглашены русские специалисты – Андрей Прокунин и медицинский персонал. Нам есть, чему их научить.
– В деньгах от этого перехода выиграли?
– То же самое осталось. Может, чуть-чуть поменьше стало. Но выиграл в новых знаниях, в новом опыте. Причем очень сильно выиграл.
– Какая у вас должность?
– Врач олимпийской сборной Кореи по биатлону.
– Старший врач?
– Нет. Там нет градации.
– На каком языке общаетесь со спортсменами?
– На английском.
– Корейцы хорошо говорят на английском?
– У них есть особенности артикуляции самого языка. Поэтому иногда не понимаешь. Однажды между тренировками мы сдавали кровь, чтобы посмотреть динамику, и один сотрудник, который привез анализы, заходит и говорит: «Тактар, тактар, тактар». Мы ничего понять не можем. Он на меня показывает. Потом выяснили, что «тактар» – это доктор. Меня сейчас русские коллеги называют «тактар».
– Корейский учите?
– Знаю базовый набор для выживания. У меня старшая дочь – лингвист, говорит на нескольких языках. Она говорит, что надо знать базовый набор в любой стране: «здравствуйте», «как пройти?», «где аэропорт?».
– Корейского имени у вас не появилось?
– Называют «Тактар Сергей». Мне не дали корейского имени. У них есть определенная иерархическая градация. Это видно по наклонам, по поведению в ресторане. Чувствуется, что у них очень уважительное отношение к докторам. Если, допустим, простому рядовому тренеру они могут высказать какие-то претензии, то в отношении меня не допускают вольностей.
– Получается, с ними проще работать?
– Я бы не сказал, что проще. Но в российском спорте, к сожалению, врачам тяжело приходится. В хоккее или в футболе не очень уважительное отношение к медицинскому персоналу. В некоторых командах звучит выражение – «обслуга». Все зависит от главного тренера. У нас, например, Сергей Михайлович Шепелев на корню пресекал подобное. Хоккеисты очень уважительно к нам относились. В Корее пресекать ничего не нужно, там сразу видно, что у докторов определенный статус.
– Какой язык чаще звучит на тренировках?
– Английский. Мы русские – персонал и тренерский штаб – общаемся, конечно, на русском. Андрей Прокунин знает еще немецкий. Поэтому у него англо-немецко-русская смесь получается.
– Ощущение команды в сборной есть?
– Да, присутствует. Я спрашивал у Андрея, было ли это в прошлом году. Он сказал, что не было. Но сейчас чувствуется, что единый коллектив, который работает в одном направлении.
– Нет такого, что русские общаются в основном между собой, а корейцы отдельно?
– Такого вообще нет. Они как-то интегрировались в структуру. Все очень дружно. Когда мы были на сборах в Белоруссии и Санкт-Петербурге, то помогали им во всем. А сейчас, когда мы были в Южной Корее, уже они помогали нам.
«Поначалу корейцы мне не доверяли»
– Уровень физической подготовки у русских и корейцев сильно отличается?
– Отличается. У Тимофея Лапшина и Анны Фролиной заложена очень большая база спортивной школы. Корейцам не хватает именно объемной работы. У корейцев сама методология подготовки отличается от методологии российской сборной на уровне спортивных школ. Я не скажу, что они слабы. У них просто не хватает объемов и прошло мало времени, чтобы показать хороший результат на высоком уровне – попасть в десятку или двадцатку. Я работаю с ними первый год, мне трудно делать выводы. Спрашивал у Андрея. Он сказал, что ребята сильно добавили. Если в прошлом году они не знали, что такое кросс-походы, а в этом бегали с нами по три часа и спокойно все переносили.
– Не жалуются, не ноют?
– Нет. Был один прецедент. Есть одна девочка очень перспективная. Один раз мы бежали кросс-поход. Я смотрю, а она бежит и плачет. Плачет, но бежит. Понял, что уже устала. Мы ей потом день отдыха дали. В итоге все встало на место.
Мы сейчас стараемся создать какую-то систему оперативного контроля. Чтобы Андрей давал нагрузку, а мы могли ее корректировать. Чтобы опять не загнать их в состояние перетренированности, и, в то же время, чтобы нагрузка не была маленькой. У нас сейчас есть определенная система тестов и контроля. Я создал для каждого спортсмена электронный дневник. Спортсмен его заполняют и я вижу: какой был утренний пульс, как он спал, как перенес первую нагрузку.
– За питанием тоже следите?
– Очень трудно за этим следить. Сама специфика питания азиатов отличается. Насколько я понял, по сравнению с прошлым годом они стали немножко менять свое питание. Если сделать как надо в спорте, то мы коренным образом поменяем их привычки питания, которые заложены с детства: отсутствие острой пищи, больше углеводов. Тогда у них результат сразу вырастет на 20-30 процентов.
Мы немножко изменили им систему потребления биологически-активных добавок. Я когда пришел, столкнулся с тем, что они не всегда говорят о своей проблеме. Возможно, был какой-то элемент недоверия поначалу. Мы даже делали собрания. Я говорил, что телефон включен 24 часа в сутки, что они могут по любой проблеме в любое время обращаться. У нас два массажиста – корейский и русский. Они в итоге обо всем говорили корейскому массажисту, который мне потом сообщал постфактум. Сейчас к концу корейского сбора они стали приходить, жаловаться, показывать. Больше доверять стали. Более того, я прошелся по их комнатам, потребовал выложить все БАДы, которые они принимают, сфотографировал. Они мне за каждую добавку расписались. Все это в картотеке хранится.
– Где берете медикаменты?
– На добавки у каждого спортсмена есть свои спонсоры. Мой экстренный набор, который я взял с собой, соответствует российскому приказу о комплектации сумки спортивного врача. Я не стал изобретать велосипед и комплектовал набор в России за свои деньги. Потом я чеки предоставил и они мне все вернули. Кое-что добавил в эту сумку, исходя из своего опыта. Если покупать медикаменты в Корее, то там все на корейском языке, который я не понимаю. Поэтому выбор стоял между Европой и Россией. Так как у нас сборы были в Белоруссии и Санкт-Петербурге, то я комплектовался в России.
– Разговоров или шуток про то, что русский врач может вколоть допинг, не было?
– Может, они на корейском об этом говорят. На английском я такого не слышал.
– Говорят, что корейцы любят откладывать все на последний момент.
– Я такого не заметил. Они могут в последний момент поменять решение. Все, что касается моей работы, выполняется. Проблем с этим нет. Единственный момент – им нужно объяснять: зачем, для чего и почему. Аргументировать.
– Что больше всего удивило в корейцах?
– Коллективизм. Из ресторана не уходят, пока последний не поест. С тренировки не уходят, пока последний не закончит. Всегда благодарны. После каждой тренировки говорят «спасибо».
– Физиологически они отличаются от российских биатлонистов?
– Физиологически или по травматизации – нет. Они отличаются подходом к тренировкам. Корейцы не могут терпеть как русские. Может и могут, но не хотят этого делать. Если для нас характерна черта «через не могу», то для них это пока проблема. Это характерно и для западных спортсменов, с которыми я работал.
«После дисквалификации у Дементьева стояла проблема мотивации»
– У вас был необычный сбор в Новой Зеландии.
– Почему необычный? Зима же. Нормально все прошло. Мы только там приболели – ОРЗ. В остальном, обычный сбор.
– Откуда туда летели?
– Корейцы – из Кореи, мы – из России. После КХЛ ни один перелет меня не утомляет. Когда часовые пояса через день меняются, то для меня это достаточно легко.
– В Новой Зеландии вы встретились с Никитой Крюковым.
– Мы сначала на трассе увиделись, потом в спортзале, где я между тренировками бегал. Я же бывший легкоатлет. Раньше не был с ним знаком. Пообщались. Спросил, где сейчас Женька Дементьев, где Антошка Гафаров – те ребята, которых я консультировал. Он меня кое-что спросил по врачебной части. Я его проконсультировал, дал советы, обменялись телефонами.
– То есть вы продолжаете консультировать российских спортсменов?
– Я очень близко общаюсь с Антоном Гафаровым. Мы его перед Сочи очень плотно вели: научили правильно пить воду, питаться, разрабатывали стратегии под конкретные гонки. Сергей Михалыч Крянин (главный тренер сборной ХМАО по лыжным гонкам - "Матч ТВ") привлекает меня под сурдалимпийцев, которые выступают за округ. Хоккеисты, которые уже не играют за «Югру», очень часто звонят.
– А с Евгением Дементьевым?
– Когда я жил в Хантах, он обращался. Мы после допингового скандала ему помогали. Он приходил, у нас хорошая база была. Он потом и со сборов звонил, спрашивал, как лучше и что нельзя. Потом, когда в Ханты-Мансийске создавали систему медико-химического контроля для спорта высших достижений, он стоял во главе и меня привлекал как эксперта. Близко общались. Сейчас периодически ему звоню. Проблем с коммуникацией нет никаких.
– После той допинговой истории он еще сможет выйти на свой прежний уровень?
– Я не готов сейчас дать ответ. Не знаю, в каком состоянии он сейчас находится.
– А какая была динамика, когда вы начинали работать с ним после дисквалификации?
– На тот момент главным был психологически-эмоциональный фактор. У любого спортсмена, достигшего определенных вершин, стоит в первую очередь проблема мотивации. Тогда она у него присутствовала. Он пытался доказать, что еще что-то может после того, как по глупости оказался в такой ситуации.
«Я что, воюю против своей страны?»
– Сейчас вы домой вернетесь только после Олимпиады?
– Нет. 14 октября мы заезжаем на сбор на «Жемчужину Сибири» в Тюмень. Поэтому мне в отличие от других ребят будет намного проще. Я буду месяц жить дома.
– В Корее жилье у вас есть?
– Нет. Когда мы там были, мне снимали гостиницу.
– Как родные отреагировали на ваше решение работать в Южной Корее?
– Они уже привычные. Когда мы жили в Хантах, сборы были два месяца, а потом на 10 дней уезжаешь и 10 дней дома. А сейчас длительные сборы. Больше мама переживала. Ей тяжело, она одна осталось после смерти папы. Но я ее успел подготовить. Ей провели интернет, она уже продвинутый юзер. Теперь общаемся через мессенджеры.
– Не чувствуете себя странно, что на груди у вас корейский флаг?
– Ничего личного, это просто бизнес. У меня даже гордость присутствует, что пригласили именно русских, что мы – первопроходцы в этой стране, в которой формируем культуру биатлона. Вот такое у меня ощущение. Я что, воюю против своей страны? Всем говорю, что я русский и этого не скрываю.
– Хотели бы остаться?
– Если предложат – да. Мне понравилось в Корее. Я бы остался именно в азиатской стране. Там отличаются своим подходом. Он своеобразен, но его просто нужно понять. Когда понимаешь, то становится намного легче.
– У вас есть план Б, если контракт не будет продлен?
– Он появился как раз после заключения контракта с южнокорейцами. Достаточно выгодный вариант поработать в другой азиатской стране. Я отказался, потому что уже пообещал и не могу подвести тех людей, которые меня пригласили. Ну и главное – хочу пройти по олимпийскому стадиону. Когда был спортсменом, мне это сделать не удалось.
Фото: Instagram*
* Соцсеть, признанная в России экстремистской
Больше новостей спорта – в нашем телеграм-канале.
