«Одним глазом я теперь не вижу». Стоматолог дерется в ММА, несмотря на серьезную травму

22 марта 2016 17:50
«Одним глазом я теперь не вижу». Стоматолог дерется в ММА, несмотря на серьезную травму
«Одним глазом я теперь не вижу». Стоматолог дерется в ММА, несмотря на серьезную травму

Илье Щеглову 31 год – и он может поправить улыбку любому человеку: работает стоматологом и дерется в ММА. В любителях Илья стал чемпионом Европы, в профессионалах у него 4 победы и 1 поражение (от Джеффа Монсона). 26 марта кемеровчанин Щеглов выиграл бой в Москве на турнире организации ACB – и в интервью корреспондентам Matchtv.ru Александру Лютикову и Вадиму Тихомирову рассказал, зачем ему все это нужно. 


– Мама всегда хотела, чтобы я стал стоматологом, – говорит Илья Щеглов. – Я учился в химико-биологическом классе, с 8 по 11 класс занимался боксом, а после школы подал документы в пять учебных заведений: политех, институт коммерции, медицинский колледж, медицинская академия и пищевой техникум. Прошел в пищевой на технолога молока, в колледж на зуботехника и в медакадемию на стоматологический. Тут выбор был очевиден. На первых курсах в медакадемии я был отличником, раньше всех сессии закрывал и на тренировки времени вообще не было. Плюс я еще работал. 

– Где?

– В охране ночного клуба. Вот тогда мне помогли занятия боксом. Не в том плане, что бить кого-то: просто если ты уверен в своих силах, то и разговор ведешь по-другому. И люди это чувствуют. 

– Словосочетание «кемеровский ночной клуб» прочно ассоциируется с диким видео из YouTube «Охрана клуба «Барракуда» беспределит». 

– Это наш клуб, наши ребята. 

– Да ладно. Вы именно там работали? 

– Да, я там работал. У нас город небольшой – и охрана со всех клубов друг друга знает, один человек может в нескольких заведениях работать. Тогда это был мой круг общения, мы работали в одной смене. 

– Вы есть на том видео? 

- На фотографиях есть. На видео нет. Я всегда был против такой жестокости. Но в защиту этих людей могу сказать, что никто из этого ролика не пострадал просто так. Все очень долго выпрашивали. Повторю: я не одобряю таких видео. Но, видимо, было желание у ребят похвастаться, побравировать. 

– В комментариях к видео можно встретить такую информацию: одного охранника посадили, другого зарезали, третий скололся. 

– Да, я видел. Все неправда. Эти люди остепенились, нарожали детей – и все у них в жизни хорошо. 

– Боец Денис Смолдарев тоже работал в охране ночного клуба. Говорит, самое сложное – разговаривать с пьяными и сдерживать себя, чтобы никого не убить. 

– С пьяными очень сложно. Хотя тут от ситуации зависит: иногда даже на пьяную компанию получалось влиять словами. Самое страшное – это человек, который готов идти до конца. Таких мало – на тысячу один. Вообще охрану и резать пытались, и стрелять. Тогда я понял, что есть люди, которые не угрожают, а делают. И это научило меня не вступать в пустые конфликты на улице. Не играть мышцами, не разводить ссор, склок. После клуба я стал стараться обходить все конфликты.  

– Когда вы стали работать по специальности? 

– Ассистировать начал уже на пятом курсе в частной клинике. Как только закончил интернатуру, стал работать в поликлинике УФСИН (в 2010 году). А через три года меня пригласили на мое нынешнее место работы: я подписал контракт и служу в войсковой части. У нас в Кемерове есть отряд спецназа – и в его медпункте я работаю врачом-стоматологом.   

– Почему пошли работать в армию, если есть частные клиники? 

– Ребята оттуда приходили лечиться ко мне, все рассказали и наобещали кучу печенек. Мол, заканчивается ремонт, будешь работать в новом кабинете. А вообще привлекла стабильность госслужбы, обеспечение жильем, военная ипотека, белая зарплата. Кризис уже чувствовался, не так много было клиентов на стоматологические услуги. А сейчас это еще сильнее проявляется. И я не жалею, что подписал контракт и служу во внутренних войсках. Я уверен в завтрашнем дне. И у меня есть возможность уделять много времени своему хобби – боям. Еще во время учебы я стал заниматься рукопашным боем.   

– Зачем вам единоборства? Можно ведь было просто работать по профессии и в фитнес-клуб ходить.  

– Я чувствую, что ММА – это мое. Качалка быстро надоедает – скучно, в тайском боксе не хватает борьбы, в борьбе – ударов. Поэтому как только открылась секция смешанных единоборств – я сразу пошел туда. Ну да, есть травмы, их у меня накопилась целая куча. Но это последнее, что меня остановит. 

– А что за травмы?  

– Самая серьезная – глаз. В конце декабря 2013 года я только устроился во внутренние войска – и меня сразу записали на чемпионат Сибирского федерального округа по рукопашному бою. Я его выиграл, поехал в Кстово на чемпионат России. И 18 января 2014 года в одном из боев мне ткнули в глаз пальцем. Это произошло случайно, я соперника не виню. Он наносил удар со скачка и попал мне в глаз даже не открытым пальцем, а согнутой фалангой. Я получил набор травм: контузию глаза, отслоение сетчатки, вывих хрусталика.  

– Сразу поняли, что повреждения серьезные?  

– Да. Сначала я подумал, что у меня глаз выпал. Ощущения были нереальные. Я сел на ковер, подбежали рефери и врач. Я у них спросил: «Глаз на месте?» Они еле-еле раздвинули веки, увидели, что он на месте. Заклеили мне глаз лейкопластырем. Я еще зачем-то на следующий бой вышел: выиграл болевым приемом, причем руку человеку сломал в локтевом суставе – очень стыдно мне. Я делал прием, а он почему-то не стучал. Ну вот. После этого боя глазное давление скакнуло, мне стало плохо – и я поехал в кстовский травмпункт. Оттуда меня увезли в Нижний Новгород. Предложили остаться у них в больнице, начать лечение.   

– А вы?  

– А я до сих пор жалею, что не остался. Тогда бы какой-то процент зрения сохранил. В результате добирался домой на таблетках. Пока я двое суток ехал до Кемерова, давление убивало глазной нерв. Дома прошел исследования и лег в областную больницу. Сделали мне три операции.   

– И что в итоге?  

– Этот глаз у меня сейчас не видит. Так что я уже два года, как пират Флинт, боксирую с одним глазом. Вижу только белое пятно, мутный свет. Если помахать рукой, то будет тень какая-то, а руку не увижу. Нужно делать еще операцию, но я ее откладываю.  

– А не опасно это – драться с таким глазом?  

– У меня сейчас силикон внутри глаза держит сетчатку. Бояться тут нечего. Во время следующей операции мне поменяют силикон на более прозрачный и поставят имплант хрусталика. Врачи обещают, что я буду лучше видеть, но единственная поправка: не как раньше. Прежнего зрения уже не вернешь. Там и лазерная коррекция существенно на ситуацию не повлияет, потому что внутриглазное давление частично убило глазной нерв, от которого и зависит зрение.  

– Легко представить, что лечащий врач говорит про ваши занятия ММА.  

- Врачи мыслят одинаково, по большому счету. В их представлении бокс – это травмоопасно, а смешанные единоборства – садизм и убийство. Но если бы я слушал врачей, то уже с десятого класса ничем не занимался, потому что тогда у меня была первая травма – протрузия в позвоночнике. Потом в 2010-м было обострение протрузии – и невролог мне говорил, что даже прыгать на скакалке нельзя: только плавание или спортивная ходьба. Врачи – великие перестраховщики: им проще все запретить, чтобы человек дома телевизор смотрел – тогда никаких проблем у него не будет. И я решил, что буду слушать только свой внутренний голос.

«Я дерусь зрелищно из-за проблем со здоровьем». История бойца Дениса Смолдарева

– Можно ли смириться с мыслью, что на каком-то турнире, который большинство людей просто не заметили, получена такая тяжелая травма и на один глаз потеряно зрение?   

– Когда лежал в палате, было время подумать над жизнью. Были и отчаяние, и депрессия – не без этого. Одному с этим было бы очень трудно справиться.  

– Что сказала жена, когда вы приехали с травмой?  

– Она сказала: «Прорвемся». Катя ни на секунду не теряла веры в меня. И это мне очень помогло. В больнице я пролежал два месяца. Когда вышел, у меня был вес 112 кг. Я начал потихоньку бегать, форму набирать. Сказал своему тренеру, что готов вернуться. Он согласился. Я пришел в зал – и разминку не мог сделать из-за одышки. Тренер посмотрел на меня жалостливо, а потом стал ссылаться на занятость, чтобы не тренировать меня. И я понял, что он избегает, игнорирует меня. Такая злость проснулась! Я ему сказал: «Ты как хочешь, а я дальше тренироваться буду». После этого мы не общаемся. 

И все лето я только бегал, борясь с одышкой. И вот начало сентября. Мы были на нашем войсковом стрельбище, я поспорил с офицером на цыпленка табака – кто лучше из ПМ стреляет. Стрелять нужно с холодной головой, сосредоточенным. И тут пришло sms, после которого руки затряслись, и я стрелять нормально уже не мог. Писали барнаульские промоутеры: «Илья, в какой ты форме? Мы хотим предложить тебе бой с Монсоном на ноябрь».

  

– Что вы им ответили?  

– Я честно написал, что форма не очень. Но сразу ухватился за этот шанс. До боя два месяца – можно подготовиться. И я пошел искать нового тренера.  

– К тому моменту вы, получается, восемь месяцев были вне единоборств. Как привыкали драться с одним глазом? Там же фокус очень сильно меняется.   

– Вопрос в точку. Когда вышел из больницы, даже не мог попасть ключом в замочную скважину. Потом научился: одной рукой нащупываешь скважину, второй ключ вставляешь. Вообще фокус «близко/далеко» сильно поменялся. Когда бой с Монсоном назначили, я пришел в зал бокса, представился, сказал, что чемпион Европы по ММА в любителях и готовлюсь к профессиональному бою с самим Монсоном. Тренер согласился, потом держит мне лапы и говорит: «Е-мое, какой ты там чемпион Европы? Ты по лапам попасть не можешь!» Пришлось объяснить про глаз. Сейчас привык, по лапам попадаю, по соперникам тоже. Наверное, мой бортовой компьютер настроился – вожу автомобиль и в замочную скважину ключ вставляю без труда, ха-ха.   

– Когда вы с Монсоном дрались, проблемы со зрением сильно мешали?  

– Нет, нисколько. Свой проигрыш на это списывать ни в коем случае не буду. Тогда я уже не обращал внимания на травму, а сейчас вообще привык. Там в другом была проблема: я готовился неправильно. Когда старый тренер от меня отказался, я начал с боксерами тренироваться – через месяц тренировок боксерам стало очень трудно попасть мне по голове, меня научили хорошо защищаться. Но зачем мне это нужно было перед боем с Монсоном, я теперь сам понять не могу. Он же меня практически не бил. Мне нужно было защищаться от борьбы, самому часто бить его, кормить ударами, не давать думать, чтобы у него не было времени на подготовку прохода в ноги. И плюс ко всему: надо было больше работать на силу перед этим боем. Я же с весом еще увлекся: со 112 кг скинул до 92 – и к бою только еле-еле до 99 догнал (вес Монсона – 107 кг – прим. Matchtv.ru).   

– Первый раунд вы у него выиграли. И проход в ноги он провел только раза с третьего.  

– Монсон повел себя нестандартно. Все мои соперники всегда пытались выложиться в первом раунде, чтобы, пока у них были силы, вымотать меня. Мне казалось, что и Джефф так себя поведет. Я думал: главное, в первом раунде его не пропустить, а потом он устанет. А он обхитрил меня, как ребенка. В первом раунде Монсон работал со мной процентов на 70, не более. Выходя на второй раунд, я думал: «Все получается, сейчас побегаю, отдохну, а он еще больше устанет». Но, когда мы вышли на второй раунд, появилось ощущение, что это уже другой Монсон. У него даже взгляд поменялся, другими стали движения. Всю силу включил – и перевел меня в партер.  

– Приемом «север-юг» Монсон побеждал 15 раз – в том числе Александра Емельяненко и Сергея Харитонова. Вы сразу поняли, что он на него заходит?   

– Я сначала терпел, сопротивлялся. Решил: если у него получится меня начать душить, не буду сдаваться, потерплю. Но тут он надавил – и у меня позвонки начали хрустеть. Когда тебя душат и ты начинаешь просто засыпать, это можно перетерпеть, ничего страшного. Но здесь позвонки хрустели так, что даже на трибунах, наверное, слышно было. Я сдался. Потом еще месяц голова не поворачивалась ни влево, ни вправо. Честно – меня не выбило это поражение. Пусть я проиграл, но меня захлестывали эмоции от того, что я вернулся в любимое дело.

    

– Как сейчас совмещаете работу и хобби?  

– Я тренируюсь пять дней в неделю – по будням. На службе мне пошли навстречу и разрешили утром тренироваться, а в обеденный перерыв работать, возмещая утренние часы. Так и ребятам удобно: кто-то во время службы не может подойти, а в обед получается. Просыпаюсь в 6:45, чтобы старшую дочь отвезти в садик и поехать на тренировку. Утренняя тренировка в 8:30, после нее еду в часть и работаю до 18:00, а с 19:00 вторая тренировка.   

– Устаете?  

– Мне очень помогает жена. На весь день готовит мне еду – на 4–5 приемов пищи. Собирает сумку, напоминает о том, что я забыл. У Кати декрет кончился, но я не хочу отправлять ее на работу, потому что без помощи жены мне будет очень тяжело. Мы вместе 14 лет, у нас две дочки: 5 лет и 3 года. Они каждый мой бой смотрят – причем говорят мне что-то и очень обижаются, что я им не отвечаю из телевизора. Сейчас мы с женой вместе ходим на кроссфит. Не могу не похвастаться: она уже выиграла в двух соревнованиях. Ждем, когда дети подрастут, и тоже их будем с собой брать.   

– Что из полученных в медакадемии знаний пригодилось в спорте?  

– Физиологические процессы воспринимаются на другом уровне. Со спортивным питанием легче разобраться: когда читаешь про какой-то продукт, быстрее понимаешь, нужен он тебе или нет. Проблема начинающих спортсменов в том, что они бесконтрольно употребляют спортпит просто потому, что это модно или кому-то помогло.  Еще медицинское образование позволяет мне самостоятельно колоть себе витамины, ставить капельницу. Или вот был случай: я готовился на чемпионат России. У нас в части мы отрабатывали приемы из вольной борьбы и при броске я рассек нижнюю губу. До соревнований было две недели. Я пришел в медпункт, поставил себе укол, зашил – и продолжил тренировки. К соревнованиям все зажило. Я вообще свои травмы оцениваю не как спортсмен или пациент, а как доктор.   

– А капу сами себе делаете?  

– Ну, этим занимаются стоматологи-ортопеды. А я терапевт и хирург. Мне делали индивидуальную капу, но, если честно, не особо понравилось: она показалась громоздкой и не очень удобной. Обычной капы из магазина вполне достаточно.  

– После тренировок ведь руки забиваются, могут дрожать. Как вы с этим справляетесь, занимаясь лечением зубов?  

– После тяжелых тренировок руки действительно трясутся. Но есть ряд приемов, позволяющих убрать тремор, – и дальше можно выполнять тонкую работу. Все хорошо получается, пациенты довольны. В стоматологии главное уметь работать руками и общаться с пациентом. Я знаю людей, которые окончили медакадемию с красными дипломами, а в реальной работе не могут справиться ни со своим волнением, ни с волнением пациента. Знать теорию – это здорово и очень помогает, но совсем другое дело – взять и уколоть человека.  

– Что хуже: зубная боль или боль от удара или приема?  

– Несомненно зубная боль. У меня есть возможность сравнить: я вижу одних и тех же людей на ринге и у себя в кресле. Это разные люди. Вспомните собственные ощущения, когда садитесь в кресло к стоматологу. Но это понятие очень субъективное. Мне ребята из отряда иной раз скажут: «Вот ты смелый – не боишься идти на ринг. Это же так жестко». Это удивляет. Для меня именно ребята из нашего отряда пример настоящей смелости: они уходят в горы и знают, что опасность рядом, что в каждую секунду могут начать стрелять, что может быть взрыв. И для этого требуется намного больше смелости, чем просто выйти и по четким правилам подраться с соперником на кулаках.

Текст: Александр Лютиков, Вадим Тихомиров

Фото: пресс-служба организации ACB, vk.com/id39936153