Чесноков — первый советский теннисист, выигравший турнир категории «Мастерс» (в Монте-Карло в 1990 году). Еще один «тысячник» Андрей выиграл спустя год в Монреале. Однако на турнирах Большого шлема крупных успехов достичь не удалось — лучшим результатом стал полуфинал Открытого чемпионата Франции-1989. В памяти многих любителей тенниса до сих пор жив матч Чеснокова против немца Михаэля Штиха в полуфинале Кубка Дэвиса в 1995 году. Тогда россиянину удалось отыграть девять матчболов в пятом сете решающего матча и вывести команду России в финал турнира, за что позднее президент Борис Ельцин наградил Андрея орденом Мужества.
За пределами корта жизнь спортсмена была не менее насыщенной. В 16 лет Чесноков оказался в самом центре давки в Лужниках после матча «Спартак» — «Хаарлем» в 1982. Тогда Андрею удалось «выбраться из ада», как признается он сам. Теннисист был в опасности еще не раз: в 2005 получил две резиновые пули в живот в Днепропетровске, заступившись за друга. В Париже Чесноков дважды сталкивался с грабителями, но оба раза вышел сухим из воды.
Сейчас Андрей Эдуардович тоже находится во Франции — но не в столице, а на Лазурном берегу. Мы созвонились с легендой отечественного тенниса и обсудили:
- работу тренером и создание собственной академии;
- жизнь в Европе и конфликты по политическим мотивам;
- антикварное хобби Чеснокова и его самые ценные экспонаты;
- перспективы Медведева, Рублева и Синнера;
- дисквалификацию Валиевой и почему мельдоний не является допингом;
- почему нельзя бойкотировать Олимпиаду;
- о чем именно Чесноков жалеет в своей карьере.
«Если вам дать такую работу, которую выполняет Медведев на тренировках, вы просто помрете»
— Чем сейчас занимается Андрей Чесноков?
— Я сейчас не работаю. Слежу за теннисом, за тем, что происходит в мире, анализирую. Хочу понять, где хорошо, а где плохо. Увлекаюсь антиквариатом. Так получается, что и дел нет, и свободного времени тоже.
— В 2020 году вы говорили, что тренируете несколько профессиональных игроков. Сейчас ни с кем не работаете?
— Это было очень давно. Я тренировал Алексея Захарова (521 место в рейтинге АТР), пока не началась пандемия. Это, конечно, тоже особая история. Здесь, во Франции, ты не мог уходить от дома дальше определенного расстояния. Грубо говоря, дальше одного километра. Отходишь на 1,2 км — подходят полицейские и штрафуют тебя. Когда я работал с Захаровым во время ковида, нельзя было ездить на машине, надо было регистрировать поездку. Мне друг оформлял код, что я работаю у него в офисе и езжу к нему, но через неделю это аннулировалось — и я получил штраф. Я не понимаю, как я могу разносить заразу, если еду один в своей машине?!
В итоге из-за пандемии мы затормозились с Алексеем, потом у него пошли травмы, он закончил играть в теннис, а сейчас вдруг опять начал. Захаров понимает, что он еще молодой, себя полностью не попробовал, ему обидно заканчивать в 23 года. У Алексея хорошие движение, подача, игра на задней линии, он универсальный игрок. Думаю, что ему мешают травмы: когда я дал ему большую нагрузку, у него здоровье начало сыпаться. К тому же во время пандемии Алексей сидел в деревне в России с бабушками и дедушками, ничего не делал, не тренировался.
— Вы работали с Захаровым во Франции?
— Да, мы тренировались в Каннах, на кортах, где базировался Даниил Медведев. Там мы готовились ко всем турнирам.
— Как бы вы охарактеризовали Медведева? Какой он в жизни?
— Даня — большой трудяга, настоящий работяга. Если вам дать такую работу, которую выполняет Медведев на тренировках, вы просто помрете, сядете и скажете: «Я больше не могу». У Даниила огромное терпение, я не знаю, какой другой человек мог бы так усердно трудиться, как он. Упражнения, которые ему дает тренер Жиль Сервара — это просто изнасилование. Но Медведев никогда не сдается и все выполняет. Каторжная работа, которую россиянин делал на тренировках, и позволила ему перевернуть несколько матчей на Australian Open в этом году. Физически Медведев — просто монстр. Очень жаль, что он упустил титул в финале с Синнером.
— Как вам выступления итальянца в последнее время?
— Синнер сейчас — это Джокович номер два. Он играет очень здорово, в этом году победил во всех матчах. Синнер потенциально точно может стать первым в мире.
— А Медведев еще вернется на первую строчку рейтинга?
— Я не знаю. Быть даже третьим или четвертым в мире — это сказка для любого человека. Для Медведева на сегодняшний день быть четвертым эквивалентно и первой строчке.
Не знаю, насколько для Дани важно быть именно первым в мире. Для Джоковича, может быть, это главная цель. Медведев наверняка понимает свои возможности, они с тренером выжимают максимум. Четвертая строчка для Даниила — хороший показатель в данный момент.
— Возвращаясь к Захарову, почему не продолжили тренировать его после возвращения Алексея в теннис?
— Понимаете, я сейчас на Лазурном берегу, а Захаров уже шесть или восемь месяцев находится в Индии и ждет визу в Европу. Скажите, можно ли играть только в Индии, не приезжая на турниры в другие страны? Это просто маразм!
— Почему он не может получить визу в Европу?
— Лучше у него спросить. Сейчас такая ситуация, что русским вообще ничего не дают.
— У вас были и другие игроки: Кристиан Лозан, Бекхан Атлангериев (1687 место в рейтинге АТР). С ними тоже не работаете?
— У Кристиана нога «отклеилась», он получил серьезную травму и не выступает сейчас. С Бекханом у нас тоже все рассыпалось, когда началась пандемия.
— У вас сейчас есть желание тренировать?
— Я сейчас работаю чуть-чуть как тренер, но совсем мало. Не так, как раньше. Тренирую непрофессиональных игроков.
— Наверняка за время тренерства у вас сложилось какое-то представление об этой профессии. Что самое сложное в работе?
— Самое сложное — это сама работа. Одно дело — выходить на корт и подавать игроку мячи из корзинки, а быть хорошим спарринг-партнером для серьезного теннисиста — это совсем другое. Для тренера важно не только давать теорию, но и на тренировках стабильно хорошо противостоять подопечному. Это позволяет теннисисту найти свою игру. Представляете, вы выйдете против Захарова: один мяч направите в сетку, второй — в аут, третий — в сторону? Игрок тогда будет бегать, как дурачок, и ничего не почувствует. Нужно уметь дать игроку хороший ритм, а с корзинки тренировать и дурак может.
— Давным-давно вы говорили, что хотите создать свою теннисную академию. Отказались от этой идеи?
— Нет, мне это до сих пор интересно. Нужно много сил и людей, которые тоже будут гореть этой идеей. Я был на многих теннисных кортах в Москве. У нас есть феноменальный любитель тенниса — Аркадий Лифшиц, который создал свою школу в Сколково. У него все площадки битком. Вижу, что теннис развивается в России, но кажется, что для меня уже поздно открывать свою академию.
— Если создавать академию, то в России или во Франции?
— Вы знаете, на Лазурном берегу можно играть в теннис круглый год. Здесь открыл свою академию бывшая пятая ракетка мира Жо-Вилфрид Тсонга, есть школа Патрика Муратоглу.
А где открывать академию в России? В Москве уже нет места, а если есть — то можно ехать пять километров целый час по пробкам, особенно зимой. Я в свое время был невероятным фанатом тенниса и не замечал, за какое время добирался до кортов. Ехал на автобусе, потом на метро, затем опять на автобусе до школы. И так же обратно. Полгода проводил в дороге.
Если будут какие-то предложения о создании академии, рассмотрю их, но сомневаюсь, что они поступят. Нужны миллионы евро, чтобы открыть школу, а у меня одного таких денег нет.
«Купил картину Терешковича за 4000 евро. Сейчас мне могут предложить за нее и 20000 евро, но я ее не продам»
— Как проходит ваша обычная неделя сейчас?
— Сейчас постоянно смотрю аукционы, объявления о продаже антиквариата, цены, развитие рынка. Это мне очень интересно. В одно время я запал на биржевый рынок, но чтобы там разобраться, нужно жить в этом мире. Нельзя одновременно быть брокером, заниматься антиквариатом и чем-то еще. Чтобы делать что-то хорошо, нужно заниматься чем-то одним. Даже в живописи есть разные периоды и движения: передвижники, авангардисты, импрессионисты.
Мои знания не были бы столь глубокими, если бы я занимался всем сразу. Нужно выбирать что-то узкое. Например, вы начинаете собирать марки. Если вы будете коллекционировать двадцать видов спорта, то ничего хорошего не выйдет. Я собираю только теннисные марки, акцент на них позволил собрать фундаментальную коллекцию.
— Вы обычно покупаете лоты для перепродажи или для себя?
— Если я что-то покупаю, то я делаю это для себя, для души. Например, я купил картину, повесил ее дома, через какое-то время почувствовал, что устал от нее, и решил продать. Есть экспонаты, с которыми я не расстанусь ни за какие деньги. Сколько бы мне ни предложили за коллекцию теннисных марок, я ее никогда не продам. Я собирал ее 20–30 лет и не могу просто так взять и продать.
— Что вы покупали за последнее время?
— Этим летом я купил картину Константина Терешковича. Это недооцененный русский художник, который эмигрировал во Францию. У него отличный импрессионистский мазок. Его картины дают мне невероятные положительные эмоции. Купил дешево — что-то около 4000 евро.
— Продать ее не хотите?
— Мне могут предложить и 20000 евро, но я не хочу ее продавать. У меня есть и первые имена русских художников, но я не хочу говорить, какие. Так вот даже по сравнению с ними, картина Терешковича очень хороша и дорога мне.
— Я читал, что у вас были работы Васнецова.
— Да, наверное, четыре его картины у меня было точно. Конечно, его работы намного дороже Терешковича. У меня были и работы Константина Коровина, но я их продал. Сейчас снова хотел купить что-то его, но не смог: меня перебили на торгах. У меня были и работы Александра Бенуа, и Ивана Шишкина. Для меня антиквариат скорее душевное хобби, а не заработок.
— Вы получали много тяжелых травм, переломов во время карьеры. Их последствия беспокоят вас до сих пор?
— На самом деле сейчас мое здоровье уже не так важно. Даже если сейчас меня что-то беспокоит, оторвалась голова, рука, нога — это уже неважно.
Главное было быть здоровым во время АТР-тура. А сейчас… Оторвало мне ногу — значит, буду на одной скакать. Оторвало руку — буду одной кистью держать ракетку. Когда ты в туре, нужно учитывать все нюансы и быть абсолютно здоровым. Сейчас уже все в прошлом.
— Каково это — выбыть из строя на долгий срок во время карьеры, когда ты зарабатываешь своим телом?
— Я получил чудовищную травму ноги в Филадельфии. Она сломалась у меня как спичка, преломилась на 90 градусов прямо на корте. Я потерял часть кости. Тогда смог вернуться, но пошли другие травмы: несколько раз ломал руку, меня подстреливали. Вы даже представить не можете, что со мной было!
— Психологически тяжело было?
— Самое важно в этот момент — понять, что теннис не единственное, что есть в мире. На спорте не заканчивается жизнь. Бывает такое, что профессиональный игрок не знает, что делать после конца карьеры. Кто-то пытается стать тренером — не получается. Кто-то спивается, уходит из жизни непонятным образом, не находя себя в этом мире после тенниса. Это очень сложная ситуация даже для лучших игроков.
«Встретил на блошином рынке во Франции девушку из Запорожья. Когда она узнала, откуда я, сказала: «Дайте мне пистолет, и я вас застрелю на месте»
— Почему вы сейчас находитесь во Франции? Как давно живете там?
— Нельзя сказать, что я сейчас живу во Франции. Когда я еще был в туре, Франция была удобной логистической точкой для постоянных перелетов. Сейчас я зимую здесь, на Лазурном берегу. До этого я все время был в Москве.
— В чем отличие жизни во Франции от России?
— Конечно, везде есть свои плюсы и минусы. Социальная защита во Франции более мощная и стабильная, чем у нас. Климат здесь тоже хороший, но и у нас есть теплые города — Краснодар, Сочи. Я, например, не смог бы жить в Якутске, где зимой -50.
— Когда планируете вернуться в Москву?
— Я хочу вернуться и обязательно это сделаю. Здесь бывают разные ситуации: недавно ходил на блошиный рынок, встретил друга, он был с девушкой со знакомым акцентом. Спрашиваю ее: «Вы откуда?» Девушка говорит: «Я из Запорожья. А вы?» Я отвечаю, что из Москвы. Она говорит: «Дайте мне пистолет, и я вас застрелю на месте».
— Серьезно?
— Я вам клянусь. У меня после этого не было слов. Ничего ей не ответил. Честно говоря, я хорошо отношусь к украинцам, у меня много друзей оттуда. Надеюсь, что когда-то мы снова будем в мире и дружбе.
Был у меня еще один случай. Пошел во французский банк, чтобы открыть счет. Подхожу к окошку, говорю об этом молодому человеку, работающему там. Он уходит и возвращается с ответом: «Мы не можем вам открыть счет, потому что вы ведете войну против Украины». Это позорище! Для меня этот человек — конченное быдло!
— То есть в этом банке юридически запрещено открывать счет россиянам?
— Нет вопросов, если закон это запрещает. Но когда он мне в лицо говорит эту херню, что лично я против кого-то воюю, то мне хочется просто дать ему по голове дубиной. Дипломатически такие вещи не должны говориться.
— С вами приключались разные истории — и со стрельбой, и с вооруженными ограблениями. За последнее время во Франции было что-то подобное?
— Нет, не было. Я не выхожу в позднее время в экстремальные районы и пытаюсь всегда быть вежливым и не идти на какую-то грубость в общении с людьми. Но можно быть вежливым — и попасть в неприятности.
— Как в Днепропетровске, когда вы заступились за товарища из Марокко в местном ресторане и все закончилось стрельбой?
— Даже не хочу вспоминать об этом, ерунда полная.
— Вы не раз говорили, что являетесь рассеянным человеком и постоянно что-то теряете. С возрастом это только ухудшается?
— Да, все время что-то теряю. Помню, как в 1980-х, гуляя по Вене, сел рядом с одним фонтаном и, уходя, забыл сумку. Через некоторое время обнаружил пропажу, вернулся на то место и увидел сумку, дожидавшуюся меня в том же месте. Ничего ценного в ней не было.
И таких моментов было очень много в моей жизни. Много раз терял телефон. Бывало, положу его в карман кресла в самолете и забуду его там, как приземлимся. Тогда телефон было потерять не страшно, а сейчас вся жизнь, все самое важное в нем. Только и думаю, чтобы нигде не оставить смартфон. Слава богу, в последнее время не терял.
«Некоторые политики говорят, что нужно бойкотировать Олимпиаду? Тогда пусть пойдут в глушь леса и сидят там, никуда не вылезая!»
— Вы сталкивались с применением допинга в теннисе?
— Когда я был в АТР-туре, я хотел всегда быть абсолютно чистым. Максимум пил витамины, которые давал доктор в сборной России во время Кубка Дэвиса. Я был игроком, много тренировался, у меня не было времени и желания разбираться, что за витамины дают. Я полностью доверял людям, с которыми работал. Я бы выбрал стать худшим игроком в туре, но не принимать запрещенные препараты и оставаться чистым. Других теннисистов, которые употребляли допинг, тоже не знаю.
Хотел бы высказаться про дело фигуристки Валиевой. Вы представляете, WADA вот так наказала ребенка на четыре года?! Я посмотрел: никого, кто бы попался с таким же препаратом, на такой срок не дисквалифицировали, а ребенка отстранили!
— Тем не менее она же принимала допинг, и нельзя полностью снимать ответственность как минимум с тренера.
— И что? Вы представляете, что такое четыре года без спорта для 17-летней девочки? Никто больше не получил такое жесткое наказание. Почему так? Очень жалко Камилу.
— В теннисе самый известный допинг-скандал был с Марией Шараповой, но у нее нашли не триметазидин, а мельдоний.
— Я посмотрел интервью создателя мельдония Иварса Калвиньша и почитал про этот препарат. Вы знаете, что WADA не может назвать мельдоний допингом, потому что он на самом деле таковым не является? Поэтому его и называют не «допинг», а «запрещенный препарат». Я много читал и могу сказать, что даже если вы выпьете сто таблеток мельдония, то не побежите быстрее. Это не имеет никакого отношения к допингу. Я употребляю еду, это дает мне энергию и силы, чтобы двигаться, значит, это тоже допинг?! Мельдоний нейтрализует молочную кислоту, которая появляется в мышцах после нагрузки, тем самым снижая шанс на инфаркт и другие болезни сердца.
— В этом году во Франции пройдет главное спортивное событие — летние Олимпийские игры в Париже. Как считаете, нужно ли россиянам участвовать в них в нейтральном статусе, если других вариантов не будет?
— Думаю, у каждого спортсмена есть мечта об Олимпиаде. Лично я подписал бы любые бумаги (декларации для допуска. — Прим. «Матч ТВ»), чтобы участвовать в этом чудном состязании. Некоторые политики говорят, что нужно бойкотировать Олимпиаду? Тогда пусть пойдут в глушь леса и сидят там, никуда не вылезая! Вы представляете, спортсмен двадцать лет отпахал, чтобы быть на Олимпиаде, а ему вдруг политики говорят про какой-то бойкот? Для меня это ужасно.
Конечно, я понимаю позицию политиков: «Как это играть без гимна, без флага, без штанов?» Это эмоции. Вы можете представить, чтобы Лев Толстой написал «Войну и мир» или «Анну Каренину», а к нему пришли люди и бросили его шедевры в огонь? Для меня запрет на участие в ОИ — то же самое. Политикам нужно учитывать чувства игроков. Политики должны быть в политике, сидеть на стульях и принимать решения, а они хотят быть и в спорте, и везде. Пусть тогда идут и убирают помойку на улицах Москвы, копают ямы и так далее.
— Елена Веснина планирует вернуться в тур и сыграть на Олимпиаде. Как думаете, получится у нее или уже поздно снова пытаться заиграть в 37 лет?
— 1 августа у нее день рождения, так что на Олимпиаде Елена может выступить даже в 38 лет. Звонарева в 39 лет показала отличный теннис в прошлом году, дойдя до финала US Open и взяв Итоговый турнир.
Веснина смогла вернуться после первых родов, почти завоевала золото Олимпиады, уступив в финале вместе с Асланом Карацевым Андрею Рублеву и Анастасии Павлюченковой. Пара — это не одиночный разряд, там не надо так активно двигаться, нужно держать свою сторону и понимать своего партнера.
— С кем вы сейчас общаетесь из других теннисистов и тренеров?
— 18 февраля ездил в Париж к Евгению Кафельникову, который в этот день отмечал юбилей. Мы вместе прекрасно поужинали, съездили на юниорский турнир в Сент-Женевьев-де-Буа, где играл племянник Евгения. Кажется, он уступил в четвертьфинале.
Кстати, в этом городе находится известное кладбище, где похоронены многие русские люди. Там покоятся Рудольф Нуреев, Иван Бунин, Андрей Тарковский, Надежда Тэффи, Дмитрий Мережковский, Зинаида Гиппиус и многие другие наши деятели. К сожалению, в этот раз не удалось посетить кладбище, был там последний раз сто лет назад.
— Какой Евгений Кафельников в жизни? И какая ваша главная история, связанная с ним?
— Мы играли в одно время с Евгением на протяжении, наверное, десяти лет. Помню, как я встретил его первый раз в Австралии. Его игра тогда произвела на меня большое впечатление. Хоть Кафельникову и было на тот момент где-то 19 лет, я сразу понял, что это будет большой игрок. Помню, как Евгений играл на Australian Open, и у него ушел с крючка Сампрас. Пит обыграл его 9-7 в пятом сете (матч второго круга AO в 1994 году закончился со счетом 3:6, 6:2, 3:6, 6:1, 7:9. — Прим. «Матч ТВ»). Сампрас еле-еле тогда выиграл у россиянина, жаль, что Евгений не победил в том матче.
Для меня Кафельников — инопланетянин. Его надо понимать, знать. В нем есть такие качества, которые раздражают многих людей, но я к нему очень тепло отношусь.
— Мы уже затронули в разговоре Даниила Медведева, не могу не спросить про Андрея Рублева. В этом году он проиграл свой десятый четвертьфинал на ТБШ. В чем причина неудач Андрея на крупных турнирах?
— Раньше говорили, что Андрей не выиграл ни одного «Мастерса», однако в прошлом году ему это удалось. Андрей тогда проигрывал Руне в решающем сете финала в Монте-Карло, но в итоге сумел победить. Потенциально Рублев точно может войти в полуфинал или финал «шлема». Возможно, нужно время, ведь он прогрессирует с каждым годом.
«Самый большой кошмар для меня сейчас — когда я вижу себя на корте, играющего турнир, а потом просыпаюсь и понимаю, что это только сон»
— Как вы вообще попали в теннис? Дорого было заниматься им в СССР?
— Я начал играть в теннис в 1974 году, когда мне было восемь лет. У меня были только мама и бабушка, мы жили очень бедно, еле сводили концы с концами. Бабушка мне сказала однажды: «Андрей, ну что ты бьешь баклуши? Иди займись каким-нибудь спортом».
У нас был сосед в доме на девятом этаже, Паша, он сказал однажды, что к ним в школу пришел тренер по футболу и предложил ребятам этот спорт. Я подумал: «Какой тренер придет в нашу школу первым, тем спортом и начну заниматься». Так получилось, что пришел тренер по теннису. Помню, к нам на урок физкультуры заглянула женщина и спросила, кто хочет играть в теннис. Я сразу выскочил, взял ракетку и ударил мячом в стенку, он полетел черт знает куда. Я побежал за ним, говорю женщине: «Подождите, сейчас все получится». Она сказала, чтобы я приходил в секцию «Шахтер», она была бесплатной. Там нам давали деревянные ракетки, мячи. Раньше школа находилась на улице Короленко, там было общество «Труд», а сейчас все загнулось, ничего больше нет. Хотя клуб был хорошим, всегда соперничал со «Спартаком».
— Когда вы выросли и заработали первые большие деньги, куда их направляли?
— Сначала у игроков забирали вообще все призовые. Конечно, когда Советский Союз распался, начался рэкет, настоящий ужас. Я вложил деньги в бизнес с партнером, но через время товарища убили, а я потерял все средства. Один знакомый банкир сказал мне однажды: не хранить все яйца в одной корзине, то есть диверсифицировать вложения. Этот совет запомнился, пользуюсь им до сих пор.
— Во что инвестировали?
— Покупал золотые монеты, картины. Как раз тогда, в 80-х и 90-х годах, я и купил работы Васнецова и Коровина. Уже тогда понял, что деньги делают деньги. Тем не менее я не доволен тем благополучием, которое создал к сегодняшнему дню. Хотя если сравнивать себя с другими игроками, то должен быть доволен.
— Вы про кого?
— Я разговаривал с Бьорном Боргом, он мне сказал однажды: «Андрей, я не понимаю, как потерял эти миллионы долларов». Я не стал у него спрашивать, как так получилось, по Боргу было видно, что это больная тема для него. А ведь у Бьорна было имя, его везде хотели видеть, предлагали деньги. У него ведь есть и свой бренд одежды Bjorn Borg, там вещи стоят просто космических денег.
— Вы часто общаетесь с Боргом? С другими иностранными игроками?
— Нет, я его хорошо знаю, но последний раз виделся с ним больше пяти лет назад. Вообще особо ни с кем из теннисистов не общаюсь. Несколько лет назад встретил Борю Беккера на «Ролан Гарросе», сказал ему: «Боря, ты наполовину русский!» Он не понял, спрашивает: «Как это так?» А я ему ответил, что у него девушка, которая от него родила, русская. Ее зовут Анжела Ермакова. Как она от него родила — это просто нереальная история.
— Вы были в давке в Лужниках в 1982 году на матче «Спартак» — «Хаарлем». Сейчас вспоминаете эту трагедию?
— Это был ужас. Я вылез просто из ада. Также вспоминаю, как после взрыва поезда под Уфой в 1989 году, я купил двадцать перфораторов кожи в институт Вишневского с призовых за полуфинал «Ролан Гаррос». Тогда я встретился с главврачом ожогового центра, и он сказал мне: «Я не понимаю, зачем вы это сделали». Тогда же не было никакой благотворительности. В тот раз этот доктор провел меня по больнице, и я увидел, как мама кормила маленького мальчика, у которого не было рук. Оказалось, что ребенок схватился за кабель 380 вольт на стройке и получил внутренний ожог электричеством. В итоге ему одну руку ампутировали по плечо, а другую — по локоть. После увиденного тогда задумался: «Какая разница, например, проиграл ты или выиграл матч в теннисе, если ты здоров и у тебя все прекрасно?» У человека нет рук просто из-за того, что он в детстве дотронулся до провода, он не сможет ни играть в теннис, ни на фортепиано — ничего! Все наши проблемы — ерунда, если сравнивать с такими случаями.
— Вам кошмары не снились после всего увиденного?
— Самый большой кошмар для меня сейчас — это когда я вижу себя на корте, играющего турнир, а потом просыпаюсь и понимаю, что это только сон и не имеет никакого отношения к нынешней реальности. Думаю в такие моменты: это плохой сон или хороший?..
— Часто ностальгируете по карьере?
— В СССР, когда я начинал, играть в теннис было невозможно: ни кортов, ни ракеток, ни мячей не было. Помню, были такие тапочки для тенниса, назывались «экспериментальные». В них играть было невозможно! Представьте, вы бежите к мячу, вам надо наступить на пятку, а вы практически босиком. Я всегда отбивал пятку и не мог потом ходить, не то что бегать. Мне показали видео, как в теннисной школе «Спартак» в одном зале играет двадцать детей. Вот так я и начинал в 1970-е. У «Спартака» было три занятия в неделю на площадках «Шахтера». Там было два корта, между которыми протягивали проволоку вместо сетки. Делали три импровизированных корта, на каждом из которых играло по 8–10 человек.
— Как же вам удалось достичь таких высот в советских условиях?
— Вы знаете, есть какой-то рассказ про каменный склон, на котором расцвел цветок. Он рос среди камней, найдя ресурсы там, где их не было. Думаю, меня можно сравнить с ним.
«Перед матчем с Израилем нас вызвали в спорткомитет и сказали: «Значит так, вы должны выиграть у них, в противном случае вас расстреляют»
— Не так давно я разговаривал с Ольгой Морозовой, и она сказала, что вы, Сафин и Кафельников превосходили по уровню таланта Джоковича, Федерера и Надаля, но не смогли стать такими великими из-за отличия в подготовке. То есть у вас не было такой команды, разбора соперников, восстановления после игр и так далее. Вы согласны с Ольгой Васильевной?
— Не хотел бы это комментировать, потому что все игроки из Большой тройки — это феномены.
Конечно, мы играли в другое время и в других условиях. В 1984 году я сыграл всего пять турниров за год, в 1985-м — 12 турниров. В спорткомитете спрашивали федерацию тенниса: почему у футболистов, гимнасток всего три-четыре поездки за границу в год, а теннисисты должны ездить каждую неделю? Тогда им объяснить это было невозможно. Сейчас понятно, что теннисистам нужно играть постоянно, почти каждую неделю: три недели соревнований в месяц и одна — на подготовку и отдых. Тогда не было такой свободы передвижения, к тому же СССР бойкотировал все соревнования с участием спортсменов из Израиля и Южной Африки.
Помню, как в 1984 году нас вызвали в спорткомитет перед матчем против израильтян (речь идет о «запрещенном матче» на Кубке Дэвиса между сборными СССР и Израиля. — Прим. «Матч ТВ»). Нам сказали: «Значит так, вы должны выиграть у них, в противном случае вас расстреляют».
— Серьезно?
— Да, примерно так это и звучало. Сказали, что если проиграем Израилю, то нас сделают навсегда невыездными и мы вообще забудем, что такой вид спорта, как теннис, существует. Я тогда был в жопе третьей сотни рейтинга, а против меня играл Шломо Гликштейн, который был в топ-20 и накануне игры со мной победил Ивана Лендла. Еще в соперниках был Шахар Перкисс, он был в районе 50 места в мире. Одним словом, их и наша команды были как небо и земля. Но нам сказали, что если проиграем, то нам кирдык.
Я с испуга взял и выиграл два матча. Сначала обыграл Перкисса — 7:5, 6:3, 7:5, хотя в третьем сете проигрывал 0:5. С Гликштейном выиграл первый сет — 6:0, подошел к Тарпищеву, который был капитаном, и сказал: «А Гликштейн вообще играть в теннис умеет?» Потом проиграл две партии — 7:9 и 1:6, после третьего сета был перерыв десять минут, я помылся, вернулся и 6:2, 6:1 ему вставил! Не расстреляли в итоге.
— У вас была история про то, что люди из КГБ хотели вас завербовать и вы согласились. Можете рассказать подробнее?
Это было в 80-е годы. Ко мне подошел незнакомый человек и назначил встречу в гостинице «Метрополь» рядом с Красной площадью. Возможно, он был из КГБ, а может, и из других органов. В номере отеля он сказал, что теперь я должен докладывать, чем занимаются мои коллеги-теннисисты во время поездок за границу: если кто-то что-то продает или покупает. Я согласился, потому что в обратном случае вообще не смог бы выехать за границу. Но я понимал, что не буду доносить на своих товарищей. Я должен был после каждой поездки звонить и рассказывать про каждого человека, но ни разу этого не сделал. Так это и затормозилось.
— Проблем не было из-за этого?
— После пары поездок без звонков этот человек пришел на корты «Спартака» ко мне и спросил, как же так, в чем дело и почему я не звоню. В итоге все закончилось нормально.
— Кто был вашим самым сильным соперником на корте?
— Почему-то мне никогда не удавалось обыграть Майкла Чанга и Анри Леконта. У меня несколько раз были матчболы против каждого из них, но я никогда не мог их реализовать.
— Какой самый яркий, запоминающийся матч в вашей карьере? Против Штиха, когда вы отыграли девять матчболов и победили?
— Наверное, были более интересные встречи. Был матч в Майами, когда я в пяти сетах переиграл Тима Майотта. Был матч на «Ролан Гаррос», когда я уступал Джиму Курье по сетам 0-2, но смог победить. Американец тогда очень хорошо играл, накануне взял верх над Агасси. Могу вспомнить встречу с Матсом Виландером, когда я победил 6:4, 6:0, 7:5. Я играл просто нереально тогда. Конечно, хороший матч был в финале победного Монте-Карло против Томаса Мустера (7:5, 6:3, 6:3). Первый выигранный турнир АТР во Флоренции навсегда в памяти. Каждый матч победного Орландо тоже как отдельный шедевр. Много ярких игр, сложно выделить одну.
— О чем вы жалеете сейчас?
— Мне кажется, я бы мог достичь большего в теннисе. Возможно, я бы мог взять титул хотя бы одного турнира Большого шлема, но смог выиграть только два «Мастерса». Думаю, что я не выжал максимум из того, что мог.
— Почему так считаете?
— Я достаточно поздно начал играть в АТР-туре. Честно говоря, зная систему в Советском Союзе, хорошо, что я вообще хоть как-то раскрылся. Теннисисты Вадим Борисов, Константин Пугаев, Александр Зверев, Сергей Леонюк играли только в СССР и могли выехать только в Югославию, Польшу и другие дружественные страны. Они просто писали кипятком, когда были эти поездки!
Больше новостей спорта – в нашем телеграм-канале.
