Телепередачи

Что сделали бы с Игорем Денисовым в гандбольной сборной, как чемпионки Рио красят ногти и почему на них нужно кричать? Отвечает самый эмоциональный тренер России Евгений Трефилов.

О футболе

Я Мутко обещал про футбол ничего не говорить.

Что с футболом в России делать? Научиться играть и все. Начать с таких маленьких, как вы. И дотащить их доверху. А сейчас эти дети взрослеют и начинают дурью чуть-чуть страдать, на тренировку прилетать на вертолете. Это куда? Дальше потихонечку развращаются, развращаются и все хуже, хуже. Это неправильно. Человек должен все время хотеть выиграть.

Думаю, сегодня мы в футболе просто ничего не поменяем. Уже ушло время.

Если бы Игорь Денисов попал ко мне в сборную и спорил со мной? Денисова — на тумбочку в позу пловца. И сзади кирзовым сапогом. Нет, вначале бы поговорили, а потом, если он не понимает… Вот в классе человек объясняет тебе задание, на доске что-то там пишет, а ты в это время разговариваешь. Тебя потом спрашивают, а ты ничего не знаешь. Думаешь, в гандболе таких нет, что ли? Хватает барышень, которые думают о своем.

О гандболистках

К тому, что я стал тренировать женщин, а не мужчин, привели обстоятельства. Мы жили с женой, пятилетним сыном на семи квадратных метрах. У тещи. Это неудобно немножко. Хотелось что-то иметь отдельное. Поэтому мне мой товарищ предложил работать у него — и возможность получить квартиру. Правда, через семь лет мы с ним поругались. Из-за чего? У каждого свои взгляды на тренировочный процесс. В футболе играют в квадратики, а я вот не понимаю этой игры в квадратики.

Раньше я считал, что за личной жизнью спортсменов надо следить — и следил. Хотя это бесполезно. Девочек приводят ко мне в 13-14 лет. Мама приводит ее, а сама уходит. Я маму вижу впервые, когда девочке этой уже тридцать.

Мои барышни в этом году получили за Олимпиаду немножко больше, чем я (четыре миллиона рублей каждая — «Матч ТВ»). Но дальше они должны остаться людьми. Ни в коем случае не бегать, не пиариться. Ни в коем случае дурацкие свои снимки не выкладывать в интернет, в свои «сто грамм». Понимаешь? Человек должен остаться человеком. Скромным.

Сейчас я столкнулся с таким моментом. Девочки стали олимпийскими чемпионами. Ну, я жестко говорю: так, хорош, Олимпиада прошла, спускаемся с пьедестала, начинаем по новой работать. Одна вначале терпит. Потом начинает выбрыкиваться, как все женщины, разворачивается и говорит: «Евгений Васильевич, ну, я немножко заработала. Мне на жизнь хватит». Ну ты чего несешь-то? Ты же не только ради денег сюда пришла. Ты пришла, ты всю жизнь горбилась, чтобы попасть в эту сборную. Всю жизнь работала. Вот и в футболе так. Игрок думает: да все, у меня есть все, жизнь удалась.

О красоте

Виктория Жилискайте — это две Олимпиады, Люда Постнова — три. И они по десять-двенадцать лет делают одно и то же. Когда батя вам десять раз говорит: «Вова, не делай этого, Вова, не делай этого» — а Вова делает. Ну, дальше что? Наступает разрядка.

Чтобы сдвинуть команду, надо каждый день настраивать людей работать. А не валять дурака. В основном девушки приходят, чтобы немножко красивая фигура была. Я в шутку говорю: «Ну, если ты пришла на шейпинг, родная, ну заплати мне по пятнадцать рублей за то, что я тебя тренирую. За то, что у тебя фигура красивая». А мне же еще надо дать результат.

Девушки на тренировку приходят разукрашенные, у них ногти разные, наклеенные. Разные розочки там. Я, правда, не знаю, как они с с такими когтями моют посуду. Хочу посмотреть, как это будет выглядеть.

Посудомойка не у всех них есть. Иногда им на посудомойку не хватает. Если брать низшую зарплату в гандболе – это прожиточный минимум. Когда только приходит молодая девочка, она может получать 25-30 тысяч в месяц. Подрастает — немножко добавляют. А самая верхняя зарплата, которую я, например, знаю — порядка десяти тысяч долларов. Не больше.

О детях

Раньше была мода на длинные волосы, и я отращивал. А меня отец гонял за это. Я один раз был лысый. У меня чубчик был тогда, под «пирожок». Отец стриг машинкой такой ручной. С утра часов в шесть поднимал меня, в школу идти, — и начинает стричь. А я кемарю. И он такой чубчик раз — и испортил. И отец меня со злости налысо постриг.

Своих детей я не ругаю. Я их не вижу. Раньше-то сыну доставалось. Дочери ни разу: она младше на шесть лет.

Мне уже за 60, а у меня ни одного внука. Я могу их и не дождаться. Дочери под 30, сыну 36, а внуков нет. Это что такое? Ну, остается только отодрать ремнем их хорошо.

О родителях

У меня родители простые. В войну отец закончил всего четыре класса. Во время немецкой оккупации они в школу перестали ходить. Отец рассказывал: «В четвертом классе я вышел к доске, а по мне вши бегут. Мне так стало плохо, неудобно! И мы перестали ходить в школу».

Когда я первые свои джинсы купил — такие клеши здоровые, настоящий джинсовый материал — отец начал смеяться. Когда эти джинсы намокнут, со свистом идут — друг о друга вжить-вжить. Отец говорит: у меня такие в войну были. Парусиновые были штаны, нечего было больше носить. А на ногах галоши — из камеры автомобильной делали, подшивали. Были галоши.

Дед погиб в 42-м, и у мамы было пять человек. Шестой, двойняшка, умер от голода. Дома ни мыла не было, ни черта. Трава росла такая, лебеда, вот варили что-то из нее и ели. Или макуху. Подсолнечное масло когда делают, под прессом семена выжимают, и вот зернышко вместе с шелухой — это макуха. Давали макухи двести грамм, небольшой брикет на пятерых.

Когда я родился, у нас полуземлянка такая была. В ней люлька, ящик такой, и в этой люльке катался. Опоросилась свинья или корова отелилась — и их забрали в сенцы. Чтоб тепло было. Вот в землянке были пять поросят, теленок и я.

О наказаниях

Я не могу осуждать родителей за то, что они ко мне строго относились. Жизнь такая была. Мы всегда в обед пригоняли корову на обеденную дойку. А мы пошли с пацанами на озеро купаться. Озеро только что отрыли, там глубина а плавать я не умел. Что делать? Мы полезли на глубину. Мама приехала: ни коровы, ни детей. Едет на озеро, находит нас. Ну и что? Ну я бы тоже оплеуху хорошую дал.

Я же непослушный был. Просто так мать никогда не наказывала. Отец — да. Видит он пару двоек в дневнике, посмотрит — и раз! А я к бабушке. Она была казачка такая, у нее восемь юбок надето. Вот я — в юбки. Бабушка все время говорила отцу: «Вась, Вась, да не надо! Он же все поймет».

Ставили мне в дневник двойки. Я начал выдирать из дневников эти листы. Получился дневник вот такой вот тонкий к концу года. Я его под пол в дырку — раз. А там у нас собака жила. И этот засранец все время дневник вытаскивал и приносил отцу в зубах.

О золоте Рио

Почему после финала Олимпиады я не стал праздновать? Тяжелая игра была. А после того как напрягся, хочется в конце обязательно побыть одному.

Вот делаешь тяжелую работу — и после работы наступает такое падение всего. Ты ничего не хочешь. Лезешь, лезешь на гору, все силы выложил, залез туда. А там ни шиша.

Когда успех, все тебя любят. А когда проигрыш? Тогда вспоминают все самое плохое.