«Матч ТВ» хотел сделать интервью с Родионом Амировым еще 14 мая прошлого года, когда уже было известно о его страшной болезни. В те дни он как раз проходил новый курс лечения.
Я отправлял ему сообщения:
— Родион, привет, как дела? Как твое самочувствие?
— Здравствуйте! Все хорошо! Вчера выпил первые витаминки. Я вам напишу завтра-послезавтра, ок?
— Да, хорошо! Мы уже взяли билеты и отель на 17–18 мая, летим к тебе в Уфу. Но если почувствуешь себя плохо, то напиши — мы всё отменим.
— Да всё гуд! Проблем не будет!
— (через неделю) Пока тяжеловато по самочувствию, давайте перенесем? Поставим пока съемки на паузу. Как буду готов, я вам напишу.
…Мы так и не встретились. Но интервью состоялось, как обещали — его дал папа мальчика Руслан Амиров. И очень важное уточнение. Отец ведет речь от первого лица, потому что это монолог. Но тяжелый путь прошла вся семья Амировых, и еще больший груз лежал на плечах супруги Инны — мамы Родиона. Этот крест они несли все вместе.
* * *
— У меня главная мотивация дать интервью, как отца и свидетеля всего, что происходило с моим сыном — это по-человечески, от всего сердца поблагодарить людей. Спасибо от нашей семьи и от Родиона, хоть он сам уже не может выразить это словами.
Благодарим за то внимание и участие, которое уделило нам хоккейное сообщество, клубы и организации, болельщики. Спасибо «Торонто Мэйпл Лифс», лично — Брендану Шэнахэну и Кайлу Дубасу. За то, как они принимали Родиона, сопереживали и участвовали в его судьбе.
Меня вообще отстранили от финансовых и организационных вопросов: «Руслан, занимайся сыном, даже не думай. Мы всё решим». Клуб в режиме 24/7 всегда был на связи. И доктора, и руководство команды. Дубас, который делал выбор на драфте, очень проникся к Родиону. Они много переписывались, поддерживали друг друга и до болезни, и во время нее. В последние дни Кайл хотел даже прилететь в Мюнхен — Родион ушел 14 августа, и Дубас уже имел билет на 11-е число.
Я говорил агенту Дэну Мильштейну: «Родион в таком состоянии, он уже не видит, тяжелый. Ну что прилетит Кайл? Просто поднять слабую руку и ее пожать? Они даже не пообщаются».
— «Руслан, он хочет это сделать. Это его личное желание».
Дубас писал и звонил, но сын уже не мог видеть его сообщения. Беспокоился, рвался в аэропорт. Его остановили врачи: «Уже не надо никуда прилетать…»
«Торонто» выпустил 100 медалей, которыми будут награждаться самые уважаемые люди, внесшие большой вклад в историю клуба и НХЛ. Так вот, Шэнахэн сам приехал к Родиону в шесть утра, когда стало известно, что болезнь обострилась, и нужно улетать из Торонто домой, и вручил ему эту медаль — самую первую из ста. Родион привез эту награду в Уфу и очень ей гордился. Большую помощь оказал агент по России Станислав Романов, решая много бытовых вопросов и отказываясь брать комиссию за контракт, когда узнал о болезни сына. Из людей бизнеса они с Дэном Мильштейном перевоплотились в заботливых и любящих отцов.
Отдельно — о Дэне Мильштейне. Я сказал на похоронах, когда произносил речь, что Дэн находится в кругу семьи не просто так. Для всех он — большой агент, профессионал. Его дела говорят громче слов. Но это и человек с огромным сердцем. Когда Родион был в порядке, Дэн делал колоссальную работу. Драфт, договор с «Торонто», рекламные контракты с ССМ и Bauer — все эти приятные и полезные вещи, форма, бюджеты…
А когда Родион Амиров закончился как хоккеист, мы узнали Дэна Мильштейна как отца и друга. Я сказал всем: «Для нас это не агент, а член нашей семьи, близкий родственник». Он прилетал в Россию по два-три раза в месяц просто чтобы навестить и поддержать нашего сына, привезти какие-то вещи. Моментально решались все бытовые моменты, лечение. Никаких вопросов вроде: «А для чего? Зачем? А сколько?»
— Что нужно? Пожалуйста.
Закрывались все счета. Когда Родион ушел в Германии, и навалилась куча организационных дел — как договориться с посольством, как доставить тело, что делать с зависшими документами — Дэн сказал: «Руслан, ты не касаешься этой темы. Я беру всё на себя».
Не представляю, сколько он спал. Как ни позвонишь, он всегда на связи. Сына ведь привезли из Германии уже ночью, за три часа до похорон. Рейс был через Турцию, самолет стоил больших денег. Но Дэн решил миллион вопросов.
* * *
Московская клиника в Сколково — врачи и все люди, которые принимали участие в лечении Родиона. Мы там находились с ноября по июль. Хотелось бы поблагодарить весь медицинский персонал — кто заботился, лечил, пытался спасти ребенка и делал всё, что в их силах. Счета поочередно оплачивали «Салават Юлаев» и «Торонто».
Люди в Уфе помогали душевным теплом ничуть не меньше, чем «Мэйпл Лифс». Трогало за душу, когда руководящий штаб «Салавата Юлаева» в полном составе навещал сына — это было очень важно и ценно для нас.
Глава Республики Башкортостан Радий Хабиров лично держал всё на контроле. Когда Родион впервые вернулся из Германии после лечения, он начал активно привлекать сына к социальным программам: «Посади дерево», открытие городского парка, открытый урок в школе. Сын был всегда в центре внимания. Радий Фаритович приходил на прощание с Родионом. Я увидел отцовские глаза, он сильно переживал.
Генеральный директор «Салавата Юлаева» Ринат Баширов был доступен днем и ночью — в любой момент, когда нужно помочь. Без их помощи нам было бы очень тяжело жить эти два года.
Люди по обе стороны океана приняли огромное участие в судьбе нашего мальчика. В такое непростое время не было никаких границ, никакой политики. Просто есть человек. И много хороших людей, которые объединились вокруг него, поддерживали, оказывали внимание. Человечность, помощь, взаимовыручка и безусловность любви к молодому пареньку из Уфы, который попал в беду. Это так берет за душу, когда все противоречия уходят на десятый план. Остается только судьба человека.
Простые болельщики присылали пирожки, писали письма, отправляли картинки, подарки, встречали на улице и говорили добрые слова. И в России, и в Северной Америке, и в Европе, когда мы лечились в Германии. Дети и взрослые писали, как они молятся за Родиона. Человечность, добро, любовь, отношения между людьми — и никаких разногласий между странами.
Я вспоминаю, как к нам в московскую клинику приезжало много ребят, с кем сын играл в сборной, в клубе и по «молодежке». Я даже многих не знал. Тренер по физподготовке Павел Маркидан постоянно был участником этих выездов. Родиона брали то в ресторан, то отвозили на берег реки. «Мои братики», как сын называл друзей.
Навещали Игорь Ларионов и Михаил Васильев. Супруга делала пироги, и прямо в клинике мы сидели по-домашнему, вспоминали, смеялись. Такое время хорошее было…
В такие моменты важно проявлять участие, заботу, безусловную любовь. Это очень ценно, когда ты жертвуешь частичку своего времени и себя самого по отношению к человеку, который проходит эту долину смертной тени.
И все братики, кто забирал Родиона и общался с ним, дарили ему глоток свежего воздуха. И на несколько часов сын становился таким же, как и все. Здоровым, красивым, сильным, радостным. Забывая о страшных днях, которые он проводил в темноте.
* * *
До последнего дня я разговаривал с Родионом. Мы сидели в больнице Мюнхена за обеденным столом.
— Сынок, мне вот интересно… Слепые видят сны? Ты уже восемь месяцев слепой. Что ты видишь?
— Папа, я вижу сны.
— А какие они? Кто там? Мы с мамой? Наверное, ты уже забыл, как мы выглядим.
— Папа, я постоянно вижу лед. И там матч. Я играю в хоккей.
— Слушай, Родион, у тебя ведь кроме хоккея была и другая жизнь. Природа, солнце, лес, друзья. Можно и нужно видеть что-то другое, ведь так?
— Я постоянно в игре. Я вижу лед. Знаешь, папа, наверное, это потому, что хоккеем я занимался с детства и очень его люблю. Когда есть любовь к чему-то в сердце, и ты очень этого желаешь, то видишь это во снах.
Я — взрослый мужик, много чего повидал в жизни. Но у своего сына за эти два года я научился многим вещам. Родион очень повзрослел за время болезни.
Мужество, сила воли, терпение, стойкость. Я не понимаю, откуда это взялось! Я же всегда в нем видел подростка — юного, незрелого, не всё знающего по жизни.
Но я же отец, должен ставить сына на ноги, вдохновлять личным примером. Наша семья верующая, и я должен учить сына крепкой вере, помогающей в тяжелейших ситуациях.
Знаете, Родион в 10 лет написал на бумаге неровным почерком, о чем он мечтает.
«Стать лучшим хоккеистом мира и прославить Бога. Выиграть Олимпийские игры, Кубок Гагарина, Кубок Стэнли. Прославить Бога. Стать хорошим человеком».
Два раза — «прославить Бога». А в конце, самое важное, главное, ценное — «стать хорошим человеком».
Как глубоко… Сын меня учил простым и важным вещам.
И я думаю: Господи, Боже мой, как я бы поступил в такой ситуации?
Наверное, не вытерпел бы.
В Библии написано, что Бог не дает человеку больше испытания, чем он может выдержать. Не знаю, как я бы озлобился, кого бы упрекал — врачей, судьбу, Всевышнего, кидал бы камни в небо, проклиная всех…
Но этот мальчишка показывал пример стойкости. И учил меня жить.
* * *
Вообще я жестко относился к воспитанию сына. Был принципиальным и не допускал похвалы, избегал высокопарных слов. Мы в семье больше верили в такие принципы, как скромность и трудолюбие.
«Мечтай. Молись. Трудись» — девиз, который Родион знал с детства.
Я спрашивал у него: «Сынок, что делаем? Как живем?»
— Мечтай. Молись. Трудись.
Когда сыну было шесть лет, мы отдали его в хоккей. Где-то в 15 км от Ишимбая есть город Салават. Там построили ледовую арену, и мы приехали ее посмотреть.
Там как раз набирали первую группу хоккеистов, и я спросил: «Будешь тренироваться?»
Я сам в свое время занимался спортом. И все мужчины хотят, чтобы их сыновья были сильными и крепкими. Родион посмотрел хоккей, ему понравилось. Договорились с тренером, привезли ребенка прямо из садика. И начали заниматься.
По духу своему сын — игровик. Драться и бороться не любил. Хотел бегать с мячом, с клюшкой. Хоккей его очень увлекал.
Поначалу всё было сложно. Другой город, постоянно ездили на машине, жизнь по графику. Когда пошли в школу, то нагрузки стали тяжелее. Появились не только хоккей, но и шахматы с шашками, волейбол, баскетбол, футбол. Понятно, что пару раз в неделю. Но так мы работали над игровым мышлением.
И в теннис он бегал, и плаванием занимался с тренерами. Акробатика, гимнастика, фигурное катание, батуты, растяжка, работа над опорно-двигательным аппаратом. Подготовка была мощнейшая, мы закладывали Родиону очень хорошую функциональную базу. Это очень помогло, когда мы в его 10 лет переехали в Уфу, и позже, когда сын начал играть за «Салават Юлаев».
К его 17-18 годам мы продолжали работать над базой, и это дало результат. Хоккейная карьера развивалась стремительно. Но в нашей семье оставался незыблемым один постулат — скромность. Я говорил: «Как бы ни сложилось по жизни, сынок — а у тебя обязательно всё получится, я в этом уверен — надо всегда оставаться достойным человеком с большим, честным и искренним сердцем».
Любимой игрушкой сына был плюшевый альбатрос, которого ему подарила младшая сестра. Альбатрос — это ведь птица, летящая против ветра.
Вот и сказала сестра: «Родион, желаю тебе всегда идти против трудностей и быть победителем, не опуская рук».
Трудности возникали, как у всех молодых хоккеистов. Но Родион всегда следовал нашему девизу.
Мечтай. Молись. Трудись.
У нас в семье были вечерние часы молитвы. Мы с женой открывали Библию, я выбирал одну из глав, читал детям. Мы ее разбирали, я объяснял значение фраз. А потом мы все молились, благодаря Господа за прошедший и завтрашний день.
Я говорил: «Сынок, чтобы чего-то добиться, об этом нужно мечтать. Свое желание надо визуализировать. Пусть это будет рождено в твоем сердце. Ты должен этого хотеть и быть абсолютно уверенным, что это случится в твоей жизни. Для этого нужно молиться. Всё, что мы имеем — сама жизнь, дыхание, наши таланты и способности, дары от рождения — это благословение Бога.
Молись о том, чего ты хочешь в жизни. И обязательно нужно трудиться».
Мы с детства много говорили об этом. Родион это знал, и это всегда было в его сердце.
* * *
Все прекрасно понимают, что такое опухоль головного мозга. На сегодняшний день нет ни одного случая, когда человек излечивался бы от рака этой формы. По крайней мере, я об этом не знаю.
Но мне Родион говорил: «Пап, мы всё равно победим болезнь. С Божьей помощью сделаем то, чего не делал никто».
И эта вера держала его до последнего дня. Ни слова жалости к себе. Ни вопроса, что будет дальше, и как всё сложится.
Одна лишь абсолютная и четкая уверенность в том, что это всё можно преодолеть, и болезнь закончится.
…Как нам сказали врачи в Канаде и Германии, Родион играл с опухолью в течение полугода.
Где-то ближе к Новому году сын поехал на сборы в Новогорск — шла подготовка к молодежному чемпионату мира 2021 года в Эдмонтоне. Мы разговаривали, и Родион мне сказал:
— Пап, я не могу понять. Что-то со мной происходит на льду.
— Что случилось?
— Я поймать себя не могу на площадке. Меня качает. Бывает такое, что я шайбу теряю на ровном месте.
У него начались проблемы с координацией. И я списал это на то, что сын начал активно расти. Он же позднего развития, у него даже щетины не было. И я сказал, что это нормальное явление, так бывает.
Но возникали и другие симптомы. На чемпионате мира его хватило на три матча. Последнюю игру группового этапа против шведов он вытащил на зубах, из последних сил.
А дальше… «Пап, у меня что ни смена, я очень сильно уставал».
В таком состоянии Родион заканчивал сезон. И вы помните те моменты. То он делает непонятную потерю, то едет исполнять буллит, и шайба сходит с крюка, то врезается в ворота на пустом месте. Родион залетает в рамку и сидит, не понимая, что с ним произошло.
Я не узнавал своего сына на льду. Он всегда был собран, с хорошей координацией и четким чувством шайбы, с движением и катанием. Всё то, над чем мы работали с шести лет. И вдруг это пропало.
Уже перед следующим сезоном, в одном из контрольных матчей сын расшибся об борт. Просто врезался, когда никто не мешал, ударившись плечом и головой. Даже не смог увернуться от тяжелого столкновения.
«Родион, в чем дело?» — «Пап, я не смог собраться».
* * *
Периодически подскакивало давление. Мы делали МРТ. Но если есть подозрение на опухоль, нужна томография с контрастной жидкостью.
Через месяц после травмы мы сделали МРТ в Уфе. Какие-то сомнения списали на последствие сотрясения мозга. Потом сын восстановился, играл, ездил с командой. Но после каждой смены говорил: «Я не могу, у меня нет сил».
Ближе к ноябрю 2021 года мы полетели в Германию. Попали к хорошему профессору, сделали там МРТ с контрастом. И тогда он нам впервые сказал: «Ребята, у вас опухоль. Причем, я думаю, она у вас давно. Вы согласны на биопсию?»
Родион не согласился, и я побаивался. Потому что были риски. Когда к тебе в голову проникает робот, и берет кусочек ткани прямо из центра мозга, то возможно что угодно — лопнул сосуд, инсульт, и умираешь на столе. Можно сделать человека глухим, слепым, парализованным. Никто гарантии не дает, и нужно писать бумаги, что ты согласен на такую ответственность.
А врач был поражен тем, что на снимке он видел подозрение на рак, но не видел перед собой больного человека. Ведь Родион играл в хоккей, работали ноги-руки, и всё было в порядке с тестами, кроме МРТ.
Поэтому профессор не настаивал на биопсии. Мы решили взять паузу в месяц и посмотреть. Врач сказал, что если это злокачественная онкология, то она обязательно даст симптоматику.
Мы полетели домой, наступал Новый год. А в последних матчах у Родиона уже начались проблемы со зрением. Он терял шайбу, не мог сориентироваться на льду. Такие моменты уже нельзя было игнорировать.
Созвонились с Германией, прилетели в январе. Легли на биопсию, и нам поставили диагноз — злокачественная опухоль в четвертой стадии.
Заграничные врачи простые, ничего не скрывают. Сажают перед собой человека, родителей, и рассказывают о смертельном диагнозе.
Всё это сказали при сыне. И я поразился: он был абсолютно спокоен.
— Родион, ты понимаешь, в чем суть?
— Да, папа, я понимаю. Не переживай, всё пройдет.
Представляете?! Человеку ставят рак мозга. Диффузная опухоль, то есть без границ — неоперабельная. Всё, приговор.
Но этот парень сидит передо мной: «Слушай, пап, поехали. Мне нужно тренироваться».
Я понять не мог — или все хоккеисты такие пофигисты, или это невероятное самообладание.
Я был в шоке. Я рыдал. Я плакал и взывал к Господу: «Боже мой, почему? Что я сделал в жизни неправильно?»
Я не показывал таких эмоций при Родионе. При семье был уверенным и спокойным. Но этот парень меня поражал с тех самых дней, когда он узнал о диагнозе.
По барабану. «Пап, давай скорее сделаем биопсию», «давай быстро с этой темой закончим», «пусть прописывают лечение, а у нас идет сезон, и скоро плей-офф». Вообще караул.
* * *
Когда в Германии ему делали лучевую и химию, сын уговорил меня, чтобы я побеседовал с Дэном. Он договорился с «Торонто», те моментально оплатили ледовую арену, спортзал. Родион катался три раза в неделю, бегал небольшие кроссы, занимался в тренажерке.
При этом ему делали лучевую терапию. Если кто знает, что это такое — когда тебе выжигают мозги, и там всё плавится, волосы выпадают.
Но после тяжелейшей химии он брал два-три дня на восстановление и опять начинал тренироваться. «Я должен готовиться, войти в строй, у нас плей-офф».
Вот такой был потенциал организма! Я сильно переживал из-за лечения. Но при этом говорил с профессором, который его вел. Тот сказал: «Если он имеет такое желание и тягу к жизни, и функционал позволяет это сделать, то пусть занимается. Понятно, что без фанатизма. Но не надо его останавливать».
Ну, а Родион уже нашел любительскую команду в Германии, хотел в ней играть. Я поверить не мог своим глазам.
Он стал активнее тренироваться, даже набирал вес. Показалось, что ему стало лучше. Его состояние выглядело хорошим. Мы уже лечились в Москве и даже провели консилиум по видеосвязи, где были немецкие и канадские доктора. После совещания они разрешили перелет за океан.
Мы на семейном совете много говорили об этом: стоит ли ехать в Канаду? Все-таки перелет, чужая страна… А в России всё рядом, и можно оперативно решить любой вопрос.
Но Родион жил мечтой. Подходит ко мне: «Пап, я видел сон».
Он вообще такой интересный, постоянно видел сны.
— И снилось мне, что я в Торонто.
— Сынок, будешь там однажды, обязательно. Сейчас закончим химию, откатаешься сезон, а потом по контракту поедешь в НХЛ…
— Нет, слушай. В этом сне я уже сейчас сижу в раздевалке с Мэттьюзом, Таваресом, Самсоновым… Все ребята из «Мэйпл Лифс». На мне легкая куртка сборной России. Мы только что потренировались. А теперь сидим вместе и разговариваем.
Забыли эту тему. Прошел врачебный консилиум. И сын принимает решение: «Я полечу. Я хочу, пап. Я должен быть там».
Переговорили с Дэном, с врачами «Торонто». В предсезонке у «Мэйпл Лифс» было время и возможность позаниматься с Родионом индивидуально.
В итоге решили совместить хорошее с полезным. И чтобы он отвлекся, поехав в Канаду за мечтой, и поработал бы на льду.
План был таков, что Родион побудет там два-три месяца, а назад прилетит ближе к Новому году уже в хорошем физическом состоянии. И если его допустят, он будет играть в команде.
* * *
Но вот на третью неделю тренировок, после одного из упражнений Родион говорит: «Папа, я что-то ногу потянул».
Я его подбодрил. С сыном начали работать массажисты, но нога становилась всё хуже и хуже. Он ничего не мог делать на тренировках, наваливалась страшная усталость.
Я задавал вопросы по телефону, но Родион никогда не жаловался. В этом было мое большое упущение как отца. Но как узнаешь о том, что сыну совсем плохо? Только когда он рухнет на льду? Ведь он всё время рвался на тренировки! И замалчивал проблемы, делая из них тайну. Работал и молчал, тянувшись на зубах за своей мечтой.
В те дни «Торонто» решил посмотреть Родиона на льду. Была даже мысль, что он может выйти в контрольном матче с «Оттавой». Ему хотели дать такую возможность. Хотя бы одну-две смены, сколько выдержит.
Приехали Кайл Дубас, всё руководство клуба. Посмотрели на сына… А я же не вижу, что там в Канаде, не знаю. Ну, нога болит, потянул. Но об общем состоянии он не говорил. И непонятно, что в голове творится, пока снова не сделаешь обследование.
И его сделали, привлекли лучшего профессора-онколога. К этому нейрохирургу была огромная очередь, но руководство «Мэйпл Лифс» взяло всё на себя. Провели МРТ, и прям в тот же день мне звонит Дэн по видеосвязи. Родион сидит, канадские профессоры. И мне переводят, что рассказывают врачи.
— Такая ситуация, — говорят. — Забирайте сына. Уже даже не лечить. Мы его не будем у себя оставлять. В такой момент он должен быть с семьей. Ему осталось три, максимум шесть месяцев. И даже если шесть, то это будет чудо. Мы столько не даем.
…Помню, я после тех слов просто упал. Еще вчера парень подавал надежду, тренировался. У него что-то болело, но думали его на матч НХЛ выпустить. А тут такое. Меня рубануло…
Тут сын забирает телефон: «Пап, не переживай. Маме пока не говори. Всё нормально будет».
И он меня начал успокаивать! У него даже голос не дрогнул от слов врачей.
«Родион, какой же ты интересный. У тебя вообще нет страха?» — «Я просто верю, что всё будет хорошо. И даже мысли не допускаю о чем-то трагичном и страшном».
Дэн его забирает, привозит в Москву. Лучевую ему должны были сразу делать второй раз. Вся техника есть в Сколково, и персонал классный.
Когда Родион прилетел, он уже плохо видел. Раковые клетки подобрались совсем близко к глазному центру. Зрительные нервы были поражены, опухоль достала и туда. Метастазы опустились в позвоночник. Вот почему у сына в Торонто почти отказывала нога. А когда начали делать лучевую, то зрение через неделю вообще пропало. И с конца ноября он уже не видел ничего — ни день, ни ночь.
При этом Родион, когда более-менее пришел в себя, начал пару раз в неделю ходить в кино. С младшей сестренкой или ребята к нему приезжали.
— Сынок, ты снова в кино идешь? Зачем?
— Я буду сидеть и смотреть. Хочу жить как здоровый человек. И это обязательно будет. Сегодня хожу в кино — и я не вижу. Но завтра пойду в кино — и я увижу.
…Он жил мечтой, как мы с ним договаривались, визуализируя реальность. Жил как нормальный человек, который хочет быть здоровым. Пока есть хотя бы малейшая надежда.
Что такое вера? Это ожидание обещанного и уверенность в невидимом. Сын всей жизнью и поступками учил меня надежде, терпению и вере.
* * *
Между курсами химии Родион на съемной московской квартире, когда приходил из больницы, делал определенные упражнения, отжимался, приседал, подкачивался.
Он старался жить.
Но было колоссально тяжело. С каждым месяцем ему становилось хуже. Мало того, что человек не видел вообще, у него начали слабеть ноги и руки. Но благость Божья в том, что при опухоли, когда выбивает многие функции организма, у сына это начало происходить только в последние дни — перед поездкой в больницу в Мюнхен.
Он сам ходил, сохранил абсолютную дикцию, четкую речь, ясность мышления. Господь сохранил ему возможность думать, принимать решения, осознавать происходящее, быть на связи с нами — и не превратиться в растение.
Да, тело слабело, мы уже его поднимали-опускали, катали на коляске. Там в Германии стало совсем плохо, и он не мог уже переворачиваться в постели, отказали ноги и руки, состояние тяжелейшее.
Но при этом всегда: «Сынок, как дела?» — «Папа, всё хорошо».
В последние дни мы не расставались. Родион попал в реанимацию. Клиника сделала исключение, и врачи позволили нам с женой остаться в палате.
Мы сидели рядом, никуда не уходили. Беседовали с ним, хотя сын уже не мог говорить и дышал через кислородную маску…
* * *
11 сентября в Уфе перед матчем с «Металлургом» будут поднимать свитер Родиона с номером 27.
Мы еще находились в Германии, когда позвонил Ринат Баширов. Он рассказал, что «Салават Юлаев» учреждает молодежный предсезонный турнир памяти Амирова, а свитер поднимут под своды дворца.
Я всегда учил сына скромности. Но когда услышал, меня это насторожило: «Ринат Рашитович, может, это эмоции? Все мы объединились вокруг этого горя, и каждый хочет что-то сделать. Но, может быть, не стоит?»
Я был против. Сами представьте — молодой парень. Да, чего-то добился по молодежи. Был талантлив, подавал надежды. И я говорил ему тогда: «Родион, твой путь только начинается. Мы даже до облачка пока не допрыгнули — не то что до звезды».
И вот его номер будет висеть среди легенд, которые отдали уфимскому клубу десятки лет, ездили на чемпионаты мира и Олимпиады, завоевывали золото и кубки.
Ни одна фамилия не вызывает вопросов. И тут вдруг среди них — молодой мальчишка. Пройдут годы, высохнут слезы, эмоции утихнут. И кто-то скажет: «Слушай, а кто такой Амиров? Что он сделал для российского и башкирского хоккея? В чем его заслуга?»
Я очень не хотел, чтобы с моим сыном связывался такой вопрос. Пусть останется доброе имя, всё будет потихоньку.
Но мне сказали, что капитан «Салавата Юлаева» Григорий Панин пришел к руководству клуба и от имени команды попросил, чтобы номер Родиона был поднят. И само руководство этого хочет. И этого желают простые болельщики. И для них мой сын — не просто молодой хоккеист, а символ борьбы людей со страшной болезнью, лекарства от которой не найдено.
Очень многие люди этого хотят. И как мы можем быть против? Мы благодарны каждому. Всем, кто писал письма, переживал душой и помогал нашему мальчику.
Очень важный момент, о чем мы сказали руководству «Салавата Юлаева»: мы дали разрешение использовать номер 27, если кто-то в команде захочет под ним играть. Пусть даже свитер будет поднят под своды дворца. Но мы не призываем выводить номер из обращения.
…Родион нередко говорил: «Своим примером, борьбой за жизнь и уверенностью я хочу дать надежду всем, кто сражается против рака».
Нельзя опускать руки. Надо жить дальше. И быть благодарным за каждый день.
В притчах написано, что дети — это дар Божий. Мы благодарны Господу за этот 21 год и за каждый миг, который мы прожили вместе с нашим сыном.
А когда Родион в 10 лет писал на листочке, что хочет стать хорошим человеком…
Наверное, у него что-то получилось, если столько людей помнят его сейчас в своем сердце, разделяя нашу боль.
Больше новостей спорта – в нашем телеграм-канале.
