- Год за годом при разборе выступлений наших спортсменов, тех же биатлонистов, ломаются копья на тему того, правильно ли их готовили летом и осенью, правильно ли подводили к сезону и в чем причина неудач.
- Так как речь идет об очень специфических терминах и понятиях, как правило, полемика возникает между нынешними и бывшими тренерами сборной команды, которые в интервью СМИ поднимают вопросы объемов, интенсивности, профилирования по зонам этой самой интенсивности, контроля тех или иных параметров состояния организма и ошибок, допущенных во всех этих вопросах предшественниками или наследниками, в зависимости от того, кто дает интервью.
- Пришло время простым языком разобраться, о чем вообще идет речь и почему подобные разговоры — все равно что обсуждение коллекций мод сезона весна/лето или осень/зима, — тема крайне субъективная.
Что такое «спортсмен сборной команды»?
Это примерно как подержанная иномарка. Есть разница между машиной возрастом три года с одним владельцем и другой — того же возраста, но прошедшей через трех человек? А если добавить, что одна из них эксплуатировалась все это время в Монако, а другая в Новосибирске? Ответ очевиден.
Спортсмен попадает в сборную, даже молодежную, не говоря уже об основе, не из воздуха. У него есть история, есть первый тренер, второй, третий и т. д., их количество может быть различным. У него есть огромный фундамент многолетнего труда, построенный теми специалистами, что работали с ним до сборной, есть «болячки», есть закрепленные технические ошибки, которые кто-то до сборной считал вообще не ошибками. А еще у него есть биография помимо спорта: у кого-то дома все хорошо, а у кого-то отец бьет мать и непрерывно пьет.
Каждый сборник — это абсолютно уникальная система, и для того чтобы разобраться в ней, прежде всего нужно получить всю, абсолютно всю информацию от людей, сотрудничавших с этим спортсменом ранее. Начиная от ситуации в семье и заканчивая результатами медицинских осмотров на протяжении… чем дольше, тем лучше.
Затем эту информацию надо проанализировать и структурировать, чтобы понять, кто у тебя вообще в команде. У кого сердце в порядке всегда, а у кого вылезает аритмия в середине соревновательного сезона. У кого спина здорова, а у кого она уже была сорвана на силовой тренировке, например. Человека нужно разобрать на составляющие, оценить и сказать: «Ну… в первом приближении работать с ним надо примерно вот так, а главные риски возникают вот здесь». После чего главное — сесть со спортсменом вдвоем, без посторонних, и объяснить ему, что, исходя из всего, что про него удалось выяснить и понять, оптимальный путь конкретно этого спортсмена к пику формы будет примерно вот таким.
А дальше тренер должен сгруппировать подопечных по мини-группам, ориентируясь на их схожесть между собой на основании всего проведенного анализа, и значительную часть работы они должны выполнять в этих мини-группах, потому что и работа у них будет схожая — сильные и слабые стороны этих людей совпадают. Конечно, некоторые тренировки могут выполняться полным составом команды — но обычно это какие-то базовые вещи, необходимые абсолютно всем.
Так работал отец автора этих строк, заслуженный тренер СССР по конькобежному спорту. Точнее, пытался работать, сопротивляясь системе централизованной подготовки сборных страны в 1970-х годах и имея из-за этого кучу проблем. Порой спортсменов приходилось «выдергивать» со сборов под надуманными предлогами: сессия, смерть родственника и т. д., потому что они в телефонных разговорах жаловались: «Михалыч, мы тут какой-то фигней занимаемся, сил уже нет, эффекта тоже».
Именно поэтому история нашего спорта знает массу примеров, когда тандем «тренер-спортсмен» был успешным только в этой уникальной комбинации. С другими тренерами у такого спортсмена ничего не получалось. С другими спортсменам у данного тренера — тоже.
Гораздо меньше примеров тренеров сборных, которые могли из абсолютно разных людей делать чемпионов. В Союзе спасали массовость и безграничный резерв: провернул в фарш десять человек — выдергиваешь еще десять. Сейчас подобного нет ни в одном виде спорта, везде кадровый голод, составы сборных неизменны не из-за того, что у кого-то блат или связи, а просто потому, что заменить некем. А признаться в этом стыдно, хотя иногда проскакивает. Так, Валентина Родионенко, старший тренер нашей спортивной гимнастики, на недавнем ЧЕ сказала:
— Здоровье у наших детей все хуже и хуже. К нам приходят, проходят обследование, и приходится сразу исправлять позвоночник. Это проблема не спорта, она гораздо глубже.
Но это редкий пример откровенности.
И неважно, насколько перспективным кажется тот или иной юниор болельщикам и журналистам, потому что за плечами у этого юниора четыре года по юношам или девушкам на первенствах России, куда спортсменов уже серьезно готовят, зачастую форсируя тренировочный процесс ради результата. Эту историю не увидеть снаружи, для понимания того, через что прошел к 18 годам тот или иной атлет, нужно перелопатить кучу информации, а ее, информации этой, зачастую нет в природе. Ну, не вел он спортивный дневник. Или медкарту потеряли. А пульсометр с возможностью выгружать тренировки в какую-то систему хранения у спортсмена появился только год назад — родители подарили. Что было до этого — загадка. И вот стоит перед тренером молодежной сборной человек-тайна, попробуй разберись. Ну, проведешь ты медосмотр в самой лучшей клинике спортивной медицины, хорошо. Этот медосмотр, даже с тестами под нагрузкой, покажет, что с человеком сейчас. А что с ним будет после двух сборов? Это могли бы показать данные предыдущих лет, но не факт, что они имеются в наличии.
Именно поэтому проблемы, которые появляются перед тренерами сборной команды, когда они заступают на должность или вызывают на сбор новых людей, возникают прежде всего в плоскости понимания степени уникальности каждого спортсмена. И зачастую в условиях дефицита информации тренеру приходится принимать какие-то решения интуитивно. Другого выхода у него нет, но немодно признаваться, что ты работаешь «на чуйке», публика ждет научную базу, аргументацию, так что приходится говорить что-то в подобном ключе.
Объемы
Это тот фундамент, на котором строится подготовка к сезону. Без низкоинтенсивной объемной работы нельзя, кому-то ее нужно больше, кому-то меньше. Однако тут мы снова подходим к индивидуализации. К примеру, зимний вид спорта, два спортсмена, один переносит жару хорошо, другой — отвратительно. Одинаковой будет их реакция на двухчасовой кросс, начинающийся в 10:00? Есть ли смысл отправить того, кто плавится на солнце, бегать в 8 утра, пока еще не так жарко? С профессиональной точки зрения вырабатывать у подопечных устойчивость к жаре не надо — они выступают зимой, так зачем насиловать организм?
Объемы могут формироваться различными средствами, какие-то из них спортсмены любят, другие — ненавидят. Для кого-то из биатлонистов роллеры это любимая летняя тренировка, для другого — мука мученическая, он бы лучше за свой счет в тоннель поехал, на лыжах там постоять. Стоит ли насиловать второго роллерами только лишь потому, что тренер «так видит», если у того через три недели уже психологическая усталость будет запредельной, а это скажется на всем тренировочном процессе в целом? И вот стоят перед тренером сборной пять человек, а их нужно готовить пятью различными комбинациями средств и методов. Но это организационно очень сложно, поэтому выбирают что-то одно, глядишь, на парочке выстрелит, ею зимой прикроемся для отчетности, остальных… ну, придумаем что-то.
В этой ситуации могли бы помочь личные тренеры, вызванные на сбор, но, во-первых, у них есть свои группы, которые нельзя бросать в регионе без присмотра, а во-вторых, это ж анархия начнется, тренер сборной авторитет растеряет на раз. Не принято так в нашей стране.
А еще один и тот же объем тренировки, того же кросса, может совершенно по-разному повлиять на спортсмена просто потому, что его никто не учил правильно бегать. Легкоатлеты вон всю свою жизнь бегать учатся и то имеют вопросы к технике. Но неправильная техника бега у лыжника или биатлониста — это травмы, перенапряжение связок, ударная нагрузка на суставы и т. д. Те, кто посуше, проскочат, тот, кто более атлетичен, поймает проблемы. Вот и побегали.
Интенсивность
Тут вообще темный лес. Главный вопрос — как ее определять?
Когда-то давно интенсивность можно было определять только по пульсу, причем так как пульсометров не было, делали это уже после отрезка или какого-то ускорения. Затем, сперва на уровне сборных команд, начали вводить практику измерения лактата — продукта работы мышц: чем его уровень выше, тем большие усилия были приложены спортсменом, если упрощать. Для получения образца капиллярной крови кололи пальцы, уши, да и до сих пор это делают, только вот опять же сделать это можно уже после нагрузки, а не во время. Потом появились пульсометры, там ЧСС отражается постоянно, стало чуть проще.
А затем выяснилось, что у одного и того же человека на одном и тот же уровне лактата сегодня пульс может быть один, а завтра — на 10 ударов ниже. У женщин с этим еще сложнее, там вмешивается особенность их организма. То есть, в целом, в дозировании нагрузки можно промахнуться, а после серии таких промахов поймать перетренированность. Перетренированного спортсмена надо выключать из нагрузки, давать ему восстановиться, потом плавно возвращать на прежний уровень, а календарь уже расписан, соревнования запланированы, времени нет.
Несколько лет назад американские стартапы предложили устройства, которые позволяют измерять лактат, как пульс: постоянно, каждую секунду. Они работают на базе инфракрасного луча, и по его преломлению в крови фиксируют данные. Размещаются они в виде небольших датчиков на бедре или икроножной мышце, можно поставить под тугую тренировочную форму и видеть отклик организма все время, избегая завышения нагрузки. Но автору ничего неизвестно об использовании подобных решений в сборных командах России. У нас по-прежнему все выстраиваются на прокол пальца или мочки уха. В результате ошибки в дозировании нагрузки и, как следствие, непонятные, внезапные провалы формы.
Восстановление
Главный вопрос в наших сборных, только не смейтесь, хватает ли массажистов в команде. В профессиональном велоспорте очень дорогой ценой был найден единственно верный подход: массаж должен быть начат в течение часа после завершения нагрузки, иначе продукты распада крайне сложно вывести из мышц. Занимает он, грубо, полчаса минимум. Нетрудно понять, что эффективно отработать один массажист может двух спортсменов. Сколько нужно массажистов на команду из десяти человек? Правильно, пять. Есть у нас сборные с таким штатным комплектом подобных специалистов? Правильно, нет. И вот недовосстановившийся спортсмен просыпается и идет на следующую тренировку, там получает микронадрыв мышцы, терпит, молчит (не принято у нас жаловаться), травма усугубляется, с ней он входит в сезон, соревнования добивают ситуацию — и вдруг (вот неожиданность) человек уже не может нормально выступать.
Лыжник Алексей Червоткин, например, имеет проблемы с коньковым ходом, у него в какой-то момент просто «выключает» левую ногу. Корни проблемы — в спине. Ну, Червоткин не блатной пассажир в сборной, он нужен команде и в эстафетах, и в личных гонках, он свое место заслужил и доказал. Но бегает Алексей всю зиму, включая ЧМ в Оберстдорфе, с этой ногой, и как бы все. Остеопата в команде нет? Или у него нет времени на Червоткина? Или проблема настолько серьезна, что в сезоне под нагрузкой ее не исправить? Да бог его знает, Алексей, скромный кировский парень, сам весной собирался что-то решать. Надеюсь — решил.
Вопрос восстановления лежит не только в плоскости тела, гораздо важнее психологическая сторона. Одному нужно вечером посмотреть сериал, другому зависнуть в соцсетях, третьему выпить вина — иначе не заснет. История сборных знает такие… инциденты, что о них лучше даже не говорить, обычно отличались виды и дисциплины, где требуются резкость, сила, где нет права на ошибку. Некоторые из этих ребят отдыхали так, что потом приходилось решать вопросы с полицией. Когда-то давно на вопрос «почему у вас половина детей на учете в детской комнате милиции?» тренер по прыжкам на лыжах с трамплина ответил: «А вы что, думаете, нормальные дети будут прыгать с трамплина, вы там вообще наверху были, вниз смотрели?»
Сумасшедшие нагрузки, неизвестность того, куда эти нагрузки заведут в сезоне, неоднозначные принципы комплектования сборных с этими вечными «по решению тренерского совета», тренеры, дома и в сборной рвущие атлета на части, конфликтующие друг с другом по всем вопросам. А еще у взрослых — семья, дети, ипотека. И в этой обстановке спортсмены вынуждены как-то отключать тело, чтобы оно отдыхало. Каждый находит свой путь, не стоит их осуждать, поверьте. Хорошо, если для этого достаточно разговора с семьей по «скайпу».
Резюме
Каждый раз когда вы видите спортсмена по телевизору, перед вами человек со сложнейшей биографией, часть которой он никогда журналистам не расскажет, с кучей проблем, с массой сложностей, и судить его по принципу «Государство их содержит, они не должны жаловаться» не совсем верно. Они хотят побеждать, все, без исключения. Те, кто не хочет, не доходят до стартов, транслирующихся по ТВ. Только вот компонентов этой победы так много и настолько малое число этих компонентов зависят от спортсмена, что судить его и только его — несправедливо. Равно как несправедливо валить все на тренеров, зачастую вынужденных работать в рамках той системы, которую мы сейчас имеем. И, конечно, защищать свою работу, потому что у тренеров тоже семья, дети, ипотека. А работа в этой сфере, да еще и на таком уровне, на дороге не валяется.
Другие материалы автора:
- У нас всего 10 путевок в Токио для легкоатлетов, а ВФЛА проморгала шанс для ходоков. Ситуация напоминает фарс
- «В Китае едва не дошло до ситуации, когда потребовалось бы инвалидное кресло». Василий Мизинов — об экстриме спортивной ходьбы
- «Формирующим состав на ОИ нужно выйти и посмотреть в глаза атлетам». У Софьи Палкиной есть квал в Токио, но нет веры в поездку
- Визы в США в Москве получить будет нельзя. Это ударит по сборным России? Несильно
Больше новостей спорта – в нашем телеграм-канале.
