Мы гуляем по Дмитровке. Воробьев указывает на серое здание пентагоновского вида:
— Сейчас здесь «Атомстройэкспорт», а когда-то был «ЦНИИАтоминформ», головной институт легендарного Средмаша. Сам строил его, будучи младшим научным сотрудником: вязал арматуру, лил бетон. Проработал почти 20 лет, дорос до замдиректора. В начале 90-х вынужден был уйти. Не знал, чем себя занять, увидел объявления, расклеенные по району: предлагали вступить в клуб болельщиков «Динамо». А я и «Динамо» всегда были больше, чем родственные души. Вступил. Вскоре возглавил. Познакомился с руководством футбольного клуба, был принят туда на работу.
Почти невероятный в наше время карьерный путь. После которого в душе насквозь бело-голубого Воробьева остались горечь, неверие в лучшее и удивление происходящим сейчас.
— В Москве есть дизайн-завод «Флакон», — продолжает Воробьев. — Предложил Николаю Толстых без всяких шуток арендовать там помещение и сделать выставку с условным названием ««Динамо», которое мы потеряли». Был готов профинансировать часть проекта. Чтобы в двух залах — две композиции. Одна — Якушин, Бесков, Яшин и все, кто добывал динамовскую славу. Толстых в прекрасных отношениях с ветеранами и Валентиной Тимофеевной Яшиной, можно было много артефактов найти. Во втором зале — портреты другой группы людей в стиле «Их разыскивает милиция». И деяния каждого по уникальному развалу «Динамо». Такая вот была идея.
Сейчас сидим с вами в баре, немножко себе позволяем. А я вспоминаю, как нас гоняли на демонстрации, когда был студентом в Плехановском институте. Конец 60-х — начало 70-х, Первомай, Октябрь… Брали с собой чекушки и шкалики. Один парень, как только оказывались в подворотне, срочно открывал. «Не могу, — говорил, — смотреть на наше правительство трезвым взглядом». Вот и про «Динамо», мне кажется, нельзя разговаривать насухую.
«Спартак» сохранил носителей духа. Симонян, Ловчев, Гаврилов, Рейнгольд. Люди остались в красно-белом измерении, Федуна раскачивали на разные решения, шумели, что чемпионами 16 лет команда не была. Что-то вроде общественного контроля. А «Динамо» затихло, даже круги по воде не идут. Толстых, знаю, не оставляет надежд когда-нибудь вернуться в клуб. И это будет правильно, все-таки он настоящий динамовец, носитель духа. Но пока «Динамо» — просто команда, без особой ауры, со стадионом, который ей не принадлежит. Не видевшая чемпионства не 16, а 43 года.
И я ведь помню «золотой» матч весной 76-го. Был на стадионе Кирова в Ленинграде, Долматов забил единственный мяч. Я в тот год кандидатскую защитил, но ни покупка первого автомобиля, ни диссертация не доставили столько радости, сколько чемпионство «Динамо».
Идею с выставкой на «Флаконе», как и многие другие мои идеи, Толстых не поддержал. Жаль, потому что обе части выставки получились бы колоритными. Одни делали дело, другие вид. Федорычев приходил как благодетель, но полноценно поучаствовал в развале, столько португальцев привести в команду — уму непостижимо. Или руководство центрального совета динамовского общества. Не думаю, что оно целенаправленно разваливало дело собственных рук, но все знают, куда ведет дорога, устланная благими намерениями. Кадровые назначения, сделанные ЦС, к сожалению, способствовали тому, что «Динамо» оказалось в нынешней его поре. Произошло тотальное отчуждение руководства клуба от болельщиков.
У меня есть талантливые ученики, могли бы работать финансовыми директорами в крупных структурах и прежде всего в самом «Динамо». Подготовили аналитические материалы на тему «Как не должен жить клуб в XXI веке». Покупки, продажи и апофеоз — вылет из еврокубков под давлением финансового fair play.
«Динамо» не могло равняться в бюджетах с «Зенитом», «Спартаком», ЦСКА, «Локомотивом», в какие-то годы «Рубином», но и ниже пятого-шестого бюджета в лиге не опускалось. А среднее место в высшем дивизионе начиная с 2000 года — лишь восьмое. За это время — одна бронза, постыдный вылет в ФНЛ и средняя посещаемость 7500 зрителей.
Абсолютно убежден: все, что происходило с клубом после ухода Толстых, история не про футбол, а про жадность. Коллективный портрет динамовского руководителя последних лет — мужчинка из рекламы «сиалекса». В трусах, помните такого? «А что? А вдруг?» Чем заканчивается, тоже помните? «Не до футбола мне, ребята». Главная его задача — получить ренту с земли в Петровском парке, активов и трансферов. Ну, и если спортивный результат возникнет сам по себе, — а что, а вдруг? — лацкан для медали продырявить недолго. Но результат в клубе давно уже не на первом месте.
Перед дебютной игрой на новом стадионе, когда еще не было известно, что никакой игры не будет, мне предложили хорошие билеты. Знаете, отказался. Не тянет. Не знаю, на что там смотреть. Хотя такой любви, как к «Динамо», у меня, наверное, ни к чему нематериальному в жизни не было.
В 2001 году отмечалось 10-летие акционерного общества «Динамо». Я тогда работал исполнительным директором компании «ТВЭЛ» («Тепловыделяющий элемент»), ведущего производителя ядерного топлива в стране, входил в совет директоров клуба. Лучшее время в жизни: во мне объединились две любви — к «Динамо» и «Росатому».
«ТВЭЛ» на тот момент уже два года выделял «Динамо» хорошие деньги. Уверен, мог бы выделять и сейчас, это компания с многомиллиардными оборотами.
Таким был первый совет директоров «Динамо». Половины нет в живых: Голодец, Царев, Якушин, Мудрик. А вот итальянец Франко Даль Чин здравствует. Он был директором «Удинезе», «Интера», «Реджаны», «Венеции», построил несколько стадионов, первым привез в Европу Зико в 1983 году, содействовал переходам в Италию Михайличенко, Симутенкова, Колыванова, Добровольского. Даль Чин учил нас футбольному менеджменту, привел в в клуб спонсора — компанию «Пармалат».
Открытое акционерное общество «Динамо», созданное в 1991 году, было, по сути, народным предприятием. Из российских клубов мы акционировались первыми. Акции поделили между футболистами, ветеранами, агрономами, работниками новогорской базы, — совладельцами стали около 400 человек. Включая, например, болевшего за «Динамо» фотокорреспондента Игоря Уткина и нескольких других публичных людей, преданных бренду.
Случались душераздирающие истории. Несколько акций получила женщина, которая более сорока лет поднимала шлагбаум у Восточной трибуны стадиона в Петровском парке. Она была немножко не в себе, все-таки годы такой работы накладывают отпечаток. Но являлась членом трудового коллектива, значит, заслуживала какую-то долю.
Я сначала был вице-президентом клуба, потом, с 92-го по 97-й, генеральным директором, затем вернулся в «ТВЭЛ». Снова занялся урановым стержнями, которые компания поставляет на все российские, украинские атомные станции и еще много куда. Одно мое детище, получается, успешно развивается, захватывает рынки. Любителей «сиалекса» там в руководство не берут: понимают, что за отрасль и чем грозит ее развал. «Динамо», в отличие от «ТВЭЛ», следует обратным курсом.
Всегда придерживался заповеди: «Не суди, и не судим будешь». Даже если точно знаю, кто и в чем виноват, стараюсь не выносить вердикт, потому что не знаю причин, по которым принимались решения. Зато уверен в другом: корневая гниль, которая завелась в «Динамо», — настаиваю на этом эпитете, он кажется мне очень точным — следствие ошибок, совершенных еще в прошлом веке.
В середине 90-х возник момент, который, на мой взгляд, важно зафиксировать. С самого начала мы не получали ни копейки ни от центрального, ни от городского совета «Динамо». Наоборот, они пытались отсудить у нас собственность: стадион, базу, контракты футболистов. Зарабатывал клуб в основном футболом и исключительно сам. Продали Симутенкова, Колыванова, Добровольского — это были большие деньги. Сдавали стадион в аренду ЦСКА и сборной России. Получили неплохой контракт с «Пармалатом».
Не преувеличиваю своих заслуг, но в пору моего гендиректорства мы выиграли Кубок России-1995, последний на сегодняшний день динамовский трофей, серебро, две бронзы и еще дважды были четвертыми. Так мы прожили почти пять лет.
Однако ситуация в стране менялась. В футбол потянулись госкорпорации и богатые частники, бюджеты резко пошли вверх. Становилось ясно, что только за счет футбола «Динамо» не прожить. Те 400 человек, которые владели акциями при всем уважении материально поддерживать клуб не могли, хотя участвовали в собраниях и даже пару лет получали по акциям дивиденды.
Продажа лучших игроков приводила к спаду спортивных показателей. На смену им приходили исполнители другого уровня, в воздухе активно запахло иностранцами, да еще такими, про которых футболист Казаков из Нижнего Новогорода кричал тренеру Овчинникову: «Уберите их с поля, они же играть не умеют!» Так он оценил селекционный прорыв — покупку «Локомотивом» партии первых бразильцев.
Понимая, к чему все идет, я выступил на совете директоров и предложил создать вместо закрытого открытое акционерное общество. Это давало клубу шанс.
Жили мы тогда еще очень неплохо. Наняли крупную европейскую фирму и произвели оценку активов. Договорились насчет инвестиций в новый стадион размером в 140 миллионов долларов. Я сам объезжал банки, включая Европейский реконструкции и развития, побывал у олигархов того опороса, в частности, у Гусинского. Прихожу — там Каспаров, который тоже зачем-то участвовал в разговоре. Гусинский был готов выделить деньги, но взамен попросил Петровский парк под строительство коттеджей. На этом вариант отпал.
Однако другие хотели инвестировать в «Динамо». С помощью «Пармалата» мы арендовали чартер и повезли почти все московское правительство в Копенгаген, там «Парма» в финале Кубка Кубков встречалась с «Арсеналом». Суперсовременный датский стадион «Паркен», где одних только пивопроводов 14 километров, предполагалось взять за образец при строительстве новой арены «Динамо».
У инвесторов было лишь одно условие: 50-летняя аренда Петровского парка. Но Юрий Лужков на это не пошел. Почему? Во-первых, у клуба с обществом шли постоянные суды за землю и недвижимость. Во-вторых, мэр Москвы поддерживал «Торпедо» и Владимира Алешина, зачем ему конкурент?
Идея открытого акционерного общества становилась все актуальнее. Особенно на фоне стабильного интереса к «Динамо» Алишера Усманова, которого привлекал не только бизнес, но и спортивная составляющая. Перспектива в 1996 году вырисовывалась ясная: Усманов был готов стать стратегическим инвестором клуба. Более того, предпринимал для этого, точно знаю, конкретные усилия.
И вот тот самый ключевой момент: Толстых на это не пошел.
В свое время именно Толстых пригласил меня в «Динамо». Как у президента клуба, глубоко погруженного в динамовские дела, у него наверняка были свои соображения на этот счет. Глубоко уважаю Николая Александровича, но факт остается фактом: шанс обрести богатого хозяина «Динамо» тогда упустило.
Если всех олигархов, имевших и имеющих отношение к «Динамо», выстроить в ряд, Усманов среди них самый эффективный. Говорю объективно, абстрагируясь от понятных моментов. Недаром топ-чиновники в российском спорте, Колобков и Поздняков, — из успешного и близкого ему фехтования. Встречался с Усмановым дважды, и хотя не знаю всех тонкостей его кухни, он до сих пор видится мне лучшей кандидатурой на роль владельца клуба.
В идеальном мире Абрамович должен был купить «Торпедо», Усманов — «Динамо». Оба клуба еще до введения финансового fair play успели бы набрать нужную высоту и сейчас были бы европейскими «топами». Но, но, но… Где сейчас «Торпедо» и «Динамо»? Вместо Усманова в клуб через несколько лет пришли люди, которым очень подходит метафора: «Размер вратарской и штрафной площадок ограничен, размер футбольного поля тоже, размер глупости и жадности — нет».
Почему отказался Толстых? Он вырос в ведомственной системе координат, работал в центральном совете «Динамо» у Валерия Сысоева. Представьте свое отношение к определенным жизненным моментам, если бы вы всю жизнь проработали в «Красной Звезде». Мы с Толстых многолетние соратники и единомышленники, но тогда, мне кажется, он не смог переступить через себя, через какие-то жизненные установки и табу. Может быть, через эго.
«Спартак» сумел выйти из-под контроля спортивного общества и обрел частных владельцев. Пусть при этом и перемололо многих, как того же Романцева. Для «Динамо», увы, это оказалось невыполнимым.
Твердо убежден: надо было отдавать 50 процентов акций Усманову, что обеспечило бы клубу финансирование, оставить себе 25-процентный блокирующий пакет и жить припеваючи, как «Спартак». В договоре указать: прежнее руководство в течение защищенного периода останется на местах, такова обычная практика. Увы, не сложилось. Между мной и Толстых возникли разногласия, подтолкнувшие, что скрывать, к уходу в «ТВЭЛ».
Вообще ситуация сильно перепахала. Когда ушел из «Динамо» в 1997 году, заболел туберкулезом, нервы наверняка сыграли в этом роль. Год лечился очень сильными препаратами, выздоровел, но пережил настоящую жизненную трагедию. Первая была в 17 лет, когда потерял маму. Уход из «Динамо» — третья. Вторая — переигровка «Динамо» — ЦСКА в Ташкенте, в 1970-м, когда мы уступили 3:4.
Для меня этот разговор, поверьте, очень исповедальный. С «Динамо» переплетена вся жизнь, с ним связаны самые разные, иногда пограничные моменты. Во времена, когда не пропускал ни одной игры, ехал, помню, с подмосковной дачи отца, он у меня был военный, полковник, на матч «Динамо» — «Шахтер». Добежал до электрички, ступил на подножку, двери закрылись, поезд поехал. Скакал на одной ноге метров десять, пока машинист не остановился. Что было бы, если бы он меня не заметил, не знаю. Ничего хорошего.
Специально к ташкентскому матчу мне, 20-летнему, сделали из бамбукового удилища динамовский флаг. Поехал с ним в Узбекистан. Первая игра 0:0, в переигровке вели 3:1 — и проиграли 3:4.
Много с Бесковым потом общались на эту тему. Он обвинял Маслова и Аничкина чуть ли не в продаже матча московским картежникам, но это ерунда. И голевая кочка, скорее, мем, чем главный эпизод. Откровенно говоря, матч проиграл Бесков. Был уверен в победе, но произошел трагический случай. Когда при счете 3:1 Антоневич дважды вышел один на один и угодил в штангу, никто не мог представить, что не выиграем. Валентин Николаев, тренер армейцев, в перерыве говорил в раздевалке: «Вы хоть не опозорьтесь, четыре или пять не пропустите». Известный спортивный журналист слышал, когда курил рядом. ЦСКА уже смирился — и вдруг такое.
Я полетел в Ташкент на самолете, заработал аэрофобию, назад ехал на поезде и три дня пил, настолько тяжело пережил крах.
Отец всю жизнь болел за ЦСКА: почему мне полюбилось «Динамо», понятия не имею. Куда только не ездил с командой, помню голы в Вильнюсе, Минске, очки разбивал, ликовал, плакал. Представьте мою эволюцию от глубокого фанатизма до нежелания болеть за «Динамо» в наши дни. Нужны очень веские доводы, чтобы настолько охладеть.
В 1991-м ушел из Минатома. Глобальной концепции, подготовленной министром атомной энергетики Коноваловым при моем участии, Ельцин предпочел другую. Бурбулис подсунул ему программу академика Велихова, президент подмахнул, не особо вдумываясь, в отрасли началось время других людей.
Примерно так же произошло в 1997-м. Только в обратном направлении — из «Динамо» я вернулся в атомную энергетику. Знал, что клубу необходимо менять экономическую матрицу, иначе он не протянет. Оказался прав. Через два-три смутных сезона наступил 2001-й. Год, когда случилось второе важнейшее событие, определившее судьбу «Динамо».
Вот тогдашний совет директоров, я снова в нем, все-таки привел в клуб деньги от «ТВЭЛ». «Как вас назвать?» — спросили составители клубного буклета. Ответил в шутку: «Основоположником». Так и записали. Как в анекдоте: шотландец строил мосты, заводы, возделывал поля, но никто не называл его строителем, промышленником или аграрием. А стоило один раз согрешить с овцой… Гинер, впрочем, величал меня «физиком-ядерщиком», но вкладывал в это сарказм.
Вернемся к решению, которое окончательно добило «Динамо». Все свои акции клуб на блюдечке преподнес Центральному совету ВФСО. Подписали договор, поблагодарили за протянутую руку помощи.
Зачем это было сделано, формально объяснимо. Трудные времена, общество «Динамо» — могучая еще структура с большими погонами наверху. Но и другую мысль хочу озвучить. На 95 процентов уверен: при новом руководстве Толстых рассчитывал стать регентом, куратором тех, кого общество пришлет руководить клубом. Разумеется, кто бы это ни был, он и близко не мог сравниться с Толстых в понимании клубной специфики. Однако повод ли это сдаваться ВФСО со всеми потрохами?
Не знаю, чего тут было больше: стремления удержать личную власть или своеобразного чистоплюйства. Для Толстых было важно сохранить ведомственную идентичность «Динамо». Точно так же в период руководства ПФЛ он как огня боялся подозрений в конфликте интересов, от чего «Динамо» же и страдало. Плюсом была, возможно, экономия на судьях: Толстых никогда им не платил и вообще в эти игры не играл. Но другие не были столь чистоплотными. Сознательно не отстаивая интересы «Динамо» в лиге, Толстых ставил клуб в не самое выигрышное положение.
Руководство ЦС с трудом переварило новизну. До передачи акций общество вело типовую ведомственную жизнь, а тут вдруг добавился серьезный спортивный проект. И последовали назначения. Первое — генеральный директор по фамилии Ульянов. Замечательный человек. Помню, шел в начале 2000-х ночью с девушкой от метро, напали три таджика с мачете. Отобрали барсетку, сумочку и убежали. Позвонил Володе Ульянову, отвечавшему в клубе за транспорт и безопасность, их к утру взяли, судили, дали от шести до восьми лет.
Спасибо, конечно, только служба безопасности и управление футбольным клубом — разные профессии. Вслед за ним пришли Заварзин, Федорычев и целый отряд ноунеймов, в тренерах отметились Вортманны, Гжебики, Чикишевы… Крапленая колода, команда «сиалекс». А нужен был хотя бы один Питер Кеньон — независимый профессионал.
Сегодня важно не сплясать на тех же граблях, отделить от клуба людей, занимающихся не футболом, а освоением бюджета. Хотя руководство «Динамо» в последние десятилетия только этим и занималось, на мой взгляд.
Заметную роль в судьбе клуба сыграл, конечно, Сергей Степашин. Многое сделал, но и обещаний несбыточных было с горой. Что только ни говорилось в последние двадцать лет: будем постоянно в еврокубках, не сойдем с пьедестала, вернем былую славу. Где это все? Теперь вот глава ВТБ Андрей Костин повторил мантру на инвестиционном форуме в Сочи: топ-клуб, не ниже пятого места, безбедная жизнь. А между строк читалось: «Не получится — продадим».
Посмотрим, как все выйдет. Для банка «Динамо» — непрофильный актив, управлять им — не задача финансистов. Для них привлекательны земля, недвижимость, торговые площади, но клубу необходимо свое эффективное управление, без этого он останется ненужным придатком. Предыдущий приход ВТБ обернулся для «Динамо» лишением еврокубков, огромными долгами и отъемом остатков собственности, что не слишком волновало менеджмент. Такое непросто вырвать из памяти.
А в 2001-м Толстых надеялся, что его заслуги по сохранению «Динамо» в ведомственном корыте и честное служение клубу, у которого он не украл ни копейки, оценят, сделав его регентом. Но общество решило идти дальше без Толстых. Хотя он единственный в череде начальников российской поры, кто любит «Динамо» больше, чем деньги. За это, уверен, можно простить стратегические ошибки 1997 и 2001 годов.
Толстых, вдова Яшина да кучка святых болельщиков-ветеранов, над которыми даже Уткин (Василий. — «Матч ТВ») потешается за их святость, — больше никого из носителей духа не осталось. Живем прошлым, воспоминаниями. Не забуду, как 9 мая 1995-го, в день 50-летия Победы, после крупного выигрыша у «Крыльев» в Самаре в раздевалку пришел ветеран войны. Иконостас медалей, в руке бутылка водки. Выпили ее втроем — он, Бесков и я. Сейчас такое можно представить? Чем это заменишь в памяти, какими Коштиньями или Гжебиками?
Я не сторонник люстраций и посадок, во мне нет кровожадности. Но и свою юность, свое боление за «Динамо» предать не могу. Это сакральное, оно останется в душе навсегда. Как былые победы, многолюдный Петровский парк, великие футболисты, яркие болельщики, на смену которым пришел ВОБ, честные руководители.
Славное прошлое и угрюмое настоящее сулят серое будущее. Необходимо покаяние, как в фильме Абуладзе, и не только в моральном, но и в практическом плане.
Обещаете быть не ниже пятого места? Передайте 25 процентов акций болельщикам. Будет в ближайшие пять лет среднее место ниже обещанного — они получат право голоса при выработке ключевых решений. Тогда и придется ответить за словесные интервенции.
Пока обещания выглядят, как и раньше, — просто звуками.
