Янкаускас забивал в десяти чемпионатах, выигрывал оба еврокубка, работал помощником тренера «Локомотива» и главным — в сборной Литвы. После тренировки в вильнюсском спортивном центре Forum Palace Эдгарас рассказал:
- Почему, подписав контракт со «Спартаком», попал в ЦСКА
- Чем его поразили Роберт Энке, Сергей Семак, Хаби Алонсо и Дмитрий Аленичев
- Как Жозе Моуринью переключил его за три минуты
- Почему он потерял сознание перед финалом Кубка УЕФА
- Зачем его заставляли играть с травмой за «Ниццу»
«Маракана» и камушки под кожей
— В детстве вы жили у стадиона «Жальгириса»?
— В пятистах метрах. Команда была очень популярна. Уже утром в день игры съезжались автобусы с болельщиками со всей Литвы. Чувствовался праздник. Сейчас тот стадион снесли. На его месте строят дома.
— Как выглядел праздник?
— На 15-тысячнике всегда был аншлаг, попасть на стадион было невозможно, я даже не мечтал об этом. Смотрел матчи по черно-белому телевизору, а потом бежал к стадиону, ждал игроков, подслушивал их разговоры и собирал автографы. Потом это все закончилось. Не осталось ничего похожего на настоящий футбол.
— Как «Жальгирис» стал третьим в 1987-м?
— За весь чемпионат, кажется, только раз проиграли дома! Разгромили «Спартак», ЦСКА, московское «Динамо», обыграли киевское. Талантливой команде помогали правительство, город, республика. В том же 1987-м «Жальгирис» даже выиграл Универсиаду под флагом сборной СССР. В восьмидесятые футбол и баскетбол были в Литве на одном уровне. После отсоединения от Союза чемпионат значительно ослаб, а интерес к футболу исчез.
— В девяностые вы играли за сборную с Иванаускасом, Нарбековасом и другими кумирами. Признавались, что брали у них автографы?
— Конечно. А что тут скрывать? Я смотрел на них и хотел быть, как они. Подражал им. Было честью постоять рядом с ними. Потом пришло время, когда они старели, а я был на взлете и играл лучше них. Такими поворотами и интересна жизнь.
— Ваши родители связаны со спортом?
— Мама увлекалась волейболом, но получила травму и закончила играть раньше, чем хотела. Она экономист, а папа инженер. Они не представляли, что футбол может стать моей профессией, но один случай все изменил. Когда мне было десять-двенадцать лет, меня не пустили на игру и повезли на огород. Там я вел себя так, что они поняли: мне лучше не препятствовать.
Мама потом призналась: «Ты так рос, будто тебя не было. Не болел, ничего не просил — только бутсы». В конце восьмидесятых мне купили в Польше огромные «деревянные» бутсы — с шестью шипами. Какая же это была радость! Правда, я не знал, что они только для травы и бегал в них по резиновому гандбольному полю, где тренировалась наша спортшкола.
— В чем играли раньше?
— Купить adidas было нереально. Брали резиновые бутсы за три рубля, но они держались от силы пару недель. Однажды тренер дал мне оборванные бутсы с гвоздями, которые мне были на размер малы. Я вырвал подошву, и тренировался на гравийным поле, которые мы называли «Маракана». При падении под кожу залезали маленькие камушки. Приходилось выдирать их иглой.
— Жестко.
— Зато закаляет. Играл в песке, грязи, снегу, а первый раз ступил на травяное поле в тринадцать лет, когда подавал мячи на матчах «Жальгириса». Однажды на разминке перед матчем с «Днепром» их игрок Антон Шох мощным ударом попал в женщину-фоторепортера. Еще помню, что, стоя за воротами, можно было общаться с вратарями.
Ночные клубы и самолеты без иллюминаторов
— Когда вас впервые позвали зарубеж?
— В шестнадцать лет хорошо сыграл за «Жальгирис», и наш тренер Зелькявичюс сказал: «Тебя заметили, назвали перспективным. Поедешь в Австрию». Я уже собрал чемодан, готовился ехать с концами в Австрию, и тут отец попросил помочь в гараже. Мы переносили бетонный блок, и я наступил на гвоздь, торчавший из пола. Был в кроссовках, но ногу пробило насквозь.
— Ужас.
— Умолял родителей: «Сделайте что-нибудь!» Началось воспаление, не мог не то что ходить — даже наступать на ногу. Но тренеру ничего не сказал и поехал в Австрию. Сыграл так, что там сказали: «Нет, это не тот игрок, которого мы видели». Вернулся ни с чем. Была сильная моральная травма.
— Через четыре года вы должны были перейти в «Спартак», а не ЦСКА?
— Я уже имел соглашение со «Спартаком» (а именно — с вице-президентом Есауленко), но кто-то наверху договорился и предложил лучшие условия — причем не мне, а людям, рулившим «Жальгирисом» после Зелькявичюса. Все решили без меня. Я-то хотел в «Спартак», но попал в ЦСКА — и там тоже сначала было сложно. Приехал с порванным пахом. Огромный город, жара тридцать градусов, я не могу тренироваться. Обратился к Тарханову: «Давайте разорвем контракт». Наплел, что надо домой к маленькому сыну.
— Что ответил тренер?
— «Успокойся. Мы тебя вылечим. Будем ждать, сколько надо». Спасибо Тарханову. Это были ключевые слова. Еще помог капитан ЦСКА Бушманов. Взял под крыло. Показал Москву и места, которые я сам бы не нашел. Мы хорошо проводили время с Семаком, Хохловым, Машкариным, Мамчуром, Минько, Ивановым, Тяпушкиным. Веселились, ходили в ночные клубы после игр. Интересное время — летали на военных самолетах без иллюминаторов, сами стирали форму в душевых на базе. А потом команда распалась, и мы ушли в «Торпедо-Лужники».
— Каким был двадцатилетний Семак?
— Это пример — как вести себя, когда дела идут не так, как хочешь. Ошибки и невезение не ломали его ни в играх, ни в тренировках. Не суперталант, но отлично исполнял свои функции — куда бы его ни ставили. Боец на поле и порядочный человек в жизни.
— Чем запомнились первые бразильцы ЦСКА — Леонидас и Самарони?
— Леонидас — техничный, одаренный. Создавал себе статус звезды. А Самарони — работяга, коллективный игрок. Потом появился нигериец Августин Эгуавон. Из-за клубного раскола мы тренировались зимой в разных местах — даже на снегу. На улице «минус двадцать семь», а у Эгуавона — ни шапки, ни перчаток. Одели его, как смогли.
— В России вы могли поиграть и за «Аланию»?
— Да, Валерий Газзаев назвал мне фантастическую цифру, но от того варианта отговорил агент Костя Сарсания, поигравший во Владикавказе: «Ты потом сам оттуда убежишь». Да и я больше хотел на Запад.
— Кроме «Брюгге» звали «Кайзерслаутерн» и «Удинезе»?
— К немцам я летал летом 1997-го, но они не договорились с «Торпедо»: хотели платить частями, а требовалась вся сумма сразу. Я вернулся в Москву, а «Кайзерслаутерн» в том сезоне стал чемпионом Германии.
— Когда вас заметил «Удинезе»?
— В октябрьской игре с «Динамо». Я знал, что меня будут смотреть, перегорел, не показал ничего особенного, но после матча Костя сказал: «Ты всем понравился». — «Чем? Один раз ускорился, обогнал кого-то на бровке. Голов-то не забил». — «Все нормально. Тебя хотят. Надо выбирать между «Удинезе» и «Брюгге». — «Ну, давай — выбирай». Костя выбрал Бельгию, и я об этом не жалею.
«Полетел на вратаря. Решил: убьют — так убьют»
— Вы там лихо начали.
— Сам удивился: три игры — пять голов. Думал: это сколько ж я забью, если так все и пойдет? Сорок? В одном матче уже забил два, получил новый стопроцентный шанс и подумал: елки-палки, что-то слишком просто. Может, не надо бить? И отдал пас. Потом выяснилось, что не все так легко.
— Что усложнилось?
— Там соперники тоже быстро приспосабливаются. Изучили меня. Было семь-восемь игр, когда я даже по воротам не пробил. Меня так держали, что я не мог ничего сделать. Запаниковал. Тренер Геретс — мне: «Все нормально. Мы и так по пять забиваем». — «Но у меня-то нет голов». — «Неважно. Тебя хорошо опекают и отвлекаются от других наших игроков».
— Чем еще Геретс удивил?
— Тренировался наравне с игроками и не грузил аналитикой. Даже не представлял состав соперника. Объяснял только, как сами будем играть. А против кого — неважно. Мы проехались по всем бульдозером и выиграли чемпионат.
— Как вас встретили ветераны «Брюгге»?
— Может, кто-то и недолюбливал, но я фокусировался на том, чтобы быть лучше конкурентов — ведь не говорил на их языке, не знал культуры, болельщики не любили меня так, как местных. Всех уважал, но заставлял и уважать себя. Да, были конфликты и драки, приходилось стоять за себя. Но нечасто — все-таки на меня далеко не всякий полезет.
— Чему научились в Бельгии?
— Запомнилась поездка в Ломмель осенью 1998-го. Бельгийцы ворчали, что она займет два с половиной — три часа, а я смеялся: в Москве мы бы это время только до аэропорта ползли. Главное: в Ломмеле мы проиграли худшей команде чемпионата. Захожу в автобус, а там ржут, пиво пьют, кто-то курит в конце автобуса. В России-то после поражений лицо должно быть каменным, иначе сочтут сумасшедшим, равнодушным к команде. В Бельгии я научился выкидывать негатив после плохих игр и не тратить на него энергию.
— Куда могли уйти кроме «Реала Сосьедад»?
— В Англию — после третьей игры за «Брюгге». Костя сказал: «Есть сумасшедшее предложение из премьер-лиги. Хочешь?» — «Не знаю. Я только приехал». За меня решил директор «Брюгге» Антуан Ванов. Сразу отказал: «Меня болельщики не поймут».
Ванов — замечательный человек. Когда я не забивал, он не давил, а подбадривал своим позитивом. В 2009-м Антуан умер от рака легких.
— За «Реал Сосьедад» вы сразу забили в Мадриде «Атлетико». Что был за матч?
— У «Атлетико» было много звезд (Хассельбайнк, Солари, Молина), но у них, как и у нас, жопа горела — тоже боролись за выживание. Матч состоялся вскоре после теракта в Мадриде, устроенного баскскими сепаратистами, поэтому сорок тысяч кричали нам: «Убийцы!» Нас сильно дрючили, но во втором тайме я сунулся, куда раньше бы не решился. Полетел на вратаря. Решил: убьют — так убьют. И сравнял счет.
В итоге мы спаслись от вылета. Нам с Димой Хохловым хорошо жилось в Сан-Себастьяне. Жаль, команда была средняя.
— Чем поразил тренер Хавьер Клементе?
— Перед игрой с «Барсой», приехавшей к нам после ЛЧ, сказал: «Они уставшие. Надо сразу их давить». В результате наш защитник пытался делать искусственные офсайды, а соперники все убегали и убегали. После первого тайма — 0:6.
А однажды Клементе сказал мне: «Если не хочешь — не тренируйся, сам организуй свою подготовку, но в субботу должен играть». Но от тренировок я не отказался. Чем еще заниматься? Лежать, загорать, пить? Для меня тренировка — лучшая часть дня. Сегодня так же. Поэтому мы с тобой и встретились в спортивном центре. Правда, теперь уже не мне платят, а я плачу за тренировки.
— Что больше всего нравилось в Сан-Себастьяне?
— Это лучший европейский город для гурманов. Правда, когда это рядом — ты этого не ценишь. Мне было странно, что они за завтраком обсуждают обед, а за обедом ужин. Удивлялся: «Вы живете только жратвой?» А потом втянулся — в Сан-Себастьяне три мишленовских ресторана из мировой десятки.
Еще помню: в пять часов игра, а в час дня игроки пьют за обедом вино. Мы с Хохловым удивились — как так? А потом тоже пили.
— Чем выделялся молодой Хаби Алонсо?
— Не суператлетичен, не супербыстр, но компенсировал это игровым мышлением. Как Гвардиола. Культура паса и удар у него даже лучше, чем у Пепа. Он уже в двадцать лет был мудрым футболистом. К тому же боец — как и все баски. Честный, справедливый, не обижал слабых.
— Как работалось с другим тренером «Реала Сосьедад» Джоном Тошаком?
— Нас с Хохловым он не очень любил. Всегда ставил — здоровы мы или нет, — но на тренировках требовал от нас больше, чем от других. Наверно, потому, что в той команде мы с Димой (плюс турок Тайфун) объективно были лидерами. На нас он и демонстрировал свою силу.
Еще у нас была незабываемая предсезонка в Стамбуле. Жили в центре города, по утрам ездили на тренировки в 30-градусную жару, а тренер жил в другой гостинице. После этого — два очка в восьми турах. Во многом из-за Тошака я ушел в «Бенфику».
Энке, Аленичев и Моуринью
— Чем интересно баскское дерби?
— Самое дружелюбное в моей карьере. Перед игрой болельщики «Атлетика» и «Реала Сосьедад» вместе пьют пиво, а после — подкалывают друг друга в зависимости от результата. В Португалии — совсем другое дело.
— А там что?
— Когда впервые поехал в Порту с «Бенфикой», удивился: чего все такие бледные, скованные. Потом понял: нам выбили стекла в автобусе, и мы ехали лежа на полу. Когда выбегали на поле через зарешеченный туннель, в нас еще и плевали. Да и внутри «Бенфики» были проблемы. Имели сильный состав (Симау, Энке, Захович, Друлович), но были в хаосе: президента посадили за коррупцию, стадион сносили, тренировались в каком-то университете.
— Какие еще были проблемы?
— Болели задние мышцы, но перед игрой с «Лейрией» тренер Жезуалду Феррейра попросил: «Если можешь — помоги. Очень нужна победа». Я чувствовал, что струны организма натянуты, но не мог отказать тренеру. Вышел — и порвался на пятнадцатой минуте. Выбыл на два месяца. Надо было отказаться — ради тренера и команды.
— Чем запомнился Роберт Энке?
— Он пару раз останавливался со мной в одной комнате и вел себя как настоящий немец. Прекрасный парень, но серьезный, мало улыбался, поминутно расписывал жизнь. Ровно в десять гасил свет. «Роберт, может, фильм посмотрим?» — «Нет, надо ложиться». Он боялся, что нарушение режима увеличит вероятность ошибки.
Тогда я не знал, что творилось внутри него. Потом выяснилось, что он сильно переживал перед играми, боялся неудач. Его это сжирало.
— У меня был такой же период в «Ницце». Начинал играть за два дня до матча: тратил энергию, прокручивал моменты, потел. Стартовал матч — а у меня уже полбака нет.
У всех спортсменов в период спада возникают неуверенность, сомнения. Но мало кто в этом признается. Говорить о переживаниях — как бы стыдно, не по-мужски. Тренер должен чувствовать такие моменты. Если игрок поделился переживаниями, нельзя говорить ему: «Ты что, не мужик?» Тогда игрок закроется, и ты его потеряешь.
— Какой разговор с тренером особенно запомнился?
— В «Порту» не забивал семь игр, но Моуринью все равно выпускал меня, а потом позвал на беседу: «Как дела? Как семья, жена, дети?» — «Все хорошо». — «Зарплату платят?» — «Да». — «Это главное. Я хочу защитить тебя от пресса болельщиков и руководства. Не переживай, что не забиваешь. Ты много борешься, мы побеждаем, и мне этого хватает». Моуринью переключил меня трехминутным разговором. В следующей игре с «Лансом» не включил в стартовый состав, но выпустил за полчаса до конца: «Играй спокойно». Я вышел и забил.
— Вы не сыграли в финале Кубка УЕФА-2003 из-за травмы на тренировке. Что произошло?
— Последняя секунда тренировки накануне финала. Я уже видел свисток во рту Моуринью, но наступил в яму на поле и порвался. Упал — и Жозе свистнул. Лежу и думаю: «Это же ****** [конец]». Из-за дисквалификации Поштиги я был единственным вариантом в центр атаки, поэтому сказал физиотерапевту: «Делай что хочешь». — «Есть бразильский способ. Через боль».
— Это как?
— Проводил в туалет и дал мне полотенце: «Сожми зубами». И стал скручивать ногу. Я взмок и потерял сознание от боли. Очнувшись, услышал: «Не помогло. Это два месяца». — «Вколи что-нибудь». — «Кортизон снимет боль, но связки-то не держат. Не сможешь опираться на ногу». Это был сильнейший удар для меня. Я потом даже не праздновал победу.
— Зато вскоре поучаствовали в большинстве игр победной Лиги чемпионов.
— Больше запомнился мой выход на «Олд Траффорд» во втором тайме. Мы проигрывали 0:1, но на последних минутах на меня залез Невилл, Николай Иванов назначил штрафной, и после него Коштинья забил мяч, который вывел нас в четвертьфинал. После победы над «МЮ» появилось ощущение, что можем дойти до финала. В следующем раунде смяли «Лион», и после матча, меняясь майками, Жуниньо Пернамбукану сказал мне: «Нас так еще никто не возил».
— Могли сыграть в финале?
— Во втором тайме Моуринью посмотрел на скамейку, где сидели мы с Бенни Маккарти, и подумал: «Кого выпустить?» Решил, что Бенни в лучшей форме и выбрал его. Сейчас как тренер думаю, что если бы я встал — Жозе бы выпустил меня. Бывает, смотришь на скамейку и иногда выбираешь по лицу. Помню, глядел на запасных в матчах со Словенией и Черногорией, и ребята отворачивались.
— Насколько был важен для того «Порту» Аленичев?
— Уникальный игрок. Профессор. Дал ему мяч и можешь быть уверен: он его не потеряет и найдет лучшее решение для атаки.
— Удивило, что три игрока золотого «Порту» — Манише, Коштинья и Дерлей — пошли в «Динамо»?
— Да, но причина-то понятна. У меня после победы в ЛЧ появилась похожая мысль: «Что тут еще выигрывать? Хочу теперь пожить в Ницце или Монте-Карло». С «Монако» не получилось, потому что они не продали Адебайора, а потом агент Паулу Барбоза предложил: «Хочешь в «Ниццу»? Туда точно возьмут». Меня никто не гнал из «Порту», но я ушел. Это был необдуманный шаг.
— Почему?
— «Ницца» отставала от «Порту» лет на пятнадцать. Меня представили, как дорогую звезду, мы хорошо начали, а потом я сломал ключицу в игре с «ПСЖ». Руководство: «Ты должен играть?» — «Как? Я ни бегать, ни даже спать не могу». Полгода не высыпался — страшное дело.
— И все равно играли?
— Вспоминаю это, как кошмар. Привязывали руку к телу, и я не мог даже нормально вступить в борьбу, закрыть мяч. Постоянно: боль, уколы, перевязки. Извращение. А тренер Рор повторял: «Главное, чтоб ты был на поле. Ты дорого стоил».
Две недели назад я был в Ницце. Теперь там сумасшедшая база, фантастический стадион. Вспомнил со знакомыми работниками клуба, как меня заставляли играть якобы из-за высокой цены (750 тысяч евро по данным transfermarkt.de) и услышал: «У нас есть футболист за десять миллионов евро. Так он не играет. Недотягивает на тренировках».
Сбор на яхте и американский футбол
— Как после Франции заиграли в «Хартсе»?
— После «Ниццы» я не хотел играть в футбол. Реально закончил. Весь порвался, полгода пропустил, но владелец «Хартса» Владимир Романов убедил: «Ничего страшного. Потренируешься — и все будет нормально». И правда, забил голов десять, а перед следующим сезоном Романов устроил сбор на яхте.
Я сказал ему: «Это была бы отличная идея после сезона. Но не перед». Аренда шикарной яхты стоила шестьдесят тысяч евро в день. Огромные комнаты, суперпитание, но это не предсезонка. Нас подвозили на катерах к берегу, и мы искали, где потренироваться — на школьном поле и в лесу. Это несерьезно.
— Как к вам относился Романов?
— Уважал чуть больше, чем других, потому что я никогда не поддакивал. В отличие от окружавших его людей, которые поддерживали все его решения.
— Из-за чего с ним спорили?
— Например, он привозил умельцев, которые видели будущее и знали, на какой минуте делать замены. При этом Романов сделал много хорошего для футбола — и для шотландского, и для литовского. Залезть между «Рейнджерс» и «Селтиком» — уникальное достижение.
— Как вы десять лет назад оказались в «Нью-Инглэнд» из MLS?
— Снова закончил с футболом, полгода не играл — звонок: «Приезжай». После первой же тренировки: «Все хорошо — подписываем контракт». За счет опыта мне было легко. Я особо не носился — как и Бекхэм, который в основном стандарты исполнял. Мы делили стадион с «Пэтриотс» и играли на поле с разметкой для американского футбола. На наши матчи приходили пятнадцать-двадцать тысяч болельщиков. В Лос-Анджелесе собиралось и сорок. Сейчас популярность футбола в США еще выше.
— Как вас из Бостона перенесло в Воронеж?
— В Америке я получил тренерскую лицензию. Костя Сарсания позвал в «Факел» — посмотреть за тренировками. Когда не хватало игроков, я вышел для количества, и Костя спросил: «Не хочешь поиграть за нас?» — «Шутишь?» В итоге уговорил. На тренировках-то я выделялся, но когда пошли эти перелеты, Владивосток, Хабаровск, — стало тяжелее. Так что предложение Коусейру войти в штаб «Локомотива», конечно, порадовало.
— Самое сложное за год в «Локомотиве»?
— Немножко странным было общение с президентом клуба, но в сегодняшнем футболе ты должен быть готов ко всему. Вначале мы много побеждали, тренеры были на одной волне с игроками, но на финише потеряли много очков — может, мы ошиблись при подготовке к весенней части сезона. Играли на максимуме, но его не хватало для побед. При этом мы все многому научились у Коусейру. Знаю, что игроки общались с ним и через год-два после его ухода из «Локо» — такое редко бывает.
— Чему вы научились у Коусейру?
— Сохранять спокойствие в экстремальных ситуациях. Прежде чем контролировать команду, нужно научиться контролировать одного человека — себя.
— Самая экстремальная ситуация за три года во главе сборной Литвы?
— Самое сложное — когда понимаешь, что мы слабее, но про это нельзя говорить. И нужно фактически обманывать игроков, настраивая их на то, что они не хуже тех, кто играет в топ-лигах. Потом отыграем на эмоциях и энтузиазме минут пятьдесят — и силы кончаются. А соперник носится, обводит, побеждает.
Перед встречей, к примеру, со Словенией я видел: ребята боятся, перегорают. Но никто не признается. Поэтому в том случае игроков нужно было успокоить, а не мотивировать.
— Почему покинули сборную в конце 2018-го?
— Поменялась власть. Пришли люди, далекие от футбола.
— Но президентом федерации футбола стал Томас Данилявичюс, экс-форвард лондонского «Арсенала».
— Да, но это не его решение — чтобы я ушел. Он-то там единственный, кто понимает, что проблема не в тренере. С другим человеком сборная проиграла почти все матчи — 0:5, 0:6…
— Почему в Литве перестали появляться талантливые футболисты?
— Негде тренироваться. Только сейчас построили второй манеж, а раньше все играли и тренировались на стадионе сборной — первая и вторая лига, любители, женщины, американские футболисты, регбисты.
— Вы больше года не тренируете. Были предложения?
— Раньше поступали, но тогда они не очень заинтересовали. Когда ты футболист, хорошо играешь — тебя всегда ищут, что-то предлагают. А когда тренер — все немножко иначе: нужно делать другие ходы. Могу только сказать, что соскучился по работе.
Читайте также:
- «Клопп сказал: «Пива с тобой выпью, но от команды не уеду». Интервью про Бувача, Вагнера, Ивановича, Агуэро и тренера «Ливерпуля»
- Откуда в Норвегии такие таланты, как Холанн и Эдегор? Повлияли тики-така «Барсы» и 20 часов тренировок в неделю
- Зверь, а не Скотина. Как Эдмундо потопил «Наполи» и лишил «Фиорентину» чемпионства
