- Гундарс Ветра — лучший баскетболист последнего чемпионата СССР
- С лишенной литовцев сборной СССР он достиг финала ЧМ-1990, а с не получавшим зарплату семь месяцев ЦСКА — полуфинала Евролиги-1995/96
- В 40 лет Ветра неожиданно для себя стал женским тренером и добыл с разными командами 12 титулов
- После свежих достижений — золотого дубля с польской «Аркой» — Ветра отдыхает перед новым сезоном в Юрмале
«Смотрю YouTube, чтобы осмыслить происходящее в мире»
— После открытия границ вы пустились в путешествия. Где побывали?
— Я ждал, когда откроется Польша, чтобы вернуться на рабочее место, в Гдыню, и провести пару встреч. Потом на машине поехали в Германию, к виноградникам Мозельской долины. Попили чуть-чуть рислинга и привезли вино домой.
— Как проводили время на карантине?
— Быт не особо поменялся: только не встречался с друзьями и не ездил за границу. Жил у себя в Юрмале, как обычно в отпуске: ездил на велосипеде, гулял вдоль моря, работал в саду. У меня много декоративных кустарников и деревьев — люблю ими заниматься.
— Что прочли в последнее время?
— Год назад перечитал «Войну и мир». Спустя двадцать пять лет после первого прочтения обращаешь внимание уже совсем на другие вещи. Еще в том году прочел все книги-монстры — «Франкенштейна», «Человека-невидимку» и «Дракулу». Взялся и за «Моби Дик». Не пошло на ура, но все же закончил. А сейчас не до книг — больше смотрю YouTube, чтобы осмыслить происходящее в мире. С коронавирусом и американскими протестами.
— На YouTube есть ролик с вашим участием, собравший 1,7 миллиона просмотров (тренируя «Спартак-Приморье», поймали мяч, по ошибке выброшенный в аут Троем Гилленуотером, мигом переправили его Алексею Голяхову, а тот забил трехочковый). Как все это получилось?
— В тот момент я сделал то, чему учат все тренеры, — отдал в угол свободному игроку. Тот матч мы выиграли у УНИКСа благодаря броску Троя Гилленуотера с сиреной. На этом фоне момент с моим пасом забылся, но на следующий день им был полон весь YouTube. Интересно, что до той игры у нашего снайпера Леши Голяхова не шел бросок, но после шуточного попадания с моей передачи его прорвало — начал свободно класть трюльники. Я как игрок отдал столько хороших пасов и никогда не думал, что прославлюсь именно этой передачей — с тренерской позиции.
Смотреть на YouTube«Часто говорю жене: «Еще в 13 лет знал, что будешь моей»
— В детстве хоккей увлекал больше баскетбола?
— Любой пацан в Латвии мечтал быть похожим на Хелмута Балдериса. Я рос в Лиепае, и спортивная площадка была рядом с домом. Сейчас такой дворовой жизни уже нет, а тогда зимы стояли хорошие, и мы рубились в хоккей. Но это было только одно из наших развлечений. Еще играли в футбол, казаков-разбойников, лазили по стройкам. Без травм не обходилось: перебитые головы, порезанные пальцы… Но, к счастью, без последствий.
В Лиепае мы жили до 1981-го, а потом вслед за отцом — инженером-строителем — переехали в Ригу.
— Как стали баскетболистом?
— Попробовал плавание, велоспорт, а в баскетбол пришел только в двенадцать лет. Тренер, увидев мой рост, позвал в команду, я стал лидером, но потом перестал расти и в четырнадцать лет не попал в состав сборной Латвии своего возраста. Меня это сильно задело. Я начал больше других тренироваться, подрос и стал лучшим среди ровесников.
В семнадцать лет, почти минуя турнир дублеров, резко прыгнул из детского баскетбола во взрослый, дебютировав в ВЭФе. Родители переживали за меня и ходили на все матчи. Рижский зал вмещал человек пятьсот, но на лестницах и подоконниках умещалось еще человек двести. Приятно играть в такой обстановке.
— Как познакомились с будущей женой?
— Присмотрел ее на баскетбольной площадке. Мы регулярно встречались на детских соревнованиях. Она на год младше меня и тоже играла в юношеских сборных. Часто говорю ей: «Еще в 13 лет знал, что будешь моей женой». Она смеется, не верит. Но так и было. Поженились мы, когда мне было двадцать два, а до этого года четыре встречались.
— Когда начали зарабатывать на уровне родителей?
— Через полгода или год после того, как закрепился в высшей лиге. Меня поставили на ставку на заводе ВЭФ. Как и все рабочие, я в конкретный день ходил туда за зарплатой. На заводе был хороший продовольственный магазин и кулинария, где я покупал продукты домой. Это существенная привилегия по тем временам.
«Двухнедельная поездка в Америку — как год тренировок в Союзе»
— Игорс Миглиниекс говорил, что лидер ВЭФа Валдис Валтерс немного ревновал к его славе. Как было с вами?
— Может, к Миглиниексу он относился как к конкуренту. Ко мне — нет. Все же Валтерс старше меня на десять лет. Когда я стал звездой, время Валдиса уже ушло. Понятно, что никто не был в восторге от его человеческих качеств, но именно на площадке у меня не было с ним проблем. С ним классно играть. Он отличный баскетболист. В семнадцать лет я не понимал, что часть своих очков набирал только благодаря классным пасам Валтерса.
— Когда поняли?
— Через год после дебюта в ВЭФе меня призвали в армию, и я играл за рижский СКА в первой лиге. Рядом были мужики, которые просто так мяч не давали. Приходилось самому как-то крутиться. Тогда я осознал, как важен уровень партнеров. Чем они сильнее, тем лучше для тебя.
— Можно было избежать отлучки в СКА?
— Служить приходилось всем — даже студентам. Тогда шла война в Афганистане, и туда слали много ребят из Прибалтики. Ни один родитель не был спокоен, что его ребенка туда не отправят, так что рижский СКА — еще хороший вариант.
— С реальной армией соприкоснулись?
— Форму надел один раз — когда принимал присягу. Нас призвали 25 декабря с центровым Янисом Лаксой. Велели явиться с кружкой и ложкой на призывной пункт, который мы называли обезьянником. Я уж подготовился на месяц-полтора ехать в часть, но повезло, что был конец призыва, и тренер сказал: «Завтра к одиннадцати — на тренировку». Когда я вернулся домой, родители очень обрадовались. Потом уж играл за СКА на максимуме, потому что тренер чуть что угрожал сослать в часть.
Кстати, из рижского СКА меня вызывали на Спартакиаду дружественных армий в Чехословакии, где мы играли с болгарами, румынами, кубинцами, ангольцами… Помню, проспали с Серегой Базаревичем совместный поход на экскаваторный завод и услышали от руководителя делегации: «Оба получаете выговор по пребыванию за границей». Мы пожали плечами: «Окей. Выговор есть выговор». С тех пор мы с Базаревичем — друзья.
— Вы и в НБА могли уехать вместе?
— В 1991-м летали в летний лагерь «Хьюстона». На нас сначала смотрели, как на динозавров: о, у вас там тоже в баскетбол играют? А через год я подписал контракт с «Миннесотой». Мое попадание в НБА — счастливый случай. Я толком не знал английский, долго адаптировался — наверное, потому и не закрепился.
Впервые остаться в Америке мне предложили еще в конце восьмидесятых, когда я ездил туда с молодежной сборной. Гарантировали поступление в колледж, но я отказался. Тут ведь оставались родители, которым пришлось бы за меня отчитываться. Сейчас понимаю: если б остался в Штатах и попал в НБА после колледжа (то есть более адаптированным к американскому баскетболу), то, возможно, играл бы там до тридцати пяти.
— Чем еще запомнились турне по Штатам?
— Изнурительным графиком: за две недели — двенадцать игр. Зато после такого жесткого и атлетичного баскетбола я просто не замечал соперников в нашей высшей лиге. Не зря говорили: одна двухнедельная поездка в Америку — как год тренировок в Союзе. Другое дело, что в США из-за стресса не каждый адаптировался. Некоторых наших ребят просто угнетал уровень, с которым они сталкивались. Они теряли уверенность в себе и могли вообще закончить с баскетболом.
— Как вы на молодежном чемпионате мира-1987 умудрились занять седьмое место?
— Считались-то фаворитами (годом ранее стали вторыми в Европе), но последний сбор нам устроили на высокогорье, в армянском Цахкадзоре. Хотели подготовить к условиям, с которыми столкнулись в итальянском Бормио, где проходил чемпионат мира, но, видимо, неправильно рассчитали подготовку. После Армении еле ноги волочили. Выступили неудачно, и наш тренер Владимир Обухов пригрозил: «За седьмое место вас всех зароют. Всех спишут». Домой летели убитые, но по прибытии взбодрил представитель Спорткомитета: «Ветра и Резцов — в Новогорск к первой сборной. Потом — выезд в Австралию. Бабков и Мелещенко — со второй сборной в Китай».
«В спорте ничего нельзя откладывать на завтра. Завтра может не настать»
— Через год вы могли попасть и на сеульскую Олимпиаду?
— Я до последнего сбора был с командой, но не сказал бы, что имел реальный шанс поехать. Понимал, что есть суперзвезды (Куртинайтис, Тараканов, Хомичюс), есть поколение-1964 (Сабонис, Волков, Марчюленис, Миглиниекс, Сокк), а мне 21 год, и попаду в Сеул только благодаря чуду. Так что не особо переживал и был уверен — уж следующую Олимпиаду не упущу. Да и Гомельский сказал: «У тебя все впереди. В будущем на тебя рассчитываю. После Олимпиады вызову на первый же сбор».
Так и получилось, но сейчас я понимаю, что в спорте ничего нельзя откладывать на завтра. Завтра может не настать. Все, что в твоих силах, надо брать сегодня.
— Вас звали в советские команды посильнее ВЭФа?
— Я очень нравился тренеру «Строителя» Виктору Боженару. Работая в юниорской сборной, он говорил мне: «Гунча, езжай ко мне в Украину. Дам тебе квартиру и большую машину». Не знаю, всерьез ли. Но я остался в Риге. Тогда не меняли клубы без особой причины: латыши играли за ВЭФ, эстонцы за «Калев» и так далее.
— Куртинайтис мне говорил, что в конце восьмидесятых ввозил в СССР первые компьютеры. Как подрабатывали вы?
— Моя семья верила, что советский строй — лучший. Что все у нас отлично. Потом я с юниорской сборной впервые попал за рубеж — в Грецию, чуть ли не самую бедную капстрану тех времен. Увидев ее, подумал: «По-моему, нам в школе что-то не то рассказывали. Вроде не так уж и плох этот капитализм».
В тот момент понял, что на этом деле можно что-то наварить. Купить — продать, вывезти — привезти. Ходил чуть-чуть по лезвию. Делал это еще и как протест против нашего строя. Показывал: я не хочу быть серым, как все остальные. Хочу большего. Обойдусь без нюансов, но ты же понимаешь: когда игроки говорят, что продали только бутылку водки или две банки икры — это ерунда. Все было чуть-чуть интереснее.
— Чего вам сейчас не хватает из того времени?
— Характера. В юниорской сборной нам сразу сказали: «Проигрыш на любом уровне, даже в товарищеском матче — это ЧП». На этом строилась вся философия. К проигрышам никогда не относились с пониманием. Их не должно было случаться. Если случались — это жестко разбиралось, виновные несли ответственность. А чтобы не проигрывать, мы через тяжелейшие тренировки закаляли победный характер. Сейчас этого просто нет. В России, Латвии и других странах к поражениям относятся проще. Попробовали бы мы в восьмидесятые после поражения засмеяться в конце автобуса, а сейчас игроки включили телефончики, хи-хи, ха-ха, жизнь продолжается. Я же до сих пор не могу спокойно относиться к проигрышам.
— Проигрыш югославам в финале ЧМ-1990 тоже был ЧП?
— Ситуация немного изменилась. За нас уже не играли литовцы, а у югославов заматерели мои ровесники (Джорджевич, Раджа, Дивац, Кукоч), выигравшие у нас финал юниорского Евробаскета и чемпионат мира, где мы стали седьмыми. На сеульской Олимпиаде они еще были пацанами, но к 1990 году реально стали сильнее нас. Настал короткий период их доминирования (он бы продлился дольше, если бы Югославия не распалась).
Для того состава, что у нас был на том чемпионате мира, второе место — это очень хорошо. Думаю, тогда нам помогло, что тренер Гарастас чуть отпустил вожжи. Дал побольше свободы, чем было при Гомельском.
— Вы стали лучшим игроком последнего чемпионата СССР. Самое яркое воспоминание о том турнире?
— Сильнее всего горечь, что не выиграли чемпионат, хотя могли. Победил-то в итоге «Калев». И я, и мои партнеры играли классно, но ограничились третьим местом — с другой стороны, это лучший результат ВЭФа с 1966 года.
«Джек Макклоски показал на меня пальцем: «I need this kid»
— Самые интересные знакомства барселонской Олимпиады?
— На все наши игры ходил Александр Карелин. Как талисман несколько раз садился в конце скамейки. В этом, конечно, кайф Олимпиады — общаешься с нашими знаменитыми пловцами или волейболистами, потом обедаешь рядом со Штеффи Граф…
Жаль, что в полуфинале проиграли хорватам, и у меня сейчас нет олимпийской медали. В 1988-м, не попав в Сеул, я был уверен, что впереди у меня две-три Олимпиады. А поучаствовал только в одной — еще и столкнулся со сложными политическими моментами.
— За сборную Латвии вы потом не играли, потому что в 1992-м выбрали не ее, а Объединенную команду?
— После Олимпиады мне прислали в Америку официальное письмо: «Какое баскетбольное гражданство выбираете?» — «Латышское. Без вопросов». Но на меня почему-то обиделись и решили мне его не давать. А потом было интересно: я играл в ЦСКА, и Сергей Белов, возглавлявший сборную России и РФБ, спросил: «Гунча, хочешь взять российское гражданство и играть за Россию?» — «Нет-нет. Я уже услышал о себе много хорошего до и после Олимпиады. Не хочу отказываться от своей страны. Останусь чисто клубным игроком».
Честно говоря, к 25 годам я уже наелся этим режимом: постоянные сборы, каждое лето — без отпуска. Так что даже хорошо, что появилась возможность спокойно готовиться к клубному сезону и проводить время с семьей.
— Почему генменеджер «Миннесоты» Джек Макклоски позвал в 1992-м именно вас?
— Джек рассказал мне, что в апреле 1992-го увидел меня в матче за сборную против команды низшей американской лиги. Я играл здорово, и Макклоски, по его словам, показал на меня пальцем: «I need this kid». Нашел в Америке каких-то русскоговорящих агентов. И через них вышел на меня: «Контракт на столе — только подпиши».
Перед этим Джек собрал чемпионский «Детройта» с Томасом, Родманом и Дюмарсом (их называли Bad Boys) и надеялся сделать в «Миннесоте» что-то похожее.
Открыть видео— Чем запомнился Люк Лонгли, после «Миннесоты» выигравший три чемпионских перстня с «Чикаго»?
— Люк — красавец. Всегда чуть на расслабоне, но отличный парень — и по характеру, и по отношению к жизни. Вообще я в восторге от всех австралийцев, которых встречал в баскетболе.
А самую большую ставку в «Миннесоте» делали на Кристиана Леттнера, другого участника Олимпиады-1992. Он до сих пор считается лучшим игроком студенческой лиги всех времен. В нем видели следующего Кевина Макхейла. Но, к сожалению, не сработало.
— Почему не сработало у вас?
— Я думал, что знаю английский, но когда приехал, оказалось, что почти нет. Поначалу с трудом понимал тренера и слэнг афроамериканцев. Ко второй половине сезона чуток освоился, неплохо выглядел на тренировках, физически был готов к НБА, но повредил мениск и после артроскопии выбыл на три недели. Как раз в тот момент, когда выяснилось, что не попадаем в плей-офф, и я стал получать игровое время: набрал восемь очков с «Атлантой» и семнадцать — с «Шарлотт».
А потом «Миннесота» драфтанула игрока моего амплуа Джей Ар Райдера, который забивал данки, прокидывая мяч между ног, и был немножко ненормальным. Мне сказали: «У тебя еще год контракта. Можешь остаться, но не будешь получать игровое время». Осенью 1993-го я неделю потренировался в низшей американской лиге и вернулся в Латвию. Здесь появились кое-какие деньги, и в клуб «Броцены» собрали лучших латышских игроков. Я провел там сезон, а потом Юрий Юрков и Станислав Еремин позвали в ЦСКА.
«После истории с отравлением было важно надрать «Олимпиакос»
— Как перенесли семимесячную задержку зарплаты в ЦСКА?
— После НБА вопрос денег не стоял перед мной так уж остро. Когда начались проблемы, я, наоборот, подбадривал остальных игроков: «Ребята, мы хорошо выступаем в Евролиге. Не будем портить сезон из-за денег. Лучше сыграем на максимуме и получим хорошие предложения».
Конечно, когда не платили, ребята были недовольны, но в итоге удалось создать позитивную обстановку. Все ребята были достаточно молоды и на тот момент больше интересовались баскетболом, чем деньгами. Я был уверен, что рано или поздно нам все равно все заплатят. Что и произошло.
— Бывало, что и воды не было в раздевалке?
— То горячей, то вообще никакой. Был один игрок, который ни с кем не делился шампунем. Однажды налил себе на голову, спрятал в шкафчик и пошел в душ, а там даже холодной воды нет. Жадность фраера сгубила.
— Самый яркий матч на пути к Финалу четырех-1996?
— После истории с отравлением было очень важно надрать «Олимпиакос». Выходили против них с экстранастроем. И в групповом раунде дважды победили. Могли потом выиграть и Финал четырех, но в полуфинале попали на «Панатинаикос» с Домиником Уилкинсом. Вокруг них — дикий ажиотаж. А мы — молодые, голодные ребята. Не справились со стрессом. Конкретно я не показал свою лучшую игру. Зато через день отлично себя проявил в матче за третье место с «Реалом», и мы уверенно победили.
— Как себя проявлял тренер Еремин?
— Он еще игроком был тем, вокруг кого выстраивалась команда. А потом в ЦСКА-95/96 создал группу классных пацанов, которые любили играть вместе и готовы были ради результата отодвинуть свое эго. Не зря же Еремин взял в ту команду именно меня. Тогда разрешалось только два иностранца, и он мог позвать американца, но решил, что тому коллективу пригодятся именно мои качества.
С другой стороны, хороший коллектив был именно в том сезоне. Потом мы разъехались, вернулись, и головы части игроков стали чуть больше, чем надо.
— Что изменилось после вашего возвращения из Турции?
— Сезон-97//98 мне тоже понравился. Состав, возможно, стал чуть слабее (Карасев с Кисуриным еще не вернулись, а Куделин был травмирован), но здорово играли Валера Дайнеко и Дима Домани. Увы, в четвертьфинале Евролиги мы проиграли «Партизану».
Потом у клуба выросли амбиции, появились новые спонсоры. Еремин испытывал больший стресс. Наверно, не до конца распределили роли в команде, и два подряд сезона выступили в Евролиге неудачно. Зато в чемпионате России побеждали уверенно. В конце девяностых «Автодор» и «Урал-Грейт» навязывали нам конкуренцию, и кто-то из баскетбольных чиновников, возможно, желал нам поражений, но мы тогда и мысли о проигрыше не допускали.
— Как в команду вписались Джулиус Нвосу и Маркус Уэбб?
— Очень естественно, потому что им было интересно проявить себя в Евролиге. В команде их отлично приняли. Маркуса полюбила вся Москва. Никогда не забуду, как он приехал на игру в длинной шубе и без носков. Еще он взял в свою московскую квартиру целую семью доберманов. Душевный парень и отличный партнер, боец.
«В Италии понял толк в вине. До сих пор пью его каждый день»
— Почему после Финала четырех-96 уехали именно в «Галатасарай»?
— Если бы тогда, как сейчас, можно было брать в команду сколько угодно европейцев, мы бы, наверно, все разъехались по «Барселонам», «Реалам» и «Панатинаикосам», но при жестком лимите и «Галатасарай» был хорошим вариантом. Турецкая лига тогда как раз поднималась.
— Что удивило в Турции?
— Я не знал, что меня ждет в мусульманском мире, но неожиданно попал в очень дружную команду. Новые партнеры окружили меня теплотой. С другой стороны, на тренеров сильно давили из-за результатов, а они давили на нас. Устраивали по две тренировки в день. Без выходных. На меня дополнительно давил мой статус. Как иностранец я должен был набирать по двадцать очков. Если не набирал и команда проигрывала — винили меня, думали, не пора ли его менять. Я впервые столкнулся с такой ответственностью — в ЦСКА-то ощущал себя скорее местным, чем иностранцем.
— Чем поразили турецкие фанаты?
— Когда я прилетел в Стамбул и поехал к президенту подписывать контракт, он сказал: «Есть чемпионат, Кубок Корача, но самое важное — два дерби с «Фенербахче». На этих матчах я впервые попал в атмосферу сумасшедшего боления. Песни, флаги — фанатели почти как на футболе. Еще запомнился матч с ПАОК в Кубке Корача. Я не знал об исторической ненависти греков к туркам, а когда в Салониках вышел на паркет побросать мяч перед официальной разминкой, в меня тут же полетели зажигалки и монеты. Думал: «Не любите турков — бросайте. Но я-то тут при чем?»
— Почему два последних года игровой карьеры провели в Италии?
— Я планировал закончить в тридцать три года, после завершения контракта с ЦСКА. Но отдохнул месяц и позвонил агенту: «Все же поиграю еще. Найди команду, где не будут мучить тренировками и психологическим давлением. Все-таки я уже старый». Мне звонил и новый тренер ЦСКА Валерий Тихоненко: «Может, еще сезончик?» Но Тихий — мой друг. Я не хотел его подводить, потому что понимал: я уже не тот, что в 1996-м, и не соответствую уровню ЦСКА.
В итоге агент нашел мне во второй итальянской лиге команду из городка Фабриано. Сорок тысяч человек. Все жили, как одна семья. После игр болельщики звали меня к себе на ужин. Собрался ветеранский состав, но мы умудрились занять первое место — город праздновал это всю ночь. Вместо легкой жизни получился выход в серию А. Нас, старичков, еще хватило на несколько матчей, и дома мы обыграли болонский «Киндер» с Мессиной, Жинобили, Ригодо, Смодишем и Андерсеном.
Не всем игрокам удается закончить так кайфово (без горечи из-за травмы или вытеснения из состава). Мне очень понравилось в Италии. Приобрел там много друзей. В каждый выходной ездил смотреть новые города. Научился пить вино, понял в нем толк — чему очень рад. До сих пор пью его каждый день.
«Сообщил жене: «Позвали в женскую команду». Она сразу: «Нет!»
— Тренером стали не сразу?
— Я сразу пошел ассистентом в сборную Латвии, но не знаю зачем — я был не готов к этому. Наверно, не надо было этого делать. Толком я ничем не помог. Решил, что не буду тренировать, но мой друг настойчиво звал в свой полупрофессиональный клуб «Баронс». Перед Новым годом я сдался: «Ну, давай. До конца сезона». Начал тренировать, загорелся, и мне это вдруг стало интересней, чем играть в последние годы. В «Баронс» сложились идеальное условия, чтобы научиться быть тренером.
— Что за условия?
— Я сам отвечал за физуху, привозил на машине мячи и чемоданчик врача. Игроки приходили на тренировки после работы (один трудился в банке, другой — в автосервисе). Они хотели стать баскетболистами, но не обладали особым талантом. Я понимал, что в таком режиме не создать сильную команду, и предложил тренироваться два раза в день, взяв готовых к этому игроков. Потратил деньги, заказал книги и кассеты по физподготовке, а ребята позволили мне пробовать на них разные нагрузки. В итоге научились побеждать и вошли в тройку лучших команд Латвии.
После трех сезонов я сделал шаг вперед и поехал в «Урал-Грейт» помощником Шарона Друкера. У клуба было тяжелое время (непонятки в руководстве, задержки зарплаты), но мы завоевали Кубок ФИБА и дали заиграть на хорошем уровне Вяльцеву, Панину и Колесникову.
— Как отреагировали на приглашение в женский ЦСКА?
— Очень сильно удивился. Взял время на размышление и сказал жене: «Позвали в женскую команду». Она сразу: «Нет!» Но мы обсудили это и сошлись на том, что я считаю себя маленькой частью большой семьи ЦСКА и не должен отказываться.
К слову, я ведь до сих пор болею за ЦСКА. Провел там четыре лучших сезона карьеры. Думаю, болельщики ЦСКА с удовольствием вспоминают вторую половину девяностых, когда я играл за их клуб.
— Читал, что главный совет, который вам дали знакомые: не заводить романы с баскетболистками.
— Слушай, ну ты же не идешь в женскую команду с мыслью: ах, куда я попал, сейчас закручу роман. Ты не можешь этого делать, если хочешь чего-то добиться. Это мое убеждение. Есть случаи, когда в таких условиях создавались семьи, но это не про меня.
— С ЦСКА вы выиграли Кубок России. Рассчитывали на большее?
— Стартовали-то на ура. Сразу выиграли Мировую лигу, хорошо шли во всех турнирах, но перед четвертьфиналом Евролиги против УГМК забеременела Оля Артешина, один из наших ключевых игроков. Это нас подкосило. Не попали в Финал четырех, но потом собрались и завоевали Кубок. Этот турнир я выигрывал во всех шести сезонах, когда работал в российском женском баскетболе.
— В следующих командах беременность баскетболисток нарушала ваши планы?
— В УГМК. Мы выигрывали все в России, но дважды уступали Видному в полуфинале Евролиги. На третий сезон рассчитывали на победу, к тому же Финал четырех проходил в Екатеринбурге, но забеременели Энн Воутерс и Агнешка Бибжицка. Энн еще можно было заменить, а Биба была нашим лидером. Без них мы снова проиграли в полуфинале: Видное встало в зонную защиту, и мы ничего не могли попасть. У меня до сих пор отличные отношения с ребятами из УГМК, но после поражения в домашнем Финале четырех я понял, что должен уезжать.
«В Гдыне получаю тренерский кайф»
— Как познакомились с Олегом Знарком?
— В конце восьмидесятых летел со сборной из Греции, а он оттуда же — из отпуска. С тех пор общаемся. Недавно, кстати, встретил его ассистента Харийса Витолиньша. Он тоже живет в Юрмале. Я посоветовал ему: «Если вас когда-нибудь позовут в «Автомобилист» — езжайте обязательно. О вас будут хорошо заботиться». «Автомобилистом» же управляют те же люди, что и УГМК.
— Правда, что однажды вы ради УГМК отказались возглавить мужскую сборную Латвии?
— Нет, мог совмещать, но не стремился возглавить Латвию. Звали несколько раз, но я весь сезон работаю где-то за границей и летом хочу отдать должок семье, а не работать со сборной. К тому же дочери жили в Америке (раньше обе, сейчас одна), и мне было важно слетать туда, отдохнуть. Правда, сейчас я уже чуть иначе на это смотрю и, возможно, рассмотрел бы вариант с какой-то интересной сборной.
— Ваши дочери играли в Америке в баскетбол?
— Да, они поэтому туда и уехали. За счет баскетбола получили хорошее бизнес-образование. Старшая осталась там, вышла замуж и работает. А младшая вернулась в Латвию из-за того, что при Трампе ужесточили правила получения рабочей визы.
— Как подружились с музыкантами группы Brainstorm?
— Я не раз был на их концертах — и в России, и в Латвии. У нас маленькая страна, почти все известные люди знакомы друг с другом. В Советское время общения между спортсменами и артистами было еще больше. Кстати, Brainstorm в Латвии называется Prāta Vētra. И я — Vētra. Однажды мы встретились в аэропорту, и они сказали: «Что-то тут многовато ветра».
— Как работалось в «Спартаке-Приморье»?
— Мне там нравилось. Владивосток — классное и интересное место. Один из самых живых и активных российских городов, где я был. Команду содержали отличные ребята. Делали все, что могли, но, увы, нас не приняли в Лигу ВТБ, и я не остался. А так бы с удовольствием работал дальше.
— Из-за того, что играли только в чемпионате России, между матчами возникали большие паузы. Как решали проблему?
— Я не знал, как заполнить эти перерывы. Играли и в футбол, и в волейбол. Что мы только не делали, чтобы не убивать игроков рутиной и крышняк не поехал.
— Последние три года вы тренируете женскую «Арку» из Гдыни. Как попали в Польшу?
— После двух лет в курском «Динамо», довольно тяжелом месте, пришлось годик отдохнуть. Мне позвонила все та же Агнешка Бибжицка, суперзвезда Гдыни. Ее клуб потерял спонсора (нефтяную компанию «Лотос»), опустился в лиге, и она позвала меня: «Давайте постараемся сделать что-то с нашей командой». До меня Гдыня то попадала в плей-офф, то нет, а со мной на третий год выиграла чемпионат.
— Почему курское «Динамо» — тяжелое место?
— Я ни из одной команды не уходил по-плохому, нигде обо мне плохо не вспоминали, но с Курском что-то не сложилось. Хотя сначала все было хорошо — дебютировав в Евролиге, сразу вышли в Финал четырех. Но я как тренер не боюсь высказывать свое мнение, а в курском «Динамо» люди не готовы были вступать в открытый диалог. Были проблемы с рекрутингом, разногласия по игрокам. Короче, отношения не заладились.
— В Гдыне вы уже три года. Почему вам там так нравится?
— Наш бюджет во много раз меньше, чем у «Фенербахче» или Курска, но мы достойно бьемся с ними в Евролиге. Мечтаю в следующем сезоне вернуться в Екатеринбург, повидать старых знакомых и попробовать зарубиться еще и с УГМК. Сделать из средних игроков сильную команду, сделать так, чтобы твоими баскетболистками интересовались топ-клубы, — очень интересная созидательная работа. Это тренерский кайф.
Другие интервью Дениса Романцова:
- Игорс Миглиниекс: борьба за выживание в ЦСКА, допросы в подвале КГБ и золото Олимпиады
- Сергей Панов: «Макаревич остановил концерт «Машины времени» и объявил о нашей победе»
- Римас Куртинайтис: «Сказал игрокам: «Заберите мою зарплату и поделите ее»
- Хейно Эйден: «Гомельский сказал: «Ты первый баскетболист, кто после свадьбы играет лучше»
- Евгений Кисурин: «Работал охранником в больнице — через год позвали в «Чикаго Буллз»
- Хосе Бирюков: поножовщина в Москве, школа у психушки и работа с оскароносной актрисой
