5 января 1999 года Максим Балмочных подхватил шайбу в центре площадки, прорвался к воротам с висящим на плечах защитником Брэдом Ференсом и бросил в ближний верхний угол – над плечом Роберто Луонго (сейчас играет свой 14 сезон в НХЛ, зарплата – 4,53 миллиона долларов в год). Со счетом 3:2 Россия выиграет у канадцев финал молодежного чемпионата мира, расстроив 13 тысяч зрителей на трибунах в Виннипеге.
Сейчас Балмочных 36. Последние два года своей карьеры он играл за Липецк в первой лиге, а теперь раз в неделю катается в чемпионате области. Мы созваниваемся, я спрашиваю, как называется его команда.
- УВД, — говорит Балмочных.
- Вы в погонах?
- Без подробностей, но да.
На вопросы о работе Максим не отвечает. Двумя кликами находится пресс-релиз УМВД по Липецкой области: летом 2015 года младший сержант полицейский-водитель Балмочных стал лучшим нападающим Всероссийских соревнований МВД по хоккею.
- Ваш последний клуб – «Липецк». Расскажите, что такое первая лига в хоккее.
- Ну, я бы не сказал, что хоккей там сильно отличается от ВХЛ, что идет какой-то провал. Отличаются только условия вокруг хоккея.
- На выезд ездили на автобусе?
- Да, а как еще? Самый долгий выезд был Набережные Челны – Уфа. 30 с лишним часов в автобусе, но я это воспринимал абсолютно спокойно. Я могу и трое суток в автобусе просидеть.
- Только что летали с минским «Динамо», а тут из Липецка в Набережные Челны трясетесь в автобусе, живете в плохих гостиницах.
- Да говорю – мне без разницы. Я настолько невосприимчивый к бытовым трудностям, что и спать в автобусе могу – и не считаю это проблемой какой-то. Вы думаете, я всю жизнь в хороших гостиницах жил? Мы в детстве в Москве ночевали в спортзале ЦСКА, в Челябинске жили в богадельне – 20 человек в одной комнате без туалета и душа. В общем, я не назвал бы себя таким изнеженным, что меня как-то испугала первая лига. Все нормально.
- Вы ведь и первый матч во взрослом хоккее сыграли за Липецк.
- Да, в высшей лиге (этот матч случился в Открытом первенстве России – аналоге нынешней ВХЛ – прим. Matchtv.ru). Это было 3 марта 1995 года, мне через четыре дня 16 исполнялось. Все получилось вдруг – просто перед матчем сказали: «Ты будешь сегодня играть». Я вроде даже голевую передачу сделал. Проблем с адаптацией особых не возникало, я уже тогда крепкий был: рост 183, вес 88.
- В 17 лет вам делали операцию на сердце. «Врожденный порок сердца» – звучит страшновато.
- Ну да, звучит. Но там не было ничего критичного. Где-то немножко нерв неправильно работал – сердцебиение было учащенное, кардиограмма выглядела не очень хорошо. Операция длилась 10–15 минут: мне просто прижгли этот нерв. Было как: у меня случился приступ в середине ноября, 5 декабря я приехал в Миннеаполис, 6-го меня прооперировали, а 9-го уже стоял на льду.
- В 18–19 лет вы забивали за «Ладу» 10 голов за 37 матчей. А потом стали забивать меньше. Как бы вы объяснили – почему?
- Ну, когда молодой – у тебя такое огромное желание сыграть индивидуально: всех удивить и впечатлить девочку в восьмом ряду. А что было потом… Я к хоккею всегда относился не как к работе, а как к хобби. И играл я там, где хотел, а не там, где было нужно для карьеры. Как только хоккей перестал доставлять мне удовольствие, я ушел.
***
- Если бы вы серьезно строили карьеру, каких поступков избежали бы?
- В Америку не поехал бы однозначно.
- В смысле – так рано не поехали бы?
- Да, наверное, вообще бы не поехал. Мне надо было послушать Геннадия Федоровича Цыгурова – и не делать таких детских и горячих шагов, какие делал я. А я просто захотел – съездить в США, посмотреть, что там и как. Мне надо было заключить контракт с «Анахаймом» до 15 июля 1998 года. На 11-е число у меня был билет на поезд до Москвы, там я должен был сесть на самолет, улететь в США и подписать контракт. А 10 июля на меня напали в Липецке.
- Известная история. А кто напал?
- Друзья детства, соседи мои, с которыми я рос в одном дворе. Наркоманы. Им денег не хватало – и пошли на такой поступок. Я же ходил домой со стоянки в одно и то же время одной и той же дорогой. В тот вечер почти дошел до своего подъезда, когда они из кустов выскочили.
Я не терял сознание, видел, кто бил. Били арматурой и железками какими-то, я руками закрывался, но все равно были рваные раны головы, 45 швов наложили. Друзья говорят, что я человек, которого в детстве в чан уронили, — знаете, как в «Астериксе и Обеликсе». То есть у меня не было сотрясения, не были сломаны руки, по которым тоже приходились удары. Единственное – была критическая потеря крови. Я сам поднялся в квартиру. Дома были все – отец, мама, сестра. И тут захожу я – от рубашки до ботинок все пропитано кровью. Стали обрабатывать раны, звонить в «скорую». За 40 минут, пока ехали до больницы, очень много крови потерял, пришлось переливание делать.
- Что они у вас забрали?
- Сумку с документами. Цепочку еще сорвали золотую – и убежали. Я с того дня золото не ношу вообще. Я же с ними разговаривал потом. Это нападение планировали человек пять. Били двое или трое. Они мне во всем сознались, все рассказали сами. Ну, они же знали, что я их видел.
- Извинялись?
- Конечно. Просили прощения. Я не держал на них зла и никому не мстил.
- Что с ними сейчас?
- Один умер от передозировки, двое других влетели на трассе под ЗИЛ, один в речку нырял – сломал шею и утонул.
***
- Вы тогда попали больницу – и потеряли возможность дебютировать в НХЛ в том сезоне.
- Да. Я пропустил момент, когда должен был подписать контракт с «Анахаймом»: прилетел почти на две недели позже, 25 июля. Сейчас понимаю: то нападение было звоночком – не надо было мне вообще в Америку. Но я все равно зачем-то отправился туда. Поехал в юниорскую лигу.
- Вашим отъездом был очень рассержен Геннадий Цыгуров. Как так получилось, что через полгода вы оказались у него в молодежной сборной на чемпионате мира?
- Когда я узнал, что Петра Ильича Воробьева в молодежке сменили на Цыгурова, подумал: «Ну, все – значит, меня не позовут». И тут приходит вызов. Меня агент спрашивает: «Ты, наверное, не поедешь?» А я так подумал: «Почему не поеду? Поеду». Я понял, что в юниорке просто прозябаю. И поехал. Сразу встретился с Геннадием Федоровичем. Как отец с сыном. Мне дорог этот человек, он ко мне хорошо относился на протяжении всего нашего знакомства. Я попросил его простить меня. Он сказал очень теплые слова – и простил. С его стороны это было такое сильное отцовское, даже библейское прощение. Меня очень впечатлил тот момент. Мы выиграли, я в финале шайбу забросил. И по окончанию турнира он забрал меня домой.
Геннадий Цыгуров. Фото: hctraktor.org
- Вы канадцам такой гол забили мощный.
- Да, я пересматривал – не сразу, а через много лет. Интересно было. Гол хороший, конечно, но это все ерунда. Видели бы вы, как забивали за «Ладу» Тарасенко-старший, Безукладников, Злов. У них там такая компашка была – они делали с шайбой то, что сейчас Мозякин делает. Только видео не сохранилось, а на словах не перескажешь.
- Отыграв конец того сезона в Тольятти, вы снова уехали в Америку. Почему?
- Агент мне говорил: «Надо ехать, надо ехать». Я и поехал. До этого дал интервью: «Били, бьем и будем бить канадцев». Попал к тренеру Бэбкоку в «Цинциннати». А Бэбкок не в 1999-м, а чуть пораньше был главным тренером молодежной сборной Канады. И он мне однажды сказал: «Знаешь, почему ты не играешь в НХЛ? Не потому, что ты не можешь. Просто я не хочу, чтобы ты играл».
- Подождите. Бэбкок правда так сказал?
- Да, он произнес именно эти слова. Я поехал ведь только потому, что думал: не получилось подписать контракт год назад – надо пробовать сейчас. Да и Цыгуров тоже сказал: «Езжай, пробуй». Но я не знал, что в фарм-клубе «Анахайма» столкнусь с таким отношением. Первые 20 игр в фарме я раздевался на матч, но смотрел на игру со скамейки, не выходя на лед ни на одну смену. И в таком духе продолжалось три сезона. Тебе дают каких-нибудь шесть смен за игру. И что ты успеешь за это время сделать?
- Что вспоминаете о шести матчах в НХЛ за «Анахайм»?
- Больших мужиков, у которых здоровье отовсюду хлещет. И непонятно быстрый и прямолинейный хоккей. В принципе, все то же самое, что в АХЛ, только на огромных скоростях. А мужики там правда громадные.
- Эти мужики производили впечатление тех, кто набрал свою мощь не только на мясе, твороге и протеиновых коктейлях?
- А американцы и канадцы этого никогда особо не скрывали. Когда я играл, там не было допинг-контроля – не только в НХЛ, но и в других профессиональных лигах США. Не уверен, есть ли он сейчас. Лига ведет бизнес. И ей без разницы – кто ты и что ешь. Ты кусок мяса, чья задача – играть, приносить деньги и не косячить за пределами льда, чтобы не подрывать имидж организации. На допинге ты или нет – всем все равно. Как в «Брате-2»: «Здесь все просто так, кроме денег».
- Вам предлагали что-нибудь употребить, чтобы тоже стать большим и сильным?
- Мне это не надо. Говорю: для меня хоккей всегда был хобби. Стероиды используют люди, которые очень чего-то хотят, но не могут этого достичь. А мне удовольствие доставлял сам по себе выход на лед, сама игра. У меня не было цели куда-то пробиться. Я сейчас по понедельникам играю в хоккей на совсем любительском уровне – получаю те же эмоции и очень счастлив. Мне этого заряда хватает надолго. Плевать, на каком уровне я играю. Плевать, платят за это или нет. Мне везде интересно.
- Вы застали в «Цинциннати» Илью Брызгалова, который известен тем, что сидел там почти пять лет, ждал своего шанса в НХЛ – и дождался.
- Я бы так не смог. Илья просто уникальный человек. Вот он настоящий профессиональный хоккеист: у него была цель. Я помню, как первый раз его увидел. Дело было в Тольятти. Он – совсем еще молодой – подошел к основному вратарю Николаеву и сказал: «Сережа, в этом сезоне ты еще первый. А в следующем будешь у меня в запасе сидеть». Так и получилось. У него всегда было стремление. У меня этого не было.
- После «Цинциннати» вы попали в систему «Нью-Джерси», отыграли в фарм-клубе год – и в локаутный сезон вернулись в Россию. Почему?
- В «Нью-Джерси» все было замечательно. Но в команду, которая только что выиграла Кубок Стэнли, почти не было шанса пробиться из фарм-клуба. А на второй сезон начался локаут. Плюс у меня сын родился – были проблемы с визой для семьи, да и везти грудного ребенка на другой конец планеты не так просто. Была возможность остаться в АХЛ, были предложения в суперлиге, но я подписал контракт с Липецком. Да, это высшая лига, но я хотел одного: быть рядом с семьей. Мне не хотелось, чтобы только родившийся ребенок жил на чемоданах. Когда он подрос маленько – мы уже поехали в Минск.
- Но вот вы в высшей лиге два сезона играете за Липецк. Вы получали удовольствие от хоккея?
- Конечно. Я в родном городе, играю в хоккей, рядом вся семья.
- И вы не зарабатывали столько, сколько могли бы.
- А меня никогда не интересовало, какая сумма у меня в контракте. Я никогда не торговался. Меня в клубах спрашивали: «На какую зарплату ты рассчитываешь?» Я говорил: «Сколько дадите – столько возьму». В Липецке я начал бизнес налаживать, чтобы мои доходы не зависели от спорта.
- Что за бизнес?
- Грузоперевозки, автозапчасти, автосервис. Это позволяло жить без хоккейных денег. Бизнес всегда держал меня на плаву. Я мог играть, где хочется. И меня не пугал уход из хоккея: я знал, что смогу кормить семью и жить нормально. Так что решение о завершении карьеры я готов был принять в любой момент – как только мне надоест.
***
- Я раза четыре говорил с тренером Сергеем Николаевым – и каждый раз оставался под впечатлением. Вы у него играли в Новокузнецке – расскажите.
- Сеич – шикарный человек, настоящий мужчина. Пока ты был во дворце, он тебя с утра до вечера учил и наставлял. Когда ты из-за такого пресса уже начинал нервничать, он это улавливал и говорил: «Если бы ты был для хоккея потерянным человеком – я бы с тебя ничего не требовал». Над моим местом в раздевалке Сеич плакат повесил: «Кому многое дано – с того и спрос». То, как он себя вел, вся эта острота в речи, — это ведь тоже психология. Когда эмоций в клубе не хватает, когда ты не можешь деньгами подстегнуть и замотивировать, приходится создавать напряжение словами. И это у него успешно получалось.
- Почему вы в Новокузнецке не задержались?
- Порвал связки плеча. Пока восстанавливался, Сеича уволили. Михайлов подошел: «Езжай-ка ты, сынок, домой». Я же там играл в тройке с Егором Михайловым и Виктором Александровым.
- Александров тогда забил 20, Михайлов – 17, а вы – 1 гол.
- Они простояли весь сезон на дальней синей линии. А мы втроем – Артем Тернавский, Раиль Розаков и я – корячились в обороне, освобождали им руки. Статистика-то этого не отражает. Я раз сказал, два сказал, на третий тюкнул по шапке одному и второму. Егор побежал папке жаловаться. Папка пришел к власти – и меня отправил домой. Егор просто в коленочках слаб оказался, характером не в отца. Я все это давно позабыл, просто сейчас вы спросили – и я вспомнил с некоторой нервозностью. Как к людям у меня к ним нет претензий. Все претензии у меня к ним были только на льду – и получили они тоже на льду, на тренировке.
- Сейчас общаетесь с кем-то из хоккея?
- Связи ни с кем не поддерживаю. Мне реально некогда, времени вообще нету. Я ухожу из дома в шесть утра и прихожу в девять вечера. Работа, голова кругом. Сын растет.
- Сколько ему?
- Уже 12. В школе отличник. В хоккей я Диму не отдал. Он с пяти лет занимался джиу-джитсу, смешанными единоборствами. Он сам по себе крупный – сейчас, например, рост 170, вес 56. И у него неплохо шло: свои бои обычно выигрывал нокаутами. Но слишком большой объем соревнований, сыну тяжеловато было – решили уйти. Сейчас уже два года в стендовой стрельбе – и у него получается хорошо. Я просто вижу, что это его. Он спокоен, уравновешен – все что нужно для стрельбы.
- Когда звучит ваша фамилия, люди начинают вас жалеть: «Такой талант – и не раскрылся, закончил в первой лиге».
- Меня ни капли это не задевает. Для меня важнее человеческие поступки, а не то, кто, как и где играет в хоккей. Что у меня удалось и не удалось – это все мое. Золотой, серебряной медалями молодежного чемпионата мира – горжусь. Тем, что играл в Тольятти, в Минске, — горжусь. Я бы расстроился, если бы люди говорили, что я обманывал и вел себя подло. А если говорят, что я в хоккее чего-то не смог добиться, всех голов не забил, — для меня это не трагедия.
Текст: Александр Лютиков
Фото: Getty Images; Facebook*-Balmochnykh; hctraktor.org, hcbrest.com
* Соцсеть, признанная в России экстремистской
