Сотрясение мозга, ожоги и депрессия длиной в год – мама серебряной призерки Олимпиады в Рио Елена Войнова рассказывает «Матч ТВ», как ее дочери досталась путевка в Рио. Сегодня Анастасия вместе с Дарьей Шмелевой стала второй в командном спринте.
Велотрек в Туле – старейший в России. Его построили еще в 1896 году, несколько раз ремонтировали, но принципиально ничего не меняли. На архивных фото все та же открытая чаша стадиона и бетонное покрытие. Именно сюда пришла 12-летняя Настя Войнова, чтобы впервые в жизни разогнать велосипед до 70 км.
– На этом треке у нас случилось первое и, наверное, самое страшное падение, – вспоминает мама Войновой Елена. – К счастью, я видела только последствия, когда она уже пришла домой с тренировки с синяком на пол-лица. У нее разбился шлем, было сотрясение мозга. Это особенность бетонного трека – при падении все разбивается, спортсмен получает раны, ссадины и ушибы. На современных треках – ожоги.
Я думала, она больше никогда туда не выйдет, но – нет. Там и сейчас дети тренируются все по той же схеме: летом – на треке, зимой – вокруг стадиона на лыжах. Трек открытый – в плохую погоду тренироваться нельзя. Даже если летом, например, идет дождь, там все останавливается. Все ждут, пока покрытие просохнет. Иногда выгоняют машины, чтобы его быстрее просушить. Но нам все говорят, что такие условия пошли только на пользу, особенно лыжная подготовка.
– Настя перешла в велоспорт как раз из лыжной секции. Почему?
– Мы жили в Ревякино. Это поселок в Тульской области. Ребенка можно было записать либо на лыжи, либо на дзюдо. Настя сама выбрала лыжи. Около четырех лет прозанималась. Выезжала на областные соревнования в Тулу. Там ее заметили и почему-то предложили попробовать велоспорт. Она долго сомневалась, целый год разрывалась между тренировками. Я к тому моменту уже жила в Москве – зарабатывала деньги, чтобы содержать семью. Устроилась в фитнес-клуб. У нас там и профессиональные спортсмены работали. Разговорились как-то с коллегой, а он мне и сказал, что конкуренция в лыжах очень высокая, пробиться сложно и вечная Тюмень, не ближе. А в велоспорте, наоборот, возможностей будет больше. Я не настаивала, но наш разговор Насте передала.
– Никогда не жалели?
– Нет. Я видела, что Насте все нравится. Ни разу не заставляла ее идти на тренировку. Ей приходилось вставать очень рано – в 6 утра, чтобы успеть на первую тульскую электричку. Ни разу даже будильник не заводила. Утром ехала на тренировку, после нее возвращалась, шла в школу, а после уроков снова на тренировку. Домашнее задание делала по ночам. Чуть легче стало, когда перевели ее в тульскую школу, но времени все равно катастрофически не хватало. Другой бы ребенок бросил все, а она слишком ответственная, причем во всем должна быть лучше остальных. Такой характер. Одно время мне даже пришлось ходить с ней к психологу. В школе начались проблемы, пошли четверки. Бабушка начала на нее давить: «Бросай свой спорт, ничего он тебе не даст, надо учиться». А я, наоборот, давала ей полную свободу. Получилось, что взрослые ее запутали. Пришли к психологу, она ей объяснила, что надо делать то, что радует именно ее. И никого не слушать.
– У вас тоже есть психологическое образование.
– Это уже второе. Первое – медицинское. На психолога я пошла учиться, когда поняла, что дочери нужна моя помощь. У нас был очень сложный момент, когда Настя училась в 9 классе. Она даже всерьез собралась уходить из спорта. Когда перешла учиться и тренироваться в Тулу, там появился белорусский тренер. И переманил Настю. На первый взгляд условия были хорошие: сильная группа, в школу оформили, пообещали, что об учебе можно будет вообще не беспокоиться. Школа при этом была в Белоруссии. Не знаю, как удалось уладить этот вопрос, но Настя фактически училась заочно. В итоге осталась на второй в год в 9 классе.
Когда начали тренироваться, стало понятно, что новый тренер не готов уделять много внимания юниорке. Результаты резко ухудшились. Она приехала ко мне в Москву и целыми днями ревела. Я не понимала, что происходит с моим ребенком. Совсем. Только знания по психологии помогли разобраться. Настю нельзя жалеть, нельзя уговаривать. Ее нужно встряхнуть. Я ей просто сказала: «Уходи, если все так плохо. Но не думай, что сядешь ко мне на шею. Так мы не договоримся. Не смогу тебя всю жизнь тащить. Пойдешь в вечернюю школу, чтобы хоть какое-то образование было, а потом – на рынок. Будешь торговать, потому что больше ничего не умеешь». Вот такая была подача с моей стороны. Она задумалась. К тому моменту появилась возможность показаться тренерам в Москве. Решили: возьмут – будем что-то думать, нет – пойдем учиться и торговать. В Москве Настю с радостью взяли.
– Сейчас Настя часто обращается к вам за помощью?
– Бывает. Как-то упала на тренировке по кейрину (велогонка, где финальному спринту предшествуют несколько кругов с установленной скоростью – «Матч ТВ»). Ехала за мотоциклом, который регулирует скорость, немножко не рассчитала, столкнулась с ним и вылетела с трассы. После этого достаточно долго боялась заходить на виражи. Я ей подсунула книги Курпатова. Хороший психотерапевт, сама из неврозов только с помощью его советов выбираюсь.
Когда литература не помогает, подключаюсь сама. В этом сезоне летала к ней на Кипр. Позвонила ей, разговариваем и понимаю, что пора выезжать – Настьку накрывает. В Рио, чувствую, тоже будет тяжело. На нее такую ответственность навесили. А я не смогу полететь – аккредитацию мне не выдадут и дальше трибун не пустят. Будем на телефоне. Кроме меня, ей никто не поможет. Перед соревнованиями она в домике. Становится холодной ко всему и ко всем. Копит эмоции.
Вообще очень переживаю, как в Рио все пройдет. Там трек до последнего момента не был готов. В конце апреля должны были провести тестовые соревнования, но отменили. Мы вообще очень ждали, что Олимпиаду перенесут в Лондон, особенно когда поняли, что придется обкатывать трек прямо перед соревнованиями.
– И в итоге пришлось лететь в Рио, не зная, допущена команда или нет.
– Об этом мы думали как раз меньше всего. Первое время я еще пыталась ее успокоить, пока она мне не сказала: «Мама, я так устала от всей этой неразберихи, что спокойно приму любое решение – только бы скорее оно появилось».
– Допинговые скандалы как-то отразились на Насте?
– Проверять стали чаще. Особенно на сборах. Даже ночью на базу приходили. В федерации попросили отчитываться обо всех передвижениях, чтобы допинг-офицеры могли найти в любое время. Иначе – нарушение и карточка. Две карточки – дисквалификация. Никто не верит, что в велоспорте можно добиться результатов, ничего не принимая. Когда вся эта история только начиналась, я подумала: хорошо, что на Олимпиаде в Лондоне нас не было. А то бы сейчас и у Войновой нашли что-нибудь.
Ну и, конечно, спонсоры стали осторожнее. В «Ред Булле», например, Настю очень внимательно проверяли, вывезли в Австрию, провели дополнительные исследования и только потом подписали контракт.
– Многие спортсмены жаловались, что из-за всех этих допинговых скандалов упустили достаточно выгодные коммерческие предложения.
– В велоспорте и до всех этих скандалов было сложно заключить выгодный контракт. До тех пор, пока спортсмена финансирует наше министерство и федерация, можно рассчитывать где-то на 200 тысяч рублей в месяц. Более выгодные предложения от клубов и спонсоров поступают только после серьезных побед и очень зависят от личных показателей.
У Насти настоящие спонсоры появились после первого чемпионата мира. Правда, самую большую покупку сделали чуть раньше. Сразу после юниорского чемпионата купили квартиру. Но в ипотеку. И достаточно долго на нее собирали, пока не накопили около 2 миллионов рублей на первоначальный взнос.
Вообще у нас больше всех получают шоссейники. Настю в этом году даже сманивали под таким предлогом. Решили с тренером попробовать. Он ее хорошо погонял. Он – на мотоцикле, а она за ним на велосипеде. Одной тренировки хватило, чтобы понять, что это не ее.
– Велоспорт – это дорого? Сколько приходится вкладывать?
– Самое дорогое в нашем спорте – это велосипед. Хороший стоит в районе 5 000 долларов. Но велосипеды нам всегда выдавали, даже в Туле. Сейчас и все остальные расходы оплачивает наш клуб «РусВело» и федерация. В детстве мы сами покупали форму, велотуфли и частично оплачивали сборы: либо проживание, либо питание – по договоренности со спортшколой. Точные цифры уже не вспомню.
– Сколько еще Настя сможет выступать на высоком уровне?
– Мне кажется, она не уйдет из велоспорта никогда. До 2020 года точно будет гонять как спортсменка. А после хочет поработать менеджером. В этом году поступает в Академию при президенте на факультет управления. Ей, конечно, тяжело будет. Она – правдолюб. Всегда что-то просит, требует. А у нас все привыкли молчать.
– А вы мечтали о какой-нибудь другой профессии для дочери?
– Никогда об этом не думала. Наверное, у нас всегда была одна мечта на двоих. Сначала она хотела стать чемпионкой мира. Она ей стала. Потом – рекордсменкой мира. И это получилось. Теперь на очереди Олимпиада.
Настя знает, что я в нее очень верю. И всегда ей об этом напоминаю. По себе знаю, как это важно. Я от своей мамы только к 40 годам услышала, что она мной гордится, а до этого жила с ощущением, что всем должна. Не самое приятное чувство, поэтому своего ребенка постаралась от этого оградить.
Я всегда на ее стороне. Она же тоже не идеальная, тоже человек. Помню, когда ей было лет 17, нарушили режим на сборах. Меня сразу в школу вызвали, ждали, что я начну ее отчитывать. Но это неправильно. Во-первых, нарушили все, Настя не должна за всех отвечать. Во-вторых, соревнования они не сорвали, даже выиграли. Ну, пришли на тренировку немножко не в форме, никто же от этого не пострадал. Всем когда-то было 17 лет. За это не наказывают. Поговорили спокойно дома, она поняла, что так делать нельзя. А еще, что мне можно рассказать абсолютно все. Только тогда я смогу помочь.
Текст: Марина Крылова
Фото: Getty Images, globallookpress.com
