«Народ расслабился, воцарился родной авось»
— Лето, музыка, футбол и ковид — как это совмещается и переплетается в вашей сегодняшней жизни?
— Порой весьма причудливым образом. В эти дни, допустим, празднуем столетие филармонии. Кровь из носу должен состояться концерт, повторяющий первое выступление вековой давности. А у меня за пять дней до этого в заслуженном коллективе появляется первый заболевший. За день до концерта их становится четырнадцать. Если сможем выступить, следующие три концерта с участием оркестра просто отменю.
— В футбол нельзя играть, если в составе команды меньше семи игроков. Как с этим в оркестрах?
— У нас их два, так что есть подстраховка. Вообще все зависит от программы. Для Гайдна, условно, хватит и семидесяти человек на сцене, для Малера нужно больше ста двадцати.
— После вашего руководства «Зенитом» и домашнего чемпионата мира Евро-2020 еще вызывает в вас эмоции? Не приелся большой футбол?
— Конечно, это праздник, событие, фестиваль и так далее. Пандемия накладывает отпечаток, однако в целом дело яркое и полезное, как бывший ленинградский мальчик всячески приветствую. Слово «патриотизм» в наши дни прилично девальвировалось, но у меня он свой, личный. Через эту призму и воспринимаю. Вообще позитивно отношусь к тому, что происходит со страной и городом в последние годы.
При этом понимаю: для медицинских служб и властей большой футбол — большая проблема. Последующий всплеск заболеваемости легко прогнозируется. Народ расслабился, стал воспринимать пандемию с неким фатализмом, если не использовать менее цензурное слово. Воцарился родной авось. Контролирующие органы предъявляют определенные претензии к концертным залам, порой справедливые, но почему-то не к массовым гуляниям и общественному транспорту, где все на маски плюют и вольготно себя чувствуют. До поры.
— Беседуем с вами до матча с бельгийцами. Верите в сборную России?
— В высокий результат — не очень. В то, что может произойти всякое, верю. Мяч круглый, правильная организация, помноженная на желание, способна принести плоды. Группа у нас неприятная, но выйти из нее реально. Уровень мастерства не изменишь, однако вспомните Евро-2008. Мало кто рассчитывал на выход из группы, пакетные продажи болельщицких путевок не предполагали плей-офф. А потом — бронза.
— Тогда еще и главный футболист в команде пропускал два первых матча.
— А когда вышел, сыграл так, что взяли в «Арсенал». Именно после того турнира пришло понимание: Аршавин — игрок номер один в новейшей истории российского футбола. При всем моем сложном к нему отношении. Уровень мастерства остальных был вполне сопоставим с нынешним, но Андрей в традициях мастеров мирового класса сумел организовать и вылепить игру сборной. Аршавин был человеком-подсказкой, благодаря ему партнеры понимали свой маневр от и до.
«Футбол, ресторан и шапито похожи — все это услуговый бизнес»
— Филармония носит имя Шостаковича, который обожал футбол и был погружен в него до уровня статистики. Что-то еще связывает вашу нынешнюю работу с предыдущей?
— Живем в своем академическом мире, проповедуем разумное, доброе, вечное, так что мощных параллелей провести не получится. Главное, что футбол, театр, общепит, цирк шапито — все это услуговый бизнес. По финансированию, движению потоков, маркетинговым инструментам сферы очень похожи. Те же абонементы, спонсоры, продвижение продукта.
— Сборную часто критикуют за неудачи. А вот труппу филармонии освистывали на вашей памяти?
— Нет, в этом смысле нам везет. Во-первых, у нас действительно хороший оркестр. Во-вторых, не принято. В Италии, напротив, доводилось слышать несколько раз, как исполнителей на спектаклях и оркестрах освистывали. Точнее, «забукивали». Бу-бу-бу… Там это в традиции, причем негатив не всегда связан с качеством исполнения. Может, просто артист не понравился. Вряд ли такое справедливо, но объяснимо. Для кого артист? Для клиента. А он всегда прав. Да и подкованность итальянской публики очень высока. Байка про то, что любой таксист умеет насвистывать 50-60 мелодий Верди, не такая уж байка. Они этим живут, певучий народ.
— В филармонии есть футбольные фанаты?
— Конечно. Не так часто пересекаюсь с творческим коллективом, но знаю, что есть люди с абонементами, не пропускающие ни одного матча «Зенита». Скажем, заведующий музеем, которого встречаю в коридорах раз в месяц, сразу начинает донимать обсуждением футбольных подробностей.
— И вы в курсе?
— Зачастую нет. Многое узнаю как раз из вопросов, потом либо навожу справки, если интересно, либо закрываюсь.
— От кого?
— Образно сказал. После работы в «Зените» недостатка в открытости не испытывал, там это было необходимо для продвижения клуба, для решения задачи, грубо говоря, одеть город в клубные шарфики. Свободно общался с прессой, но не по любви — по обязанности. Душа нараспашку — это не про меня. Когда стал работать в филармонии, вздохнул с большим облегчением.
— Футболисты «Зенита» приходят к вам на концерты?
— Ни разу не встречал. Наверное, другие интересы.
— В «Зените» был музыкальный парень. Башкиров.
— Ну, Башкиров особый случай. Не только музыкальный, вообще творческая личность. Любопытно, что в футболе до неба не дорос. Не знаю, есть ли тут связь.
— По образованию вы экономист-кибернетик. Успели полюбить музыку так, чтобы бросить всё и прийти на концерт в качестве зрителя?
— Нет, конечно. У меня ни слуха, ни голоса, к нотам равнодушен. То же самое было с футболом. Играть я в него любил, гонял на первенство города за разные районы и заводы, получал пайки с водкой-селедкой. Игру понимаю, но когда руководил клубом, отключил в себе болельщицкую опцию. Оставил организационную. За матч мог лишь несколько раз взглянуть на поле, чтобы знать результат и не попасть впросак, поддерживая разговор с начальством.
Точно так же не представляю себя в концертном зале, упоенно слушающим и смотрящим. Непокрытые рельсы осветительной тележки и не успевший застегнуть молнию артист будут волновать меня в куда большей степени.
— Ходите сейчас на футбол?
— Редко. Приятель вытащил на золотой матч, минут двадцать сохранялась интрига, потом все стало ясно и скучно. Нет борьбы — нет интереса.
— Какой стадион Питера вам милей, новый или старый?
— Конечно, «Петровский». «Газпром-Арена» шикарна, но… В свое время я участвовал в выборе локации под строительство, предлагал варианты. Думаю, построив новый стадион там, где он есть, Санкт-Петербург лишил себя возможности принять Олимпиаду. Крестовский остров — идеальное место для олимпийского кластера. Но стадион-то чисто футбольный, без дорожек.
«Отменили пиво. Имеем болельщиков, пьяных уже по приходу на стадион»
— Как вам Аршавин и Быстров в качестве экспертов?
— Такие должны быть на телевидении. Оба умеют поддержать шоу, образно говорят, вызывают и выдают живые эмоции, собирают лайки. Чувствуется, правда, что к камере до конца не привыкли, подсознательно думают о том, как выглядят в кадре. Но прогресс налицо. Особенно для меня, знавшего их пацанами, не всегда способными связать пары слов. К Аршавину это относится в меньшей степени, а вот объяснительную Игоря Денисова не забуду, впору было вешать в рамке на стену. Входит в топ-10 документов, которые держал в руках за всю жизнь. Читал и представлял Ваньку Жукова, выводящего гусиным пером под образами: «Милый дедушка, Константин Макарыч…».
Спустя много лет встретился с Быстровым и Денисовым на даче у общих знакомых: разумные ребята, складная речь. Помудрели, выросли.
— Верите в тренера Кержакова?
— Пожалуй, да. Он более вдумчивый, обучаемый, постигает жизнь накопительно. Способен включить упорство, когда заедает рутина, а тренерская профессия к этому благосклонна.
— Ваше отношение к ключевой фигуре в российском футболе — Дзюбе?
— Если бы Дзюбы не было, его стоило бы придумать. Играет, забивает, жжет на поле и за пределами. Есть люди, притягивающие к себе сложности и проблемы. А есть те, кто постоянно ловит 220 Вольт, но кому все сходит с рук. Дзюба, несомненно, из вторых. Очень нужное для футбола явление, всячески приветствую.
— Российскому футболу трудно себя прокормить без денег государства. А театру?
— Аналогично. Государство хорошо нас кормит, и не только нас, вся Европа в этом смысле вполне социалистическая. Зарплаты симфонических музыкантов не сопоставимы с футбольными, но на одних билетах мы не проживем. Чтобы были хорошие сборы, нужны топ-исполнители, как и в футболе. А они стоят больших денег. Британо-американская модель другая, там государство стимулирует меценатов через налоговые послабления. Но наше общество к такому пока не готово.
— В буфете филармонии есть коньяк?
— Конечно.
— А на футболе пива нет. Почему, если и то, и то — услуговый бизнес?
— Потому что глупость несусветная.
— Разве законодатели таким образом не делят людей на гопников и высоколобых?
— Безусловно. Отсутствие доверия к собственному народу в той или иной степени проявляется во всем мире. В результате имеем болельщиков, пьяных уже по приходу на стадион. Хотите так? Пожалуйста. Но это глупость и вред для футбола, потому что люди, напившиеся до игры, воспринимают ее не так, как хотелось бы организаторам, в плане исполнительского мастерства, тактики, идеалов спорта. Грустно.
— Пресловутая нелюбовь к «Зениту» — имеет ли она место быть, и как Санкт-Петербургу с этим жить?
— Явление существует и вытекает из сути рода человеческого. Нелюбовь, потому что «Зенит» сильный. Потому что у него сильный папа. «Мы были бы не хуже, если бы нам дали столько денег», — вот еще фабула. Конечно, искрило бы меньше, будь «Зенит» на международной арене более состоятелен. Чтобы вернуть народную любовь, — а она была, пардон за нескромность, в наше время, когда команда начала потихонечку выплывать, — международных успехов очень не хватает. Зенитовская история, понятно, не спартаковская, но мы чувствовали рост симпатий, люди начинали болеть за «Зенит» не только в Питере.
Тогда еще отчасти сохранялся ленинградский флер, знаете, это когда мы с мамой в детстве ездили на машине на юг, и понимали, что москвичей там не любят, а к ленинградским номерам относятся на редкость позитивно. Но прошли годы, многое изменилось. Достижения быстро приедаются, если они не твои. Поэтому у «Зенита» два пути: и дальше терять народную любовь либо пересмотреть, переписать немножко свою миссию. Стать заметным в Европе, подобное многое сглаживает. Как ни относись к «Спартаку», — главный враг, антипод и тому подобное, — романцевские годы и победы над топ-клубами Европы остались в памяти, потому что в те моменты «Спартак» ассоциировался с Россией. Пока «Зенит» не осуществит такой прорыв, для чего надо переписать миссию, рейтинги не начнут расти, а внутренние успехи продолжат раздражать.
— Верите в админресурс, который часто приписывают «Зениту»?
— Наверное, он есть, но масштаб явно преувеличен. Тут как с чиновниками: многие считают, что этот статус автоматически означает коррупцию и воровство. А я вот лично знаю тех, кто переживает за дело, живет на зарплату, стремится решать проблемы других, а не набивать собственные карманы. Как и в футболе, слухов о грязи в жизни больше, чем самой грязи.
В админресурсе у «Зенита», во-первых, нет нужды. «Гинер все купил» прилипчивая фраза, но она вовсе не означала для ЦСКА необходимости покупать каждый матч, армейцы по игре и составу были безусловными фаворитами. С «Зенитом» то же самое. Как у студента: сначала он работает на «зачетку», потом она на него. Наверное, какое-то подсознание успело выработаться у дисциплинарных футбольных органов или судей при рассмотрении спорных ситуаций. Это случается, безусловно. Но надо понимать, что есть в российском футболе тяжеловесы и помимо «Газпрома».
«Фурсенко и Петржела — альфа-самцы, медведи в одной берлоге»
— Что не поделили в свое время Сергей Фурсенко и Властимил Петржела?
— Два альфа-самца, медведи в одной берлоге. Властимил был временами тяжелым пассажиром, с ним следовало работать, что мы с председателем совета директоров Давидом Трактовенко и делали по специальной программе. Были расставлены маркеры и маячки на предмет конфликтов, велся полушпионский мониторинг, все ли нормально с нашим тренером. В том числе в плане игрозависимости. Время от времени обедали втроем, обсуждали его собачек, футбол и не футбол. Забавная психоаналитическая история, растянутая по времени.
— Как вы отслеживали игроманию Власты? Прослушка, слежка?
— Боже упаси. Санкт-Петербург город маленький, искомый слой тонкий. Сложно было найти казино, с владельцами которого не имелось бы дружеских отношений. Я не усердствовал, поверьте. Не составляло труда поднять тренерские счета, но говоря о тех самых маячках, имел в виду настроение. Требовалось понимать, что да, это зависимость, и постоянно иметь ответ на вопрос, на того ли сделана ставка. Все-таки Петержела был спортивным хедлайнером проекта, от него напрямую зависела команда и результаты. Когда намечался кризис, я знал: пора задействовать Давида Исааковича, выписать Властимилу премию или подарить какую-нибудь безделушку. Тактика сдержек и противовесов.
Но при этом Петржела был хорошим тренером еще и потому, что имел изрядные амбиции. А я был при нем хорошим управленцем, потому что не любил футбол, никогда в него не лез и не впивался в игру восхищенными глазами. Мы красиво делили обязанности: тренер был подопечным, но в его восприятии главным.
А потом пришел Сергей Саныч, наш давний товарищ, акционер из «Лентрансгаза», представитель основного спонсора. И он искренне любил футбол, понимаете разницу? Пример того, как подобное становится минусом. Еще более яркий пример — Сергей Галицкий, выстроивший потрясающую историю и начавший своими же руками ее хоронить, причем из любви к футболу. Боюсь, успешно похоронит. Классика жанра.
Так вот когда Сергей Александрович стал главным, а он в известном смысле комсомолец-баррикадник, носитель галактических идей, не зря же выиграл еврокубок, до которого, нам казалось, как до Луны, — диспозиция изменилась.
Кстати, именно таких целей, на мой взгляд не хватает нынешнему «Зениту». Предельных задач. Именно это и называю «переписать миссию». При всем уважении к Сергею Семаку, взявшему три чемпионства, Кубок и Суперкубок, сказал бы тренеру, как гендиректор: «Ваша задача — не золото РПЛ с Кубком России, а четвертьфинал Лиги чемпионов». И сел бы с ним обговаривать, что для этого нужно.
Если вылетели в одной шестнадцатой или одной восьмой — «жаль, что задача не выполнена, работайте еще напряженнее». Но если тренер не выходит из еврокубковой группы, его надо менять. Это единственная модель развития для клуба с такими возможностями и амбициями. И единственное, что может взбодрить команду без реальной конкуренции внутри страны.
— Фурсенко не смог увлечь Петржелу в лигочемпионские выси?
— Он из максималистов, а чеха, условно, коробило: «Будут меня всякие футболу учить!». Хотя его позиция была во всех смыслах уязвимой. Как и его футбол, не совпадавший с широкой поступью нового руководителя. Мы с Трактовенко Властимила опекали и защищали, Фурсенко ситуацию отпустил, и сразу проявился негатив, который мы макияжили. Стало ясно, что перемены — вопрос политический. С приходом Дика Адвоката все свелось к тезису «победителей не судят», поскольку голландец оказался правильным выбором.
«Чиновников не любят, но каждый хочет сесть на их место, чтобы жить так же»
— Ваши давние слова: «Судьи выходят из наших низших дивизионов глубоко больными людьми. И дело не в том, насколько они развращены деньгами, а в том, что они выходят оттуда с зависимостью. От каких-то местных братков, которые потом сопровождают их всю жизнь. От руководителей клубов, которые дали им путевку в относительно богатую жизнь». Есть в этом смысле перемены к лучшему?
— Боюсь, что нет. Тут как с пресловутой коррупцией, которая, как известно, «кровь экономики». В цивилизованных странах она затрагивает верхние эшелоны, почти не доходя до нижних. У нас же это явление имеет глубокие советские корни. Чекушка сантехнику, конфеты секретарше, коньяк хирургу, рубль гаишнику — это жило во всех нас и было передано следующим поколениям. Как следствие, в 90-х часть молодежи тянуло в братки и проститутки, в 2000-х в менты и содержанки, теперь в чиновники и управленцы. Которых все не любят, но каждый хочет на их место, чтобы жить так же.
К сожалению, избавляться от этого болезненного наследия придется не один десяток лет. В том числе футбольным судьям, сообщество которых, как вся наша жизнь, уходит корнями в прошлое.
— Вы за государственные деньги в профессиональном футболе, как я понял. Объясните, почему стран с этой системой финансирования в мире единицы? У нас и тут особый путь?
— Другая база, разный старт. В 90-е, непрерывно соревнуясь с Америкой, мы по экономической ментальности достигли лишь эпохи Дикого Запада, середины ХIХ века. Счастливо избежав при этом войны. Все уже забыли талоны на колбасу и голодных шахтеров, а ведь это было совсем недавно.
С тех пор мало прожито, но много пережито. За двадцать наших лет пройдено сто лет их истории. И сейчас, наверное, участие государства в футболе должно ужиматься до развития инфраструктуры и детских школ. Но рудиментные настроения больших руководителей тоже обязаны отмереть, а это требует времени. Безусловно, профессиональному футболу следует дистанцироваться от всего, что связано с деньгами налогоплательщиков. Но по щелчку такое не произойдет, тема эволюционная.
Футбольное сообщество, в свою очередь, должно постоянно генерировать нужные посылы, долго, нудно и трудно беседовать с государством. Другого способа не существует. Наверху, поверьте, дураков нет, там не ангелы, но достаточно занятые ребята. Им некогда думать, как сделать футболу лучше, пока сам футбол к этому не призовет. И тут я вижу самую большую проблему: футбольное сообщество до такого не дозрело. Нет у оппозиции единства и решимости, что проявляется, кстати, во всех жизненных сферах. Далеко нам пока до сильного гражданского общества.
При этом делается много хорошего, что не принято замечать. Я в этом смысле вполне себе патриот. Россия один из мировых лидеров в цифровизации. Уже десять лет, потеряв аграрные Казахстан, Украину и Белоруссию, мы производим и экспортируем больше всех зерна. Государство плохо пиарит успехи подобного рода, предпочитая битву за скрижали. А зря, бытие народу ближе.
