На примере карьеры Натальи Забияко можно разобрать много проблем, с которыми сталкиваются фигуристы. Смена спортивного гражданства (с эстонского на российское), переезд из родного дома в Америку в 14 лет на тренировки, уход в парное катание, пять попыток найти того самого партнера, с которым получится выиграть медаль Олимпиады и чемпионата мира. Тяжелая травма головы в результате работы над сложнейшим выбросом в три с половиной оборота — частично последствия остались с Натальей до сих пор. Завершение карьеры на взлете по медицинским показаниям — у ее партнера Александра Энберта врачи нашли проблемы с сердцем и перестали давать ему допуск на соревнования.
Это интервью — о непростой истории Натальи Забияко и парадоксальном стремлении поскорее вернуться туда, где она могла погибнуть. О ее личном олимпийском опыте и чувстве опустошения от завершения карьеры. О взглядах на ультра-сложные элементы и ее отношении к «конструктору» в составлении спортивных пар.
45 минут планки на локтях в исполнении Натальи Забияко — как это возможно
«У меня отсутствовало чувство самосохранения» — о переходе в парное из одиночного
Что Наталья Забияко думает о четверных прыжках и сложных элементах после собственной тяжелой травмы
Стальные нервы на Олимпиаде в Пхенчхане и награждение в минус тридцать
Наталья рассказывает, что ее поражают четверные одиночниц, но больше всего нравится Туктамышева
Как пережить ситуацию, когда у твоего партнера большие проблемы со здоровьем
«Дважды в карьере хотела уйти в легкую атлетику»
— Ваш тренер по ОФП Виталий Москаленко рассказывал мне как-то, что вы однажды держали планку на локтях 45 минут. Наталья, у меня только один вопрос — как?
— Было дело (смеется). Мне было тогда лет восемь, наверное. Это было в лагере, у нас проводили зачеты-конкурсы, кто лучше выполнит упражнение. Призом был какой-то чупа-чупс. И я за этот чупа-чупс сражалась. Стою в планке, о своем думаю. Краем глаза вижу — одни свалились, другие свалились, а я все стою и стою. Потом мне говорят: «Все, слезай и так уже 45 минут стоишь». Сейчас вот тоже думаю — как это вообще возможно было.
— Многие фигуристы с трудом переносят рутину по набору физической формы в зале. А вы?
— ОФП обожаю, бегать очень люблю. Мне всегда было легко целиком проехать программу — выносливость неплохая. Понятно, что в начале сезона после отпуска все сложно — «умираешь» после второго элемента. Сложно мне было в подкрутке, например. Длинные руки и ноги — надо сначала их раскинуть, потом собрать. В этом нужна резкость, а это легче дается тем, у кого более короткая мышца. Но и это нарабатывается.
— Еще Москаленко говорил, что с вашими данными вы могли бы стать чемпионкой в беге на 800 метров. Можете сами такое представить? И вообще что еще, если не фигурное катание?
— Может, еще не поздно уйти (смеется). Я как раз дважды в карьере хотела уйти в легкую атлетику. «Все надоело, ничего не получается, пойду в бег» — такой был посыл. Один раз лет в 10, а потом когда мне было 22, наверное.
— О вас все отзываются как об очень начитанном, образованном человеке. Еще один пример, что совмещать спорт и учебу можно при желании?
— Возможно, дело в том, что когда я училась в школе, еще не было так много тренировок. Первые классов восемь я вообще ходила на все уроки, пропуская только физкультуру. В 9 классе пропускала пару раз в неделю первый урок, потому что появился дополнительный лед — до этого было всего 50 минут. А потом я уже уехала в Америку и последние три года училась на заочном. В Эстонии среднее образование — 12 классов.
— Как вы оказались в Америке?
— Мне было 14. Нужно было найти партнера, потому что тот, с кем я каталась в Эстонии поначалу, завершил карьеру. Мы начали искать мальчика в Таллине, но их просто не было. Написал один парень — Сережа Кульбач, а он как раз тогда тренировался в Штатах. Пригласил попробоваться. Родители сначала не хотели…
— Конечно, не хотели, 14 лет дочери!
— (Смеется.) Да. Далеко, дорого, я еще ребенок совсем. Но я говорила: хочу, хочу поехать! Они согласились и отправили меня туда. Первое время было тяжело, потому что несколько месяцев я жила в португальской семье. Английского у меня практически не было, и общались мы чуть ли не жестами.
Потом жила пару месяцев на кухне у своих тренеров. Они что-то там поругались с той семьей, и мне пришлось съехать. И потом уже меня взяла к себе русская семья, у нее я прожила четыре года. Стало легче, появились друзья. Но глобально все эти трудности меня не выбивали из колеи, потому что я была очень нацелена на спорт. Возможность тренироваться есть, а остальное переживу. Времени скучать не было.
«Ложилась вечером на кровать, закрывала глаза, а у меня «вертолеты». Привкус крови во рту был постоянно. И так целый год»
— Роль партнерши в парном катании сопряжена с чувством страха. Знаю истории, когда девочки без особенных перспектив в одиночном отказываются от пары, потому что боятся выбросов и поддержек. Есть какой-то тест на чувство страха, который делают перед приходом в парное катание?
— У меня не было теста на чувство страха. Мне просто всегда нравилось парное. На выбросы и поддержки смотрела с широко открытыми глазами, да и первого партнера по сути сама нашла.
А так я с детства по гаражам лазила, по деревьям, и у меня чувство самосохранения отсутствует напрочь. Это чувствовали и тренеры, видимо.
— Вы ведь неоднократно падали на лед с высоты и на большой скорости.
— Мне кажется, через это вообще все проходят. Я падала, когда мы только начинали учить поддержки, — партнер на поворотах спотыкался. Но без особых последствий. С подкруток падала так, что потом еле ходила с больным коленом несколько месяцев. Головой об лед падала — это самая жесть.
— Об этой вашей травме головы после падения с выброса тройной аксель и хочу спросить. Можете вспомнить, когда после нее первый раз подумали что-то вроде: «Так, я слишком долго лежу, мне пора на лед»?
— Первая такая мысль была, когда меня вынесли со льда и положили в кабинете медсестры. Я не могла сфокусировать взгляд, из уха шла кровь, но я такая: «Блин, ну нет, ничего страшного же». То есть я ничего не соображаю, но уже думаю, что через пару дней пойду на тренировку — надо готовиться к соревнованиям. Потом боль усилилась, меня отвезли в реанимацию.
На следующее утро, когда ненадолго пришла в себя, подумала: «Сколько тут лежать еще, чините меня быстрее, мне на лед пора». Эти мысли были постоянно, мотивация тренироваться просто зашкаливала.
После десятидневной реанимации я еще осталась там же, в больнице, в обычной палате, и потом меня перевезли в Подмосковье, в лес на реабилитацию. И вот тогда я начала прямо настаивать: «Ребят, что-то долго это все, можно мне уже домой?» Но раньше положенного меня не выписали, и я там просто с ума сходила. Это было где-то далеко от города, плюс туда почти не пускали гостей — пару раз в неделю на часок только. Я от тоски умирала. Ноутбука с собой не было, телевизор один на всю больницу, и там бабушки с дедушками смотрели «Давай поженимся». Я просто слонялась по этажам в тоске и ждала, когда вернусь на лед.
— Хочу это зафиксировать. После тяжелейшей травмы головы вы не думали о том, что при плохом раскладе могли, наверное, умереть, а хотели поскорее вернуться туда, где получили эту травму?
— Да. Парадокс, но я думала: «И что, заканчивать, что ли, теперь? Нет, так дело не пойдет». У меня еще было дикое чувство вины по отношению к тренерам и Сане (Энберту), что из-за меня мы так много времени потеряли.
— Простому смертному это все осознать тяжело.
— Справедливости ради скажу, что первый год после этого был сложный. Трудно было входить в форму. Мышцы все пропали. Я проезжала круг и уже задыхалась. Голова кружилась. Ложилась вечером на кровать, закрывала глаза, а у меня «вертолеты» такие — каждый день в течение года. Привкус крови во рту был постоянно.
— Это реальные какие-то повреждения в полости рта или неврология?
— Мне никто так и не ответил на этот вопрос. Говорили просто, что-либо пройдет, либо нет.
— Прошло?
— «Вертолеты» и вкус крови — да, а слух полностью так и не восстановился. Обоняние стало лучше, но не на 100%.
— Как человек, получивший серьезную травму на разучивании выброса тройной аксель, вы за или против кардинального усложнения в сторону четверных элементов в парном катании?
— Насчет четверных элементов я не против — все развивается. В любом виде спорта сейчас делают вещи гораздо сложнее, чем было когда-то. К этому нужно просто подходить более разумно, тренироваться со страховкой. Учитывать природные способности — у кого-то они выше, у кого-то их почти нет.
То есть я точно не против усложнения, но еще из-за этого не должна страдать программа. И в парном, и в одиночном катании, когда люди бегают от элемента к элементу, это не совсем то, что мне хотелось бы видеть. Красота тоже очень важна. Нужны история, образы, музыкальность и взаимодействие партнеров.
— Некоторые тренеры считают, что, чем раньше человек запрыгает четверные прыжки, тем легче ему будет их сохранить во взрослом возрасте. С парным катанием вы бы такую параллель провели? Можете себе представить, как в 12 лет тренируете четверной сальхов для будущего выброса, например?
— Теперь вообще все поменялось. В том возрасте, когда девочки сейчас прыгают четверные, мы только двойные стабильно собирали и переходили к тройным. Очень важно наработать хорошую технику в детстве, и я даже не о четверных, а о тройных. Тогда в переходном возрасте будет легче сохранить прыжки и даже усложниться при необходимости.
В пару раньше тоже вставали в более осознанном возрасте — лет 14, 15, 16. Когда сам умеешь кататься и прыжки делаешь. Сейчас я смотрю — детям лет по семь, а их уже ставят в пару. Они еще на коньках еле держатся, а им предлагают учить какие-то выбросы одинарные. Может, это и нормально, но мне кажется, что партнерам не помешает сначала научиться базе самостоятельно.
«Как и в жизни, в паре не всегда складывается сразу. У меня было пять партнеров. И я не вижу в этом ничего плохого, наоборот»
— Я была на шоу, где вы с Александром Энбертом объявили о завершении карьеры, а потом отвечали на вопросы прессы. Меня поразило абсолютное спокойствие. Как будто это было самое простое решение вашей жизни. Но в недавнем интервью прочитала, что вы сильно переживали. Как все-таки было на самом деле?
— Что придется закончить, нам самим было ясно после чемпионата мира в Сайтаме. Мы хотели еще откатать два Гран-при осенью, даже поставили короткую программу. Но здоровье Саше не позволяло тренироваться. Пропустили один Гран-при, второй, и ближе к зиме стало понятно, что выступать больше мы уже не будем.
Самый ужасный момент был как раз после чемпионата мира, когда мы сели с тренерами, поговорили, что это все. Тогда меня накрыло конкретно — я пришла в номер и весь день там рыдала. Я не была готова уйти, хотела кататься еще как минимум до этой Олимпиады в Пекине, а там как пойдет. Для меня это был удар. Первое время думала найти нового партнера, причем мы это обсуждали с Ниной Михайловной (Мозер), с Владом (Жовнирским), с Саней (Энбертом), но потом поняла, что мне объективно непросто будет найти партнера. Я высокая для парного катания. Олимпиада через три года. Если бы даже партнер нашелся и мы начали скатываться, в сборную попасть сложно — там очередь. Если ты никто, надо сначала зарабатывать имя.
Отходила я долго. Мы после чемпионата мира еще катались понемногу, ездили на сборы. Саша постоянно проверялся и ходил к врачам, но допуск ему не давали. Поэтому зимой мы поставили прощальный показательный, а потом с ним выступили и объявили, что уходим. Тогда я уже сжилась с этой мыслью, потому и выглядела спокойной, наверное. Но внутри было тяжело.
— Тяжесть на душе — это сожаление, что еще не все сделано, или страх искать свое место в новой жизни?
— На тот момент скорее нереализованность. Последний сезон у нас с Сашей шел на подъеме. Я реально почувствовала в себе силу, что могу еще долго кататься, добиваться результата. По возрасту можно было еще лет пять точно кататься. И тут — все. К этому никогда нельзя быть готовым. Пока катаешься, иррационально думаешь, что это будет длиться вечно. А после наступает опустошение. Горечь.
— А после уже не бывало мыслей, что вы могли бы сейчас соревноваться, отбираться в команду на чемпионате России? Никакого особенного скачка в сложности за ваше отсутствие не произошло, контент нынешних лидеров был бы вам по силам и с новым партнером, возможно.
— Я об этом часто задумывалась. Но приходила к пониманию, что за Россию шансов отобраться на главные старты было очень мало, зная правила игры. Если даже кататься суперклассно, новую пару никто без очереди не пустит.
— С учетом обрушившей мир пандемии, если бы даже вы успели найти партнера и начали скатываться, все равно мало было шансов, что что-то получилось бы. Столько месяцев простоя, отмена соревнований…
— Да, об этом я тоже потом думала, когда три месяца на карантине дома сидела и на стенку лезла (смеется). В общем, ничего не поделать.
— Прозвучала фраза «Я высокая для парного катания». Высокая — это сколько?
— 167 см. Для жизни это хороший рост, но в парном обычно девочки все до 160 см, лучше даже около 155 см. А я — такая вот. Это всегда был огромный комплекс до момента, пока я не стала кататься с Сашей. У меня прежде были невысокие партнеры, и я по поводу своих габаритов переживала.
— Переживали из-за внутреннего чувства несоответствия этим нормам или внешнего давления?
— И внутренне я переживала, что все миниатюрные, а я длинная, и внешнее давление было. Считается, что пары смотрятся лучше, когда есть разница в росте. Элементы выполнять легче, когда конечности покороче, рычаги вот эти — на поддержках не так сильно «разматывает». Все вместе давило, в общем, и я загонялась по этому поводу.
— На уверенности в жизни это как-то сказывалось?
— Нет, спорт спортом, на жизнь я это никак не переносила.
— Фигурнокатательная общественность вас часто ставит в пример как партнершу, которая всегда держала себя в форме в плане веса. Тяжело это давалось?
— Проблем с весом у меня не было, я всегда была достаточно худая. Но был период, когда мой последний партнер в Эстонии (Александр Забоев — «Матч ТВ») начал говорить мне, мол, «ты тяжелая». Я весила тогда 44 килограмма.
— Так, тяжелая — это 44 кг при росте 167 см, а сколько же тогда весят «легкие»?
— Не знаю (смеется). В общем, он говорил, что не мешало бы мне похудеть. Я начала жестко худеть, могла совсем не есть, сбросила вес до 42 кг. Сил вообще не было. Но мне быстро вернули голову на место — это была русская семья, в которой я жила в Америке тогда.
Причем меня слова партнера разозлили, потому что у нас в принципе были отношения не очень хорошие. Но худеть я все равно начала зачем-то.
— Но зачем? Желание доказать, что можете?
— Так и есть. А в остальном мне сложно не было с поддержанием формы. В последний наш с Сашей сезон на летних сборах я похудела, но уже более осознанно. Подсушилась. Весила 45 килограммов. И это было легко, потому что нагрузки серьезные и так, плюс я тренировалась сама иногда даже больше, чем стоило.
Есть понимание, что в небольшом весе свои преимущества — когда ты легче, будет легче прыгать. Понятно, что и партнеру тоже легче. Но надо с умом относиться ко всему.
— Ваша успешная карьера в России сложилась во многом благодаря Нине Мозер. О ней у болельщиков разное мнение. Расскажите, какая она как человек и в работе?
— Нина Михайловна очень открытый человек. Я это поняла, еще когда на чемпионате мира-2014 она позвала меня к себе, а я за Эстонию каталась, — поговорить на тему того, чтобы выступать за Россию. Я очень волновалась перед этой встречей. Не знаю, наверное, больше чем перед Олимпиадой. Пришла к ней, а она: «Ой, Наташенька, проходи, садись, как дела». Она к себе очень располагала, и сразу стало так легко. Она достаточно строгая, как и все в спорте. Очень организованная. Всегда писала нам планы. Знает, как подвести человека к пику формы в нужный момент. Когда я только переехала в Москву, она помогала очень с бытовыми вопросами. Включена в жизнь своих спортсменов. Не лезет в личное, но если нужна помощь, всегда поможет.
— У вас было несколько спортивных партнеров на пути к тому самому, с кем получилось добиться больших успехов. Как вы воспринимали этот «конструктор»? Со стороны болельщикам часто кажется, что замена партнеров — довольно болезненный момент.
— Как и в жизни, в паре не всегда все складывается сразу. У меня было пять партнеров. И я не вижу в этом ничего плохого, наоборот. Иногда люди могут не подходить друг к другу. Или, допустим, встали в пару в юном возрасте: девочка выросла, а парень — нет, и понятно, что продолжать вместе не вариант. Или один горит целью, а другому ничего не хочется. Такое тоже часто бывает.
Я часто замечала на нашем катке среди молодых ребят подобное. Например, катаются две пары, и они явно друг другу не подходят — конечно, их поменяют. Это работа. Надо искать человека с такими же целями, подходящего тебе. Только так вы оба сможете добиться результата.
То же самое и со сменой тренера. В фигурном катании из этого почему-то делают скандал — вот, кошмар, фигурист ушел к другому тренеру! Но я не вижу в этом ничего плохого. Команда командой, но у спортсмена есть только одна карьера. И в первую очередь то, что ты делаешь, нужно тебе самому. Поэтому если понимаешь, что тебе надо поменять партнера, тренера или страну — действуй. Угодить всем вокруг возможно, лишь навредив самому себе.
«На Олимпиаде я абстрагировалась от всего. Не чувствовала ни соперников, ни давления федерации, которая стоит за бортом»
— Командный турнир в Пхенчхане-2018. Помните, когда узнали, что будете выступать с произвольной программой?
— Мы с Сашей как раз приехали на «Матч ТВ» на какое-то интервью по поводу чемпионата Европы. В этот момент нам сообщили, что одна наша пара не допущена на Игры, и мы поняли, что мы поедем на командный турнир.
Мы все равно готовились к личному турниру, поэтому шока и страха, что не успеем подготовиться, не было. Там много было разных комментариев по поводу того, что мы, типа, недостойны, что не надо было другую пару заменять нами, но, несмотря на все это, я была рада. К Олимпиаде мы шли всю жизнь, а тут еще и возможность выступить за команду. Я не могла сказать: «Знаете, ребята, я не буду выступать в командном турнире, другая пара это должна сделать, а мы — пас». Конечно, мы воспользовались этой возможностью.
— Была ли какая-то разница в том, как вы готовились, как настраивались на командный и на личный турнир?
— У меня никакой разницы не было не то что в настрое на личный и командный турнир, а вообще на любых соревнованиях.
— Ну, а как же осознание, что это Олимпиада! Самый важный турнир в жизни. О ней мечтали тысячи других, но шанс получили именно вы. Это не давило?
— Правда нет. Мне было интересно в олимпийской деревне, вся эта атмосфера нравилась. Но на катке я абстрагировалась от всего. Не чувствовала ни соперников, ни давления федерации, которая стоит за бортом. Я бы вообще сказала, что для меня таким, какой должна была быть Олимпиада, стал мой последний чемпионат мира. Там я полностью ощутила важность момента.
— После ваших слов мне становится хоть немного понятно, как Камила Валиева в свои 15 лет может выходить под последним стартовым номером на важнейшем чемпионате России и штамповать прыжки без единого дрогнувшего мускула на лице.
— Это умение нарабатывается от старта к старту. Про Камилу и девочек наших я вообще молчу, они прямо роботы в этом плане — мне кажется, им ничего не страшно.
Важно, чтобы адреналин помогал. Иногда он за тебя, и тогда ты можешь прыгнуть выше, у тебя куча сил и энергии. А иногда он прибивает так, что колени не сгибаются, трясти начинает. У меня один раз такое было — на первом соревновании за Россию. Причем это был какой-то этап Кубка в Сочи — вообще не самый важный старт, но меня сковало от ужаса.
— Фигуристы обычно индивидуалисты, специфика вида спорта такая. В командном турнире что-то поменялось? Вы начали общаться ближе с другими ребятами?
— Не скажу, что мы как-то сильнее общались командой. Или каждый сам по себе, или небольшими группами, как обычно. Понятно, что на катке все сидели в одной этой будке, друг за друга болели и поддерживали, потому что хотелось выиграть.
— Чем особенно запомнилась ваша Олимпиада?
— Церемонией награждения. Соревнования были в Канныне, а награждали нас в горах в Пхенчхане. Мы поехали туда, а там, ну, не знаю, — минус двадцать пять, наверное. Или минус тридцать. Ужасно холодно. А у нас кто-то из ребят предложил: «Давайте пойдем на награждение без перчаток! Чтобы красиво». В итоге мы держались за медали скрюченными пальцами, они практически примерзали к ним. Хорошо, что никто не догадался металл кусать или облизывать (смеется).
«Поражает, как наши девочки делают четверные. Сами четверные мне нравятся, погоня за элементами — нет»
— Следите за тем, что сейчас происходит в фигурном катании? Что удивило из увиденного за последнее время?
— В нашем парном катании ничего не удивило, там как-то все понятно. Ребята, конечно, молодцы в том плане, что хорошо выполняют элементы, — я имею в виду первую тройку. Но по программам… мне скучно. Хочется чего-то более современного, интересного. Если бы я продолжала карьеру, все по-другому бы делала, не как раньше.
Китайцы (Вэнцзинь Суй / Кон Хань. — «Матч ТВ») потрясающие. Их катание и элементы и то, как они все время в строю. Девочка вся поломанная на выбросах и не только, но они снова и снова возвращаются. Помню их еще совсем маленькими, когда сама вставала в пару. Они такие гармоничные. Раньше действительно бегали по льду, а сейчас летают.
У наших девочек поражает, как они делают четверные. Много четверных. Сами четверные нравятся, погоня за элементами не нравится. Это очень сложно, и, наверное, иначе не подойти к такому прыжку, но все равно хочется видеть более цельное катание.
А вообще мне очень понравилась Лиза Туктамышева. Видно, как живет в программе, музыке, плавно перетекает от элемента к элементу. Смотреть на нее действительно приятно.
— Наши одиночницы существуют в условиях жесткой конкуренции. Конкуренция с точки зрения спортсмена — это благо или зло?
— Здоровая конкуренция — это классно. Когда ты один, никакого прогресса не будет, скорее всего, и это хорошо видно на примере маленьких стран. Но когда фигуристок так много и все такие сильные — это жесткая конкуренция. Реально голодные игры. Им на мировой арене проще выступать, чем отобраться туда в России. У нас за место под солнцем надо бороться практически насмерть.
— У вас с Александром была довольно многочисленная команда тренеров. Комфортно ли работать, когда специалистов много? Нечто подобное сейчас испытывают Евгения Тарасова / Владимир Морозов.
— Когда я переехала в Россию, была очень удивлена такому порядку вещей, потому что обычно один тренер ведет все — лед, ОФП, хореографию. Тут же на каждый вид деятельности у нас были разные специалисты. Причем на ОФП разные тренеры — один в сезоне, второй в межсезонье. Другая нагрузка, другие упражнения, другие цели. Помню, на сборы даже приезжал артист балета, занимался с нами хореографией. В общем, ничего плохого — это развивает.
— С чемпионата России снялись Виктория Синицина / Никита Кацалапов из-за обострения травмы спины у партнера. По своему опыту скажите: как пережить ситуацию, когда из-за проблем со здоровьем у одного человека в паре страдает другой тоже? У вас ведь такое было, причем вы были и на месте того, кто ждет, и на месте того, кто болеет.
— Должна быть вера друг в друга и в то, что результата вы достигнете именно вместе. Ну, и надо помнить, что любому человеку будет проще справиться с трудностями, когда у него есть поддержка. Главное — понимать, что сейчас черная полоса, такой период, но все наладится.
— Как обычно проходят тренировки здоровой половины пары, пока травмированная половина восстанавливается?
— Когда я каталась с Юрой Ларионовым, у него тоже была травма, он пропускал пару месяцев. Я все эти дни приходила на лед и прыгала, прыгала, прыгала. Мне кажется, за всю жизнь столько не прыгала.
Когда с Сашей мы пропускали Европу, в целом было тяжело от неопределенности, будет ли у нас чемпионат мира. Ночами плохо спала, утром чуть живая шла на лед, что-то делала. Потом Саша стал выходить на лед тоже, но ему нельзя было выполнять никакую нагрузку, чтобы пульс высоко не поднимался. Мы просто катались по кругу, делали отдельные элементы. Особо ничего не сделаешь — просто ждешь. Здоровой половине пары надо держать себя в форме, чтобы в любой момент включиться в работу.
— Из чего сегодня состоит ваша жизнь?
— Концовка 2021 года была очень интересной. Во-первых, «Ледниковый период». Отдельная глава в моей жизни. Столько эмоций и новых программ, которые зацепили меня даже сильнее, чем некоторые в спорте. Во-вторых, я развелась.
Я открыта всему новому. Надеюсь на какие-то ледовые шоу и другие проекты, не связанные со спортом. Хочу жить, радоваться и развиваться. Вижу себя артистом. Люблю выступать, люблю камеры и зрителей. Это все мое.
— Если бы могли избавить фигурное катание от строгих правил, ограничивающих творчество и разнообразие, сделали бы это?
— Безусловно. В спорте очень много ограничений. В шоу их почти нет, и зрители это ценят. Парадокс, но если у тебя есть медаль чемпионата мира и опыт участия в «Ледниковом периоде», то гораздо больше людей будет знать тебя именно как участника телешоу, а не как призера чемпионата мира. Удивительное открытие для меня.
— Вы родом из Таллина, где на днях пройдет чемпионат Европы. Вспомните какую-то историю из детства, которая была бы связана и с городом, и с фигурным катанием?
— Помню прошлый чемпионат Европы в Таллине в 2010-м. Я тогда уже год как каталась в паре, перейдя из одиночного, и мне очень хотелось участвовать в нем. Но была еще другая пара Эстонии, которая в итоге и выступала. Я подумала: ну, не последний раз, у меня еще получится. И вот чемпионат Европы снова в Таллине спустя 12 лет, но я уже закончила (смеется).
Читайте также:
- Дочь Тутберидзе, два чемпиона России. Дебютанты чемпионата Европы — кто они?
- ЧЕ в Таллине избежал катастрофы. Организаторы хотели каждый день тестировать фигуристов на ковид, а потом собрать всех на банкет
- «Четверные отнимают красоту фигурного катания». Сергей Давыдов — о составе на Олимпиаду и сравнениях с Тутберидзе
* Соцсеть, признанная в России экстремистской
