«На стероидах я минуту был сильнее Федора Емельяненко». Боец ММА, который пел в электричках и снялся в 23 фильмах
16 февраля 2017 16:00
«На стероидах я минуту был сильнее Федора Емельяненко». Боец ММА, который пел в электричках и снялся в 23 фильмах
Александр Гаркушенко родился в городе, которого нет на карте, тренировался с Федором Емельяненко и слышал странные слова от его брата, прошел через нищету и снимался в кино у Алексея Балабанова. Корреспонденты «Матч ТВ» Вадим Тихомиров и Александр Лютиков решили узнать подробности и получили невероятное интервью.
Федор Емельяненко — первый слева, Александр Гаркушенко — справа.
— С чего нам лучше начать?
— С Красноярска-45 (Зеленогорск) — это связанный с атомной энергетикой закрытый город, которого тогда даже не было на карте. Я родился там в 1973 году. Когда пошел в третий класс, родители отдали в дзюдо. Я сачковал и несерьезно относился, пока не стало получаться. К 16 годам здорово окреп — меня машиной уже начали называть — и я был спарринг-партнером19-летнего Игоря Березницкого, который через три года после этого выиграл чемпионат Европы. Он меня, конечно, как мешок швырял, но других с ним вообще не ставили. Это был 1989 год, я тогда отборолся на чемпионате России и проиграл там только из-за нехватки опыта. Но в 17 лет я ушел из дзюдо: с тренером установились сложные отношения — и он буквально подзабил на меня. Я начал заниматься рок-музыкой, стал на басу в группе играть и получил статус локальной звезды в нашем городе с населением 60 тысяч человек.
— Как в 90-е годы можно было уйти из дзюдо не в бандиты, а в музыку?
— Меня звали, но я всегда был пацифистом. Рэкетиры знакомые удивлялись: «Такой здоровый, такая машина, а занимается ерундой какой-то». Мы зарабатывали по-другому: наш солист научил меня шить шапки-формовки. Целый день колотили эти шапки, ездили на рынок или в деревни их продавать, в деревнях какие-то ваучеры скупали, а по вечерам играли.
— Ваш бизнес с шапками пытались крышевать?
— Подходили серьезные ребята — кто из бокса, кто из дзюдо, даже со спарринг-партнером своим пересекался так. Предлагали варианты: «Давай будешь нам платить». Я говорил: «А я уже вот таким-то плачу». Не платили мы на самом деле никому, просто называли людей из компании моего друга. Единственная опасная ситуация за то время: мы ехали в поезде Чита — Челябинск в Улан-Удэ за мехом. В этом поезде какая-то банда держала вагон-ресторан — мы попытались пройти через него в другой вагон, но начался конфликт, мне нож к животу приставили. Удалось разойтись и без драки, и без денежных потерь.
Потом я поступил в музыкальное училище в Абакане. Там же познакомились с будущей женой. Она, кстати, тоже была из закрытого города — из Красноярска-26 (Железногорск), там горно-химический комбинат и электричка в буквальном смысле в гору заезжает.
Вдвоем перевелись в Иркутское училище на эстрадно-джазовое отделение, взяли академ: супруга была в положении. В 1994-м у нас сын родился. Потом мы расстались с женой, причем тяжело. Там реально как в кино было: ты приходишь, а у тебя дома с твоей женой твой же товарищ. Мы тогда начали сетевым маркетингом заниматься, продавать БАДы, а вот этим человеком в квартире был мой руководитель, наставник, можно сказать. Оказывается, я просто последним узнал про их любовь.
— Что сделали?
— Если бы был незнакомый мужик, даже не знаю, что сделал бы, но мы на самом деле практически друзьями были. Пошел на кухню, заварил себе чай. С женой общались после, я настолько ее любил, что, может быть, и простил все это, но она до сих пор с тем мужчиной. Наверное, это правда любовь.
На год уехал в Иркутск: город у нас маленький, в нем постоянно что-то напоминало бы, решил переждать. Потом вернулся в Зеленогорск, начал выпивать, стал завсегдатаем баров. Музыкой пробовал заниматься, работал охранником в магазинах, на дискотеках каких-то, при этом все последствия развода переживал сильно: у нас и сын ведь, и знакомые общие постоянно что-то говорили. Занимал деньги — и не замечал, что все больше и больше. Потом вообще забыл про долг, ну мне и напомнили.
— Серьезно?
— В больницу не попал, в милицию тоже не побежал. По сути, приехали мои же знакомые и дали по башке, встряхнули немного. Долгов у меня было на тысячу долларов, но для того времени и того города сумма была серьезная. Попросил только помочь со справкой о работе, чтобы кредит взять и рассчитаться. Потом, когда я уже в город возвращался, мне эти же люди жали руку, говорили, что уважают за то, что я свои долги отдаю. А я поехал в Питер зарабатывать. Последние 150 долларов уже оттуда высылал.
***
— ММА — это уже когда в Санкт-Петербург переехали?
— Да. Но я не ехал в Петербург, чтобы стать бойцом. С собой было 300 рублей. Ходил по городу и в буквальном смысле голодал, стрелял сигареты и прыгал через турникеты в метро. Это было самое начало 2001-го. Начал работать на рынке грузчиком, потом за 200 рублей в смену пошел в цех резать салаты из морепродуктов: рыба, кальмары. В 17 часов приходил, уходил под утро, отсыпался и опять шел резать — без выходных. Сам ел эти салаты и желудок себе посадил: в них же много уксуса добавляют, но не пищевого, а технического. В общем, с тех пор я на такую еду стараюсь не смотреть.
Там еще такая специфика, что кальмары замороженные, а шкуру надо снимать уже в горячей воде и нарезать горячими. Из-за этих перепадов температуры кости ломило по ночам. В итоге я вообще от рыбы получил заражение: укололся костью какой-то, наверное, и началось рожистое воспаление руки. А у меня ни прописки, ни полиса. Лечение откладывал, советовали уколы — не делал. Потом рука так распухла, что даже опустить ее не мог, она пульсировать начинала. В аптеку ходил с поднятой вверх рукой. На перевязку пришел — врач посмотрела и говорит: «Вам ее срочно оперировать надо». Прооперировали — и я решил на салаты не возвращаться, пошел на Финляндский вокзал продавать мороженое в поездах. Это было лето 2001 года.
— И в сентябре вы провели первый бой. Как это получилось?
— Было как — сначала я продавал мороженое в электричках, но лето — оно таяло, оставалось много некондиции. А все, кто работал на Финляндском вокзале, вечером тусовались в летнем кафе. Был период — я даже ночевал там две недели. Спросил у парней, которые поют в электричках, сколько они зарабатывают — оказалось, столько же, сколько и я. Раздобыл гитару, быстро выучил какие-то песни Розенбаума и Макаревича — стал уже петь, а не мороженым торговать.
А потом по радио реклама: «Клуб «Ред Девил», бои без правил, лучшие бойцы». А меня в детстве отец бил часто, с тех пор перед драками я чувствовал подавляющий страх, всю жизнь с ним боролся. В общем, в тот момент что-то меня дернуло — говорю пацанам: «Я бы тоже смог подраться». С одним из парней поспорили, что буду участвовать.
— В какой форме вы тогда были?
— Я как в 1991-м дзюдо бросил, так до 2001 года даже на перекладине не висел. В тот момент я еще в охрану параллельно устроился — даже прописку себе купил за 300 долларов, чтобы получить эту работу. Но на тренировки денег не было. Мой напарник просто взял и позвонил в «Ред Девил» (на тот момент сильнейший клуб в России, в 2003 году в команду пришел Федор Емельяненко — «Матч ТВ») и сказал: «Мой друг хочет выступать, что для этого нужно?» Там рассказали, я приехал и подписал контракт на бой: 1000 рублей за выход и 2000 за победу. И получил право ходить на тренировки бесплатно. По сути, я ведь просто был парнем с улицы, который десять лет назад занимался дзюдо. С первых же занятий болячки всякие повылезали, но на бой я вышел.
— Да, там был соперник Николай Корнели — бой я провел с задранным подбородком, проиграл на восьмой минуте. Тренер «Ред Девила» Андрей Сиганов подошел: «Молодец, хороший бой, характер есть, приходи к нам тренироваться на постоянной основе». Для меня это такой прорыв был: позвали в клуб, где в тот момент тренировались Андрей Семенов (34–9 в ММА — «Матч ТВ»), Амар Сулоев (24–7), Арман Гамбарян (19–6), Роман Зенцов (18–12), Станислав Нущик (7–6), Сергей Казновский (9–9), Мартин Малхасян (25–8), Ибрагим Магомедов (22–8), Муса Алаудинов (11–5). Первое время доставалось так, что после тренировок сидел и плакал: то печень отобьют, то по голове прилетит. Потом я провел еще один бой, причем со Стасом Нущиком, с которым тренировались вместе, — тогда это нормальным считалось. Где-то через полгода начало вспоминаться что-то из дзюдо — и я уже дрался с Патриком-Де Витом в основной сетке турнира М-1 в «Юбилейном». Это была моя первая победа в карьере: болевым приемом на руку.
— У вас не самая удачная статистика в боях (1 победа, 1 ничья, 6 поражений). Вас это угнетало?
— У меня в голове свое кино было: парень из провинции участвует в боях. Продолжал работать в охране, но жил только тренировками и выступлениями. Был готов вписаться куда угодно. Взять тот же бой против Мэлвина Манхуфа (голландский кикбоксер, один из сильнейших ударников в ММА — «Матч ТВ»). Я выиграл турнир в Кронштадте, переболел гриппом, а после начались осложнения на сердце. Заметил это, когда пришел на тренировку: начал заниматься и чувствую, что мне тяжело. Тренер как-то не проникся этим, говорит: «Пришел — тренируйся». Не знаю, почему он так сказал — может к боевому самбо приревновал. Еще одна тренировка — снова плохо. Пошел в спортивный диспансер, каридограмму делаю, а доктор смотрит ее и говорит: «Хреновенько, еще чуть-чуть и посадил бы мотор». Выписал мне кучу лекарств. Я долго лечился, после этого только начал потихоньку восстанавливаться, думал провести рейтинговый бой с несильным соперником. И тут предлагают Манхуфа. Согласился, но еще до боя понимал: если в первые пять минут что-то успею сделать, то шансы есть. Тогда еще первый раунд был не пять минут, а десять.
— Бой длился 6 минут 57 секунд.
— Я силы экономил, в партере старался не добивать, а взять на болевой. Был шанс, но руки у него короткие, я не вытянул. Бой-то почему остановили: я пропустил удар, понял, что он может добить, решил в партер перейти, но когда он начал добивать на земле уже, чувствую, что удары его мне ущерба не наносят, в них веса вообще нет. Закрылся и стал ждать момента, чтобы начать работать в партере. А рефери (бой Гаркушенко с Манхуфом судил голландский боец Гилберт Айвел — «Матч ТВ») поднял нас. А я подняться не могу: в партере-то действительно мог продолжать, но в стойке драться уже сил не было. Присудили поражение техническим нокаутом.
— Что вы знали о Манхуфе перед боем?
— Говорили, что он тайский боксер, очень взрывной и резкий, что он с Бобом Шрайбером дрался, а Боб на тот момент считался очень серьезным соперником. Я соглашался, не задумываясь. Про статистику свою я не то что не думал — я даже и не знал, что она ведется и где-то останется. Потом, когда мне перестали бои предлагать, я начал спрашивать, почему. А мне говорят: «Ну посмотри на свой рейтинг: ты тут проиграл, там проиграл». Думаю, ну нормально, вы же сами меня под танки бросали, на замену сколько раз я выходил, а теперь такое говорите. Мне в тот момент и посоветовать некому было, чтобы я не принимал эти бои.
***
— Помните, как в «Ред Девил» пришли братья Емельяненко?
— Когда пришел Федор в 2003-м, я уже работал в офисе лиги М-1. С Вячеславом Киселевым (сейчас судит бои ММА — «Матч ТВ») мотались по городу, выполняли какие-то поручения по бизнесу для Вадима Финкельштейна. Тренироваться я продолжал, поэтому и с Федором, и с Александром поработал. Тогда я увидел, как Федор бьется по боевому самбо на каких-то соревнованиях. Было похоже на инструкцию по применению: бросок — 4 балла, удержание — 4 балла, или болевой прием, и победа. Очень четко и экономично, ни одного лишнего движения. Я тогда это запомнил и понял, что примерно к этому и нужно стремиться, вот так стараться работать.
— Что расскажете про Александра Емельяненко?
— Мы не были близкими друзьями. Он сложный человек, конечно. Помню, что на чемпионате мира по боевому самбо в 2006 году в Ташкенте мы жили в одном номере. Он вроде нормально так общался, подсказывал: «Саша! Саня!» — то есть все отлично было. А потом я проиграл в финале — и расстроился сильно, потому что на золото нацеливался. Еще и перелом скулы получил. Сижу подавленный — и проиграл, и травму получил, и на душе тошно, а Саша подходит: «Ну ты лоша-а-ара!»
Александр Емельяненко — крайний слева, Александр Гаркушенко — четвертый слева.
С Федором общение было лучше — он всегда был для меня маяком таким. Уже потом я себя мотивировал его примером. Утром бежать не хочется, например. Думаешь: «А что бы Федор сейчас сделал?» И все — одеваешься, бежишь. Да и вообще — бегать перед тренировкой 6–10 км я научился именно у Федора. Как-то раз ко мне домой приехали Рома Зенцов, Серега Казновский и Федор. Моя жена курицу приготовила — поели, пообщались. Я все у Федора пытался узнать: «Как ты в себе все это развил? Как тренируешься? Что ты делаешь?» Он человек немногословный, отвечал просто: «Смотрю за соперником, подмечаю ошибки и на этом ловлю». Но мне кажется, дело не только в этом.
— А в чем еще?
— Я спарринговал с Федором — и очень хорошо помню это ощущение: с ним стоишь, смотришь ему в глаза и чувствуешь, что он тебя читает. Наперед знает, что ты сделаешь. Как он это делает — я так и не понял. У Федора взгляд как у кавказца — кавказской овчарки: просто стальные глаза и полное спокойствие. Очень тяжелый взгляд.
— К каким боям Федор готовился в Петербурге?
— Он пришел уже в статусе чемпиона, когда первый раз побил Ногейру. К матчу-реваншу он приезжал готовиться в Петербурге. Я еще помню, Амар Сулоев сказал: «Все! Мы нафиг не нужны Вадику (Вадим Финкельштейн с 2003 по 2011 годы был менеджером Емельяненко — «Матч ТВ»), у него теперь есть Федя». А я в тот момент совершил, наверное, самую большую ошибку в своей спортивной карьере.
— Что сделали?
— У меня была травма плеча — доходило до того, что оно из суставной сумки вываливалось, если я сильно смеялся. Мне надо было как-то плечо закачать — решил попробовать анаболические стероиды. Помню еще такой момент: Амар Сулоев дрался на UFC с Чаком Лидделлом, потом приехал и говорит: «Они там все такие огромные! Тито Ортиз — вот такие ручищи, Кутюр — квадратный просто. Пацаны, это все потому что грамотная химия». Из фразы «грамотная химия» я запомнил только слово «химия». Обратился к людям из бодибилдинга — и они развели почти на все, на что смогли. Пробовал примоболан, гормон роста, сустанон немножко. Увлекся, начал качаться, забыл уже, для чего я это делаю, и стал весить 115 кг. Пять месяцев на этом провел, заработал гинекомастию (увеличение молочных желез у мужчин — частый побочный эффект от приема анаболических стероидов — «Матч ТВ»). До сих пор есть проблемы, если пива попить. Еще один урок на всю жизнь: если кто-то из учеников спросит сейчас, что ему попробовать, я точно отсоветую — особенно тем, кто для себя занимается. Побочных эффектов очень много — и они все неприятные.
— В эти пять месяцев, что вы были на стероидах, какие изменения произошли?
— Сила была нереальная. Водой заливало, меня раздувало просто. Растешь, как на дрожжах. А некоторые препараты еще и животную агрессию дают. До 115 я набрал с 95 кг — за четыре месяца. И был такой момент: я пришел после этого курса на тренировку осенью 2004 года — к бойцам. Рома Зенцов увидел меня и сказал: «О-о-о, у нас появился большой мешок». Я реально был большим мешком. Когда с Федором боролся, первую минуту я был физически сильнее, а потом умирал. После трех минут я уставал так, что не мог стоять на ногах. То есть мышц стало много, но сердце не было готово насыщать кровью такую массу. И я понял, что пошел неправильным путем и сделал то, чего не надо было. Ведь изначально я хотел просто закачать больное плечо, но меня утянуло не туда. После этого в моей жизни нет стероидов. И нормально тренироваться смог только потом, уже когда слез с курса и вес пришел в норму — я откатился со 115 до 100 кг. И могу четко сказать: в дальнейшем на соревнованиях по боевому самбо я был уже чистым.
— А почему вы в самбо ушли?
— В М-1 бои перестали давать, в «Ред Девиле» поменялся тренерский штаб и я пошел искать себе тренера и зал. Пришел к самбистам — к тренеру Александру Коршунову. Он мне сказал: «Я слышал про тебя, что ты хороший, но только где ты? Результатов твоих не вижу. А у меня секретов хорошей подготовки нет: упал в партер — и борись там час, чтобы я тебя не видел». И я начал работать с Коршуновым. В 2005 году стал третьим на чемпионате России в Чехове. В полуфинале проиграл — меня сняли, потому что кровь как с барана лилась. А в схватке за третье место мне ломают ногу — причем я через неделю только узнал, что малая берцовая сломана. А тогда я этого не знал, на боль не обратил внимания и выиграл досрочно.
Потом была реабилитация — и девять месяцев я просто качался, только уже безо всяких стероидов, конечно. И нормальные были результаты: мой вес — 100 кг, при этом приседал со штангой 190 кг, жал 135 кг, тянул 220 кг — и все это пять подходов по пять раз. В общем, через девять месяцев после травмы я захотел попробовать на чемпионате России выступить. Вернулся в зал, Коршунов сказал: «А где ты пропадал девять месяцев? Мне надо на тебя посмотреть». И я начал пахать: два раза в неделю ходил на самбо, еще раз в ШВСМ на день борьбы, еще раз к боксерам, по утрам бегал по Петропавловке и не забывал качалку — и 15 мая 2006 года в одну калитку выиграл чемпионат России. Тут сразу позвали выступать за «Динамо» в профессиональной лиге боевого самбо, плюс зарплата от спорткомитета, сборная России — и два года я жил жизнью профессионального спортсмена. В М-1 мне тогда предлагали копеечные бои — по 200–300 долларов, а в профессиональном боевом самбо я мог заработать 2000 долларов за бой. Помню, приезжал в Зеленогорск — и там я был уже звездой, в местных газетах статьи про меня пошли. И деньги уже водились. Пообщался со всей той братвой, которой я когда-то должен был, мне сказали: «Ты молодец, что смог выбраться. Уважаем».
— Вы закончили карьеру в 2008 году — в 35 лет. Как получилось?
— В 2007-м я стал чемпионом мира по боевому самбо, а в 2008-м меня очень жестко слили на чемпионате России — причем было это в Санкт-Петербурге. Хотя всего год назад про меня говорили, что я был первым из Питера, кто выиграл мир по боевому самбо. Просто засудили в бою с протеже Федора — Кириллом Сидельниковым. Фактически получилось так, что мой бой судил тренер Федора — Владимир Воронов: судья исполнял ровно то, что кричал Воронов со скамейки.
Я проиграл человеку, который ни разу не попал мне по голове и не провел ни одного технического действия на оценку. Единственное, что он сделал в том бою: шесть раз ударил мне ногой в пах. Тут надо сделать пояснение: в боевом самбо, безусловно, разрешены удары в пах. Но среди бойцов это не приветствуется и не уважается: я до этого не встречал никого, кто их наносил бы. Мне тренер даже начал кричать по ходу боя: «Саша, в пах можно бить!» А я просто улыбался и похлопывал себя по раковине — ну давай, еще раз ударь.
И получилась такая ситуация: он снова туда бьет, а раковина к тому моменту чуть треснула и краем мне врезалась в пах. Это было очень больно. Он тут же пробивает лоукик, а мне еще больно от попадания в пах и я на месте так потоптался, чтобы боль ушла. Воронов кричит со скамейки: «Нокдаун!» И судья начинает мне отсчитывать нокдаун. Я развожу руками и говорю: «Вы что творите-то?» Но все, проиграл по очкам. В итоге подрался за третье место, увез бронзу домой и на следующие соревнования уже не вышел: начались боли в коленях, я хромал на обе ноги. Я считаю, что фактически на этой России меня как спортсмена заживо похоронили, продвигая молодого и талантливого парня, чье время и так пришло бы.
Вскоре кончились деньги, потому что я уже послетал со всех спортивных зарплат. Помню, на Новый год уборку делал: есть было нечего, денег нет, зато в комнате много кубков стоит — просто как груда пустых консервных банок.
***
— Вы пересекались в «Ред Девиле» со многими людьми, которые потом были замечены в криминальной хронике. Например, с Амаром Сулоевым, который проходил по делу о заказных убийствах.
— Я слышал про Амара. Он живет в Анапе и, насколько я осведомлен, серьезно болен.
— Он умер от рака 27 июня 2016 года.
— Вот этого не знал. Царство ему небесное.
— А про Данилу Веселова что слышали в последний раз?
— Очень давно ничего не слышал. Мы тренировались вместе, простой такой парень, все время на спорте — просто вот типичный спортсмен. Единственное — результатов особых не добился (статистика Веселова в ММА: 4–7 — «Матч ТВ»). А что с ним?
— С лета 2015 года находится в СИЗО по делу об избиении журналиста Кашина.
— Уф… Я даже не знаю, что сказать. Мы сами выбираем дорогу и сами отвечаем за свои поступки. Жаль, что у Данилы так в жизни получилось. Вы меня очень удивили сейчас этой новостью.
Мне самому по-разному предлагали заработать. Поехать прессануть кого-то, наркотиками заняться. Еще помню, что в нулевые, когда мы в охране работали в одном клубе, там люди ходили и пили чай. Мне сначала непонятно было — чего они все с чаем ходят? А потом понял — там таблетки, марки, тогда как раз вся вот эта новая волна синтетических наркотиков пошла. В городе, откуда я приехал, такого не знали еще, а здесь уже начали употреблять. Предлагали и этим заниматься. Я был убежден, что в конце концов все плохое плохим и вернется. Помню, подошел к тренеру Сиганову, спросил совета: неплохие деньги предлагают, как ответить? Он говорит: «Если на одну чашу весов все эти деньги положить, а на другую — тюрьму, то сколько бы денег ни было, тюрьма тяжелее окажется. Занимайся спортом лучше». И вот именно этот тренер пришел однажды в зал и сказал, что можно в кино сняться. Так я попал в свой первый фильм — эпизодическая роль в фильме «Русский спецназ», там познакомился с Владимиром Турчинским, Игорем Лифановым, Дмитрием Нагиевым, Виктором Сухоруковым. Сначала меня звали как спортсмена, конечно. А потом закрутилось — и на сегодняшний день я снялся в 23 фильмах.
— Очень разные. Когда доллар был 35 рублей, я не разговаривал даже, если предложение было меньше 10 000 рублей за съемочный день. Были гонорары 900 евро за съемочный день.
— Какая роль принесла больше всего денег?
— Фильм называется «Как назло, Сибирь». Совместное производство Германия — Россия. Съемки длились месяц: две недели в Мурманске, две недели в Петрозаводске. Заработал порядка 10 000 долларов — мне эти деньги были очень в кассу. Я там играю такого ревнивого мужа — фактически я был в этой роли в 90-х, это один в один ситуация с моим первым браком. То есть мне даже играть не нужно было, я это пережил.
— Есть популярный фильм, в котором вы хотели сыграть, но не прошли пробы?
— Сейчас снимают «Гоголя». Я претендовал там на роль казачьего атамана. Но в итоге Бадюка на эту роль утвердили. Вот это, я уверен, будет хороший фильм. Была еще такая история. В 2006 году я должен был сниматься у Виктора Мережко в «Соньке Золотой Ручке». Мережко меня увидел и говорит: «А вы спортсмен или актер?» Я говорю: «Да и то, и другое». Все, договорились, что я буду играть Ваньку Лошадь — московского вора. Проходит какое-то время, мне звонят и говорят, когда съемки. И это совпадает по времени с чемпионатом России, на который я уже заявился. Пришлось от съемок отказываться, но я не пожалел: фильм-то ни о чем получился, а я зато Россию выиграл.
Кадр из фильма «Кочегар»
— Вы у Балабанова в «Кочегаре» снимались. Чем запомнилась работа с ним?
— Я пришел к нему на пробы, он сказал: «Вы расскажите историю, а я пока вас пофотографирую». Я рассказываю ему то, что вам рассказывал: как приехал в Петербург, как в электричках торговал, как на спор пошел подраться на боях в ММА. А Балабанов спрашивает: «Ну и? Суть в чем?» Рассказал, что стал в итоге чемпионом мира по боевому самбо, первым из Санкт-Петербурга. Там ассистент с Балабановым был, он просто в ладоши захлопал. Балабанов утвердил меня на роль. Я не суперталантливый, конечно, но могу точно сказать: ни одну роль я не получил по блату. Тогда мы на Вуоксе снимали, это река в Ленинградской области. Я играл Хайлака, русского разбойника — в «Кочегаре» мой персонаж упоминается на протяжении всего фильма, но появляется в самом конце в небольшой немой сцене. В ней как бы сжато показано все зло и насилие по отношению к малым народам России. У меня там абсолютно отрицательный персонаж: я селюсь в якутской семье, ем с ними за одним столом, а потом избиваю якута и насилую его жену. Правда, у меня там такой грим, что знакомые потом говорили: «Если бы ты не сказал, кого здесь играешь, мы бы и не узнали, наверное».
— В 2016 году вы не снялись ни в одном фильме.
— Нет, снялся в «Инспекторе Купере» — капитана СОБРа сыграл. Но там так, побегали с ребятами из СОБРа. Денег особых это не принесло.
— У вас большинство ролей: охранник, полицейский, спецназовец, бандит. Нет ощущения, что вы все время играете одну и ту же роль? Вы стреляете, в вас стреляют, вы убиваете, вас убивают.
— Я бы так не упрощал — везде свои характеры. Есть положительные, есть отрицательные роли. Ну да, в основном это какие-то люди, которые что-то могут взять физической силой. С таким переломанным носом и такими кулаками Ромео не играют.
— Чем вы зарабатываете сейчас?
— Был телохранителем, пока человека, которого я охранял, не посадили. Был начальником охраны в одном элитном ночном заведении, которое уже закрылось. Там сложные вопросы приходилось решать: публика серьезная, но иногда люди могли отказаться платить, начинали конфликтовать, агрессивно себя вели. Было такое, что людей аккуратно выводили из помещения, но без драк. За всю мою работу там не ударили ни одного клиента.
К 43 годам я ничего не нажил, но приобрел хорошие навыки: я эксперт в области единоборств и музыки, есть большой опыт съемок в кино и хорошая фильмография. Очень хорошо разбираюсь в торговле на валютном рынке, так как считаю этот рынок самым ликвидным. На графики и изменения котировок смотрю как на открытую книгу. Правда, так уж получилось, что это образование стоило мне 30 тысяч долларов, которые я потерял на этом рынке.
Сейчас пытаюсь вернуться в кино, вот совсем недавно предложили роль в «Улицах разбитых фонарей» — буду папика такого играть. Активно ищу музыкальный коллектив — желательно, чтобы это был кавер-бэнд: тогда музыка будет приносить какой-то доход. Порядка пяти часов в день занимаюсь на бас-гитаре. Не так давно спускался в метро с гитарой, ходил по вагонам и играл. Летом вообще хочу поиграть на улицах — это очень крутые ощущения.
Не исключаю, что буду преподавать. Я музыкант, бывший боец — так что любого человека могу научить играть на гитаре и бить в бубен.
Используя этот сайт, Вы даете согласие на использование cookies. На данном этапе Вы можете отказаться от использования cookies, настроив необходимые параметры в своем браузере.
