«Кто же нас будет слушать — мы же тупые спортсмены». Елисеев объясняет свои проблемы со здоровьем

«Кто же нас будет слушать — мы же тупые спортсмены». Елисеев объясняет свои проблемы со здоровьем
Матвей Елисеев / Фото: © Kalle Parkkinen / Newspix24 / Global Look Press
О диалоге с тренерами и том, что делать дальше.
  • Матвей Елисеев в паре с Евгенией Буртасовой завоевал серебро в «Рождественской гонке», которая прошла в Рупольдинге 28 декабря.
  • Для Матвея этот старт стал, возможно, последним в сезоне — он берет паузу для решения проблем со здоровьем, которые, видимо, и явились причиной отвратительного, иначе не скажешь, начала олимпийского сезона: после одного этапа КМ в Эстерсунде Елисеева отправили на Кубок IBU, а после этапа в Обертиллахе, где Матвей в спринте был лишь 52-м, он уже сам понял — так бегать смысла нет.
  • Мы встретились с Елисеевым в Рупольдинге вечером после гонки, на следующий день он улетал домой, что, как и где он будет делать — было совершенно непонятно.

В этом интервью биатлонист рассказал:

О здоровье

— После серебра «Рождественской гонки» планы не поменялись?

— Я никак не могу их поменять, все отборы закончились, и я не в команде.

— Российские старты?

— Есть Кубок России, но это скорее тренировочный старт. Но сначала нужно разобраться со здоровьем, прежде чем что-то бежать.

— Проблема именно со здоровьем или с отсутствием спортивной формы?

— Мне кажется, что в большей степени со здоровьем. Потому что в этом году мне первый раз в жизни проводили холтеровское мониторирование ЭКГ, причем дважды за лето. Плюс тот случай, когда биохимия была не в норме и вдобавок после УМО ко мне первый раз в жизни придрались, попросили пройти холтеровское мониторирование. В общем, есть что-то.

— Что показало холтеровское мониторирование?

— Я делал это в частной конторе, потому что мы были в Тюмени. Посмотрел не сразу, потому что никогда не задумывался, что с сердцем может быть что-то не то. И там есть определенные проблемы, которых, возможно, раньше не было, а возможно — были, потому что холтеровское мониторирование я проходил впервые в жизни.

— То есть может быть так, что только сейчас диагностировали старую проблему?

— Возможно. Поэтому и нужно разбираться, является это причиной или нет.

— Намерение разобраться пока еще абстрактно или уже предприняли какие-то шаги?

— Я уже ездил в ФМБА перед этой гонкой. Но специалист, к которому меня хотят отправить, был в отъезде. Поэтому по вопросу сердца я не смог получить консультацию. Но получил ее по другому — у меня есть болевой синдром в мышцах плеча, и с этим начали разбираться.

— Травма мышцы, защемление нерва?

— Склоняюсь к тому, что это травма мышцы или сухожилия, но УЗИ этого не показало. Возможно, проблемы с суставом. Когда это было в острой фазе, то при первой постановке палок болевой синдром такой, что отталкивание уходило в пустоту.

— Это проявилось на роллерах или на снегу?

— На снегу. Но я не помню момента, когда это произошло, когда я получил эту травму. Возможно, где-то на силовой. Проблема не настолько заметная, чтобы сразу бежать на операцию, она вялотекущая, но ощутимая.

— Когда болел локоть у Александра Логинова, то мне дали ссылку на специальные амортизаторы для палок для использования на роллерах. В сборной и вообще в биатлоне об этом знают?

— Первый раз о подобном слышу. Точно знаю, что у Петра Пащенко была какая-то проблема с руками и он брал не самые жесткие топовые палки, а вариант чуть помягче, чтобы они амортизировали.

— Помимо работы рук в лыжном ходе эта проблема еще где-то вас лимитирует?

— В некоторых специфических движениях, например, снять винтовку, изготовиться лежа. Из-за проблем с коленями я при изготовке лежа сначала опираюсь на руку. И делать это уже очень некомфортно.

«В сборной только один человек способен на полноценный диалог»

— Вас никогда не посещала мысль, что с таким ростом и телосложением вы пришли не в тот вид спорта? Что нужно было идти туда, где высокие, атлетичные спортсмены — это скорее норма, нежели исключение?

— Я очень многими видами спорта занимался непрофессионально. Все-таки отец — тренер по биатлону и лыжным гонкам. Есть медали по плаванию, возможно, даже какой-то разряд. Постоянно играли в баскетбол, волейбол. Но основа — только лыжи и биатлон, никогда таких мыслей не было.

— Вы опытный спортсмен. Как часто удавалось в последние годы полностью донести до тренеров, с которыми вы работали, свою точку зрения на то, каким должен быть тренировочный процесс в вашем конкретном случае? И понять, что тренер ее принял и учел, что есть полноценный диалог.

— В сборной только один человек способен так делать. Думаю, что не смогу назвать его имя, потому что, возможно, это ему может как-то помешать.

— Это человек именно из сборной и будь его фамилия названа, она бы не стала каким-то сюрпризом?

— Да.

— Когда понимаете, что диалога с тренером нет, можно, во-первых, уйти на самоподготовку, или же второй вариант — начать как-то самостоятельно вносить коррективы, например, сказаться заболевшим, чтобы отдохнуть или как-то еще вывернуться. Подобное в вашей карьере в сборной было?

— Было. Самый яркий эпизод — это когда мы тренировались с Андреем Падиным, общий план был достаточно жесткий, и у меня просто не оставалось сил на контрольные тренировки. Приходилось эти контрольные бежать откровенно медленнее, чем я могу. Тогда за подготовительный период у нас было три таких тренировки, на всех я был последним с отставанием от предпоследнего в полторы-две минуты, но когда пришла зима, результат был.

— После того как решите вопросы со здоровьем, у вас есть понимание, куда и как нужно двигаться, чтобы результаты устроили вас самого?

— Есть понимание, с кем я хочу работать. Получится это или нет? Скорее всего, к сожалению, второй вариант. Дистанционная работа не столь продуктивна.

— То есть привлечь этого человека к подготовке полноценно, вы предполагаете, не получится?

— Да, я знаю, что человек полностью отдается процессу, которым он занимается на месте. Соответственно, дистанционно он сможет мне уделять какое-то внимание, но этого будет недостаточно. Он должен быть на месте и общаться со мной. Когда, еще достаточно давно, я тренировался у отца, тот очень много видел со стороны. Я максималист и никогда сам не признаюсь, что мне нужно уменьшить нагрузку, но отец смотрел и говорил, например, перед двухчасовым кроссом — ты сегодня бегаешь час или можешь вообще идти домой.

— Не признаетесь, что нужно делать меньше, или не поймете? Это разные вещи.

— Иногда не понимаю, иногда не признаюсь. Но это очень тонкая грань.

— Мне кажется, она довольно четкая, речь об осознанности решения не признаваться.

— Может быть ситуация, когда ты сознаешь, что устал, но в то же время понимаешь, что надо добавить еще в каких-то качествах, и времени на это нет, нужно делать это сейчас. Если бы тренировочный процесс был настолько четкий, то все бы, наверное, были чемпионами. Мы любим спорт за то, что в нем достаточно быстро все меняется, и процесс подготовки — это достаточно сложная вещь.

— Очень часто не признаваться в усталости спортсмена толкает паранойя, что те, условно, две серии, которые он не сделает, одна тренировка, которую пропустит, станут причиной проигрыша пары десятых секунды на решающем старте, что одна тренировка или даже ее часть может стать такой песчинкой. Знакомо?

— Наверное, подобные мысли посещали, но не сильно беспокоили. Паранойи такого рода нет.

— У вас был в карьере тренер, кому вы полностью доверяли? Не задумывались о том, какие нагрузки он дает, верили на все сто, не обсуждали.

— Я считаю, что такое вообще запрещено. Если ты не обсудишь с тренером, что и почему вы делаете и для чего делаете именно это, то тренировка будет непродуктивной. Один год я полностью доверился тренеру, Владимиру Брагину, в свой первый год в сборной и, наверное, не прогадал. Но есть оговорка — мой отец тому тренеру подсказал, что в какой-то момент мне нужно снизить нагрузку. И тогда все получилось, но я делал меньше, потому что летом было очень тяжело, все-таки первый год в сборной, где уровень заметно выше.


Матвей Елисеев / Фото: © РИА Новости / Александр Вильф

«Если бы закончил, то нудел бы как старый дед»

— Вы же не были вообще ни разу в юниорских составах сборных, почему? Поздно созрели?

— Нет, не в этом дело. Я пришел в биатлон из лыж, в первый год по юниорам. Перед этим была пауза из-за воспаления легких в декабре, весь сезон мимо. И в первый год в биатлоне я был третьим на первенстве России среди юниоров, меня рассматривали в команду, но не взяли. Но уже в первый год по мужчинам регулярно заезжал на Кубке IBU в призы, одну гонку выиграл, и меня даже свозили на Кубок мира, где я финишировал семнадцатым.

— Это было семь лет назад, сезон-2014/15. Есть уже фактор многолетней психологической усталости?

— Есть, однозначно. Повторюсь, что пик этой усталости был после Олимпиады в Корее, когда чудесными техниками жена мотивировала меня работать дальше, и это было правильно, лучше для всех, потому что я, конечно, на тот момент быть еще не реализовавшимся до конца. Если бы закончил, то нудел бы как старый дед.

— Такого рода усталость обычно «лечится» достаточно длительной паузой. Порой даже помогают травмы, вынуждающие отдохнуть.

 У меня это был аппендицит перед сезоном-2018/19. Очень сильно помогло, я был счастлив, что лежу в больнице и не тренируюсь. Просто сказка. На какое-то время этого хватило, но потом проблема все равно вернулась.

— Помню, вы тогда похудели из-за аппендицита.

— Да, мне просто есть нельзя было (смеется).

— И тогда был разговор о новом весе, стоит его держать или лучше вернуться к тому, что был «до». В итоге как вышло?

— Наверное, есть моя ошибка в том плане, что за весом я так активно не следил никогда. Есть и есть — не набираю сильно. У меня достаточно объемные мышцы, они и определяют цифры на весах, жира почти нет. Может быть, стоит подумать о снижении мышечной массы, но тогда такие мысли меня не посещали.

— Сейчас посещают?

— Да.

— Почему тогда не сделали выводы?

— Сложно делать выводы, когда не знаешь, какой будет результат. В тот сезон, после аппендицита, я вошел уже в своем стандартном весе, он вернулся достаточно быстро. То есть в сезоне я не успел почувствовать разницу в весе, потому что ее не было.

— Тогда сейчас мысли о том, что, возможно, стоит снизить мышечную массу, базируются на каких-то косвенных признаках, они на что-то опираются или это просто гипотеза?

— Это всегда версия, никогда неизвестно, как на это отреагирует организм. По сути, нужно ставить эксперимент, как всегда в спорте и происходит. Можно взять двух спортсменов, и они три дня подряд будут делать развивающие тренировки, может быть, даже по две в день. И одному это зайдет, а второй будет год восстанавливаться. От трех дней!

— Обычно подобные эксперименты позволяют ставить на себе юниоры, которые сами еще себя толком не знают. Но вы уже давно не юниор, и, думаю, хорошо знаете, что вам делать точно не нужно, а в каком направлении стоит двигаться, какими методами и средствами подготовки.

— Такое есть, но кто же нас будет слушать, мы же тупые спортсмены.

— Мы снова возвращаемся к вопросу диалога с тренером.

— Да-да. Диалога мало. Первым, кто активно выходил на контакт с личными тренерами спортсменов, был Рико Гросс. И вот в этом году, когда я перешел в группу Башкирова, то он первым же делом сказал, чтобы я зашел к нему и мы обсудили, что и как делать. Конечно, это произошло уже ближе к осени, но все равно было круто.

— Это было уже в сентябре, верили тогда, что успеете что-то изменить в подготовке за тот короткий срок, что оставался до сезона?

— Я работал максимально и так, как я считал нужным, но пришли мы к этому совместно с Башкировым и с моим личным тренером, с которым Башкиров общался. К сожалению, из-за моих пробелов в летней подготовке, возникших из-за истории с плохой биохимией, работа носила более базовый характер, соревновательную форму, интенсивные тренировки не на чем было строить, не хватало фундамента. И я понимал, что времени недостаточно.

— Предполагали, что с Башкировым заложите фундамент на сезон, а соревновательную форму сможете уже поднять через старты?

— Да.

Матвей Елисеев / Фото: © РИА Новости / Алексей Филиппов

«Понимаю, что для возвращения в основу нужно будет пройти через все тернии»

— Сейчас, когда решите вопросы со здоровьем, куда идти? На централизованной подготовке вы уже много лет, знаете все ее плюсы и минусы, минусов больше?

— Не могу так сказать. Все зависит от кадров.

— От тренера?

— Не только. От большей части персонала команды.

— Но в конечном итоге персонал работает с тем, что построил тренер, разве нет?

— Есть тренеры, которые могут построить систему, есть те, кто не может. И во втором случае другие люди подхватывают, просто потому что они привыкли так работать. Поэтому да, многое зависит от главного тренера в команде, но не все.

— Важным моментом мониторинга тренировочного процесса является тестирование. Недавно мы опубликовали материал о том, как тестировали вас в этом году. Я, признаюсь, не в восторге от того, как это происходило, каким образом проводилось тестирование. Вы сами не думаете, что оно не отражало реальной картины?

— Когда сборную тренировал Анатолий Хованцев, он организовывал тестирование в Москомспорте на тредбане для конькового хода, и это наверняка было информативно, но есть проблема: мы — тупые спортсмены, до нас не доходит информация о результатах, о показателях. Да, мы делаем тестирование почти перед каждым сбором, но информация до нас не доходит.

— Ее до вас не доносят, это имеется в виду? К вам не подходят и не говорят: «Матвей, смотри, вот ты три недели назад, вот вчера, вот тут изменения, а вот тут нет».

— Сейчас это постепенно вводится, но опять же инициатива была с нашей стороны, со стороны спортсменов. У нас есть прямой контакт с Андреем Крючковым, мы его просим, он помогает.

— Но как можно не доносить до спортсмена динамику его прогресса или, наоборот, регресса? Это же необходимо для построения осознанной работы на тренировках.

— Может быть, я что-то не понимаю и у тренеров очень много работы, они не успевают все это делать. Но практика показывает, что есть те, кто успевает.

— Если весной позовут к Башкирову, пойдете?

— С большой долей вероятности, да.

— А к Каминскому?

— Нет.

— А к Падину, если его Россия заманит обратно?

— Точно нет, у нас в последнее время взаимоотношения не сложились.

— Вы хотя бы здороваетесь?

— Я — да. Кстати, о той истории, что Каминский со мной не поздоровался. Возможно, там была моя ошибка, человек он известный, с ним могут все подряд здороваться, и он мог просто не обратить внимание, что еду именно я. Факт был, но в плане контекста я тогда наверняка погорячился, выдал фразу для заголовка. А возможно, он просто был в своих мыслях.

Возвращаясь к Падину, я думаю, что у него все прекрасно в белорусской команде и вариант его возвращения в Россию можно даже не рассматривать.

— У вас имеется объяснение, почему у него в этом сезоне есть результат? Яркий, заметный, пока только у Смольского, но тем не менее. О Падине говорят, что он жестко нагружает спортсменов.

— Да, катастрофически жестко. Такая советская система — кто выживет, тот побежит.

— Весной берешь сто человек, выживают и бегут двое.

— Условно говоря, да. С Падиным, например, общаешься вечером, он говорит: «Ребята, вы все должны знать, когда у вас акклиматизация в горах, чтобы в этот день ни в коем случае не делать работу». Но когда ты к нему подходишь и говоришь: «Мне сегодня нельзя делать работу, у меня акклиматизация», он отвечает, что есть общий план и давайте работайте.

— Видимо, чтобы соскочить, нужно сказаться больным.

— Возможности соскочить есть, но это неприятно, когда тебе приходится кого-то обманывать. Ну почему, когда ты приходишь и говоришь, что сегодня лучше что-то поменять, то слышишь в ответ «нет»?

— Четыре года назад вы были одним из двух российских мужчин-биатлонистов, к кому не возникло никаких вопросов у антидопинга, кого пустили на Олимпиаду. И не важно, как она сложилась, но сейчас вы мимо Игр, горизонт событий очень короткий, что будет в мае — неизвестно. Насколько сильно это пугает?

— Просто так съездить на Олимпиаду, может быть, и неплохо, но мне абсолютно неинтересно. Туда нужно ехать бороться за медали, соответственно, надо быть готовым. Я сейчас не готов вообще. И чтобы я смог поехать на Игры в 2026 году и быть там конкурентным, надо сделать паузу. Да, она вынужденная, однако в дальнейшем она должна дать эффект. И я понимаю, что для возвращения в основу нужно будет пройти через все тернии отборов, чемпионатов России, всего что угодно. Но если этого не сделать сейчас, то все будет только хуже.

Читайте также: